Свободные чтения. Составитель Лев Оборин

ПЭН-Москва

Этот сборник издан при содействии Ассоциаций «Свободное слово» (АСС) и «ПЭН-Москва». В 2017 году АСС объединила литераторов, журналистов, переводчиков, редакторов и издателей, вышедших из Русского ПЕН-центра, а в 2018 году из неё выросла ассоциация «ПЭН-Москва», принятая в ряды Международного ПЕН-клуба. С 2017 года АСС и «ПЭН-Москва» провели ряд поэтических чтений, в том числе в рамках ежегодного Фестиваля Свободы в Сахаровском центре. Вы держите в руках свидетельство этих выступлений. Книга содержит нецензурную брань.

Алина Витухновская

Здесь северный ветер

Здесь северный ветер

Глотает дыряво

Утробный январь,

Пылесосный Кащей.

Нордической дичи

Тотальное право

Отменится тварью

Неясных кровей.

Природа вещей

Позолоченным счастьем,

Трусливым мещанством

Преодолена.

Кошмарный Кащей

Жаждет душную ясность

В хаосе бесстрастном.

И ясность дана!

И тля человечья

Нуление смысла

Уже изловчилась

Червячно извлечь

Из вечности, где

В паутине повисла

Свастично-распятая

Русская речь.

Чужим языком

С азиатским прищуром

Разносит Предатель

Площадную ложь.

И спит пьяным сном

В пасти русского сюра

В дурной благодати

Безумный Гаврош.

Растленный народец —

Плененные орды

Гнильцы раболепной

Да тли хохломской.

Сосет леденец

На коленях урода

Блаженный младенец,

Зачатый тобой.

Он в потную гниль

Выдыхает брожение,

Густой аромат

Неформатной тщеты.

И мертвых ваниль.

И тревожное тление.

И Родина — ад.

И виновен лишь ты.

Умри, лиса, умри

Промолчу как безъязыкий зверь.

Чтоб узнать, что у меня внутри,

Разложи меня как тряпочку в траве,

И скажи: «умри, лиса, умри».

Покатились по лесу глаза,

Чтоб на себя не посмотреть.

Ты сказал: «умри, лиса, умри».

Это значит — нужно умереть.

Промолчу как рыба и мертвец,

Чтоб тебе спокойно говорить.

Разложив меня как тряпочку в траве:

«МРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ».

Ржавым будущим по мне прошлась коса.

Полумесяц вынул острый нож.

Все сказали мне: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ, ЛИСА».

Все убьют меня, и ты меня убьёшь.

Я уже не слышу голоса.

Если хочешь, всё же повтори:

«РИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА

САУМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ»

Не узнаешь своего лица,

Попадая вновь всё в тот же ритм.

Только не УМРИЛИСАУМРИЛИСА,

А УМРИ И САМ УМРИ И САМ И САМ УМРИ.

Посмотри в мои красивые глаза,

Я хочу тебе их подарить.

Помолись: «УМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА»

ИЛИ САМ УМРИ И САМ УМРИ И САМ УМРИ.

Я затем даю себя убить,

Чтоб в шубийство кутаясь в мороз,

Ты бы мог рукой пошевелить,

Как когда-то шевелился хвост.

Перед зеркалом ты рыжий, шерстяной,

Словно зверь с чудовищем внутри.

Ты однажды отразишься мной,

Я скажу тебе: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ».

Катынь

Россия вышептывала замогильное

Устами пустот кареглазых закатов.

Но накатывала Катынью

Основательно тошнота-то!

И шатунел самолет-мотылик.

Смерть расстелила дорогу-скатерть.

Как говорят, не мытьем, так катаньем…

Польшу размазывает Катынью.

Шла История на костыликах

В политического нокауте.

Облака плывут над Катынью.

Окровавленные облака-то!

Станет некой константой Канта,

Астр истерикою застынет,

И кровавым пятном на карте —

Ясность кармическая Катыни.

В католическом нафталине

Все они в страшных висят кафтанах.

Кафки-анских авиа-линий

Станет каждый полет летален.

В черных ящиках Левитаном —

Неразборчивое: «Кранты нам!»

Кто-то выкрикнул: «От винта!» Но

Безответной осталось тайной

То падение под Катынью.

Родина как привычка к небытию (отрывок)

Как говорится, твой дом тюрьма,

Но и не твой. И дом не твой.

Что здесь твоё, кроме пережитого?

Ничего.

Опыт эпохи романтизма обесценен.

Твой ли дом,

Если собственность неприкосновенна?

Ровно как и ты прикосновенен,

Вседоступен,

Не защищён?

Только смерть неприкосновенна.

Только небытие — частная собственность

Сиюминутного гражданина.

Я люблю все закрытости

Небытийного «капитализма»,

Похожие на банк,

Сундук, тюрьму, гроб.

Это метафизическая,

Не экзистенциальная вечность,

Безлюдная.

Но если нет гарантий чего-то,

Я возьму гарантии Ничто.

Я молюсь ростовщику

Всемирного банка пустот,

Отмеряющего Ничто.

Я инвалид

Своих смертельных

Валют.

Как миндальный Дали

Я высосу динамит

Безверия.

Озверевший верблюд

Как Берию

Выблёвывает либерал…

Как империю,

Которую не выбирал,

Ибо всё — «грехи»

Хохочущих «холокостов».

Когда б не стихи,

Какой там Васильевский остров!

Это метафора,

От которой дурно.

Как от цитируемого

Гуманистами постмодерна

Адорно.

Мне разорвано дырами,

А вам культурно…

Как Вергилий в безверии говорлив,

Так вербы вербуют рабов, ибо это весна

Обвивает наручниками каждого, кто здесь жив.

Авторитарны леса есенинщины, берёзовые стволы,

Заборы лесов,

Болота томных смертей.

Я люблю эту вышку,

Пулю,

Окно,

Засов.

Ты завидуешь герою

Ты завидуешь Герою,

Морги рыщут впереди.

Что же сделают с тобою?

Ничего уже не жди.

Вроде молод, вроде мальчик.

Время есть, но в нём Ничто.

Твой Писатель, твой обманщик,

Шмель ласкающих пустот.

Повторяешь: «Всё в порядке»

День за днём, за ночью ночь.

Ты лежишь в своей кроватке.

Кто я, чтоб тебе помочь?

Я никто, опасный чёртик,

Твой отвергнутый дружок.

Что б я мог тебе испортить?

Всё исчезло, что бы смог.

Что осталось в жизни, мальчик?

Мама, книжки и вино.

Как же так? Что это значит?

Значит то, что всё равно.

Одеяло. Книжка. Кошка.

Твой писатель, твой герой.

Что же он не смог немножко

Дольше, дальше быть с тобой?

Он уехал за границу,

В санаторий или в ад.

Он уже не возвратится,

Красной армии солдат.

Кандидат в ады, диктатор,

Ленинградский почтальон.

Кто же будет виноватым

В одиночестве твоём?

Ты завидуешь Герою.

Морги рыщут впереди.

Я один хотел с тобою,

Ты ответил мне: «Уйди!»

Я ушёл, я укатился —

Твой послушный, скучный мяч.

Рядом люди или числа.

Тише, Танечка, не плачь.