Жрец Мак

Павел Криков, 2022

На жизненном пути каждый рано или поздно сталкивается с особенной правдой – необычным виденьем положения вещей. Но жизнь молодого наследника короны Харлена, как оказалось, вся целиком состоит из особенной правды. Могущественные силы – боги, казалось давно покинувшие смертных, вновь затеяли долгую, жестокую игру. Партия длилась несколько поколений, и на плечи его высочества принца Мака выпало завершить её. Его рок уплатить долг богам за грехи предков и всех людей – спасти мир от неминуемого конца света.

Символ

Старый, седой король, дрожащей рукой, указал в самый центр большого зала на меч Императора, покоящийся в резной, каменной стойке на пьедестале из чистейшего белого мрамора. Когда-то давным-давно в этом помещении проходили пиры, здесь упивались весельем лорды и леди благословенной Эбонитовой империи, играла музыка, в золотых кубках плескалось вино, множество жаровен и свечных люстр освещали пространство. Так продолжалось долгие годы, пока всё не было залито кровью, пока Эбонитовая империя не стала прахом.

Ныне же тут, под частично обвалившимся арочным сводом, в свете, то солнечных, то лунных лучей, прорывающихся сквозь дыры в высоком потолке, почти всегда одиноко покоится оружие живого бога.

Император сам выковал клинок, закалив дыханием своего ручного дракона. Этот меч, сразивший сотни могучих воинов, уже долгие годы, служил лишь символом. Как бы это ни было странно, символизировал он не власть, ни даже силу или жестокость, но мир. Все, кто жил в ту далёкую эпоху, когда Золотой бог ходил по земле среди смертных, хорошо помнили, что значит война…

До сих пор, десять лет спустя сюда в некрополь, в столицу некогда Эбонитовой империи каждый год приходят паломники. Нет-нет, их, конечно же, гораздо меньше, чем в первое десятилетие, но Императора по-прежнему помнили, с его именем на устах люди делали последний вздох, скрепляли клятвы и благодарили за удачу.

Тогда культ Золотого бога — Императора заразил все земли. В то время казалось нет ни единого места на Твине, где хотя бы один человек не верил бы в Олина, в Императора — бога, в Золотого бога, в Спасителя. Его имена звучали во всех концах света. Это было невероятное время, час заключения союзов и браков, период восстановления и укрепления всего, разрушенного в ходе бессмысленной, глупой войны. Настали годы созидания, открытий, исследований и бурной торговли, а за ними неотвратимо последовало процветание всего Твина. И всё же это место, этот храм памяти уже почти что забыт людьми…

«Болван, хоть бы отца не позорил!» — подумал молодой лорд Эн Каа о принце Маке, во время их первого знакомства. Если бы молодого лорда спросили тогда каково его мнение о принце, при условии, что Эн мог бы говорить открыто, он бы, не задумываясь, ответил:

— Принц Мак — безрассудный, спесивый пацан, шут и дурак! Я глубоко сочувствую его отцу — императору. Олин, как же жаль, что у столь благородного человека как император Кален такой ничтожный сын. Вот вам моё мнение!

Однажды и император Кален утратил всякую надежду на отпрыска, и отнял у принца право наследования. В отчаянии, от безысходности Кален стал искать приемника среди своих лордов, но слишком долго тянул с выбором. Ну, а после бегства юного принца, император утратил остатки своих духовных сил, стал слишком невнимателен и уязвим. Зато лорды не теряли времени даром, многие давно ждали подобного часа, и благословенная великая Эбонитовая империя развалилась, обернувшись пепелищем всего за полгода.

Мальчишка-принц, сбежавший из дома, мало того, что выжил, он вернулся из Аргезии достойным мужем. «Ты вырос… Отец гордился бы тобой!» — подумал при повторном знакомстве уже с Императором Маком молодой король Эн Каа. Если бы короля попросили уже тогда говорить открыто об Императоре Маке, то он бы, не кривя душой, изрёк бы следующее:

— Император не по годам мудр. Люди, что следуют за ним лучше любых слов демонстрируют его достоинства. Мак истинно благородный человек, никогда не последует за недостойным, или хотя бы менее достойным, чем он сам.

Что уж говорить о том, что Аргезия славится своей любовью к свободе и вольности, а тамошние лорды скорее предпочтут умереть, чем станут кому-то служить. И, тем не менее, высокородные, могучие, гордые горцы последовали за юношей несомненно не просто так. Самым главным достоинством, замеченным мной, была обескураживающая открытость и прямота Мака. Общаясь с ним, я странным образом ощущал, хотя это было вовсе не так, будто мы с Маком старинные друзья… Император определённо умел расположить к себе людей, и я не был исключением.

В этом далёком, туманном прошлом, ещё до того, как Эн Каа надел корону, он своими руками уничтожил последнюю на Твине священную рощу Золотого бога. Она сгорела дотла, а вместе с ней погиб и последний жрец Олина, и от древней религии — веры предков, остался лишь серый невесомый пепел.

Весь мир рушился, и тогда на фоне смертей, голода, разрушений и повсеместных пожаров, уничтожение рощи Олина казалось не таким уж великим злом. Лишь многие месяцы спустя Эн Каа осознал, каким колоссальным был вред, нанесённый его руками. Вера, пожалуй, то немногое, что нельзя отбирать у человека ни при каких условиях. Что стоит, на что способен человек, лишённый веры? Если и лишать людей, того во что они верят, то обязательно, необходимо дать им нечто иное взамен. Только так и не иначе, в противном случае, образовавшаяся от утраты, пустота заполнится червями и гноем.

Эн Каа был тогда молод, порывист и чего уж говорить, не совсем трезво смотрел на вещи, тогда он совершил не только эту ошибку. Позже, после повторного знакомства с Маком, как раз после того, как Император спас жизнь королю, последний объявил юного Императора врагом. Прямо там на совместной охоте и началась резня между людьми двух владык, обернувшаяся кровопролитной войной на, уже и так изувеченном, теле Харлена. Когда всё закончилось, когда Эн Каа осознал, что натворил и оценил последствия своих деяний, было слишком поздно…

Взору, оцепеневшего молодого короля, что только-только очнулся от страшного сна открылась жуткая картина, разразившейся битвы, которую нужно было как можно быстрее остановить!

На липких от крови жены руках Эн Каа держал новорождённого принца, тот орал во всё горло и абсолютно хаотично дёргал конечностями. По всей видимости своими движениями и криком принц, кроме того, что демонстрировал свою жизнеспособность, пытался выразить и ещё что-то, но правильный контакт с человеком, держащим его руках ещё не был налажен.

Боги и демоны, наконец, покинули поле боя, оставив исход на милость людей. Многие в тот момент осознали, что сражение больше не имело ни малейшего смысла, но самое главное это сумел понять Эн Каа.

— Хватит! Хватит! — закричал его величество, прижимая к груди малыша, — Отзовите войска! Скажите, нам нужны переговоры! — произнёс Эн, покачивая сына и поглядывая, то на, обезглавленное тело супруги, из чрева которой он сам вырезал мальчика, то на гигантскую крылатую тушу дракона и, валяющуюся рядом с ней, шипастую голову.

Приказ короля слетел вниз с замковых стен, мигом достигнув сигнального колокола и конюшен. Уже оттуда он разнесся по лордам, командирам и знаменосцам. Каждый десятник, а следом и боец услышал слова его величества, и бой прекратился. Так началась история новорождённого, пока ещё крохотного, беззащитного принца по имени Мак.

Ухватившись своей крохотной ручонкой за палец отца, младенец сжал кулачок. Эн Каа тут же очнулся от тяжкой дрёмы, окутывавшей его, и впервые за очень долгое время губы короля исказила короткая, робкая, будто бы неловкая улыбка. Его величество заглянул в карие глаза сына, Эн был уверен — этот малыш особенный, это отчётливо читалось в его глазах, взгляд новорожденного сына — всё, что осталось королю от возлюбленной.

Его величество знал и уже сейчас видел великую судьбу сына и не потому, что его отец — король, а мать — ведьма, не потому что его раньше срока отец вырезал из тела, только что убитой матери, не оттого, что в час рождения завершилась самая кровавая война и был убит последний в мире дракон, и даже не потому, что Золотой бог покинул смертных в этот час, нет. Вернее, и поэтому тоже, просто отец знал — у принца особенная судьба. А ещё Эн Каа знал, что обязан не помешать Маку. Король уже совершил достаточно ошибок в своей жизни, не даром в двадцать три года он почти полностью сед, пришло время созидать.

Вновь уже смелее, улыбнувшись, орущему и пускающему слюни, существу на руках его величество Эн Каа тихонько сказал:

— Я назвал тебя в честь своего друга, в честь лучшего из людей, — а затем, словно, наконец, расслышав в плаче малыша отчаянный крик:

— Отец, мне холодно! Я хочу есть, я грязный!

Его величество, крепче обняв своё дитя, отдал новый приказ:

— Найдите кормилицу немедля! И одеяло для вашего принца!

— Уже ищут, Ваше Величество, — отозвался сотник, командующий обороной врат, тот самый человек, который проморгал пришествие убийцы в красном и позволил убить королеву. Но король не держал зла на пожилого вояку. Отчего-то Эн Каа был уверен, что будь вокруг королевы даже все его люди, они бы не смогли остановить убийцу-ассасина, и, кто знает, чем обернулось бы спасение королевы.

Эн любил Аврелию по-настоящему, до абсолютного безумия и безрассудства, но эта любовь была губительна. Его прекрасная возлюбленная пылала ненавистью, гневом, тщеславием, гордыней, алчностью и похотью, лишь в трапезе она была умеренна. Но это порочное пламя ярко горело в её безумном отце. Со смертью Аврелии туман в голове короля развеялся, и Эн Каа чуть не ослеп и не оглох от, творящегося безумия, от собственных мыслей…

«Мой сын!» — прогремела мысль в освобождённом сознании, и король торопливо зашагал к телу супруги. То, что он собирался сделать пугало Эна, но время неумолимо таяло, на сомнения его совсем не осталось, Эн Каа, либо останется совсем один в этом мире, либо ему удастся спасти ребёнка.

Император Мак определённо не погиб в тот день, никто не видел его смерти, тела его не было найдено, да и может ли погибнуть бог? На поле боя остался лишь его огромный меч, как символ того, что, имея возможность убить, совсем не обязательно делать это. Император в какой-то мере всё ещё жив, но больше его никто и никогда не видел, а все, кто утверждал обратное — наглые лжецы…

— Каким он был? — хриплым голосом повторил его величество вопрос сына, всё ещё указывая дрожащей рукой на оружие своего врага или друга, сейчас принц Мак уже не совсем понимал.

— Владелец этого меча был настоящим, честным, справедливым, доблестным и мудрым человеком. Был ли он богом? Не знаю, многие верили в это… я… я не знаю, могу судить лишь о том, что он сделал, а успел он немало.

Голос старого короля скрипел, как несмазанное колесо телеги, на, испещренной морщинами, коже выступило множество старческих пятен, их уже не могли скрыть дорогие одежды, длинные рукава, перчатки и высокие воротники. Король Эн Каа доживал свои последние, то ли годы, то ли, быть может, даже месяцы.

Приблизившись к отцу, принц одновременно стал ближе и к пьедесталу с оружием Императора. Старик вновь зашёлся кашлем. Последнее время ему становилось всё хуже и хуже, откашлявшись, король собрался с силами и продолжил говорить с одышкой:

— Судьба… не подарила мне шанса узнать его лучше. По роковому стечению обстоятельств мы оказались врагами. Я был одурманен и… моя любовь чуть не погубила весь континент. О, Олин, если бы можно было, хоть что-то исправить…

Эн взял себя в руки и криво усмехнулся, он стар, немощен, но по-прежнему король Харлена и успел о многом подумать.

— Даже, если бы можно было исправить содеянное… кхе-кхе… я всё равно поступил бы так же…

Где-то там в глубине этих тусклых, серых глаз всё ещё таился тот отважный, несгибаемый, полный надежд и благородных стремлений молодой принц Эн Каа, мечом взявший корону Харлена, но всё это таилось где-то очень глубоко внутри, скрывшись за пеленой усталости. С каждым днём отчаяние и обречённость заполняли душу Эна, а с ним и всё королевство, многие страшились новой грызни за власть, а молодой принц всё ещё не был готов.

— Перед тем, как мы с Императором стали врагами, мне всё же удалось с ним немного пообщаться. И вот, что я тебе скажу, он знал, что творится в сердцах его подданных! Он всегда был честен с ними, и они отвечали ему тем же. Император любил их, будто отец своих детей, за каждого из них был готов отдать собственную жизнь. За него… сражались не ради денег или славы, люди следовали за своим повелителем. Понимаешь? Он всегда поступал правильно и, что немаловажно, — король прокашлялся и грустно усмехнулся, — Он всегда побеждал.

— Но, отец, ведь ты разгромил его на Драконовом поле?! Я точно помню, как ты говорил об Императоре совсем иначе, он захватчик! И ты победил его!

— Нет! Нет… тогда мне отдали власть. Император одержал бы победу, но он просто ушёл…

— Что?! Что ты имеешь ввиду: «одержал бы победу?» Ушёл?!

— А ты подумай!

Его величество повысил голос и тут же закашлялся. Борясь с припадком, Эн Каа продолжил:

— Историю, ты… кхе… не хуже моего знаешь. Сколько войск оставалось на моей стороне, и скольких… кхе… привёл Император, — Эн Каа замолчал, лишь продолжая коротко покашливать, — Всё, всё, что у меня есть — это дар от него… только… кхе-кхе… я до сих пор не понимаю за что.

Принц задумался над словами старого отца, сведя брови к переносице, медленно шествуя по залу вокруг меча, мимо, окруживших их, высоких колонн, затем остановился и прямо спросил:

— Значит, всё, что ты говорил раньше — ложь?

— Я говорил тебе всегда только то, что ты должен был услышать. Правда — вещь особенная, сын мой, тебе ещё предстоит это понять. Правда многогранна, с какой стороны не посмотри на неё, она — правда, только с каждой стороны немножко иная. Моему королевству, тебе… тебе в первую очередь, нужна была особенная правда. Одну правду ты знал в детстве, другую правду я тебе рассказал в отрочестве, теперь ты знаешь, как это было на самом деле.

— На самом деле, — задумчиво повторил принц Мак, остановился и, крутанувшись на месте, пошёл в обратном направлении, продолжая размышлять. Проходя за спиной родителя он, вполне разумно предположил:

— Или… это снова может быть особенная правда.

Его величество усмехнулся догадке сына, но на этот раз правда была самой что ни на есть настоящей. На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь неспешными шагами принца. Мак всё никак не мог поверить в услышанное и немудрено, эта история слишком сильно отличалась от всех предыдущих. В этой правде напрочь отсутствовала доблесть и героизм, всё было доверху набито глупостью, алчностью, невинно убиенными, компромиссами и сожалением, всем тем, чего отец принцу всю жизнь велел сторониться…

Меч в центре зала окружало широкое кольцо железных колонн, отлитых из оружия, собранного в некрополе и на Драконовом поле, в Герсе, разрушенных крепостях и на прочих полях сражений. Эти колонны тоже символ, говорят, что они символизируют вечную память и мужество, но принц Мак уже понимал, что они символизируют глупость.

— Значит… ты хочешь сказать, что моя мать… что она… что она была ведьмой?! Ты ведь говорил, что она была прекрасна, что она спасала людей, что она целительница! Ты… ты приводил мне этих людей, что рассказывали, как мать спасла их…

— Это правда! Я ещё раз повторяю! Я не врал тебе, Мак. Правда. Я любил, безумно любил твою мать, она исцеляла людей… и да, она была ведьмой, страшной злой колдуньей, а я был её ручным королём. Мы любили друг друга, проигрывали войну и готовы были уничтожить весь мир ради нашей безумной любви… всё очень непросто…

Железные колонны по верхнему краю опоясывало резное перекрытие из белого камня. Беседующих окутывал полумрак, света было так мало, что его едва хватало, чтобы видеть куда ступать. Тут и не должно быть светло, это место, где молчат, а не говорят, где вспоминают, а не смотрят, но что не позволено прочим, дозволено королю.

— Значит… значит мама не умерла при родах? Её и правда убили? Моей матери-ведьме отрезали голову на твоих глазах? Олин… не может быть… а… а дедушка с бабушкой?

— Всё так, как я тебе всегда говорил, их убили разбойники. Разве что, думаю, встретились эти негодяи с моими родителями не случайно, а с помощью твоей матери. Аврелия умела убирать препятствия на пути, но доказательств у меня нет.

Принц Мак, молча, продолжал расхаживать вокруг пьедестала с мечом Императора, потому как он злился, был огорчён, разочарован и обижен. До этого разговора с отцом он слышал о всяком, творившемся в прошлом, но всегда верил лишь словам короля. Принцу казалось, что отец его предал, что его предал весь мир.

Наследником короны Харлена овладела слабость, он вдруг почувствовал себя маленьким и слабым. Его величеству не нужно было видеть сына, чтобы знать, что происходит в его душе.

— Это королевство, всё это… твоя мать создала ради тебя. Я помню тот разговор, когда мы с ней впервые заговорили о королевстве… она попросила меня… она сказала: «Подари своему сыну корону». И я знаю, она тогда говорила честно, это не было колдовством, и я пообещал ей, что получу корону, раде неё… ради тебя…

Странно, но Маку вдруг стало легче от услышанного, будто он сбросил с плеч тяжёлый меховой плащ. Отец всегда умел найти нужные слова, вложить их в самое сердце.

«Может я слишком требователен?! Может быть Мак уже готов занять моё место?» — подумал его величество, борясь с очередным, накатившим приступом. Король задумался над внезапной, мыслью: «Может быть я слишком строг?!»

— Она… она… — пытался выдавить слова из себя принц, отец ответил, не дожидаясь, пока вопрос будет задан:

— Она была прекрасна, самая красивая женщина на свете. Она любила меня и тебя, она — твоя мать, этого уже достаточно, чтобы любить её, нет ничего дурного в любви сына к матери. А правда, которую я тебе поведал нужна затем, чтоб ты не строил иллюзий. Аврелия сожгла бы весь этот мир, уничтожила бы всех и вся, и встала бы править костями, она должна была умереть…

Король удивительно вовремя зашёлся кашлем, прикрывая рот белым платком, словно специально подгадал время, сейчас он сам не мог ничего сказать, и Мак не станет задать вопросов из уважения к отцу. Принцу приходилось обдумывать услышанное, даже против собственного желания.

Наследнику Харлена было сложно принять новую истину. Конечно, он уже давно не сопливый мальчишка, верящий, что его отец лично убил Золотого бога, но в победу отца в войне Мак верил, верил, что мать его — добрая волшебница, целительница, помогавшая людям, умерла при его родах, верил, что доблесть и отвага людей короля заставила аргезианцев пойти на переговоры, что королевство образовалось благодаря мудрости и железной воли отца, что Император, хотя и был богом, являлся тираном и его смерть освободила людей от его пагубного влияния…

Мак хотел бы что-то возразить отцу, сказать что-то задевающее его, неважно, правду или глупость, лишь бы задеть за живое, но принц молчал, его родитель, так невероятно быстро состарившийся, всё ещё заходился приступом кашля.

Его величеству, наконец, удалось успокоить, душащие спазмы, и, отняв руку с платком от лица, он мельком взглянул на ткань, сплошь усеянную алыми капельками. Не подав вида, Эн свернул тряпицу вдвое и спрятал в карман камзола. «А вот и новый признак того, что мне осталось недолго», — подумалось королю, когда он повернулся к сыну, чтобы увидеть его лицо, его величество всё ещё не отпускала мысль: «Вдруг он не прав, и мальчик готов принять корону? Готов повелевать жизнями тысяч и тысяч подданных», — король, заглянув в глаза сына, сразу понял, что Мак с трудом уживается с услышанным, он всё ещё не способен управлять даже собственными эмоциями. И так это было явно, что Эн Каа чуть не сказал вслух то, что подумал: «Тебе всё ещё слишком велика моя корона», — невольно начав перебирать в голове кандидатуры на роль временного правителя — хранителя короны Харлена, пока его сын не будет готов принять её.