Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Павел Андреевич Кольцов, 2019

Успевшая к концу лета 1942 г. основательно перевооружиться Красная Армия вступила в мировую бойню по советскому плану и в удачно выбранное время. Успешные наступления в Румынии, Венгрии и Польше. Многочисленные котлы, на этот раз в основном германские. Главные герои второй книги давно оставили свой устаревший броневик и теперь сражаются на модернизированном Т-34, напоминающем больше Т-54. В разговорах главных и второстепенных персонажей, знакомых с пропавшим в недрах НКВД шофером Нефедовым, все чаще выплывает его фамилия.

2. Встречный удар.

15-й танковый корпус, больше года назад развернутый из 36-й легкотанковой бригады, под командованием генерал-лейтенанта Богомолова, заранее выдвинутый в пункты сосредоточения, получив приказ, перешел в наступление в направлении венгерской границы. Ударили практически вне дорог (разве что, когда было по пути, пользовались подходящими большаками и проселками), параллельно ворвавшемуся на румынскую территорию германскому танковому клину, обходя его на десяток километров южнее. За неимением (как у немцев) полугусеничных бронетранспортеров, мотострелков-автоматчиков временно пересадили из штатных грузовых автомобилей прямо на броню танков (к чему их заранее готовили).

В этом Красная Армия от немцев с их предназначенными для бездорожья «ханомагами» действительно отставала. Как не напрягался воспрянувший духом советский народ под руководством партии и правительства, но в довольно ограниченное время во всем «догнать и перегнать» давно и далеко оторвавшуюся вперед на пути индустриализации Западную Европу было невозможно. Даже воспользовавшись толковыми подсказками из будущего. Зато советские танки, самоходные орудия и многие другие виды техники и вооружения давали германским аналогам с лихвой ощутимую фору.

Кроме новейших Т-34, танковый корпус вместо артиллерийского и истребительно-противотанкового полков с орудиями, транспортируемыми гужевой и механической тягой, получил два полка самоходных артиллерийских установок: средних СУ-85 и тяжелых КВУ-152. Имелось и еще одно до сей поры никем в боях не применяемое новшество: полк особо секретных залповых систем, ЗС-15, правда, не на гусеничном, а на автомобильном ходу и потому сейчас отставший и выдвигающийся вперед другим маршрутом.

Основной ударной силой корпуса являлись две танковые бригады. Третьей по значимости была бригада механизированная, имевшая хоть и всего лишь один танковый полк, зато в достаточном количестве обладавшая мотострелками.

Одной из танковых бригад, оставившей себе по наследству 36-й номер вместе с геройским бригадным знаменем и всеми причитающимися атрибутами соединения, командовал полковник Персов. Его бригада включала в себя три танковых батальона тридцатьчетверок, двухбатарейный дивизион самоходок СУ-85, мотострелковый полк со своим автотранспортом, саперный батальон, зенитный и минометный дивизионы. Не говоря уже о множественных тыловых службах обеспечения, ремонта и прочих так необходимых на войне подразделениях.

На острие удара и корпуса, и бригады мчались, вытянувшись в походную колонну, тесно обсаженные пехотным десантом тридцатьчетверки 1-ой роты 1-го танкового батальона изрядно повзрослевшего и заматеревшего со времен Миролюбивого похода в Польшу капитана Владимира Иванова.

Укрывшись на всякий случай вместе со всем своим экипажем с подачи тогда еще комбата Персова от внимания бригадного особого отдела в учебном центре, готовившем из пленных поляков экипажи для бронеавтомобилей БА-10, Иванов и его подчиненные добросовестно передавали свой боевой опыт польским пехотинцам и кавалеристам. Вполне успешно передавали, заслужив благодарности по службе и от своего командования, и от польской стороны. Потом, без заезда на родину, была служебная командировка для почти аналогичной работы во внезапно ставшую дружественной прежде «боярскую» Румынию. Разница была только в том, что румыны не были пленными и вели себя более независимо, а временами (офицеры) даже довольно нагловато, свысока.

Конец командировки совпал с венгерской вооруженной провокацией в Северной Трансильвании. Советское командование приказало Иванову помочь новоприобретенным румынским союзникам не только словом, но и делом — пришлось немного поучаствовать и в боевых действиях. С успехом поучаствовали. Когда изрядно получившие по зубам и прочим чувствительным местам венгры убрались восвояси (кроме большого количества попавших в плен или в землю), по договору с румынской стороной на ее территорию для предупреждения в дальнейшем подобных провокаций в числе прочих соединений Красной Армии ввели через время и танковый корпус генерал-лейтенанта Богомолова.

Высоко ценивший своего тогда еще старшего лейтенанта Иванова полковник Персов настоятельно рекомендовал ему и его экипажу переучиться на танкистов. Иванов согласился, его экипаж тоже, и все командировались на родину в учебный полк. Усвоив за полгода новейший танк (а их командир и управление танковым взводом) они вернулись обратно в свою часть в уже знакомую Румынию.

Учитывая его боевой опыт, Персов своей властью сразу поставил Иванова командовать не взводом, а танковой ротой, а через небольшое время добился и его внеочередного повышения в звании до капитана — заслужил (сам он, занимая генеральскую должность комбрига, почему-то застрял в полковничьем чине, дожидаясь в ближайшем будущем производства).

Нынешний экипаж Иванова состоял из тех же бойцов, что делили с ним все тяготы и успехи в броневике, только со слегка измененными специальностями. Механиком-водителем, естественно, остался вполне освоивший рычаги вместо баранки, гусеницы вместо колес и дизель вместо карбюраторного мотора охочий до техники отпустивший (для солидности) тощие рыжие усы уже не бесшабашный Колька, а слегка остепенившийся Коля Гурин. На левое сиденье наводчика с правого места заряжающего пересел невозмутимый и по-прежнему серьезный Гена Минько. А его бывшую профессию, хочешь, не хочешь, пришлось осваивать по-прежнему не растерявшему свою временами язвительную веселость Олегу Голощапову; к тому же в его полном ведении осталась новомодная радиостанция на секретных транзисторах, расположенная в задней нише башни. Когда началась армейская реформа, касающаяся смены званий и введения погон, Гурин и Голощапов получили звания младших сержантов, а Минько (обязывала должность наводчика) — сержанта. Но товарищи на него за это не обижались и не завидовали. Понимали.

В танковой бригаде имелся, как и полагается, разведбатальон, оснащенный устаревшими бронеавтомобилями и мотоциклами, но сейчас его в головной дозор не пустили: наступали, как-никак, по своей, хоть и румынской территории; да и убранные поля с рыхлой почвой не самая удобная дорога для их колес.

Танки Иванова наступали на приличной скорости по бездорожью прямо через эти поля. Чуть впереди и параллельно колонне шел на рысях приданный им эскадрон кадровых румынской кавалерии, рошиоров, в касках голландского образца с характерными сильно скошенными вперед фронтальными частями и длинными назатыльниками. Сабли крепились в ножнах слева у седел, но не почти горизонтально, как у польских уланов, а вертикально; карабины системы Манлихера у солдат и советские автоматы ППС у командиров отделений и взводов висели наискосок за спинами. Имевшихся к этому времени в прошлой исторической реальности собственного производства автоматов «Орита» не было и в помине. Тогда, в 1941 г., их конструктором был чешский инженер Л. Яска, на волне дружбы с Германией в числе прочих земляков-оружейников помогавший румынским коллегам. А сейчас, кто бы его в Румынию пустил?

Машина Иванова шла четвертой. Пока не наблюдалось непосредственной опасности, все командиры экипажей спокойно выглядывали из своих открытых люков, прикрываясь по грудь броневыми крышками, и, прикрыв глаза противопылевыми очками, с биноклями в руках внимательно обозревали набегающие под широкие гусеницы окрестности. Высоко поднимающаяся за первым взводом густая пыль мешала Иванову наблюдать — он приказал Николаю, голова которого, также защищенная очками и шлемофоном, торчала вверх из отодвинутого вбок люка перед башней, выдвинуться вправо, не задев конных союзников — обзор ощутимо увеличился.

Немного сбросив скорость, проскочили через неглубокий ручей с заросшим камышом и слегка заболоченным восточным берегом; оставили справа невысокую, поросшую лесом вытянутую высотку и снова выехали на слегка углубляющееся посредине чашей поле. Справа, за полем, виднелись утопающие в садах постройки небольшой деревеньки. А где-то за деревенькой, напротив ее и левее, судя по нанесенным на карту данным, должна была держать оборону советская стрелковая бригада, если, конечно, немцы их не раздавили и не прорвались.

Иванов приказал Голощапову настроиться на сообщенную им волну штаба стрелковой бригады и сообщить о своем приближении — никто не отозвался, лишь легкое потрескивание в эфире. Капитану это не понравилось и, не доходя примерно километра до деревни, он остановил роту. Сама деревенька лежала немного правее, а прямо по ходу виднелись среди небольших пологих холмиков и лощин покореженные взрывами редко стоящие деревья, похоже, плодовые; какие-то кусты; копны сена, некоторые разметанные; редкие строения летних времянок. Здесь явно прокатился бой и, по всей видимости, несколько часов назад, кое-где за деревней еще поднимались редкие дымки, уж точно не из топящихся печей.

Иванов приказал, снять с машин и сложить в сторонке от протоптанной ими колеи дополнительные верхние баки с соляркой и маслом, а потом развернуться в боевой порядок уступом влево. Освободившись от нежелательных в бою баков, три машины второго взвода выехали вперед-влево и, растянувшись в линию, уже на малой скорости поползли дальше. Первый взвод и машина самого капитана пошли такой же линией в ста метрах сзади и правее, а третий взвод, сместившись относительно них в шахматном порядке, наматывал на широкие гусеницы плодородную румынскую почву еще дальше. Насторожившиеся автоматчики пока еще сидели на броне, но в любую секунду были готовы оставить машины. Румынский капитан, через переводчика пообщавшись с Ивановым, послал один взвод направо в деревню, на разведку, один — прямо вперед, а третий, вместе со своей особой, оставил под прикрытием танков. Это чем-то напомнило Иванову охоту на живца, но что было делать? Тем более, земля-то — румынская.

Чем ближе приближался правый взвод рошиоров к деревне, тем больше замедляли шаг их лошади. Раньше времени умирать не хотелось никому. В деревне было тихо, подозрительно тихо, как для солнечного послеполуденного времени в конце августа. Работ у селян должно было бы быть невпроворот, но, ни одной живой души вокруг не наблюдалось. Ни в окрестных садах-огородах, ни между побеленных хат-мазанок. Всадники достали из-за спин оружие и, удерживая поводья левыми руками, в правых настороженно сжимали шейки прикладов карабинов, умостив их деревянные ложа на противоположные предплечья.

Не доезжая метров двухсот до ближайших плетней, рошиоры совсем остановились, их лейтенант поднес к глазам бинокль и стал напряженно всматриваться. Очевидно, он что-то обнаружил, потому что весь взвод по его команде неожиданно развернул коней и с места в карьер помчался назад, вскидывая копытами вверх рыхлые комья. Вослед им длинно и зло зачастил германский пулемет — двое румын рухнули вместе с жалобно заржавшими лошадьми; еще один опрокинулся, уронив карабин, на конскую шею. Поняв, что они все равно обнаружены, заработали еще несколько пулеметов, уже по танкам, норовя смести с брони вполне доступных их калибру десантников. Следом суматошно захлопали притаившиеся среди строений, плетней и зеленых насаждений противотанковые пушки.

Готовые к бою автоматчики моментально слетели на землю и укрылись за надежной броней, командиры экипажей и механики-водители нырнули в люки, захлопывая и задвигая за собой крышки. Танковая рота спокойно и деловито, с полной уверенностью в своей непобедимой мощи, вступила в бой. Третий взвод остался на месте, обнаруживая и планомерно уничтожая орудийным огнем засветившиеся вспышками вражеские огневые точки, отдавая предпочтение пушкам, а остальные два, не останавливаясь и ведя огонь сходу, продолжили наступление.

Короткие огненные трассы германских 37-мм бронебойно-трассирующих снарядов довольно метко попадали в лобовую, башенную и бортовую броню и, не причинив ни малейшего вреда, отскакивали в стороны или безвредно рвались с маленькой вспышкой на поверхности. Десантники, слегка отстав, бежали следом, ведя неприцельный огонь короткими очередями из автоматов и ручных пулеметов.

Видя полную бесполезность своих пушек против незнакомых приземистых русских панцеров, бравые завоеватели Западной Европы слегка запаниковали и решились на преждевременную ретираду. Фигурки в чужих серо-зеленых куртках выскакивали из окопов и из-за строений и, пригнувшись, бежали кто вправо, вглубь деревни, а кто просто назад, стремясь укрыться среди садовых зарослей и невысоких кустов. То и дело взметающиеся среди них черные разрывы осколочно-фугасных гранат лишь добавляли сумятицы и быстро уменьшали популяцию вермахта на этом ограниченном направлении.

Артиллеристам везло меньше, с пушкой быстро не убежишь; некоторые расчеты вели огонь чуть ли не до последнего, стараясь поразить русские чудовища, если и не в явно непробиваемый лоб, то хотя бы в гусеницы. Но сделать это, когда на тебя грозно, шумно и дымно накатывается переваливающаяся на ухабах приземистая бронированная машина, встречно палящая из пушки и спаренного пулемета, получалось не у всякого. Большинство противотанкистов в конце концов тоже разбегались, настигаемые очередями в спины или даже безжалостно подминаемые бронированными тушами под себя.

В саму деревню танки не углублялись — не было такого приказа. Не их это задача — им нужно всего-навсего проложить безопасную дорогу для своей наступающей следом бригады (и всего корпуса), чтобы, как можно быстрее достичь венгерской границы, уничтожая, при этом по мере сил как можно больше попадающихся под гусеницы и в пределы досягаемости башенных орудий и пулеметов врагов. И они уничтожали. Танки шли повзводно, тройками, не сильно удаляясь друг от друга. Мощные машины с легкостью подламывали под себя невысокие деревья; сносили, как бумажные, деревянные и плетеные постройки; валили при необходимости и побеленные дома-мазанки, перетирая в кровавую кашу, укрывшихся там немцев (а иногда, не зная этого, и подвернувшихся невезучих хозяев).

А немцы бежали. Лишь особо храбрые пробовали закинуть под гусеницу или на моторный отсек обычную противопехотную гранату на длинной деревянной ручке, но, как правило, их еще до броска срезали из автоматов заботливо сопровождающие каждый танк красноармейцы.

Тридцатьчетверка капитана Иванова двигалась во второй линии, за развернувшимися в ряд тремя машинами первого взвода. Так как впереди живых немцев, скорее всего не осталось: кому не удалось убежать — погиб — Иванов приказал наводчику повернуть башню вправо и слегка, в зоне доступности, подчистить пушкой и пулеметом село. Какие-то цели первым замечал он, какие-то — наводчик. Иногда били с ходу, а иногда требовали у Гурина короткую остановку.

Союзники-рошиоры старались держаться за танками даже позади советской пехоты. В основном они предпочитали воевать, остановив коней и паля из карабинов прямо с седел. Но когда один из румынских сержантов по фамилии Якобеску заметил отступающий трусцой вглубь села десяток немцев, он, не спросившись у лейтенанта, самостоятельно скомандовал своему отделению, находящемуся на правом фланге, сабельную атаку в конном строю. Отлично вымуштрованные всадники регулярной королевской конницы почти синхронно выхватили из притороченных слева у седел стальных ножен клинки и молча, без всяких пугающих врагов криков, пустили коней с места вскачь следом за удаляющимися вдоль деревенской улочки серо-зелеными фигурами. Немцы за шумом боя не сразу услышали настигающий конский топот. А когда услышали — больше половины было уже порубано. Тяжелые блестящие клинки в руках опытных кадровых конников, уже попробовавшие год назад венгерской крови, глубоко рассекали беззащитные германские плечи, и слегка прикрытые навешанной амуницией спины.

Уцелевшие немцы успели обернуться, кое-кто даже поднял свой карабин с патроном в стволе, но отбиться или убежать они не сумели. Румыны деловито и безжалостно порубали всех. Откуда-то с недалекого чердака по удовлетворенным легкой победой всадникам шквально, на всю ленту, зачастил пулемет. Двое румын, насквозь пробитые пулями, сверзились с седел на землю. Жалобно заржала упавшая на подломившиеся передние ноги каурая кобыла, скидывая своего пока еще невредимого наездника через голову. Сержант, оставив саблю висеть на темляке, потянул из-за спины автомат и, откинув металлический приклад, выпустил полмагазина в мелькающий через камышовую стреху смертью плюющийся огонек. Попасть он не попал, но пригнуться вражеского пулеметчика заставил, крикнув своим солдатам, отступать обратно под надежную защиту русских танков.

Усидевшие под пулеметным огнем в седлах рошиоры, продолжая держать сабли в руках, дружно поворотили коней и, пригнувшись, помчались обратно. Из-за плетней и хат по ним начали бить из карабинов — еще один всадник, охнув, откинулся назад и уже неживой поволокся за своей лошадью, застряв сапогом в стремени. Якобеску, сунув мешающую саблю в ножны, а ППС оставив висеть на ремне на груди, поскакал замыкающим. Вылетевшая из-за ближайшей клуни граната на длинной деревянной ручке рванула чуть ли не под брюхом его коня. Жалобно заржавший конь, теряя сине-красные внутренности из развороченного живота, проскакал, все замедляя ход, еще несколько шагов и, подогнув обессиленные ноги, пал на пыльную землю, черно пятная ее бурно хлынувшей кровью.

Сержант успел достать ступни из стремян и кувыркнулся в сторону, придерживая автомат. Перевернувшись на живот и уткнув магазин судаева в землю, он короткой очередью заставил укрыться выглядывающего из-за сарая поверх карабина немца. К нему подбежал спасшийся с убитой лошади солдат и упал рядом, таща из-за спины манлихер. Откуда-то сбоку медленно и не прицельно затарахтел немецкий автомат — пули выбили невысокие пылевые фонтанчики перед румынами, заставив пригнуться. Сзади, на пути отступления, вразнобой застучали германские карабины, не давая подняться. Румыны поняли, что оказались в окружении. Что обидно, в нескольких сотнях метрах наступала мощная группировка русских союзников, а они, как последние дурни, лежат сейчас под обстрелом нескольких немцев и голов поднять не могут.

— Как я дам очередь, — сказал сержант своему солдату, — поднимайся и давай налево во двор через плетень. За плетнем приляжешь и поддержишь меня огнем из карабина. Готовься.

Сержант заменил почти пустой (патроном желтело только верхнее отверстие) рожок автомата на полный и открыл огонь частыми короткими очередями по предполагаемым местам нахождения немцев. Его солдат вскочил и, добежав до плетня, перевалился на другую сторону. Вслед ему запоздало и бесполезно стукнули несколько германских маузеров. Солдат, хоть его так и подмывало бежать дальше, перекинул флажок предохранителя влево и открыл огонь, передергивая каждый раз рукоятку затвора.

Скоро к нему присоединился сержант, и они побежали куда-то в глубину двора, один, на ходу заменяя длинный изогнутый магазин автомата, а другой, выдавливая в карабин латунью блестящие патроны из новой обоймы. Им не повезло. За углом длинного деревянного строения, куда они вот-вот намеревались завернуть, их уже поджидали немцы. Солдат на бегу получил под ребра плоский штык, примкнутый на маузере и задохнулся кровавым криком на вдохе, а его командиру «прилетел» прямо в лицо под каску затыльник приклада другого карабина, окованный сталью. Никто из румын выстрелить так и не успел. Вовремя заметив у сержанта погоны с золотыми нашивками, немецкий унтер приказал его сразу не приканчивать, а сперва допросить.

Рухнувшего на траву окровавленного сержанта с расквашенным носом и рассеченной скулой обезоружили, сорвали каску и ремень с портупеей и прочей амуницией, окриками и сапогами подняли на ноги и, грубо подталкивая прикладами, погнали дворами и огородами вглубь деревни.

Танки Иванова уже почти прорвались через сады, обходя румынскую деревню с боку, когда им в правый фланг, ломая плетни и хлипкие строения, выползли серые германские панцеры. Немцы открыли огонь первыми, прямо сходу и почти с кинжальной для танковых пушек дистанции с одной-двух сотен метров. «Немцами» эти танки, LT-38, можно было назвать только по принадлежности к вермахту и по гражданству их экипажей, но произвели их в преданной Западной Европой Чехословакии. И что толстобронным советским машинам их 37-мм пушки, годные бороться только с себе подобными легкими машинами и с пехотой? Лишь бы гусеницы и катки не повредили.

Первый взвод Иванова уже давил разбегающихся немцев впереди; второму он приказал продолжать движение, а сам вместе с третьим остановился, развернув направо только башни — четыре советских танка открыли огонь по храбро и самоубийственно напавшим на них противникам. Германских «чехов» было шесть. Их клепаные корпуса с максимальной толщиной брони в 25-мм брались советскими бронебойными снарядами, как картонные, стоило только попасть. А попасть стоя на месте да с близкого расстояния, еще и не особо переживая за собственную жизнь, было не очень сложно. Два «чеха» быстро остановились, выпуская дым от рванувших внутри советских снарядов через смотровые щели и пробоины; из башенного люка одного из них успел выбраться танкист в черной форме и упал срезанный автоматной очередью. Третий панцер загорелся, ярко пыхнув моторным отделением. Отлетела назад, разваливаясь на части, отброшенная сильным внутренним взрывом башня четвертого.

Оставшиеся два, вполне уяснив свою беспомощность, попытались было ретироваться. Обратно за хаты. Одному это даже удалось. А второй, получив напоследок снаряд в левый ведущий каток и, теряя вместе с ним гусеницу, развернулся на месте. Его экипаж, понимая, чем эта остановка им грозит, подталкивая друг друга, полез наружу из башенного люка и люка над местом стрелка-радиста. Убежать невредимым повезло лишь одному — остальные упали сбитые на землю короткими очередями десантников. Минько добавил снаряд в моторное отделение остановившегося боком опустевшего танка, и бодро вырвавшиеся вверх клубы пламени гарантировали, что никому не придет в голову в ближайшее время забраться ему вовнутрь и пострелять во фланг идущим сзади войскам союзников.

Быстро и без потерь покончив с довольно легким противником, третий взвод Иванова вместе с собственным танком командира неспешно поползли дальше. Сзади, стараясь не отставать, бежали десантники и настороженно ехали в седлах, изготовив к бою карабины и редкие автоматы, румыны.

Передовые танки Иванова, ревя моторами, подминая под себя деревья и кусты, расшвыривая хлипкие строения и давя широкими гусеницами зазевавшихся фашистов и их огневые точки, вырвались на открытую местность и оказались в тылу оборонительной линии 45-й стрелковой бригады. Самой бригады здесь уже не было. Навалившиеся утром, еще до официального объявления войны, на узком участке ударные немецкие подразделения: танки, «штуги», и пехота вместе со своими «ханомагами», поддержанные издали артиллерией, а сверху пикировщиками, нельзя сказать, что с легкостью, но прорвали, в конце концов, заранее оборудованную, но довольно растянутую полосу советской обороны, частично уничтожив, частично пленив, а частично заставив отступить ее защитников.

Танки первого взвода, не сбавляя скорости, навалились всем своим немалым весом на первую линию окопов, теперь занятых немцами, вминая в мягкую землю пулеметные гнезда и не успевших разбежаться в стороны солдат. Редких уцелевших фашистов, пытавшихся кинуть им на моторное отделение или под гусеницы гранаты, по мере возможностей пристреливали бегущие следом автоматчики и по-прежнему не оставляющие седла румыны. Следом за первым взводом проехались по этой де траншее уже более широким фронтом следующие два. Ряды пехоты и кавалерии хоть и немного, но редели от вражеского огня, только приземистые тяжелые танки неумолимо и смертоносно ползли вперед, вызывая своей неожиданной мощью ужас и панику даже у повоевавших на западе солдат вермахта.

Изрядно снизившую скорость после начала боестолкновения с немцами передовую роту Иванова догнали остальные танки его батальона и прикрывающие их в конном строю эскадроны союзников. Следом неудержимой армадой накатывала и вся бригада. Дождавшись подхода основных сил, немцы открыли по колонне относительно редкий, но сосредоточенный огонь из легких полевых гаубиц. Били откуда-то с северо-запада, с закрытых позиций. В быстро наступающих советских порядках стали рваться осколочно-фугасные 105-мм снаряды. Чуть позже добавились и посвистывающие в полете 81-мм мины тяжелых минометов и даже скромное количество 150-мм осколочно-фугасных снарядов, выпущенных двумя тяжелыми пехотными орудиями ближайшего пехотного полка. Очевидно, где-то в пределах видимости прятались артиллерийские наблюдатели с полевыми телефонами или рациями. От рвущихся между наступающими танками снарядов самим толстобронным машинам вред был довольно маловероятен, разве что при прямом попадании по крутой навесной дуге в более тонкую крышу корпуса или башни, но танковому десанту и верхоконным румынам доставалось. То там, то тут, вблизи взлетающего из-под земли высокого султана, начиненного осколками и комками грунта, валились вниз сидящие на броне или бегущие рядом автоматчики, падали с коней или вместе с ними всадники.

Чтобы уйти из-под обстрела, танки быстро и слаженно перестроились, развернули свои порядки и накатились на захваченные немцами бывшие красноармейские позиции более широким фронтом. На радость атакующих союзников с востока многочисленной хищной стаей налетели заранее высланные для их поддержки «илы». Штурмовики, самоотверженно игнорируя встречный зенитный огонь из пулеметов и 20-мм автоматических пушек, заход за заходом, закружились каруселью где-то в ближнем немецком тылу, громя бомбами, эрэсами и пушечно-пулеметными очередями гаубичные, пушечные и минометные батареи, находя их по вспышкам.

Поддержанные с небес тридцатьчетверки, частично разогнали, частично втоптали слабо организованную оборону немцев в землю. Длинно строчили спаренные пулеметы; били поставленными «на удар» осколочно-фугасными гранатами башенные пушки; широкие лязгающие гусеницы безжалостно и неотвратимо подминали под себя и вражьих солдат, и пулеметные точки, и минометы с пушками и зазевавшимися расчетами; таранили и сминали вполне доступные для их тяжелых сварных корпусов бронетранспортеры, колесные броневики, автомашины и даже легкие танки. Румыны, наконец, оставили седла и, стараясь не отставать от защищающей их брони, вместе с десантниками бежали следом, ведя пусть и не очень прицельный, но отбивающий у противника желание сопротивляться огонь на ходу. Уцелевшие немцы, спасаясь, бросились перепуганными тараканами и по ходам сообщения и поверху назад и в стороны.

Танк, идущий впереди машины Иванова, благополучно перемешав с землей расположившуюся в широком окопе минометную батарею вместе с частью не успевшего убежать расчета, выбравшись на бруствер, обращенный на запад, внезапно содрогнулся от взрыва на правом борту и, размотав гусеницу, разорванную отбитым опорным катком, поневоле повернулся в ту сторону. Иванов, приказав Гурину обходить поврежденный танк слева, моментально крутнул панорамный перископ вправо. Вот она! В трехстах метрах из неглубокой лощинки, обсаженной остатками обломанных войной деревьев, выглядывал приземистый серый корпус. Самоходка. Артштурм. Иванов совместил визир своего перископа с обнаруженной целью, нажал на кнопку прибора, поворачивающего башню в выбранном направлении, и одновременно крикнул через ТПУ:

— Бронебойным. Плюс восемьдесят. В лощине. Самоходка. Триста. По готовности — короткая.

Каждый из членов экипажа вычленил указание для себя. Заряжающий Голощапов правой рукой дернул за рукоятку затвора, левой подхватил выскочивший из казенника неиспользованный осколочно-фугасный выстрел, вставил его обратно в вертикальную нишу боеукладки, одним многократно отработанным движением вложил на его место бронебойный снаряд и доложил о готовности. Наводчик Минько, дождавшись грубого поворота башни в нужном направлении электроприводом, поймал в окуляр прицела серый невысокий лоб артштурма и, наведя двумя руками точнее, уже сам скомандовал мехводу Гурину:

— Короткая.

Гурин, чуть проехав за подбитого товарища, моментально остановил тяжелую машину, по инерции качнувшуюся на гусеничной подвеске вперед; Минько чуть подправил наводку и нажал педаль спуска. К его стыду — мимо. Огненный трассер вонзился в землю перед вражеской машиной, обдав ее невысоким фонтанчиком углубившегося в почву и рванувшего там снаряда. Наводчик вражеской самоходки лихорадочно крутил маховик, нацеливая короткую 75-мм пушку, «обрубок», правее. В помощь ему по приказу командира и механик-водитель стал доворачивать приземистую машину в том же направлении.

Но Минько успел раньше — второй тупоголовый бронебойный снаряд с легкостью проломил насквозь нижний лишь слегка наклоненный лист 50-мм брони вместе с прикрепленными поверх него запасными траками и рванул в отделении трансмиссии, расположенном перед боевой рубкой. Экипажу не досталось даже осколка, но взрыв 85-г тротила, начинявшего толстостенный стальной корпус, непоправимо разметал правый механизм поворота, разрушил главный фрикцион, смял коробку передач и разорвал несколько трубок пневмогидравлической системы управления. В общем, самоходная пушка самоходной быть перестала, превратившись в совершенно неподвижную огневую точку.

Моментально оценив это, Иванов скомандовал Гурину протянуть вперед еще 10 метров, чтобы небольшой диапазон горизонтальной наводки «обрубка» обездвиженной самоходки с уверенностью не позволил навести ее пусть и короткое жерло на их танк, и Минько мог спокойно, не опасаясь ответа, добить противника. И Минько добил. Но не сразу. Следующий советский снаряд пробил уже низко выступающий над отделением трансмиссии тоже 50-мм вертикальный лоб боевой рубки со стороны заряжающего и разорвался внутри. Но пожар не начался, только отдельные струйки серого дыма одновременно и резко порскнули через пробоины и щели.

Откинулась вперед крышка командирского люка и фигура в серо-зеленой куртке и серой пилотке спешно полезла наружу. Несколько коротких очередей советских автоматчиков и фашист с окровенившимся лицом провалился обратно. Лишь с третьего снаряда, угодившего в нишу под маску короткого орудия, над рубкой и моторным отделением весело заплясали быстро вырастающие языки оранжевого пламени. Больше из артштурма никто выбраться не пытался — Иванов, переговорив с потерявшим гусеницу экипажем (все живы и не ранены), дал команду Гурину двигаться дальше. С подбитой машиной, как и полагается, остаются ее автоматчики. Сзади накатывается вся бригада — пропасть не дадут.

Пока экипаж капитана расправлялся с немецкой самоходкой, еще одна его машина вышла из строя. Но уже не из-за гусеницы. В этот раз по танку даже никто не стрелял, но, на его беду, из очередной лежащей на пути траншеи не убежал вместе со всеми от наступающих русских ефрейтор-сапер. Храбрый немец вычислил, где приближающийся бронированный враг будет переползать через его окоп, пригнувшись, подобрался туда и хладнокровно швырнул под грозно надвигающееся славянское чудовище связку из пяти гранат М-24. Связку он приготовил заранее, туго примотав бинтом собственного индивидуального пакета к центральной гранате еще четыре стальных корпуса с вывинченными из них деревянными рукоятками. Автоматчики, сопровождавшие танк, бросок гранатометчика проворонили, да они, слегка приотставшие от своей быстродвижущейся машины, и не заметили противника, скрытого корпусом танка.

Связка дымно и огненно рванула под днищем, почти под перегородкой, отделяющей боевое отделение от моторного, и содержащей топливные баки. Немногим больше 800 г суррогатного, военного времени выпуска, взрывчатого состава на основе аммонийной селитры, рванувшего во всех пяти гранатах почти одновременно, не смогли проломить насквозь 20-мм днище советской машины, но вторичные осколки, с силой отколовшиеся от внутренней стороны брони, они все-таки породили. Один из таких шальных осколков перебил медный топливопровод и солярка, прекратив поступать в дизель, стала растекаться просто на пол.

Проехав еще несколько метров, танк, как раз пересекая траншею, окончательно заглох. Низко присевший после оглушительного взрыва ефрейтор, опасаясь, что так и не запылавший и даже не потерявший гусеницы русский панцер начнет крутиться на месте, чтобы втрамбовать его в землю, и откуда силы взялись, дернул со всех ног в сторону и по ближайшему ходу сообщения назад, не поднимая головы в каске над краем окопа. Подоспевшие автоматчики, перепрыгнувшие траншею, никого уже в ней не застали.

Останавливаться было нельзя и Иванов, услышав по рации о еще одной выбывшей из боя своей машине, вместе с уцелевшими танками продолжал наступать. Быстро глянув по сторонам и назад через панорамный перископ, он с удовлетворением отметил, что их поредевшую на 20% роту сзади успокоительно подпирала постепенно расходящаяся широким веером бригада. Большая часть союзников-кавалеристов теперь спешилась и с карабинами наперевес бежала следом за танками вместе с автоматным десантом, а меньшая — все еще продолжала ехать верхом.

Когда танк Иванова перевалил очередной невысокий бугор, капитан заметил в полукилометре справа, возле деревьев, группу стоящих в ряд крытых брезентом грузовиков. Вокруг суетились фигурки в чужих мундирах. Бронетехники поблизости видно не было, но орудийные стволы с дульными тормозами сквозь толчею определенно просматривались. Два взвода Иванова во время наступления, успешно громя попадающиеся на пути подходящие для их пушек, пулеметов и гусениц цели, сместились левее. С ротным командиром сейчас оставались только два танка из третьего взвода. Иванов приказал всем трем машинам остановиться, повернуться вправо и уничтожить вражеские орудия, не приближаясь. Черт его знает, с такого расстояния лобовая броня должна выдержать, а вот с близи… Зачем на своей шкуре, пусть даже и бронированной, проверять? Опять же, вперед спешить надо.

Наводчики быстро пристрелялись, и среди немцев выросли фонтаны выброшенной земли вперемешку с осколками. В ярком, широко пыхнувшем в стороны, взрыве, мгновенно переросшем в клубящийся дым, исчезла машина, очевидно с боеприпасами, щедро обдав окружающих своими загоревшимися ошметками. Оставшиеся грузовики попытались разъехаться в стороны, солдаты, кто кинулся врассыпную, а кто залег и даже повел огонь из стрелкового оружия по русской пехоте, сопровождающей танки. Оставшиеся на месте расчеты четырех 105-мм легких полевых гаубиц, пока еще не взятых на передки, снова развели станины и попробовали было повести ответный огонь. Не получилось.

Лишь два немецких орудия успели по разу выстрелить — остальные быстро пришли в негодность от угодивших в них на прямой наводке снарядов и крупных осколков. Еще несколько осколочно-фугасных гранат, поставленных «на удар» и такая же участь постигла оставшиеся. При короткой артиллерийской дуэли получил фашистский бронебойный снаряд в башню танк командира роты — 120-мм покатый лоб башни легко выдержал удар, лишь резкое сильное содрогание с оглушительным даже сквозь наушники шлемофонов грюком, сопровожденное наружным взрывом, известили экипаж Иванова, что не только их наводчик умеет хорошо прицеливаться.

Но слабоваты оказались германские легкие полевые гаубицы для борьбы с тридцатьчетверками. И ствол для достаточного разгона снаряда слишком короток, и полный метательный заряд в гильзе недостаточен, и сам снаряд для мощного русского бронирования явно не годился. Да и само попадание, можно сказать, было довольно случайным. Если бы советские танки продолжали двигаться — немецкому расчету, имеющему двух отдельных наводчиков для вертикальной и горизонтальной наводки по разные стороны от ствола (как, в принципе, и на большинстве гаубиц), пришлось бы гораздо сложнее.

Вполне удовлетворившись разгромом так и не взятой на передки гаубичной батареи, Иванов, не тратя времени на оставшиеся грузовики, приказал продолжить движение. Чуть отдохнувшая во время остановки пехота и спешенные румыны легкой трусцой потянулись следом. Лишь заряжающий на крайнем правом танке с разрешения командира экипажа высунулся в свой люк, повернул турель с ДШК в сторону начавших снова суетиться вокруг уцелевших грузовиков немцев и, после нескольких коротких пристрелочных очередей, принялся щедро поливать их скопление белыми трассами бронебойно-зажигательных крупнокалиберных пуль.

Узнав сквозь гул дизеля собственной машины голос ДШК, Иванов закрутил перископом, пытаясь понять, по какой цели его подчиненные расходуют патроны. Вовремя он начал этим интересоваться, как одним местом почувствовал: с северо-западного направления по небу быстро приближались низко летящие силуэты с неубирающимися шасси.

— Воздух! — прокричал и через ТПУ, и самостоятельно переключившись на передатчик остальным экипажам, Иванов. — Олег, наверх к пулемету, — скомандовал он своему радисту-заряжающему.

Голощапов откинул крышку люка, стал ногами на свое сиденье и схватился за рукоятки ДШК. Заряжающий правого танка, израсходовавший по грузовикам всю ленту, лихорадочно спешил заменить прикрепленный слева опустевший короб на полный. Танки продолжали ползти, но уже не прямолинейно, а слегка виляя по сторонам. Четверка летевших первыми «юнкерсов» синхронно завалилась на крыло и круто спикировала вниз, целя туда, где переваливались по бездорожью передовые танки роты Иванова. Остальные Ю-87 полетели дальше, метя в основные силы развернувшейся в боевой порядок танковой бригады.

Голощапов, оттянув назад рычаг затвора и повернув флажок предохранителя, длинно и звонко, не жалея патронов, пустил очередь наперерез курса выбранного им ближайшего пикировщика. Впереди и левее его танка кромсали синее небо частые белые пунктиры крупнокалиберных трассеров его товарищей. Попасть в быстрее камня сверзающиеся с небес «Штуки», очевидно, не смог никто, а если даже и смог, то, похоже, не в болезненные для самолетов и их пилотов места. Но отпугнуть немцев зенитным огнем — они отпугнули. И следующий заход на роту Иванова пикировщики сделали уже не так прицельно и близко.

Сосредоточенный зенитный огонь почти с каждого танка бригады еще больше воздействовал на психику победно прошедших (вернее, пролетевших) из конца в конец Западную Европу пилотов люфтваффе. К такому массовому зенитному отпору буквально с каждого танка они не привыкли. И привыкать определенно не захотели. Тем более что над основными порядками бригады потери у них все-таки появились. Один Ю-87 с пилотом, поймавшим тяжелую пулю грудью, так и не выходя из пике и не успев сбросить бомбы, врезался в землю, взорвавшись уже там в выбитой им глубокой воронке, повредив, правда ходовую часть ближайшего танка и поубивав и ранив осколками нескольких автоматчиков и спешенных рошиоров. Второй бешено завывающий под напором встречного воздуха сиренами на стойках шасси самолет подвешенные снаружи бомбы сбросить успел, успел даже выйти из пикирования и слегка набрать высоту, но, выпуская позади себя все больше густеющий черный шлейф дыма, снова ее потерял, пошел вниз и бесполезно врезался в землю, не сгубив при этом ни одного врага. Отбомбившиеся в два приема «юнкерсы» повернули обратно, а так и не прекратившие своего наступления танки продолжили перемалывать своими широкими бездушными гусеницами румынскую землю вместе с незваными германскими гостями.

Восемь слегка разбредшихся в стороны танков роты Иванова первыми преодолели до конца бывшие советские позиции, захваченные еще утром немцами. Впереди лежали слегка холмистые, кое-где уже зеленеющие чем-то поля, пересекаемые редкими посадками. Правее, по проселочной дороге, уходила на запад немецкая колонна: сквозь поднявшуюся пыль просматривалась колесная и гусеничная техника, виднелись орудийные стволы. Прямо по полю, вздымая траками еще большую пыль, отступало несколько танков, за ними, все больше отставая и растягиваясь, улепетывала пешим ходом пехота.

Иванов собрал свои танки вместе, остановил и связался по рации с комбатом. Доложил обстановку и получил приказ ждать подхода основных сил. Вперед не отрываться. «И чего попусту ждать?» — подумал Иванов и приказал всей роте открыть сосредоточенный огонь с места по удирающим в полях танкам. Расстояние до ближайшего противника было уже километра два, не меньше, но разве это много для наводчиков, отличников боевой и политической подготовки? И все восемь оставшихся на ходу танков роты открыли огонь. Пристрелялись. И уже скоро на поле останавливался то один, то другой панцер. Некоторые дымно разгорались, другие просто замирали, выпуская из распахивавшихся бортовых и верхних люков уцелевшие экипажи в черных мундирах.

Когда последний немецкий танк скрылся в низине, рота перенесла огонь на еще виднеющуюся часть автомобильной колонны. Здесь успехи были, мягко говоря, гораздо скромнее: ни одного прямого попадания по мчащимся на большей, чем танки, скорости машинам. Может, разве что, кого осколком поразило. Иванов приказал прекратить бесполезную стрельбу и разрешил экипажам поочередно передохнуть. Откинулись вперед крышки башенных люков, отвернулись в стороны верхние люки механиков-водителей. Половина чумазых, покрытых поверх пота пылью и пороховой гарью красноармейцев из каждого экипажа выбралась наружу. Они, сходясь группками и поодиночке, разминали гудевшие от напряженного сидения ноги, справляли малую нужду под гусеницы, охлаждались из фляжек и закуривали папироски и самокрутки. Подтянулась усталые запыхавшиеся от бега автоматчики. Союзники где-то отстали, наверное, в ожидании своих лошадей, отданных коноводам.

Долго отдыхать не пришлось — широким фронтом надвинулись танки бригады с уже снова тесно обсевшей их пехотой, за ними подошли более медлительные тягачи, доставившие боевым машинам скинутые перед боем и погруженные на них дополнительные баки с соляркой и маслом. Экипажи дружно принялись устанавливать необходимые на марше железные емкости обратно. Подвезли и деревянные ящики со снарядными выстрелами и патронами — кто поиздержался — до отказа пополнил боекомплект. Шагом в конном строю подошли длинные колонны довольной удачным разгромом немцев румынской кавалерии. Пока танкисты приводили в порядок свою технику, рошиоры в свою очередь спешились и слегка передохнули.

Два румынских эскадрона были посланы зачистить от возможно оставшихся немцев деревню. Комбриг Персов выделить в помощь союзникам танки не смог, он и так уже оторвал от основных порядков бригады целую танковую роту, послав ее по просьбе артиллеристов, для уничтожения остатков моторизованного клина, уцелевших после удара авиации и схоронившихся по их сведениям где-то севернее. Правда, как ему уже доложил по рации капитан Гординский, толк от этого получился вполне даже приличный: действительно затаившиеся там фашисты уничтожены, отступить удалось не многим и то, побросав подбитую технику. Потерь среди техники и личного состава экипажей нет; лишь у одной машины была разорвана снарядом гусеница — повреждение уже устранено. Среди десантников трое погибших и семь раненых. Взято в плен до батальона фашистов.