Полынь скитаний

Ольга Рожнёва, 2021

Новая повесть Ольги Рожнёвой посвящена широкому периоду в мировой истории – 1904 –1955 годам. Вместе с главной героиней Ритой читатель пройдет через горнило испытаний и переживет все, что выпало на долю белоэмигрантов. События книги развиваются на фоне революций, мировых войн, крушений государственных режимов, столкновений культур в тихой Кульдже, свободном Шанхае, опасном филиппинском острове Тубабао, неизвестном Парагвае, процветающем Буэнос-Айресе. Через безверие и ожесточение, чувство мести и ненависти героиня проделает сложный путь к обретению себя и прощению, в чем ей верным путеводителем окажется святитель Иоанн Шанхайский.

Незваные гости

Мы, знающие горечь отступленья,

Мы, для которых заревом горел

Наш край родной, охваченный пожаром.

Мы, не сменившие тропы своей.

Мы, брошенные бешеным ударом

В рассеянье скитальческих путей.

Ольга Скопиченко (1908–1997),Самарская губерния — Харбин — Шанхай — остров Тубабао — Сан-Франциско

Бабушка с трудом вылезла из кабины старого грузовика, стянула с головы черное покрывало: в дорогу она надевала хиджаб^[1], чтобы сойти за уйгурку. Подошла к кузову, постучала кулаком по железу, подала голос, чтобы не испугать:

— Рита! Лидочка! Слава Богу — добрались! Вылезайте, деточки мои, идите ко мне, не бойтесь!

Ритка помогла подняться младшей сестренке, и девочки кое-как, на четвереньках, пробрались по мешкам к бабушке. Три дня и три ночи ехали они среди грязных и пыльных мешков с картошкой, вылезая из кузова только по ночам, чтобы проглотить кусок черствой лепешки, вдоволь напиться воды и размять затекшие ноги. Днем страдали от припекающего майского солнца, а ночью натягивали на себя все тряпье, какое было, но все равно зуб на зуб не попадал от холода: в этих краях резкие перепады между дневными и ночными температурами. И вот наконец доехали. Ритка чувствовала внутри сильную дрожь — это был ее первый день на свободе за многие годы. Дыхание перехватывало, но она по привычке старалась ничем не выдавать своего волнения. Может ли так случиться, что все скорби и страшные испытания, выпавшие на долю ее семьи, закончатся? Они потеряли папу, дедушку, мамочку — разве этого недостаточно? Может ли так случиться, что теперь их троих — тех, кто остался в живых из Дубровиных, — ждет спокойная и счастливая жизнь?

Довольно гадать — нужно осмотреться. Ритка быстро огляделась по сторонам — незнакомые улицы и дома. А ведь это был город ее раннего детства — Дихуа, столица Синьцзяна, прекраснейшего округа Китая. Древний город, когда-то центр северной ветки Великого шелкового пути. С разных точек Дихуа, в 1944 году еще не отягченного небоскребами и не переименованного в Урумчи, можно было видеть, как гордо в его центре возвышается Хунь-Шань — Красная гора, как уходит она ввысь на целый километр, и алые огненные камни украшают ее вершину.

Горное озеро

Рита не помнила ни город, ни его окрестности, а он был прекрасен, как и вся природа вокруг: с одной стороны заснеженные склоны Тянь-Шаня, с другой — огромное соленое озеро с зеркальной гладью. Вечные снега и горные ледники, горячие ключи и водопады с пеленой сияющих брызг, темно-зеленые лиственницы и сосны, гигантские сорокаметровые ели, сочные альпийские луга и сиреневые поля горной лаванды. Огромные окаменелые деревья в ущельях шепчут о глубокой древности. Долина бабочек, где бесчисленные крылатые жители собирают нектар с душистых цветов.

Здесь трудно умереть с голоду: дикие абрикосы, яблоки и грецкие орехи легко подкрепят странников. Разве не должен царить мир в этом возлюбленном Богом месте? Разве не хватит на всех медовых синьцзянских дынь? А трое уставших путников чудом бежали из страшного лагеря в Кульдже, да и здесь находились в смертельной опасности.

Беглецов встретил легкий утренний туман. Туман — это хорошо, он скрывает от чужих враждебных глаз. В те годы большая часть нынешнего Урумчи была бедной: деревянные хибары, огромные скопления курятников, гужевые повозки на песчаных дорогах. Но встречались и богатые особняки. Именно в таком доме жили те, к кому приехали путники.

Рита старалась быть начеку и ничего не упускать из виду. Зрение обострилось до предела, и она замечала все, что происходило вокруг. Ясно видела даже то, что скрывалось за спиной. Слышала десятки звуков, улавливала множество запахов и оценивала их на степень опасности. Когда опасность приближалась — она чувствовала ее. Никогда не знаешь, что может произойти в следующую минуту. Выживает тот, кто осторожен.

Способность так видеть и слышать появилась у нее после того случая на мосту. Она не вспоминала об этом днем — ей вполне хватало ночных кошмаров.

Бабушка Лиза, Елизавета Павловна, и Лида стояли рядом, но от них не было никакого проку. Обе были не в состоянии разглядеть даже то, что происходит у них под самым носом. Лидочка восторженно пялилась на изящный колокольчик у тяжелой, массивной двери, ведущей в двухэтажный крепкий кирпичный особняк. Бабушка смахивала слезу платочком и, похоже, вообще ничего не видела и не слышала, поглощенная своими переживаниями. Так что на этих двоих не было никакой надежды.

Бабушка наконец промокнула слезы и позвонила в колокольчик — звонкая рулада покатилась бубенцами вдаль улицы, рассыпалась в сыром утреннем тумане. Что она делает?! Зачем так громко?! Это может быть опасно! Нужно было поскрестись в дверь тихо-тихо, так, чтобы не слышали чужие.

Рита напряглась, прищурилась. Она чувствовала себя диким зверьком, пробравшимся из джунглей в переполненное крестьянами селение. Опасность подстерегала на каждом углу. Но воздух был легок и мягок, лучи утреннего солнца ласкали кожу, расслабленные, чуть шаркающие шаги, спешащие из глубины дома к двери, не сулили угрозы.

Дверь открыл бой^[2] — слуга-китаец маленького роста с плоским лицом. В лагере китайцев называли ходями. Это было немного пренебрежительно, на самом деле Ритке нравились китайцы — добродушные, трудолюбивые, дружные. А самым лучшим человеком была Апа — кареглазая старушка-татарка, присматривающая за маленькими белобандитами и прочими никому не нужными отбросами общества.

Татарка Апа прекрасно знала путунхуа, или мандарин, — основной диалект китайского языка. Она научила языкам свою умную, на лету схватывающую воспитанницу, и Ритка говорила теперь не только на пиджине — смешной смеси языков, но и на татарском и китайском. Китайский — чудный язык, легкий, простой, краткий, идеальный для разговора. На татарском, кроме Апы, Рита болтала с подружкой — татарочкой Рукией.

Бабушка и Лида не знали ни татарского, ни китайского. Правда, Ритке недолго пришлось гордиться своими знаниями. Как выяснилось, она больше потеряла, чем приобрела: забыла некоторые русские слова — понимать вроде бы понимала, а сама сказать не могла. К тому же бабушка и даже Лидочка могли изъясняться на английском и французском, а Ритка только глазами хлопала. Такое впечатление, что находились они в разных лагерях. Впрочем, так оно и было.

Маленькую Лидочку оставили с бабушкой, и они жили среди лагерников преклонного возраста и инвалидов, которых уже не пытались перевоспитать и освободили от тяжелого физического труда, даже на поля не гоняли. А Ритке повезло меньше: рослая для своих лет, она оказалась в детском доме, предназначенном для потомков белобандитов. Пять лет лагеря. Да, она отсидела целых пять лет — почти половину своей жизни. Наверное, успела перевоспитаться.

Отворивший дверь ходя слегка поклонился, быстро оглядел три маленькие фигурки, оценил их грязные изношенные платья, запыленные лица и недовольно забормотал:

— Мисси середиза, када твоя монеза просит! Шанго середиза!

Бабушка растерялась:

— Простите, я не понимаю!

Рита мрачно перевела пиджин:

— Он говорит: хозяйка сердится, когда нищие просят милостыню. Очень сердится.

Бабушка растерялась. Она сама сердилась редко. Бабушка была доброй — такой доброй быть нельзя. Рита опустила глаза, скрывая гнев, и вежливо поздоровалась с китайцем:

— Цзаошан хао!

Ходя отступил на шаг. Ритка заговорила с ним на китайском, и бабушка с Лидой не успели оглянуться, как недовольное выражение морщинистого лица слуги сменилось на приветливую и немного испуганную улыбку. Складки на лице растянулись, бой начал кланяться и, пригласив гостей войти, сам пошел, почти побежал вглубь дома.

— Рита, деточка, что ты ему сказала?

— Правду. Что мы родственники его мисси.

Примечания

1

Хиджаб — покрывало или наголовный платок, оставляющий открытым лицо женщины. Часто носится вместе с никабом — платком, закрывающим лицо и оставляющим лишь прорезь для глаз. В широком смысле хиджаб — полный комплект женской одежды, который покрывает все, кроме кистей рук и лица, необлегающий, непрозрачный, непестрый. — Здесь и далее примечания автора.

2

Boy (англ.) — мальчик.