Ветер. Книга стихов

Павел Алешин

В эту книгу вошли стихи, написанные в 2017–2018 годах, а также три перевода из древнегреческой поэзии и два небольших эссе: одно – о Микеланджело, второе – о Михаиле Врубеле.

Снежный свет

«В преддверии снега…»

В преддверии снега,

в предвестии света —

безветрие поля,

предсмертие горя.

Морозы всю свежесть

и розы всю нежность

развеют по ветру

и верному сердцу.

Раскинутся дали

грядущие сами,

минувшие — с ними

под куполом сини.

И будет покоя

раздолье и воля.

Всевластие снега

и царствие света.

«Любимая проснулась. Нежность…»

Любимая проснулась. Нежность.

А за окном — снега, снега.

Всегда бела снегов безбрежность,

и нежность пламенна всегда.

И эта нежность в круговерти

все закружила — синеву

и белизну, и без усердья

рассвет явила наяву.

Напротив солнца — камень лунный

глядит, как зеркало, в него.

Улыбок, вздохов, взглядов руны —

не зазеркалья торжество!

Разлейся золотою негой,

о, поцелуй живой зари —

разлейся светом ты и снегом,

которым льются ноябри.

«Как первый снег, еще не отличимый…»

Как первый снег, еще не отличимый

от капелек, уже не отличимых

от первых нас целующих снежинок,

нисходит нежность, белая в ночи —

в таком простом, в таком нежданном платье,

в таком волшебном платье тишины,

и улыбается: нечаянно — так снег,

так первый снег нежданно осязаем,

как поцелуй, растаявший в руках,

не на устах еще запечатленный,

пока еще — обещанный устам.

Вот первый снег, навеки различимый

кристальностью снежинок дождевых,

вот капельки снежинок на устах!

«Любимая — рядом. Во сне…»

Любимая — рядом. Во сне

могу я быть нежным и слабым.

Мне нравится, что в тишине —

что в нашей с тобой тишине —

могу я быть истинно храбрым,

быть истинно — слабостью — храбрым,

когда ты так жмешься ко мне.

За окнами — города луг,

ноябрьская серая хмурость

и марево будущих вьюг,

моря милосердные вьюг,

в которых волнуется мудрость,

волнуется честности мудрость —

для воздуха чистого плуг.

Я — рядом, любимая. Спи.

Поведай своим мне дыханьем,

что видишь сейчас ты в степи —

в своих сновидений степи,

впусти меня — вместе мы станем

бродить в этой ясной степи.

Ведь сны зимой — звездная степь.

А после — проснемся. И здесь,

где хмурая осени серость,

расслышим мы нежную песнь

о том, что есть в серости — светлость.

«Умолкла ночь в беззвездности небесной и упала…»

Умолкла ночь в беззвездности небесной и упала

на землю, словно снег, покровом ровным до зари,

непрекращающимся таинством. Но времени так мало.

Успею ли, луна, пока следами серебришь?

Я слышу гул живой и неизбывный гомон нежный

(как больно заплетать слова мне в эту вязь! —

мне не подвластную, что силой обережной

из ночи в ночь мою с покоем режет связь)

Есть отсветы… недолгие и смертные цезуры

бессмертного — у сердца с нервной немотой.

И нет, пускай, глаза мои — не римские авгуры,

но музыка терзает их своею наготой.

И вырывается она из вен, и на бумагу,

горя, ложится словом, чтобы снова зазвучать,

пусть не из сердца, но из уст — других — живой отвагой,

и слышащий тогда — душой — ей будет отвечать.

«Нет сладостнее, тише поцелуя…»

Нет сладостнее, тише поцелуя —

поцеловать укутанную дремой

любимую и в дымке серебреной

зимы внимать дыханья аллилуйе.

Дыхание внимательно всегда,

дыхание — души благоуханье,

таинственное жизни колыханье.

(Услышь, как дышат белые снега!)

Любовь моя, люби любую радость,

а самой малой радуйся вдвойне:

ведь самый малый дар — он самый хрупкий.

Но не пугайся за ее сохранность:

она хранима в сердца глубине,

как мир издревле — в нежности голубки.

«Я люблю это белое, вьюжное…»

Я люблю это белое, вьюжное

предзарождение снега,

и снежинки когда — две и девять — жемчужною

ощущаются россыпью света.

Я люблю, когда звездною поступью

посеребренное небо

можно трогать дыхания ощупью,

каждый вздох когда — нежности невод.

Тогда сердце, счастливое, снежится,

и, как воздух зимы, милосердно,

и ее белизною и свежестью

осеняет, как свет, все, что серо.

«Выснежилось небо…»

Выснежилось небо

белою волшбой.

Кем я раньше не был —

стал теперь с тобой.

(Кто зимою ведал —

ведал и судьбой).

Тихая, как заводь,

Конец ознакомительного фрагмента.