Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Павел Андреевич Кольцов, 2019

Успевшая к концу лета 1942 г. основательно перевооружиться Красная Армия вступила в мировую бойню по советскому плану и в удачно выбранное время. Успешные наступления в Румынии, Венгрии и Польше. Многочисленные котлы, на этот раз в основном германские. Главные герои второй книги давно оставили свой устаревший броневик и теперь сражаются на модернизированном Т-34, напоминающем больше Т-54. В разговорах главных и второстепенных персонажей, знакомых с пропавшим в недрах НКВД шофером Нефедовым, все чаще выплывает его фамилия.

4. Непрошеное освобождение.

Иоганн Шмидт после допроса в тогда еще окруженном штабе бригады Лисницкого был посажен в уцелевший от бомбежек и обстрелов сарай к остальным пленным немцам, а после появления в селе румын-спасителей, вместе со всеми отправлен под небольшой охраной пешим порядком дальше на восток. Но вели их недолго — до сидящей просто посреди голого поля большой группы таких же, как они везунчиков (или невезунчиков — это, с какой стороны посмотреть). С одной стороны, конечно, плен это все-таки плен, а не санаторий и даже не родная казарма или полевой лагерь, а с другой — многие их товарищи погибли или тяжело ранены, а те, что в рядах доблестного вермахта успели своевременно отступить — имеют очень большой шанс погибнуть немного погодя. А для пленных война, возможно, уже кончилась, едва начавшись…

Посадили их сюда явно временно, согнав на небольшой тесный пятачок несколько сотен, если не тысячу, солдат и офицеров. Чтобы они не разбежались, русские воткнули стволами в землю по четырем углам их же трофейные карабины без затворов, в полусотне метров от воображаемого заграждения поставили трофейные же пулеметы, а рядом расположили по нескольку солдат. Через одного обер-фельдфебеля, хорошо понимающего русский язык и ставшего при сержанте, командующем охраной, переводчиком, Советы пообещали без предупреждения расстреливать каждого, кто заступит ногой за эту условную черту. Охрана, конечно, не ахти: смять такую, если одновременно кинуться, — не проблема, пусть даже десяток-другой при этом от пулеметов и погибнет. А дальше что? И слева и справа в пределах видимости, и по грунтовым дорогам, и просто по полю, то и дело движутся, в основном на запад, и колонны техники, и конница, и гужевые обозы, и просто шагают пехотные маршевые роты и батальоны. Только рыпнись — еще не успевшие сегодня повоевать солдаты с превеликой радостью начнут веселую охоту за безоружной или даже легковооруженной (оружие охраны) «дичью».

Иоганн обратил внимание, что переводчик явно жался поближе к русской охране, не отходя вглубь импровизированного «лагеря». Сидевший перед ним уже повоевавший в прежних компаниях стрелок с двумя нагрудными знаками: черным «За ранение» и серебристым штурмовым, получив от него сигаретку, взамен пояснил на эльзасском диалекте, что эта вонючая вестфальская свинья помогла большевикам пленить собственных солдат, предательски застрелив лейтенанта и еще двоих, хотевших ему в этом воспрепятствовать. Еще потом и хвастался перед русскими, что, мол, он с ними вместе против поляков в 39-ом воевал. Солдаты решили — ему не жить — задушат при первой же возможности. Но этот вонючий ублюдок, видно, что-то пронюхал и не отходит далеко от своих новых «друзей». Ничего, время терпит. Но до завтрашнего утра он не доживет.

Услышав такое, и так пропотевший за сегодняшний нервный день до хлюпанья в сапогах Ковалев-Шмидт покрылся новыми каплями липкого пота. Как там покойный отец по-русски говорил? «Из огня да в полымя?» Если ему здесь встретится кто-нибудь, кто видел, как он помогал русским выбираться из плена… Иоганн посидел еще немного возле разговорчивого эльзасца и пошел «размяться». Протискиваясь между товарищей по несчастью, переступая через сидящих или прилегших прямо на земле, он, в конце-концов, приблизился к обер-фельдфебелю. Несмотря на общую тесноту, вокруг стоявшего спиной к запретной линии старослужащего, судя по нагрудным знакам и раненного, и в рукопашных два раза побывавшего, было небольшое свободное пространство.

Иоганн решил прикинуться наивным простаком и громко поинтересовался:

— Господин обер-фельдфебель, здесь не занято? Я могу присесть?

Клоцше окинул его недоверчивым пристальным взглядом и устало кивнул, не сказав ни слова. Иоганн уселся лицом к нему, с наслаждением вытянул вперед ноги и оперся на выставленные за спину руки. Прямо через поле, переваливаясь на рыхлых ухабах, к ним направлялась крестьянская телега с большой пузатой бочкой, лежащей на боку. Понурой усталой лошадью управлял немолодой вислоусый румынский солдат. Русский сержант переговорил, в основном на пальцах, с ездовым и пропустил подводу к пленным, крикнув своему переводчику, чтобы тот организовал порядок при «водопое»: если устроят свалку — охрана откроет огонь без предупреждения. Клоцше громко повторил это по-немецки и истомившиеся под жарким августовским солнцем пленные, послушно начали выстраиваться в очередь. Румын развернул свое транспортное средство задом и, взяв лошадь под уздцы, сдал телегой назад, за границу охраняемой зоны. Пока Клоцше организовывал выдачу воды из вбитого в дно бочки деревянного крана, ездовой повесил на плечо винтовку, лежащую до этого в телеге, выпряг лошадь, и повел ее обратно, помахав караульным на прощание заскорузлой рукой. Немного отойдя, он что-то вспомнил, вернулся вместе с послушной лошадью, полез за пазуху и передал сержанту мятый пакет.

Прочитав послание, сержант громко позвал обер-фельдфебеля:

— Эй! Клоцше. Собирайся. Тебя приказано отправить в штаб. Тебя и если еще кто из ваших по-русски разговаривает — тоже.

— Я! — быстро вышел вперед из очереди за водой Иоганн. — Я тоже говорю по-русски. Возьмите и меня. Ну, пожалуйста…

Обер-фельдфебель критически оглядел с ног до головы молодого солдатика и ничего не сказал. Знание русского языка у вызвавшегося Шмидта быстро проверил русский сержант. В штаб немцы отправились под охраной лишь одного ездового. Очевидно, никто не думал, что пленные, в окружении многочисленных масс советских и румынских войск, попытаются убежать. В голове у Иоганна крутились вопросы: в какой штаб их ведут? В русский или в румынский? Румынского языка они не знают. А, если в русский, то почему их ведет румын? Ладно, дойдем — узнаем. Главное — подальше от соратников из его батальона, которые могли видеть, как он помогал убегать переодетым русским.

На робкие вопросы Иоганна, суровый обер-фельдфебель отвечал довольно скупо и неохотно. Конвоир, ведя в поводу коня, спокойно шел на небольшом отдалении сзади, его винтовка, устаревший манлихер, висела за плечом. Немолодой вислоусый дядька, одетый в военную форму, даже не находил нужным держать ее в руках наперевес: справа, слева то и дело попадались спешащие и не очень рвущиеся в бой свои и русские подразделения. Куда этим безоружным швабам бежать?

Прямо навстречу пропылила небольшая танковая колонна: несколько десятков легких русских танков с сине-желто-красными эмблемами уже румынского королевства на башнях. Из открытых люков выглядывали в характерных крупными ребрами черных русских шлемах румынские танкисты и что-то, наверное, обидное, радостно насмехаясь, выкрикивали пленным немцам. Не все румынские танкисты смеялись и радовались: в конце поля, в тени, под длинным холмом, поросшим лесом, одиноко и жалобно распустила лопнувшую гусеницу отставшая бронемашина. Экипаж дружно суетился рядом, с помощью монтировок протягивая ее конец поверх широких обрезиненных катков.

Конвоир жестами и непонятными словами велел пленным немцам идти по узкой дороге, заползающей между деревьев на пологий холм. Велит — надо идти. В лесу русских и румын стало поменьше. Колесной и гусеничной техники не случалось вовсе, разве что обозные подводы и малочисленные пехотные подразделения изредка попадались навстречу или просматривались на поперечных просеках.

Внезапно сзади раздался придушенный вскрик, сопровождаемый звуками борьбы, — пленные молниеносно обернулись — их конвоиру зажимал сзади рот кто-то в черной одежде, похожей на форму танкистов вермахта. Так и есть: на голове, видневшейся из-за румына, узнаваемо чернела пилотка с серебристым орлом родного Рейха. Танкист еще раз ударил обмякшее тело длинным штыком в спину и, схватив под мышки, поволок в сторону кустов.

Клоцше встревожено оглянулся вокруг — никого кроме них на лесной дороге, делавшей в этом месте поворот, не наблюдалось. Он негромко скомандовал Шмидту: «Стрелок, за мной» и, пробежав назад несколько шагов, успел схватить под уздцы лошадь, пока она, лишившаяся хозяина, не ускакала прочь. Клоцше слегка похлопал животину по длинной морде, успокаивая, чтобы не ржала, и потянул за уздечку следом за проломившимся через кусты танкистом, с усилием тащившим по земле расслабленное смертью тело; а слегка растерявшийся, уже, было, совсем смирившийся с русским пленом Шмидт поднял с земли упавшую с плеча зарезанного конвоира винтовку, пугливо оглянулся и, еще не зная: радоваться ему нежданной перемене в судьбе или расстраиваться, побежал следом.

Углубившись в лес, подальше от дороги, все остановились. Больше всех запыхавшийся от физического напряжения танкист устало бросил убитого на траву и выпрямился, вытирая окровавленной рукой пот со лба.

— Спасибо, товарищ, — первым нарушил молчание Клоцше. — Выручил. Ловко ты его зарезал. Не побоялся.

— Пожалуйста, господин фельдфебель, — ответил танкист, вытирая липкую от чужой крови ладонь о траву.

— У тебя есть какой-то план? — спросил Клоцше. — Что ты теперь думаешь делать?

— Пока еще не знаю. Русские кругом. И румыны. Сам я танкист. Механик-водитель. Шварц. Дитмар. Мой экипаж погиб. Весь. Прямо в танке. Нас подбили — взорвался боекомплект. Машина уже была не на ходу, поэтому я снаружи наблюдал за приближением русских. Так и уцелел. А весь наш батальон или тоже погиб, или, может, кому посчастливилось убежать. Не знаю. По-моему, и от всей нашей танковой дивизии практически ничего не осталось… А вы что вокруг видели?

— Да, то же самое. Кругом противник. Вермахт, кто уцелел в этой мясорубке, или отступил, или пленен. Я слышал, что Советы первые объявили нам войну. Теперь уже полноценную. Говорят, их Сталин выступил по радио.

— Что-то наши генералы с этим наступлением не продумали, — покачал головой Шварц. — Зачем нам нужно было в Румынию лезть?

— В Берлине виднее, — пожал плечами обер-фельдфебель. — Мы всего не знаем. Я русский язык понимаю. Слышал, о чем они сегодня говорили. Большевики ударили везде. От Румынии до Польши. От моря до моря. Явно заранее готовились. За дурачков нас считали, когда объясняли концентрацию своих войск на наших границах подготовкой к нападению на Японию.

— А ты, парень, чего такой хмурый? — спросил Шварц присевшего на корточки Шмидта. — Не рад, что я вас от конвоира избавил? Думал в плену отдохнуть?

— Да нет, Дитмар, — не очень натурально возмутился Иоганн. — Что ты! Спасибо тебе, конечно. На свободе всегда лучше, чем в плену у Советов. Вот только, что дальше делать будем? Как из леса высунемся — моментально попадемся. Здесь будем отсиживаться, пока наши снова в Румынию не ворвутся? И сколько может понадобиться ждать?

— Наших можем ждать долго, — покачал головой Клоцше. — Думаю, сейчас в Венгрии сил для борьбы с Советами недостаточно и о наступлении на Румынию думать явно не приходится. А значит, придется нам самостоятельно выбираться обратно, если опять в плен не хотим, где, если узнают, могут не простить смерть конвоира. Заберите у него, — кивнул на мертвого румына, — все, что может нам пригодиться. Труп забросайте ветками. И отойдем еще глубже в лес. Пока. И подождем темноты. Если нас рядом с ним найдут — могут и расстрелять прямо на месте.

— С лошадью пойдем? — спросил танкист.

— Нет. Просто отведем подальше от трупа, разнуздаем и отпустим.

— Господин обер-фельдфебель, — обратился Иоганн. Глядя на мертвого румына, на обмякшем лице которого уже деловито копошились муравьи и мухи, он вспомнил переодетых русских пленных. — А что, если кому-нибудь из нас его форму одеть? И сделать вид, что румын-конвоир по-прежнему ведет пленных немцев?

— А это мысль, — поддержал танкист. — Молодец, парень. Тебя как звать?

— Иоганн.

— А я Рауль, — в свою очередь представился и Клоцше, решив не настаивать на жестком соблюдении субординации, и кивнул на мертвое тело с приоткрытым ртом и остекленевшими глазами. — Хорошо, разденьте его.

Небольшая по размеру форма больше всего подошла Иоганну — «конвоиром» стал он. Чтобы скрыть разрезы и кровавые пятна на спине чужой гимнастерки, Иоганн, как он видел, это делали русские, скрутил в скатку свою снятую солдатскую куртку с брюками и закрепил хомутом через плечо. В довершении маскарада Шмидт, опять же по примеру захвативших его русских, обвязал себе щеку бинтом из индивидуального пакета, найденного в вещах у румына — теперь с полным правом можно мычать в ответ на все вопросы мамалыжников. Танкист распоясался (пленный, как-никак) и отдал свой поставленный на предохранитель люгер с патроном в патроннике Раулю. Хорошо послуживший штык от карабина, оттертый от липкой крови втыканием в землю, он оставил себе. Попробовав разные места, Шварц, в конце концов, просто вложил клинок в левый рукав куртки, придерживая не вмещающуюся под обшлагом рукоятку рукой. В его широкой, черной от въевшегося масла ладони, железная оконечность рукоятки скрылась полностью. Автомат танкиста достался «конвоиру», ничего подозрительного в повешенном на грудь трофее нет.

Предзакатное солнце уже скатилось за длинную вершину вытянутого с севера на юг невысокого холма, время неотвратимо приближалось к сумеркам, еще от силы полчаса и окончательно стемнеет. Решили этого не ждать, а сразу двигаться на запад. Плутая в редких зарослях, выбрались на тропинку, ведущую в нужном направлении, и настороженно зашагали по ней. Сначала вверх, а потом вниз. Уже при выходе на опушку леса, переходящую в хорошо знакомое Клоцше и Шмидту поле, лежащее между высоткой и деревней, остановились. Впереди, недалеко от конца тропинки, призывно горел костерок. У него спиной к ним сидели трое в грязных замасленных комбинезонах. Отдыхали и ужинали. Рядом лежали русские танкистские шлемы. Шварц, шедший первым, замедлил шаг, но Клоцше тихо велел ему двигаться дальше.

Неподалеку от костерка, уже на поле, стоял давешний отставший румынский танк, с уже натянутой обратно починенной гусеницей. Кружили они по лесочку на холме, кружили — и вышли к тому же месту, откуда в него и зашли. Клоцше надеялся спокойно пройти поле и, обогнув виднеющуюся вдалеке деревню стороной, пробраться в темноте к границе. Но, как на грех, у одного из отдыхающих (и слегка подвыпивших) после удачного ремонта румынских танкистов возникла настоятельная потребность пообщаться еще с кем-нибудь, кроме своих привычных товарищей. Он встал, широко улыбаясь: в одной руке грязная измятая кружка, в другой — длинногорлая бутылка местного молодого вина.

Доброжелательный румын что-то, непонятное немцам, затараторил, щедро плеснул в кружку и на свой и без того перемазанный комбинезон и приглашающее протянул угощение Шмидту. «Пленные» немцы прошли вперед, а «конвоир» тщетно пытался избежать общения, мыча и показывая на забинтованную щеку. Подвыпивший шумный румын не отставал. Он стукал Иоганна полной кружкой в плечо, обливая вином и его, лопотал все громче и громче, постепенно переходя с добродушного на явно обиженный невниманием и неуважением тон. Иоганн не останавливался и продолжал упрямо крутить головой. Второй подвыпивший румын поднялся от костра, что-то выкрикивая, и потянулся к кобуре. Шварц, шедший первым, не стал ждать продолжения — шагнул к нему, выхватил правой рукой из левого рукава длинный плоский штык и удачно воткнул его не успевшему достать пистолет танкисту между ребер. Танкист, до упора насаженный на штык, захлебнулся в дикой разрывающей внутренности боли и только кроваво захрипел, ухватившись руками за кулак своего убийцы.

Успел вскочить на ноги и побежать к танку третий сидевший у костра румын.

— Держите его! — негромко выкрикнул Шварц, тщетно пытаясь вытащить штык из впавшего в смертельный ступор вцепившегося в его руки румына. Клоцше достал засунутый сбоку за ремень брюк и прикрытый полой куртки парабеллум и побежал следом.

Тщетно пытавшийся напоить Шмидта первый румын так и не понял, что конвоир ряженный, он все кричал, так и не бросив кружку и бутылку, и показывал, расплескивая вино, Иоганну на побег его подконвойных. Иоганн, боясь выстрелом привлечь еще чье-нибудь ненужное внимание, крепко двинул навязчивого подвыпившего румына прикладом румынской же винтовки в мягкий податливый живот. Задохнувшийся от боли румын согнулся, приседая и, наконец-то, выпустил из рук и кружку, и полупустую бутылку — Иоганн добавил ему окованным железом прикладом что есть силы по голому беззащитному затылку, проламывая с перепуга основание черепа. Стараясь отогнать от себя ужас первого убийства, он продолжал бить и бить по уже неподвижному телу, пока подбежавший Шварц, не встряхнул его сзади за плечо, велев прекратить.

Клоцше к тому времени настиг третьего убегавшего танкиста и, тоже боясь стрелять, прыгнул на него сзади, сильно стукнув узким стальным наплывом рукоятки люгера, предназначенным для крепления приклада, по его ни чем не защищенной голове. Румын упал лицом вниз, от навалившегося сзади тела, но удар рукояткой пришелся вскользь и сознания его не лишил. Невысокому, но крепкому румыну, удалось быстро вывернуться, перехватить руку с оружием и они с немцем стали кататься по земле, в борьбе за этот пистолет и за собственную жизнь. В конце концов, румын оказался сверху и уже почти доворачивал открытый смертоносный ствол на висок его же владельца, когда на помощь подбежали Шварц и Шмидт.

Еще плохо соображающий Иоганн бросил винтовку и просто схватился за парабеллум, отводя его от старшего товарища, а вполне освоившийся с подобранным штыком Дитмар, в крепком крестьянском хозяйстве отца еще до призыва в вермахт, приноровившийся длинным узким ножом с одного точного удара закалывать откормленных свиней, спокойно и без лишних движений зарезал третьего за истекший час человека. Хотя, какого еще человека? Врага-мамалыжника.

Все произошло очень быстро и относительно тихо. Похоже, их кровавая возня в почти опустившихся сумерках не привлекла ничьего внимания. Шварц и Шмидт пошли обирать трупы, а Клоцше внимательно осмотрелся. Далеко впереди и левее, где еще недавно под охраной пулеметов сидели его пленные товарищи, сейчас что-то менялось. Явно в разы добавилось охраны и, похоже, пленных выстраивали в колонну, чтобы увести куда-то в более надежное место, чем просто голое поле.

Что ж, каждому своя судьба. Еще недавно он сам считал, что правильнее не погибнуть бесцельно под гусеницами русских танков, а спокойно сдаться большевикам. И в недолгом плену он совершенно искренне, не думая о побеге, начал сотрудничать с русскими, помогая организовать хоть какой-то сносный быт для своих же товарищей, многие из которых его усилий не оценили, и даже явно грозились убить. Теперь же, совершенно случайно освободившись при помощи прятавшегося в лесу Шварца, Рауль также искренне хотел выбраться к своим, не видя ничего зазорного в том, чтобы убивать всех, кто стоит у него на пути. Хоть румын, хоть, если придется, и русских. Война есть война, считал он. Имеешь возможность — сражайся и убивай, как можно больше врагов. Не имеешь такой возможности — отступай или сдавайся. Кто враг — решает фюрер. И не его дело размышлять, почему русские, в 39-ом бывшие союзниками, сейчас, в 42-ом, стали противниками. Он — солдат. И точка!

— Рауль, — прервал его размышления Шварц, — что думаешь делать?

— Повести сможешь? — кивнул Рауль на стоявший неподалеку румынский БТ-5.

— Надо посмотреть, это старый русский танк. Думаю — справлюсь. Он должен быть не сложнее нашего. Думаешь на танке обратно приехать?

— Думаю. В темноте по полям на нем вполне проскочить можно. Сплошной линии фронта, надеюсь, сейчас еще нет. Утром мы наступали — потом русские ударили… Иди. Пробуй.

Авиационный мотор танка взрыкнул раскрученный электростартером и солидно заурчал на холостых оборотах. Шварц довольно быстро освоился с управлением, покрутившись на гусеничной машине неподалеку от опушки. Новоявленные танкисты натянули поверх своей одежды промасленные и местами залитые кровью чужие комбинезоны, на головы — русские шлемы; трупы затащили поглубже в посадку; загрузились в бронированный трофей и спокойно поехали вслед уже провалившемуся за дальний багровый горизонт солнцу, по большому радиусу объезжая окруженную в поле толпу пленных.

У Клоцше промелькнула шальная мысль освободить эту толпу пленных, уводимых сейчас вглубь Румынии. В принципе, спокойно приблизиться к ничего не подозревающей охране вполне бы получилось. Танк русский, эмблемы румынские. Никто ничего не заподозрит. Потом разогнаться и наматывать на гусеницы растерявшийся конвой, вооруженный лишь легким стрелковым оружием, добавляя при этом паники пушкой и пулеметом. Какое-то количество пленных, естественно, охрана положит из пулеметов, но большая часть из примерно тысячи сможет убежать. Вопрос: надолго ли? Вокруг вплоть до самой границы, а, возможно, и за ней, войска противника. Румыны, русские. Танки, пехота, конница… Как только охрана придет в себя и доберется до ближайшей рации — начнется массовая облава, и будут ли разбежавшихся второй раз брать в плен — это еще вопрос. Вполне возможно прикажут также наматывать на гусеницы, как это сделают они. Опять же, шкурный вопрос. В такой относительно спокойной обстановке, как сейчас, у их троицы есть довольно-таки значительный шанс незамеченными пройти на трофейном танке по вражеским тылам и проскользнуть в разрывы еще не до конца сформировавшегося фронта. А при шумихе с нападением на охрану пленных, охотиться на виновный в этом танк будут очень настойчиво.

Советоваться с товарищами он не стал, взяв принятие решения на себя. Пусть самостоятельно выживают в плену туда попавшие, а им лежит дорога на запад. Стемнело окончательно, и Шварц, не скрываясь, включил фары.