Ведьма и кот

Ольга Васильевна Ярмакова, 2023

В Катьковске, маленьком провинциальном городке, окруженном лесом, живет Клара Захаровна. С ней в домике с ореховыми стенами обитает говорящий черный кот по имени Варфоломей. Эта дама носит исключительно черные платья, выращивает на грядках лечебные травы и печет самые вкусные пирожки. Для детей – она тетя Клара, угощающая сливочным кофе, выпечкой и историями, для соседей и знакомых – приятная собеседница и экстравагантная чудачка, для остальных же – ведьма.И вот однажды в городок приезжает врач, который на самом деле и не врач никакой, а самый настоящий… колдун. И никто не догадывается, что чужака и Клару связывает история, затянувшаяся более чем на тысячу лет.

ИЮНЬ-ИЮЛЬ

История первая. Вступительная

В каждом маленьком городке есть такой дом, который стоит на самом отшибе, точно коробочка с тайнами. Этот дом — нет, конечно же, домик — с деревянными, но крепкими стенами орехового цвета зиждется на монументальном фундаменте из серого камня. И уж непременно вокруг домика есть дивный густой сад и деревянный заборчик с калиткой.

В этом бесспорно уютном доме с печкой и, разумеется, с трубой, из которой по ночам, а иногда и в пасмурный день вместе с серым дымом высыпается сноп золотистых искр, живет дама неопределенных лет. Почему неопределенных? Ну, просто никто не может с точностью сказать, сколько ей лет. То она пятидесятилетняя элегантная леди, которая прогуливается с поистине королевским достоинством по центральной улице городка, слегка опираясь на изящный зонт-трость. То это уже добродушная пятидесятипятилетняя мадам, одетая просто, но со вкусом, суетливо спешащая куда-то с плетеной корзинкой под мышкой. Или вдруг — это шестидесятипятилетняя бабушка, в старомодном платье и капоре из прошлого столетия, слеповато щурящаяся при наличии на носу очков с толстенными линзами. Одним словом: загадочная особа.

Как положено, у этой дамы есть компаньон — кот, разумеется, чёрный. И об этом персонаже поговорим основательнее чуть позже, потому как к домику Клары Захаровны Купаловой, нашей недавней знакомой, спешит не менее интересный герой. Но прежде чем мы познакомимся с ним, всё-таки должно сказать о самом городе. Как-никак место действия — и сцена представления, да и главный герой любой истории.

Обыватели говорят: у городка, впрочем, как и у любого населенного пункта, в кубышке насчитывается несколько имен, помимо нынешнего. Ну, нас этим не удивить, коль историю варганят каждую добрую сотню лет, то чего и городам от неё отставать. Все названия нам ни к чему, а вот теперешнее — занятное.

Катьковск. Да, занятное имечко для городка. Нет, его так величают не в честь всемирно известной особы-градостроительницы прошлых веков, как полагают в крупных городах, снисходительно взирая со своих высот на провинциальный Катьковск. Один кот серьезно думает, что город так назван в честь котов — ведь в Катьковске, как всем известно, самые лучшие коты, — а как же иначе, если выкинуть несколько лишних букв, получим, что? — Катовск. То, что будь это так, то в слово закрадывается ошибка, но что это коту: коты ведь грамоте не обучены.

Всё ж название дано не просто так, а в ознаменование события, которое случилось более полувека назад. В ту пору по какой-то причине всех новорожденных девочек называли одним именем. Догадались каким? Верно, Катьками. И никак иначе их не кликали. А раз в городке на тот момент единственное достояние — куча девчонок, отзывающихся на одно имя, то решили, что и город будет Катьковском. Вот так вот. А не в честь котов, не верьте, даже, если вас постараются убедить серьезным мяуканьем.

Ай-ай! Так много сказано о городе, а о нашем герое, который уже стучится в дверь домика с ореховыми стенами, мы забыли. Это же почтальон — наиважнейшая персона в городе. Карл Демьянович Полдин собственной персоной. Почтенный гражданин, ответственный работник почты, преданный друг (и тайный поклонник) Клары Захаровны. Высокий и сухопарый, Карл Демьянович, как жук в янтаре, застыл в своих шестидесяти с гаком лет и считается одним из завидных женихов среди одиноких дам почтенного возраста. Не пьет, не курит, выправка почти что военная, пунктуальный — по его визиту можно сверять часы (часы проиграют — стопудово), вежлив и самое главное, одинок. Никто не знает причин его холостяцкого образа жизни, ведь любая мадам на пенсии готова составить его счастье, но вот сам Карл Демьянович нисколько не стремится к такой оказии. «Плавали — знаем», — любит отговариваться он, когда ему вновь стараются «сосватать» какую-нибудь Марью Романовну или Глафиру Петровну. Что он при этом имеет в виду, не знает никто — ведь наш почтальон почти никогда не покидал Катьковска, не бороздил морей, а службу проходил неподалеку и исключительно в пехотных войсках.

Сегодня, как и в прочие будние дни, Карл Демьянович бравой походкой подходит к калитке, выкрашенной по весне в черный цвет. Лично сам почтальон ничего предосудительного в таком выборе окраски не видит: за последние года вышесказанная калитка уже перемерила все цвета радуги, так что черный скорее самый скромный из прочих. И практичный. Уж кому-кому, а господину Полдину не чужда такая черта, как практичность. Пусть форма обязывает его ходить большую часть дня в тёмно-синем (тоже достойном и практичном цвете), в свободное время Карл Демьянович предпочитает чёрный цвет. И Клара Захаровна импонирует ему обоюдной любовью к оному цвету. Эта женщина, кажется, родилась в черной пеленке, так торжествует ночь в её гардеробе. Иногда, но крайне редко, она делает поблажки в виде шейного фиолетового платка или алого пера, которым украшает капор. Это постоянство в пристрастии к черному с самого начала привлекло почтенного почтальона, а позже привязало черной ленточкой любви: ведь если женщина так предана одному цвету, то и к спутнику жизни будет испытывать подобное чувство. Ну, так полагает Карл Демьянович.

По очищенной от листьев и сорняков грунтовой дорожке почтальон проходит в один и тот же час, а именно в десять утра, его долговязые ноги отсчитывают ровно шесть ступенек черного дерева (ступени деревянные и черные не от краски, а от времени), а указательный палец правой руки нажимает на дверной звонок. И каждый раз звучит диковатый для этой местности утробный звук церковного органа откуда-то изнутри, причем мелодия не повторяется, но Карлу Демьяновичу нет до того дела: сами знаете какие нынче технологии.

И как обычно дверь отворяется бесшумно через пятнадцать секунд.

Сегодняшний день не исключение, пускай это и пятница.

Старая (но ещё крепкая) и тяжелая дверь, не иначе как из дуба, приоткрывается ровно наполовину. В двери нет глазка, но хозяйка давно выучила манеру ранних визитов знакомого. За тринадцать лет уж можно и запомнить. Да, Клара Захаровна обитает в Катьковске тринадцать лет, куда приехала на автобусе из «большого города», как тогда рассказывала она. На самом деле никому доподлинно неизвестно, из какого именно большого города она прибыла, ведь городов в стране больше сотни, а городков и того больше. А уточнять никто не удосужился — в Катьковске не приветствуется любопытство. А может, причиной тому, что те, кто всё-таки проявлял поначалу излишний интерес, случайно (а как же ещё можно объяснить) прищемлял нос всякими неожиданными вещами.

Первым на пороге образуется кот. Точнее его голова, косматая, черная как уголь, с недобрым взглядом. Сегодня взгляд мрачнее некуда. Жёлто-зеленые глазища сканируют гостя чище охранника в магазине.

За котом-охранником в сумраке прихожей проступает женский силуэт. Затем на свет выдается круглое лицо, нежно-персикового оттенка с хорошенькими морщинками около уголков глаз и рта. Волосы неопределенного светлого цвета с пепельным отливом взбиты и высоко подняты наверх, в ушах поблескивают старинные серьги с аметистами, полноватые губы подчеркивает толстый слой карминной помады, и наконец, Карла Демьяновича рассеяно (но это ему так кажется) изучают глаза, круглые как у кота, невероятной голубизны. Этот взгляд каждый раз гипнотизирует почтальона, и он в замешательстве, проверяя сумку, вынимает не газету, а чужое письмо. Сегодняшнее утро не исключение.

— Доброе утро, Клара… Клара Захаровна, — спотыкается на имени господин Полдин. — Вам почта, как обычно, пятничная.

Голубые глаза моргают и снисходительно отступают в полутень за дверью.

— Доброе утро, Карл Демьянович, проходите, — любезно разрешает женский бархатный голос. — Вахрамей, пропусти гостя.

Второе обращение адресовано коту, который в ответ издаёт странный звук — то ли шипение, то ли скрип, а то и вовсе хрип. Но охранник послушно отступает. Всё же Карл Демьянович недоверчиво косится на два светящихся огонька в полумраке прихожей: хозяйский кот на вид-то смирный, а вот взбредёт чего в голову и — кусь за лодыжку! — а после смотрит так, будто ничего и не было. Одним словом, коварный тип.

Прихожая со старой напольной вешалкой почему-то всегда погружена в сумерки, несмотря на наличие потолочного светильника. Наверное, всё дело в лампочке, думает каждый раз почтальон, погружаясь в рассеянно-дымчатую обстановку, где чёткие грани истончаются. Тусклость ради экономии — вот и всё объяснение. Да и зачем в прихожей свет нажигать? Много ли делов обуться-разуться. Он, Карл Демьянович, между прочим, с закрытыми глазами может ботинки зашнуровать. Если надо, конечно.

Сегодня и правда особенный день — хозяйка против обычая, не задерживаясь ни на шажок, шествует в гостиную, куда с определенным колебанием следует и гость. Почтальон — весьма важная персона в городке и, конечно же, занятая. Обойди все дома и разнеси почту: тут не то, что минута, порой и секунда на счету.

А в гостиной у мадам Купаловой господин Полдин и бывал то всего несколько раз за тринадцать лет, хотя порой ему кажется, что чаще. И надо сказать, что эти разы без приключений не обходились. Естественно, благородный нрав почтальона зачисляет в виновники кого угодно, то бишь: скачки напряжения в электросети, неблагоприятные погодные условия и ошибочные сводки синоптиков и, конечно же, несносного кота. Но ни разу, слышите, ни разу он и не думал подозревать в чём-то из ряда вон хозяйку домика на окраине Катьковска. Хотя о Кларе Захаровне много чего говорят и давно.

Сегодня в гостиной тихо и уютно, даже деревянные половицы, крашенные в темную охру, молчаливее обычного, хотя есть там одна такая, подленькая, сначала даст на себя наступить, а когда нога поднимется — тут и выдает протяжный сухой скрип, от которого хочется сквозь землю провалиться.

Посреди комнаты на островке однотонного паласа стоит главное украшение — круглый белокаменный стол с основанием по центру. При удобном случае Карл Демьянович интересуется, каков материал стола, как его сюда доставили, и всякий раз забывает ответы хозяйки.

Но сегодня он впервые не задается интересом к столу, который устлан золотистым кружевом редчайшего мастерства. На столе стоит фарфоровый сервиз черного цвета с позолотой, блюда с конфетами и пирогами. Карл Демьянович вдруг вспоминает, что завтракал давно (а если точно, то в шесть тридцать), и слюнка во рту накатывает на язык, подобно доброй волне. Но работа — есть работа.

— Ваша почта, — протягивает он письмо, то самое, которое вытащил, не глядя из сумки.

Хозяйка учтиво принимает корреспонденцию, и едва кинув взгляд на указанного на конверте адресата, протягивает обратно руку с чужим посланием.

— Это письмо написано не мне, Карл Демьянович, — возвращая, Клара Захаровна попутно поясняет, — оно адресовано Иде Карповне, продавщице в супермаркете «Зяблик». Ей пишет дочь, та, что старшая, она не сможет приехать в отпуск из-за внутрисемейного конфликта, и внуков она тоже не пришлет: девочки в конце июня уедут в лагерь. Хотя, что может сравниться с отдыхом у бабушки в Катьковске? Вы так не считаете, Карл Демьянович?

Обычно «рентгеновское» зрение мадам Купаловой поражает господина Полдина так сильно, что его рот сам собой разверзается, как пещера Али-Бабы. Но сегодня день особенно хорош, и полупрозрачные занавески на приоткрытых окнах ласково шуршат и мерно колеблются, а уличный воздух, проникая внутрь, подхватывает ароматную струйку пара из носика высокого и стройного кофейника и дразнит чувствительный нос проголодавшегося почтальона.

— Не желаете ли кофе? — угадывает голод гостя хозяйка.

Клара Захаровна сегодня, ух, как хороша. В чёрном, приталенном платье с глубоким декольте, которое обрисовывается тончайшим кружевом удивительного пурпурного оттенка. Окна гостиной выходят на восточную сторону дома, а потому солнечный свет заливает комнату, несмотря на преграду в виде оконных занавесей. Сегодня ясное июньское утро, обещающее не менее приятный день, а когда это ещё и пятница, настроение само по себе лучше некуда.

Быстро поборов природное стеснение, гость усаживается на один из двух стульев. За столом почему-то всего два стула с высокой спинкой, но Карла Демьяновича этот факт не удивляет: Клара Захаровна живет одна, а стало быть, зачем ей лишняя мебель? Второй стул свидетельствует о том, что к ней на кофе (а она известная кофеманка, несмотря на возраст) захаживают местные. Ну, ходят же слухи о её «сеансах». Правда, что это за сеансы такие Карл Демьянович не в курсе, но полагает, что это обычные женские посиделки с языкочесанием и не более того.

Чашечка из тонкого фарфора наполняется кофе, разглядеть его цвет невозможно, конечно, сам фарфор же черный. Но аромат напитка…м-м-м… божественно хорош! А как вкусны пироги из воздушной сдобы и начинкой из спелой клубники и ревеня! Никто в Катьковске не печет так, как мадам Купалова.

На мгновение — между вторым и третьим пирогами — почтальон выпадает из реальности. А затем до него доносится голос хозяйки, обращенный не к нему, а к кому-то ещё.

— Ну чего ты всё дуешься? Ты же не уличный какой, понимаешь, что так нужно было. Ради твоего блага сделано.

Говорит она, увещевая и сетуя одновременно.

— А я просил? Я разрешал? — отвечает обижено какой-то уж совсем странный голос, со скрипом и хрипотцой.

Карл Демьянович трёт глаза. Хозяйка явно обращается к коту, который сидит рядышком, на краешке паласа.

— Чур! — резко шепчет Клара Захаровна, замечая, как Карл Демьянович, позабыв о пирогах, во все глаза пялится то на неё, то на кота.

— Мяу-у-у, — заводит кошак, тряся головой.

Только тут господин Полдин замечает, что черная кошачья голова завернута в прозрачный пластиковый кулёк. Ветеринарный воротник и есть причина обидчивого мяуканья кота и недоброго взгляда, который он то и дело кидает на почтальона.

— Да ему операцию вчера сделали, — упреждает вопрос гостя мадам Купалова, — у него на спине клещ засел, здоровенный такой, ничем достать не могли. Вот и пришлось резать. А защиту поставили, чтобы языком не трогал.

Снизу снова раздается пронзительное «мяу». Кот норовит достать задней лапой тот участок спины, который скрывается под куском пластыря. И не дотягивается. Порывается дотянуться головой. И не дотягивается. Мяукает.

— Что ж, не буду вас задерживать, Карл Демьянович, — вдруг поторапливает гостя с четвертым пирожком в руках, спохватившаяся хозяйка. — Вам ещё столько домов обойти надо. Вы уж там как-нибудь смягчите Иде Карповне письмецо. Она же так ждет. Дочь и внучек. До понедельника! И не забудьте с утра взять зонтик: будет дождь.

Зная, как продолжителен день почтальона, гостеприимная и щедрая Клара Захаровна снабжает его на пороге дома пакетом с пирожками. До чего же добрая и внимательная женщина, думает, улыбаясь во весь рот, господин Полдин, уже забывая, что слышал что-то необычное. А когда он закрывает за собой дверцу калитки, память избавляет его от вкуса кофе, съеденных пирожков, каменного стола и сумрачного света в прихожей. Остается приятный налет, послевкусие и… пакет с пирожками. А когда часом позже почтальон, дойдет до супермаркета «Зяблик», вручит письмо продавщице промтоварного отдела, то вдруг ощутит, что должен задержаться. Отчего-то ему покажется, что внутри конверта, при виде которого глаза Иды Карповны Гард зажгутся, как звезды в созвездии Большой Медведицы, не самые приятные известия. И его предчувствие оправдается, когда звезды померкнут и увлажнятся горечью.

— Ну, ничего, ничего, — скупо утешит почтальон адресата.

И, наверное, это лучше чем совсем ничего.

Ну а что же происходит, когда нога Карла Демьяновича оказывается за черной калиткой домика с ореховыми стенами?

— Чуть не испортил всё, — выдыхает Клара Захаровна, возвращаясь к столу. Она наливает себе вторую чашечку. — На кой тебе приспичило, Бартоломей?

Кота в действительности зовут Варфоломей, а когда хозяйка не в духе, зовет его по-всякому, даже поганцем. Кот фыркает, чихает, издает снова странный звук смеси скрипа, шипения и воя.

— Чешется невыносимо, — скулит он по-человечьи, и тщетны его попытки добраться до адского пластыря. — Сними его, умоляю!

— Ишь чего! Обзавелся паразитом — да каким! — не моргнув и глазом, отвечает хозяйка, втягивая горьковато-маслянистый напиток. Она, не в пример почтальону, выбирает шоколадный трюфель из конфетной тарелки, — где же ты шлялся, Фоломей? Где можно было подцепить демона-прилипалу? Я его едва смогла щипцами содрать с тебя. Вместе с твоей шкурой.

— Не знаю я, — страдальчески воет кот, — я дальше Катьковского леса никуда и не ходил. Честное слово, госпожа. Сними пластырь.

— Нет, не буду. Ещё какую заразу подцепишь ненароком, — назидательно заканчивает Клара Захаровна, допивая любимый напиток. — И тебе урок: нечего шастать, куда ни попадя. Потерпи пару деньков, сниму с тебя конус позора, — она смеется, но не зло, а потом берет блюдце, наливает в него кофе из кофейника и разбавляет сливками. — Вот, попей пока кофейку, он тебе сил придаст и зуд приглушит. Кофе заговорен на забытье, может, и на твою рану подействует.

Но Варфоломей не совсем удовлетворен. Он с трудом дотягивается до блюдца язычком.

— На почтальона твой кофе действует, — раздраженно бурчит кот, однако кофе хорош и быстро убывает в блюдце. — А я ведьмовской кот.

— А вот и пирог!

На опустевшем блюдце образуется нарезанный на удобные для заглатывания кусочки пирог. Разумеется, с мясом. Ведь коты не едят пироги с клубникой и ревенем. Даже ведьмовские.

История вторая. Кот и дети

В Катьковске, как и в большинстве городков, обитают не только дамы и господа почтенного возраста, но и их внуки. Юное поколение дает фору старшим и частенько доводит степенную публику до белого каления. Но не со зла, конечно, от избытка энергии и любознательности.

А вот некоторые детишки страдают усугубленной формой совать всюду нос — чрезвычайным любопытством, и порой попадают в ситуации непростые.

Особенно интересна четверка восьмилеток. Нет, это вовсе не банда, как вам вдруг подумалось. Это милые и дружелюбные дети, но чересчур любопытные.

Заводила у них Валентин Новик, кудрявый, полноватый, рассудительный мальчуган, даже слишком рассудительный для своих восьми лет. Ида Карповна Гард, продавщица промтоварного отдела в супермаркете «Зяблик» как-то имела неосторожность вступить в полемику с отроком. Так вот, через пять минут безрезультатного разглагольствования о важности в жизни юного джентльмена гигиены полости рта (Иду Карповну возмутила легкомысленная ремарка о зубной пасте, с которой Валентин прошел мимо стенда с зубными щетками и прочими средствами зубной гигиены) мадам Гард сдалась. Ещё бы! Валя настолько убедительно доказывал, что лучше тратить время не на нудную чистку зубов (которые всё равно когда-нибудь выпадут), а рационально распределить его на изучение свежих новостей (из газет, разумеется, которые выписывает дедушка), завтрак и, если хорошо постараться, на освоение чего-то нового. Ну как тут спорить? Вот и Ида Карповна спасовала и под предлогом инвентаризации (хоть этого слова не знает заносчивый мальчишка) удалилась в подсобку с наиважнейшим видом.

Если есть в команде «мозг», то есть Валентин, должна быть и энергия, а в случае с Эдуардом Фреем — энергичные ноги. Этот мальчик хоть и самый маленький в своем классе, зато самый быстрый, да и среди восьмилеток он, пожалуй, лучший скороход, как его называет почтальон Карл Демьянович, когда Эдик стремглав несется куда-нибудь.

— Эй, скороход! Внимательнее на поворотах, а не то ноги…., — кричит вдогонку стремительно уменьшающейся спине маленького бегуна Карл Демьянович, едва не теряя равновесие.

От чего предостерегает он ноги Эдуарда, мальчуган не успевает расслышать, так как уже и поворот и, собственно, почтальон далеко за углом. Эдик бежит себе вперед, наслаждаясь скоростью движения, свободой и улыбаясь ветру. Он и бегает из удовольствия, а не ради выпендрежа и уж точно не во имя каких-то там рекордов, как упрямо полагает половина восьмилеток. Ну и пусть себе заблуждаются, Эдику на то плевать, не заткнешь же всем рты и не заставишь думать как ты. В этом с ним солидарен и Валентин.

А вот Екатеринке Фрей, сестренке Эдика и по совместительству — двойняшке, очень даже не наплевать, что думают о ней. В противоположность братцу, Екатеринка выше на полголовы (по этой причине считает себя старшей), миловидна (то есть без веснушек) и терпеть не может бегать (это ж такая трата энергии впустую). Зато она очень гордится своим именем-тезкой города, длинной косой каштановых волос и усидчивостью, чего нет у Эдика. Но братишку всё же любит на свой манер. А когда он проносится, беспокоя дорожную пыль и возмущая обывателей, то Екатеринка принимает самый безразличный вид, будто её сие не касается, а когда отворачивается от колких и едких замечаний, то уголочки её хорошеньких губок довольно приподнимаются.

И наконец, какая же компания обойдется без чудака? В нашем случае, чудачки.

Виктория Гвоздикова скорее фантазёрка с неограниченным чувством воображения. Она постоянно о чем-то грезит, а потому рассеянность — естественный спутник её везде и повсюду. Её русые до плеч волосы частенько выглядят неряшливо, будто хозяйка забывает их расчесывать, а если и проделывает эту процедуру, так не чаще раза в неделю. Над нарядами Вика не запаривается, ведь это всё пустое (вот тут с ней согласны Эдик и Валя, но уж никак не Екатеринка), зато великая ценность — это книги. Для Вики любая книжка дороже новенького платья, у неё в комнате книги повсюду: на стенных полках и в платяном шкафу, под кроватью, на подоконнике и даже под подушкой. Пока свободна одна часть — потолок, но девочка уже давно подумывает над рационализаторским решением этой проблемы. Думается, Валентин ей поможет разрешить эту задачку, недаром же он умник.

Да, эта четверка разношерстна и, тем не менее, сплоченнее ребят не сыскать во всем Катьковске. Даже София Константиновна Крутова, в классе которой учатся эти замечательные дети, отзывается о них, как об исключительных и удивительных школьниках. При этом она имеет в виду не успеваемость учеников, потому что кое-кому не худо бы исправить пару троек по математике, а их общность при совершенно несхожих характерах. Умник, торопыга, фифа и чудила — так за глаза кличут наших знакомцев, но они давно привыкли к тому, что если ты не похож на большинство, тебе обязательно повесят на лоб прозвище, без стереотипов люди никак не могут жить.

А чего любят такие дети, как эта четверка? Конечно же, подобное им. Таинственное, несравненное, не имеющее аналогов. И где, как вы думаете, они находят это? Разумеется, на окраине городка. Домик с ореховыми стенами помните? А ведьму и её черного кота? Вот они и стали объектом неумеренного внимания четверки. Но сначала…

Сначала всё начинается в лесу, как раз за домиком ведьмы.

Летом у ребятни основная забава — шатание по Катьковску. Школьные будни первого класса позади, и хоть июнь уже перевалился на вторую половину, детвору это не огорчает, напротив, ведь ещё июль и август впереди с их прелестями. А когда солнышко прожаривает воздух, будто тот сочный шашлык, гулять по пересохшим руслам улочек невыносимо тяжко и тогда роль спасителя неунывающих мальчишек и девчонок на себя возлагает лес, простирающий объятия вокруг Катьковска. По сути, городок покоится внутри леса, но никого такое местоположение не смущает, напротив, лес все катьковскчане уважают, ведь он, родимый, спасает от докучливых ветров, которые наводят такой шухер в больших городах, что те удостаиваются показа по телевизору. Кроме заслона от ветродуя, в лесу много чего полезного: это и ягоды с грибами, и богатейший орешник (местные никогда не покупают привозных орехов, своих хватает, могут сами угостить), и можжевеловая рощица (а туда ходят ради самого воздуха, да и ягоды хороши), и родники вкуснейшей воды. Одним словом, не лес, а меценат. Валентин ещё не знает значения этого слова, но намерен выяснить, как выдастся свободная минутка, а в каникулах её, ох, как сложно выделить из всевозможных затей.

Летом каждый раз случается одна штука: все дни — как один выходной, и разница меж ними стирается. То есть, понедельник теперь или пятница — этот вопрос легко может озадачить юных покорителей лесных тропинок и уличных подворотен. Ребятам всё равно, какой нынче день на дворе, а вот который час — важнее, ведь если вовремя не вернуться домой, то можно и получить нагоняй от бабушки, а то и остаться без её фирменного сладкого пирога.

Вот и сегодня с утра ребята праздно слоняются по Катьковским улицам. Ну, это взрослым, проходящим мимо четверки, воображается, будто дети отбились от рук и им бы не помешал маломальский труд. Например, на грядке бабушкиного огородика или в дедовом сарае («Где давно пора бы прибраться, да кто-то ленится, да, Вань?» — «Да уберу, я уберу, Маруся, сколько можно?).

Но с точки зрения ребятни, их занятие куда важнее. Ведь они исследователи, а поиски и изучения нужно проводить каждый день. У исследователя нет выходных: вдруг ты проспишь падение кометы или приземление космической тарелки? Или в лесу зацветет папоротник? Или образуется яма, ведущая в подземный город. Одним словом, никаких выходных. В конечном счете, грядка никуда не сбежит, а сарай… кому нужны эти уборки? Вот, и дед Иван согласен.

Идея идти в лес, как обычно, происходит от Валентина Новика, но сегодня он настроен куда решительнее.

— Идем к чертовому камню! — выдает он вдруг.

У Эдика аж ноги чешутся, так хочется бежать, но не бросать же друзей, раз они родились под знаком Черепахи. Его сестра, хоть и согласная идти в лес, где можно переждать самый пик жары, явно не жаждет давать согласие — идти к озвученному камню, но не бросать же друзей, раз они родились под знаком Обезьяны. А вот Виктория Гвоздикова едва не кричит от восторга: как же она обожает всякие тайны, тем более легенды, а уж местные и подавно. Одна она не осмелилась бы идти к чертову камню, но когда рядом верные друзья, прочь страхи!

И вот уже городок скрыт пушистыми лапами елей, а лес гостеприимно обдаёт свежей прохладой (хоть сюда жаре нет хода), расстилая перед ногами юных путешественников песчаную дорожку, которой часто пользуется добрая половина Катьковска.

Пока четверка под предводительством Вали неспешно идет по серовато-бежевой тропинке, заслушиваясь трелями невидимых лесных пташек и шпыняя попадающиеся под ноги сосновые шишки, самое время узнать, что же это за камень такой.

Эта достопримечательность, до которой окольным путем топать около часа, а кратчайшим (значит, не совсем удобным и безопасным) — около получаса, представляет собою камень (а вы уже себе и нафантазировали, прям как Вика) высотой с двух взрослых человек и шириной около того. Название причудливое он носит по нескольким причинам.

Во-первых, из-за своей формы: уж очень похож камень на козлиное копыто, полированное, раздвоенное, а у чёрта все же знают — козлиные ножки.

Во-вторых, в далекие и смутные времена здесь хозяйничала ватага разбойников, а лагерь их как раз у этого «копыта» располагался.

И, в-третьих, эта версия самая популярная, но малоправдоподобная: в ещё более стародавние века жила по ту пору колдунья, а камень этот якобы вышел из земли, каков есть, в знак её, ведьмы, договора с чёртом. Так и стоит с тех пор, ждет, когда настанет конец договору — тогда уйдет под землю, в ад. Как эту сказку обожают рассказывать туристам, так и Вика, то бишь чудила, не устает слушать её снова и снова.

Обнаружить, что чертов камень близко достаточно просто — вокруг него плотным кольцом стоят кусты малины. Хороша ягода у камня, крупная, сочная, а варенье с неё — лакомство, не говоря о компотах и начинках для бабушкиных пирожков.

Дети никуда не спешат и соответственно, никуда не опаздывают, потому прогулка по окольной тропинке хоть и оказывается продолжительной, зато нескучной и занятной. А когда на пути встречаются сперва редкие, а затем густеющие кустики малины, правда, пока ещё цветущей, ребятня ускоряет шаг, зная, что вот-вот окажется у цели.

И как обычно бывает, цель предстает не издалека, а сразу, внезапно и из-за поворота. Камень-копыто стоит там, где предыдущие века в тишине спал, видя сны о колдуньях и чертях. Смелее всех оказывается Эдик, его быстрые ноги сами дошагивают к источнику местных легенд, а рука бесстрашно касается, ощущая всего лишь холодную поверхность, какая и может быть у любого камня.

— А может, не стоит так близко к нему подходить? — пугается Екатеринка Фрей, она опасается за братца и надеется, что ладонь бесстрашного, но, увы, безрассудного Эдика не прирастет к камню. — Мало ли что.

— Да что может случиться? Камень, как камень, — отмахивается Валентин, а затем указывает куда-то вверх рукой, обращая внимание друзей. — Вон и кот не боится, сидит себе на самой верхушке.

Все поднимают лица и, действительно, на верхнем выступе каменного копытца царственным сфинксом возлегает кот, да ни кто иной, как Варфоломей, любимец ведьмы. Сверху камень полуприкрыт ветвями березок, поэтому черно-бурому котофею проводить дневной досуг там в самый раз: ни жарко, ни холодно — сплошь комфорт. Кот давно замечает детей, а чует ещё раньше, но надежда не быть обнаруженным живет в нём до того момента, пока толстый умник не принимается тыкать в его сторону пальцем. Варфоломей жмурит желто-зеленые глаза и демонстративно фыркает.

— Да это ж ведьмин кот! — восклицает Эдуард Фрей, в «достоинствах» которого числится ещё и скоропалительная потребность, не задумываясь, говорить всё, что приходит в голову. — Что ему будет.

Но руку всё ж отнимает от стенки камня. Екатеринка с облегчением тихонько вздыхает. А вот Вика, напротив, немножко разочарована.

Кот тем временем исчезает из поля зрения: вот он есть — и вот его нет. Только за чертовым камнем слегка покачивается молоденькая березка.

— Ну вот, ты его вспугнул, — укоряет Вика друга-торопыгу за несдержанность.

— Подумаешь, — дуется Эдик, хотя ему тоже жаль, что кота нет. Мальчик вдруг переводит внимание на другую тему. — А знаешь, что говорят про его хозяйку? Знаешь?

— Ну? — скептически хмуря бровкой, дает ему шанс фантазерка Вика.

— Говорят, что она ведьма, что умеет колдовать, да к ней полгорода ходит за советом и ещё кое-чем, — выпаливает как на духу с самым серьезным видом Эдуард Фрей.

— Это ж за чем же? — просыпается уже интерес у Валентина Новика, что уж говорить о Вике — та вся внимание, а вот Екатеринку эта «сенсация» не интересует.

— Не знаю, — искренне жмет плечиками маленький скороход, — но так многие ребята говорят, да и некоторые взрослые, — и добавляет такой внушительный факт. — Да наш почтальон, дядя Карл, говорят, без ума от неё.

— Что значит «без ума»? — решает уточнить Екатеринка, а вдруг это что-то предосудительное, как частенько любит повторять мама.

— Не знаю, но ребята, как только скажут, что без ума, так тут же добавляют: Клара у Карла украла кораллы, а Карл у Клары украл кларнет.

— Думаете, что она украла у дяди Карла кораллы, и он оттого без ума? — делает очевидный вывод Екатеринка, и глазки её моргают чаще обычного. — А разве у почтальона есть кораллы? Они же растут на дне моря, а дядя Карл никогда не бывал на море, так мама говорит.

— А может, они ему по наследству от отца достались, — додумывается уже не в меру сообразительный Валентин.

— Который был моряком и бороздил моря на пиратском корабле, — буйствует воображение Виктории Гвоздиковой, совершенно очевидно — в будущем писателя-фантаста.

Тут из-за камня возникает тот, из-за кого началась вся эта каша-малаша. Грациозной, только всему кошачьему роду свойственной походкой Варфоломей идет мимо застывших, точь-в-точь как чертов камень, детей.

— Кис-кис, — решает позвать кота Валя, как-никак он заводила.

— Какое невежество: обращаться к коту благородных кровей, как к какому-то безродному дворняге!

Да, ребята тоже не поверили, но кот с ними действительно заговорил. Нигде же не написано, что все коты могут (если захотят) говорить по-человечески, но понимать их могут либо малые дети, либо ведьмы.

— А разве коты могут говорить?! — ахает Валентин, а за ним и все ребята. Эдик и, тот, плюхается мягким местом на землю.

— А дети могут? — парирует Варфоломей. — И в следующий раз — никаких кис-кис, пожалуйста. Ах, да, и никому ни слова, обещайте.

Ребята послушно кивают, дают честное слово, а кот величаво уходит в гущу малины.

Дома Варфоломея встречает Клара Захаровна, не совсем в духе и уж совсем не гостеприимно.

— Всё выболтал, Вара? — едва не шипит она, намеренно искажая имя питомца.

— Ничего я и не болтал, — возражает Варфоломей, но глаза отводит.

— Ну-ну, знаю я тебя, наглая морда, по глазам вижу, что выдал себя, а заодно и меня.

Кот молчит.

— Теперь они всем расскажут, — сетует хозяйка, но вопреки расстроенному лицу, наливает сливочный кофе в блюдце, которое стоит в углу за дверью. Кот тут же бежит к угощению.

— Не расскажут, — лакает кофе Варфоломей, но искоса поглядывает за Кларой Захаровной.

— Тебе откуда знать? Это же дети! Им положено болтать, хвастаться. Это в их природе.

— И всё же не скажут.

— Аргументируй.

— Этот, который у них самый упитанный и разумный, он за умное возьмет молчать, — авторитетно заявляет Варфоломей, долизывая последние капли лакомства. — Тот, что постреленок — тот из честности и данного слова не проболтается: его сестра смолчит по-другому соображению — боится косых взглядов. Ну а та, что чудачка, та из любви к фольклору не расскажет, иначе сказке — конец.

— Ишь, какой наблюдательный, — то ли хвалит, то ли усмехается Клара Захаровна, однако морщинки на её лице чуть разглаживаются.

— Есть, у кого учиться. Мур-мяу.

Кот не произносит больше ничего, подходит на мягких лапках к хозяйке, трется о ногу, мурлыкает. Этому он тоже научился давно, не у Клары Захаровны, но прием безотказный.

— Подхалим, — констатирует хозяйка, но гладит кота по лоснящейся черно-бурой спинке.

История третья. Хозяйка и гости

О чем могут говорить женщины только друг с другом? Да о чем угодно! А если хозяйка к тому же ведьма — правда, это слухи, но кто ж не верит этим самым слухам? — то беседы обретают пикантный оттенок.

Клара Захаровна Купалова живет в домике с ореховыми стенами на окраине Катьковска, и это ли не основание считать её интересной личностью, тем более что живет она одна, не считая черного кота, да занимается в том доме незнамо чем. И пусть никто из катьковскчан не помнит, оттуда приехала к ним Клара Захаровна, но даже спустя тринадцать лет сия фигура продолжает подпитывать интерес к себе женской половины городка. А от женской половины подкрепляет своё любопытство — мужская: ведь любопытнее мужчин никого нет в мире. Взгляните на мальчишек — девчонкам до них далеко.

А лучше всего приобщиться к быту ведьмы — сходить к ней в гости на чашечку кофе. Принимает у себя в домике Клара Захаровна исключительно по одному гостю (вернее, гостье, из мужчин у неё частенько кофеёвничает Карл Демьянович, да пара мальчишек — Валентин и Эдик), но это даже устраивает визитеров, потому как нет лишних ушей и можно говорить о самом-самом.

К Кларе Захаровне ходят за разным. За советом, за излиянием души, за рецептом пирогов, которые не устает нахваливать Карл Демьянович, даже за заговором и лечебными травами, которые выращивает хозяйка в своем садике. Мальчишки приходят за историями, они ещё малы для излияния душ, а рецепт пирога им без надобности — тетя Клара всегда угостит свежим и сдобным.

Есть и те, кто косятся в сторону мадам Купаловой, а бывает, и судачат о ней. Но Клара Захаровна лишь гордо приподнимает подбородок (между прочим, не двойной, как у некоторых) и с королевской невозмутимостью проходит мимо кумушек-сплетниц. А те аж багровеют и пыжатся, но ничем уколоть особу, которая, безусловно, интересует их куда сильнее прочей светской хроники Катьковска, не могут. Вот и остается им — завидовать втихомолку.

Ещё один персонаж есть, которому частые визиты гостей поперек горла. Это Варфоломей, черный кот, который живет в домике со стенами цвета ореха, деля жилплощадь с Кларой Захаровной. У кота свой резон: при чужаках не порезвиться, когда возникает в том надобность, не поговорить по-человечески, ведь взрослые не в пример детям, слышат не слова, а пронзительное мяуканье и норовят шикнуть, а то и чем-нибудь кинуть. Да и просто, мало ли, Варфоломей с виду выглядит молодцом, а ведь ему уже тринадцать лет, не юноша чай, как и большинство степенных взрослых, любит полежать в тишине да подремать.

Ранняя залетная пташка в домике на отшибе — почтальон. Ответственный и пунктуальный Карл Демьянович Полдин возникает на крыльце ровнехонько в десять часов. Клара Захаровна шутит, что ей и часы в доме без надобности, ей их превосходно заменяет почтальон.

Вручая письмо мадам Купаловой и как обычно, путая его с другим (не удивительно, ведь каждый день Клара Захаровна меняет возраст в зависимости от настроения, чем изумляет), господин Полдин следует за гостеприимной хозяйкой в гостиную, где уже накрыт стол, а по комнате гуляет соблазнительный аромат свежеиспеченных пирогов и сваренного кофе. Черный кот, свернувшись клубочком, лежит в кресле, которое задвинуто в дальний и теневой угол.

— Это не мне, — спокойно объявляет хозяйка, давно привыкнув к рассеянности в её обществе бравого почтальона, — это письмо адресовано Клавдии Людвиговне. Экая радость: к ней собирается нагрянуть на будущей неделе сестра, на пару недель. Клавдия Людвиговна с ней не виделась прилично. Кажется, больше восьми лет.

— На самом деле, больше девяти, — уточняет педантичный в фактах господин Полдин, удивляясь тому, как женщина лишь едва взглянув на конверт, рассказывает о его содержимом, будто обладает рентгеновским зрением.

Предположение само по себе нелепо, и Карл Демьянович относит «предсказание» Клары Захаровны к разряду обычной логики. В Катьковске все друг друга знают, более-менее, так что сопоставить одно к другому не сложная наука. И садится за стол, перед ним в черном фарфоре с позолотой дымится вкуснейший кофе. Глаза закрываются от нахлынувшего чувства блаженства и предвкушения во рту мягчайшей сдобы — сегодня пироги с капустой, любимые у Карла Демьяновича.

С закрытыми глазами он не замечает, как улыбается хозяйка, пододвигая к нему тарелку с угощением. Хорошо, что почтальоны не умеют читать чужие мысли, а то бы он давно узнал, кто на самом деле мадам Купалова. И вовсе не логика наводит её на суть содержимого чужого письма: Клара Захаровна умеет видеть сквозь преграду, а значит, предположение о рентгеновском зрении вполне уместно.

— А нет ли всё-таки чего для меня? — напоминает хозяйка увлекшемуся пирожками мужчине.

— Ах да! Простите, Клара Захаровна, разумеется, есть. И даже два! — восклицает почтальон и спешно вытирает рот, а затем пальцы салфеткой.

Весть о корреспонденции в двойном размере вовсе не радует адресата, как рассчитывает Карл Демьянович, на лице женщины морщинки углубляются, а улыбка натягивается.

— Вот! — вытаскивает из рабочей сумки, прислоненной к стулу, конверт, кладет на стол, ближе к даме, снова запускает руку в бездонные недра поклажи с письмами, газетами, телеграммами и кто его знает, с чем ещё. Нащупывает и выуживает прямоугольник цветного картона. — Вам открытка!

Если бы он сразу взглянул на хозяйку, то удивился внезапной бледности на круглом личике и расширившимся голубым глазам. Женщина пугается, но сразу же справляется с собой, на лице доброжелательность и ничего более, что могло бы её выдать.

— Вам пора, Карл Демьянович, — напоминает она о служебных обязанностях, уминающему четвертый пирожок почтальону, — я вам с собой положу.

Сегодня Карл Демьянович решителен, он предпринимает тринадцатую попытку пригласить мадам Купалову на прогулку. Так уж выходит: раз в год он набирается храбрости и зовет даму, которая нравится ему с момента приезда в Катьковск, на свидание, но каждый раз она отказывается, ссылаясь на конкретную причину. Но то ли настроение сегодня особое, то ли дело в любимых пирожках с капустой — господин Полдин уверено зовет приятельницу прогуляться вечерком у речки Калиновки.

Вопреки предыдущим двенадцати отказам, Клара Захаровна задумчиво смотрит на Карла Демьяновича, затем на открытку, снова на него и дает ответ.

— А что, погода отменная, июньская. Почему бы не прогуляться. К тому же на будущей неделе придут дожди.

— Вот и превосходно! — торжествует Карл Демьянович. — Я зайду часочка в семь, и пойдем к Калиновке. Там соловьи по вечерам такие концерты закатывают!

Когда за почтальоном закрывается дверь, улыбка сползает с лица хозяйки.

Женщина усталой походкой добирается до кресла в гостиной и сгоняет кота, занимая его место.

— Что за грубость? — обижено мяукает Варфоломей. — Мало того, что я вынужден терпеть этого пожирателя пирожков, так меня ещё и гонят с моего же места!

— Не ной, Варфоломейка, не ной, не до твоего ворчания, — отмахивается от упреков кота Клара Захаровна.

Варфоломей хоть и кот, но далеко не дурак, за которого большинство людей держит его кошачьего брата. Его желто-зеленые глаза внимательно следят за каждым хозяйкиным движением и скоро выясняют причину хмурости.

— Открытка? А их разве шлют без конверта?

— Тот, кто её послал, не пользуется конвертами, — вздыхая, говорит Клара Захаровна.

— А кто это «тот»? — интересуется Варфоломей.

Но у его хозяйки нет желания что-либо разъяснять, она просит подать ей письмо, которое пришло вместе с открыткой. Кот запрыгивает на стул, подтягивается и лапкой добирается до белого конверта. Ловкий зацеп — и письмо падает на пол, откуда его проще простого поднять, что и происходит.

— Спасибо, Вахруша, — забирает конверт из кошачьей пасти Клара Захаровна, попутно гладя дружка по голове.

Когда кота гладят по голове — ему нравится, а вот, когда называют сколь угодно, но не Варфоломеем — не нравится. Поэтому кот отзывается коротким фырканьем, нечто средним между «ладно уж, стерплю и в этот раз».

— Кстати, а зачем ты согласилась пойти с почтальоном на свидание? Ты же знаешь, что это свидание? — спрашивает любопытный Варфоломей.

— А бес его знает, зачем, — рассеянно отвечает мадам Купалова, отрывая уголок конверта. — Увидела открытку и как будто затмение нашло. Да ладно, хоть прогуляюсь вдоль Калиновки. Давно я не слушала соловьиных песен.

— Ага, а кто ж тогда каждую ночь напролет серенады наяривает со стороны леса? — ехидствует кот.

— Ну, так то лесные соловьи, а то — речные, — парирует Клара Захаровна. — Это тебе, хищнику, без разницы, какую птичку заглотить, а меж тем, поют они совершенно по-разному.

— Куда ж мне, хищнику, до ученых ведьм, — обидчиво бурчит Варфоломей и уходит из дому. Всё равно скоро потянутся прочие визитеры, а он лучше в лесу на камне полежит, на том, что в народе чертовым кличут. Там хоть спокойнее и народ редко шастает.

Вопреки таланту видеть сквозь преграду, полученное письмо она читает, как все обычные люди — развернув сложенный вчетверо лист крафтовой бумаги и приблизив к лицу.

— Так-так, подружки, поздновато вы ставите в известность о том, кто уже дал знать о себе, — Клара Захаровна кидает мельком выразительный взгляд бирюзовых глаз на подлокотник кресла: туда она отложила открытку, так её расстроившую. — Но хоть не забыли о нашем съезде. Это уже хорошо. В августовскую пятницу! Вроде ж всегда по субботам собирались. Да, за тринадцать лет можно и подзабыть. Ах, Лора, Фрици, Джиса, Вилда и Алина! Каковыми вы прибудете? Может, еще не поздно…. успеем поставить заслон и он не….

Договорить вслух она не успевает, потому что дом наполняется трубным гласом орга́на — кто-то звонит в дверь.

На пороге Глафира Петровна, библиотекарь одной из двух катьковских библиотек. Прежде, когда население страны повально читало, в городке насчитывалось четыре филиала, но с упадком интереса к бумажным изданиям, количество сократилось до двух: для взрослых и детей. Глафира Петровна заведует во взрослой библиотеке отделом периодики, где бережно хранятся журналы и газеты прошлого столетия, а также до сих пор идёт пополнение современными изданиями — это, кстати, поддерживает определенный интерес у нынешних читателей, а заодно и сотрудников. Даже будучи на пенсии, библиотекарь не оставляет свой пост, в основном из-за престижа: там она — заведующая, а без библиотеки — простая пенсионерка, каких пруд пруди.

— Доброго времечка, Клара Захаровна, — приветствует хозяйку, браво переступая порог, незваная гостья. — Я тут шла мимо, думаю, дай-ка, зайду, проведаю тебя.

Есть такие люди, которые любят оставаться на середине во всём и самая очевидная черта — это обращаться к человеку по имени-отчеству, но исключительно на «ты». Эта привычка ужасно раздражает мадам Купалову, но, сколько она ни намекает, даже в лоб говорит, а всё без толку — Глафира Петровна ни с места ногой.

— М-м-м, у тебя уже кофе готов, отлично! — проходя прямиком в гостиную, впереди хозяйки, улыбается заведующая газетами и журналами, — я как раз проголодалась.

Клара Захаровна закатывает глаза (так, чтобы гостья не видела) и предлагает сесть. Повторять не нужно, Глафира Петровна плюхается своим внушительным низом на стул, раздается тихий скрип. Каждый раз у Клары Захаровны возникает сомнение — сдюжит ли стул с подобным весом, но пока обходится.

Кофе налит, пирожки продолжают таять на тарелке. А хозяйке надоедает ждать и она сама спрашивает:

— Как ваши дела, Глафира Петровна?

В отличие от застрявшей на серёдке библиотекарше, мадам Купалова на этой самой середине не задерживается и, если держит дистанцию, то держит.

— Ах, ты знаешь, — как обычно начинает затягивать охи-вздохи, ждущая именно этого вопроса Глафира Петровна, откусывая от третьего пирожка крупный кусок, — не всё ладно.

«Тебе бы поменьше есть мучного и больше двигаться, милочка. Вон, какие телеса раскормила среди своих журналов», — думает Клара Захаровна, но вслух, конечно, так никогда не скажет. Она же на середине не стоит, как некоторые.

После пятого пирога причина визита раскрывается: Глафиру Петровну беспокоят «нехорошие» сны и она пришла за «каким-нибудь» снадобьем, дабы прекратить кошмары. Клара Захаровна и без того прекрасно знает о «снах», а потому и травы для чая уже лежат неподалеку. Объяснив, как и в каких пропорциях употреблять отвар, хозяйка, наконец-то спроваживает любительницу сдобы. Но до вечера ещё далеко, а это значит, что скоро в дверь снова постучат или позвонят.

Не проходит и получаса, как орга́н возвещает о приходе другой пенсионерки, которая подъедает пирожки с клубничным вареньем за чашкой кофе. Это Марья Романовна, она здесь не за тем, чтоб о чём-то просить и уж не за тем, чтоб жаловаться. Всё просто: она одинокая душа и ходит в гости к Кларе Захаровне просто поболтать, побыть не в одиночестве. Её Клара Захаровна потчует с удовольствием, предлагает ещё конфет и кофе, заодно слушает о буйной молодости Марьи Романовны, ведь что ещё собственно и нужно одиноким душам: они хотят быть услышанными.

Рассказы обычно растягиваются на два с лишним часа, но хозяйка не торопит гостью, ей и в самом деле интересно в её обществе. Когда же Марья Романовна спохватывается и с искренними извинениями удаляется, Клара Захаровна идет на кухню, где уже поспевает тесто под будущие пирожки. Только вот начинка будет другая.

Ближе к вечеру в гости забегают мальчишки-восьмилетки, Валентин Новик и Эдуард Фрей. Валя чуть полноватый мальчик, но рассудителен не по годам, а вот его товарищ, Эдик, тот мельче, худее раза в два и порывистый (с шилом в одном месте), но добрый мальчуган. Ребята с порога наполняют дом рассказами о событиях, в которых они успели принять участие сегодня. Особая гордость Валентина — восхождение на чертов камень, местную достопримечательность, таящуюся в глубине леса. Камень похож на козье копыто и высотой с двух взрослых человек, но для двух восьмилеток — это рекорд.

Довольные мальчишки под умеренную похвалу Клары Захаровны уплетают свежеиспеченные пирожки с рисом и яйцом. Особенно блаженствует Эдик: это его любимая начинка в пирожках. На дорожку Клара Захаровна снабжает юных покорителей чертова камня парой пирожков.

В семь вечера у черной калитки ждет Карл Демьянович, прогулка с ним вдоль Калиновки оказывается приятной и душевной. А соловьи поют нежно и сентиментально, не как в лесу.

— Всех накормила? — фырчит образовавшийся из сумерек вечера Варфоломей, когда свидание с почтальоном уже позади. — И много узнала?

— Представь себе, даже очень.

Она садится в кресло, которое заблаговременно передвинуто к окну, берет утреннюю открытку и смотрит. С лицевой стороны на неё щерит пасть громадный волк. На обратной — нет никакого послания, кроме адреса и её имени. Но Клара Захаровна умеет читать и по пустоте.

Она вздыхает.

История четвертая. Ведьма и мальчишки

Мальчишки — неуемный и любознательный народ. Их хлебом не корми (потому что вкуснее пирожки), дай что-нибудь открыть, исследовать и прославиться. Один мальчуган может создать для родителей проблему, а если их больше одного? Катастрофу, не меньше.

Разумеется, ни Валентин Новик, ни, тем более, его товарищ по играм и сосед по парте Эдуард Фрей на свой счет бытующее мнение не принимают, полагая, что это всё — о других мальчиках. Да и какие могут быть проблемы, когда тебе всего-то восемь лет?

А июль — коварный месяц лета. Июнь уже за спиной, школяры за месяц подзабывают школьную дисциплину и наивно помышляют, будто у них впереди вагон времени и тележка. А потому именно в июле и свершаются самые отчаянные и смелые дела. А когда ж их ещё совершать? В августе ребята совсем от рук отбиваются и входят в тягучую стадию каникул — ленивую. Им, перепробовавшим все затеи и проказы, в головы почти ничего не лезет, и они донимают взрослых, а те начинают ныть — совсем от рук отбились — и, пытаясь хоть как-то урезонить отпрысков, склоняют тех к работе на грядках или уборке мусора в сарае, скопившегося за целое лето. И выходит, что к следующему учебному году мальчишки так устают от безделья и нескончаемого третирования старших, что входят в класс с хмурыми лицами. А всё июль виноват. Вот не было бы его и не успели бы мальчишки все свои задумки осуществить, и школа бы так не огорчала.

У Вали и Эдика каждый день в июле расписан. На прошлой неделе друзья исследовали чертов камень вдоль и поперек. Чертов камень — местная достопримечательность, высотой с двух взрослых человек, гладкий и раздваивается, как козье копытце. Правда, идти до него битый час, но это не отталкивает мальчишек. Валентин Новик, будущий исследователь и путешественник, ходит с блокнотом и карандашом: туда он заносит всё, что значимо, а важным может оказаться всё, что угодно. Недавно с Эдиком, его сестрой Екатеринкой и Викой Гвоздиковой Валя совершил первое самостоятельное путешествие к чертову камню — до того ему доводилось бывать у «копыта» исключительно в компании взрослых. И вот всю прошлую неделю ребята, без девчат, вычисляли ширину и высоту камня при помощи измерительной ленты, позаимствованной у мамы Эдика. На «копытце» поднялись по березкам, вплотную растущим подле камня. Если ведьмовской кот взбирается по березе на верхушку камня, то и мальчишка вскарабкается. И вскарабкались.

— Как здесь… грязно, — брезгливо замечает Эдик Фрей, осматривая разочарованным взглядом каменистую площадку, усыпанную толстым слоем старых и свежих березовых листьев, шишек и веток, нанесенных ветром да припорошенных сверху пылюгой. — Ой, что это? Фу!

Очевидно, кот, которого ребята не так давно застали на вершине камня, здесь не только отдыхал. Среди коричневато-зеленого настила белеют тоненькие крохотные косточки, принадлежавшие в былой жизни мышкам и птичкам.

А вот Валю это зрелище не отпугнуло, а напротив, заинтересовало. Столько костей он ни разу не видел и, присев на корточки, принимается ощупывать и рассматривать, как бывалый палеонтолог.

— Тебе не…противно? — кривится в гримасе личико Эдик.

— Да нет. Это ж всего кости. Вот, если б на них было мясо, тогда…

Эдик мнется и решает, что интереснее посмотреть с края копыта. Да, высота всё-таки приличная, ну, для восьмилеток.

— А знаешь, мы ведь, наверное, первые, кто взобрался на чертов камень, — делает вывод Валентин, опуская очередную косточку на листья и занося пометки карандашом в блокнот.

— Да ну, не может такого быть, чтоб никто до нас сюда не забрался, — возражает Эдик, но как-то слабенько. На самом деле, ему страсть как хочется оказаться где-то первым.

— Посмотри, сколько листьев нападало, — с ученым видом тычет юный палеонтолог карандашом в прелые листья, — в этом году точно, тебе говорю, никто сюда не залезал.

— А кот?

— Кот не считается, он не человек. Считаются только люди.

Мальчишки обходят площадку, всё сильнее влюбляясь в новое место. Эдик, привыкнув к белеющим остаткам кошачьих обедов, даже смелеет, подбирает несколько и бросает с верхотуры.

— Если здесь прибраться, ну, там расчистить место, можно принести плед, — начинает планировать в своих мечтах Валентин, — и пару толстых палок. Тогда у нас будет свой шалаш!

— Или палатка! — восклицает товарищ по играм и сосед по парте. Идея, правда, шикарная. — Здорово ты придумал, Валька.

— Бери выше: наблюдательный пункт, — умничает Валентин со значением, по-взрослому, поднимая указательный палец вверх.

И вот остальные дни на той неделе идут на уборку мусора с камня и установку «наблюдательного пункта». У Вали есть бинокль, отличный, взрослый, и ребята по очереди смотрят в него, высматривая шпиона. Откуда должен прийти шпион и почему, мальчишки не знают, но надеются, что придет. Кстати, черный кот тоже не возвращается, очевидно, облюбовав менее оживленное местечко.

И как бывает с непоседами-мальчишками, лежать три дня подряд, пусть и в засаде, в шалаше из пледа надоедает. Даже с бутербродами. Детский пыл исследователя мешает им продолжать ответственное и, безусловно, опасное дело. И они выдумывают новую миссию.

Недалеко от чертова камня ребята в бинокль примечают блестящую ленту ручья. Идея — пойти и рассмотреть ближе — возникает одновременно в мальчишеских головках. На другой день спозаранку Эдик забегает за Валентином, ну потому что у Эдика непоседливые и быстрые ноги, хоть он и меньше друга, как в росте, так и в весе. А Валя, пусть и упитанный и неторопливый, зато вдумчивый и умный. Наскоро уложив в рюкзачок: блокнот с карандашом — для заметок, бутерброды — для обеда (идут же на весь рабочий день) и бинокль — а вдруг шпиону вздумается именно сегодня пробираться через лес, приятели снова без девочек идут прямиком в лес. Не то чтобы они не хотят брать подружек с собой, тут дело ответственное и далекое, не для нежных девчачьих ножек. Да и не всё, по правде, знать нужно девочкам. У парней ведь могут быть и свои секреты.

Ручей оказывается обычной быстроногой водой, текущей по неглубокому желобу старой канавы, выкопанной в противопожарных целях лет этак… одним словом, когда Вали и Эдика на свете не было. Пройдя вдоль ручья метров сто (на самом деле не больше тридцати), мальцы впадают в скуку, но тут в умную голову Валентина приходит гениальная идея: устроить корабельные гонки. Так как ни у кого с собой не прихвачено помимо бутербродов даже малозавалящего кораблика, то ими провозглашаются кленовые листья.

Выбираются два больших кленовых листа. Эдик даже сажает в своё судёнышко жёлудь в шляпке, короновав его капитаном галеона, а Валя за неимением подходящей кандидатуры обходится маленькой раздвоенной косточкой, припрятанной в карман с места кошачьего пиршества. Одновременно отпустив листочки, мальчики бегут следом. Течение оказывается быстрее, чем казалось до того, как корабли отчалили из рук юных путешественников.

Огибая кусты и кочки, спотыкаясь о корни деревьев, мальчуганы торопятся за корабликами. Русло ручья ширится и вдруг за очередным поворотом впадает в большой пруд, круглый, как ковш, густо поросший по бережку мокрицей. Вода, втекая в круглый ковш, теряет бег и засыпает. Она даже пахнет невкусно — тиной и сном, как выражается Валя. Он даже шутит: если выпьешь воды из пруда, уснешь тогда.

Кораблики с капитанами врываются в центр пруда и замедляются. Мальчики уже решают — победит тот корабль, который первым пристанет к берегу. Скорость галеона и каравеллы падает почти до нуля, но всё ж они тащатся к берегу, где за них болеют два юных спортсмена.

Настает такой напряженный момент, когда ближе к бережку подходит Валина каравелла. Ей остается чуть-чуть, и она вот-вот ткнется кончиком листа в землю.

И Валя, обрадованный такой удачей, забывая обо всём, в том числе, о безопасности, встает на четвереньки и тянется рукой к кленовому листу. Пальцы почти касаются кораблика, Валя ликует — сейчас он вытянет суденышко и станет победителем гонки. Сзади достаточно громко возражает Эдик, но Валентин напоминает, что правилами не возбраняется «помощь» своему кораблю. Но Эдуард почему-то не может вспомнить этих правил.

Пока идет препирательство между друзьями Валя оскальзывается на мокрице. Берег пруда покатый и мальчик теряет равновесие: владелец каравеллы падает в воду. Мало того, что берег скользкий, ещё и вода глубокая, юный гонщик не достает ногами дна.

Валю охватывает паника: он и так никудышный пловец, а тут и вовсе со страху забывает, как плавать. Он ойкает, колошматит руками по воде (при этом кораблики уплывают далеко от берега в другую сторону) и зовет Эдика.

Эдик застывает на месте — это так не похоже на непоседу, но у него сложная дилемма: с одной стороны, он отчаянно желает спасти друга, ведь кроме того, что он лучший бегун среди сверстников, но также и отличный пловец; с другой стороны, Эдик меньше Вали, и видя, как шумно барахтается товарищ, опасается, что друг и сам утонет, и его за собой утянет. Наверное, это один из редких случаев, когда Эдуард Фрей включает голову и решает «разумно» подойти к решению проблемы. Нужна палка — решает Эдик и лихорадочно озирается по сторонам, но как назло, подходящее орудие спасения не желает казаться ему на глаза. И отойти мальчик не смеет, ведь утопающий уже еле держится на плаву. Остается одно.

Эдик становится на четвереньки, совсем как недавно Валентин, и подбирается к самому краешку опасно скользкого бережка. Тянет руку к другу и кричит, чтобы тот пытался схватить его. Валя старается, но не дотягивается. Эдик подтягивается ещё — если он сдвинется хотя бы на сантиметр, свалится в воду и ничем уже не поможет другу. Отчаяние накаляется.

— Мяу, — раздается за спиной Эдика, а затем вздох.

Эдуард Фрей не оглядывается назад, он замирает с протянутой к воде рукой, точно статуя. Но не только подобное чудо происходит с ним, всё вокруг глохнет. Ветер, птицы, насекомые — смолкают, деревья — не шелестят листвой, вода и тонущий в ней Валентин — застывают единой скульптурной композицией.

За спиной оцепеневшего Эдика возникает черный кот, а за ним — Клара Захаровна, местная ведьма. Как обычно, в черном платье с фиолетовым платком на шее она бормочет какие-то слова, которые не разберет даже Варфоломей, её кот. Но то, что она произносит, начинает действовать: вода выпускает из своих жадных объятий Валентина Новика и тот, под действием колдовства, плавно переносится на берег, рядом с Эдиком.

Клара Захаровна смачно щёлкает пальцами, и мальчик плюхается на землю. В тот же миг время возобновляет свой ход — ветер дует, насекомые жужжат и летают, птицы щебечут, а кораблики лениво ползут по воде назад к бережку.

С Вали потоками льется вода, но он этого даже не замечает, потому что в шоке, равно как и Эдик. И не удивительно: только что один из них тонул, а другой тщетно старался его спасти и вдруг — бац! — невообразимым образом утопающий на берегу. Лишь переведя взгляд назад, мальчишки замечают даму в черном, и всё сразу становится ясно. И страшно. Кто ж из детворы не боится ведьмы из орехового домика? А если не боится, то остерегается ей попадаться на глаза.

— Как думаешь, Варфоломей, — обращается ведьма к черному коту, который смотрит на мальчиков так, будто его всё это не касается, — мы здесь больше не нужны?

— С ними всё в порядке, — чопорно произносит кот, и взгляд его полон пренебрежения, что свойственно почти всем кошкам. — Можно идти домой, я проголодался.

Но этот веский аргумент остается без ответа, Клара Захаровна с интересом смотрит на застывших уже от испуга мальчишек.

— Вставайте, — велит она, наконец, поворачиваясь спиной и намереваясь идти от пруда, — и следуйте за мной. Время полдника подошло.

Ребята так загулялись, что напрочь забыли о полднике. У Вали при упоминании о нём урчит в животе. И мальчишки послушно движутся за ведьмой и её котом, то ли от вдруг накатившего голода, возникшего под воздействием приключения, то ли от волшебных чар, которые могла на них наслать Клара Захаровна.

Конечно, наслушавшись от взрослых да и от сверстников баек про хозяйку домика с ореховыми стенами, мальчуганы по мере удаления от коварного пруда и приближения к дому Клары Захаровны — с него от леса начинается городок — принимаются фантазировать себе много чего. Им кажется, что всё закончится, как в старой сказке: ведьма прикажет им сесть на лопату, а затем отправит их прямиком в печь — вот тебе и полдник, то-то котяра всю дорогу фыркает да зыркает глазищами, будто знает.

Эдик уже хочет расплакаться, когда лес заканчивается и предстает черная калитка ведьмина дома, но почему-то не может.

— Заходите, только ты, — указывает на Валентина хозяйка, — сними одежду, я её повешу на веревку, пусть просохнет, пока будем пить кофе с пирогами.

Упоминание пирогов действует на мальчиков чудесным образом: Эдик передумывает плакать, а Валентин стаскивает футболку и штанишки с обувью, которые незамедлительно виснут на бельевой веревке под ласковым июльским солнышком. Вале Клара Захаровна выдает черную футболку, которая висит на нем лучше, чем на веревке, но велика и достигает коленок. Но это всё мелочи, когда ребята видят гостиную с круглым столом, на котором большое блюдо с горой румяных пирожков. Все мысли о лопате и печке тут же выпадают из детских голов. Мальчишки занимают места за столом, но их ждет разочарование. Как только их пальчики пытаются схватить пирожок, блюдо взмывает вверх, а при попытке поймать его — ловко уворачивается.

— Кто ж садится за стол с грязными руками? — негодует Клара Захаровна. — Сперва руки мыть, а потом уж кофе пить.

Мальчики сконфужено, но послушно идут к раковине на кухне и тщательно, под надзором Варфоломея, смывают следы похода. А Валентин ещё и лицо умывает.

На кухне ребята осматриваются и вдруг замечают, что печки нет, а только обыкновенная плита, как в любом доме, а значит, никто их в печь на лопате не посадит — они просто не влезут в духовку. Эта мысль забавит их и смешит своим легкомыслием, и они возвращаются к столу уже совсем в веселом расположении духа.

Кофе уже разлит по чашкам, а пирожки на тарелочках ждут едоков.

— А мне не дают пить кофе, — вдруг стесняясь, произносит Эдик, хотя запах кофе его влечет. — Мама говорит, что я ещё мал пить кофе, что это крепко для меня.

— Ерунда всё это! — выдает Клара Захаровна, берет черный с позолотой фарфоровый молочник и щедро разбавляет непроницаемую черноту кофе до мягкого ирискового цвета. — Просто взрослые считают это сугубо своей привилегией. А со сливками и сахаром — ребенку можно.

— С молоком и я могу, — подтверждает черный кот, лакая в уголке из блюдца сливочный кофе.

— Ух, ты! Здорово! — радуется Валя, которому, конечно, тоже запрещают пить напиток для взрослых.

Пирожки идут нарасхват. Начинка с гречкой и луком внутри мягкой и воздушной сдобы приходится по вкусу Валентину Новику и тут же становится любимой. А вот Эдику очень нравится кофе со сливками. Он один раз пробовал кофе, но без молока и без сахара, но в тот раз ему напиток совсем не понравился из-за крепости и горечи. А вот с молоком и сахаром — другое дело!

— Значит, вы любите гулять далеко от дома, — задумчиво произносит Клара Захаровна, подкладывая пирожков ребятам. — Это не мое дело, но шастать около топкого пруда — занятие сомнительное, особенно для мальчиков.

— Мы там случайно оказались, и не собирались к нему подходить, — оправдывается Валентин, — вот только наши кораблики….

— Понимаю, ваши корабли поменяли курс и заплыли в чужую гавань, — кивает хозяйка, подливая себе кофе.

— Ну да, — поддерживает друга Эдик, прожевав кусок пирога.

— Ты, Эдуард, конечно, правильно подумал о палке, — говорит ведьма, отпивая кофе из фарфоровой чашечки, — но всё равно бы не вытянул друга. Ты же знаешь. И прыгнув в воду, не спас бы его. Так что, не кори себя. А вообще, вам повезло, что Варфоломей вас учуял. Вам его благодарить надо за спасение.

Кот, нахлебавшись вдоволь кофе со сливками, приступает к чистке шёрстки на мордочке.

— Спасибо… Варфоломей, — робко благодарит Эдик, он впервые говорит с котом и чувствует себя глупо.

— Спасибо, — чуть увереннее повторяет Валентин.

— Пожалуйста, — отвечает в своей пренебрежительной манере кот, продолжая умываться так, будто это самое важное на свете.

— Так, детишки, пора бы вам уже домой, а то родители начнут волноваться, — объявляет Клара Захаровна.

Ребятам вдруг очень не хочется покидать домик с ореховыми стенами. И это открытие их удивляет.

— Если вдруг будете гулять поблизости, заходите в гости, — предлагает ведьма, видя смятение на детских личиках. — Кофе попьем, пирожками угощу. Да и так заходите. Только держитесь подальше от топкого пруда, даже, если ваши бравые корабли пристанут к берегу. Нехорошее это место для маленьких мальчиков.

Одежда Вали к тому времени уже просыхает, и мальчик в сухой одежде выходит за черную калитку. Эдик стоит рядом. Оба мальчугана смотрят, как Клара Захаровна направляется в сторону огородика и что-то шепчет над травами и цветами. Она уже не кажется ребятам той ведьмой, о которой судачат в Катьковске. Нет, это другая, хорошая ведьма.

И с этой мыслью они идут домой, напевая весёлый мотив из любимой песенки.

— И зачем тебе эти дармоеды? — с ленцой в голосе вопрошает Варфоломей Клару Захаровну. — Проку от них никакого, одни хлопоты.

— Много ты понимаешь, — отмахивается она, украдкой поглядывая на удаляющиеся детские фигурки. — Много ты понимаешь.

История пятая. Сказка для кота

Июльским теплым вечером, когда за окном кобальтовая ночь и тихо так, что слышен писк комара-охотника, черный кот по имени Варфоломей забирается на один из двух стульев в гостиной. Он принимает величавую позу сфинкса и обращается к хозяйке дома, Кларе Захаровне Купаловой, удобно устроившейся в кресле. Кресло стоит у окна, и полнотелый блин луны виден превосходно.

— Сегодня июльское полнолуние, — напоминает кот ведьме, вырывая её из задумчивости, — а ты знаешь, что это значит.

Клара Захаровна нехотя отрывается от созерцания лунной царицы, едва вздыхает.

— Да, разумеется. Правдивое полнолуние: любая одна сокровенная тайна должна лишиться покрова. И чего же ты жаждешь услышать?

Она догадывается, чего хочет узнать кот, надеясь всё же, что Варфоломей выберет иную тему.

— Кто тебе шлет пустые открытки с волками?

Верная догадка не вызывает даже подобия улыбки на круглом лице мадам Купаловой, но правдивая луна призывает к ответу, а потому хочешь — не хочешь, а придется ей подчиниться и ответить. Но сперва… сперва — кофе! А как же, история-то не маленькая, а любимый напиток подбодрит и вдохновит. И вот, после трёх небольших глотков, Клара Захаровна начинает повествование.

— Эта история началась давно. Так давно, что Катьковска ещё и в помине не было, на этом месте стоял лес, а чёртов камень, что стоит не так далеко от дома — только подумывал о том, как бы выбраться из-под земли.

— Стой-стой! Уж не собралась ли ты пичкать меня очередной сказочкой? — останавливает рассказчицу черный кот. — Я прошу правду, а не сказку для детишек.

— Это и будет правда, но повествовать её я буду в своей манере, сказочной.

— Вот любишь ты окольные пути, когда прямо — всегда короче и быстрее, — сетует котяра, но укладывает голову на передние лапки и готовится слушать.

— Зато неинтересно, — парирует ведьма и продолжает в своей излюбленной манере, не забывая посматривать на царственный диск луны в окне.

Эта история началась давно и не в этих краях. Далеко отсюда, там, где зародилась великая империя римская. Разумеется, меня тогда тоже в помине не было, не такая я и старая, между прочим.

В старом Риме бытует легенда об основателях города: Ромуле и Реме, братьях-близнецах, вскормленных дикой волчицей. Что ж, отсюда и начинается история. Братья выросли, возмужали и однажды решили основать поселение. Это теперь, когда приступают к строительству чего-то грандиозного, то сперва закладывают камень в знак успешного будущего. А в те далекие времена принято было сажать дерево. Вот и близнецы, следуя обычаю, высадили на холме, где когда-то их выходила волчица, маленький дубок.

Ромул и Рем задолго до строительства собрали вокруг себя единомышленников и сообща приступили к делу. Но, как часто бывает: между взрослыми амбициозными мужчинами проскочил раздор и жажда единоличного правления будущим городом. Вопреки сложившейся легенде, Ромул не убивал Рема, а всего лишь изгнал того прочь без права возврата. И Рема так долго никто не видел в окрестностях молодого Рима, что стали считать, будто тот умер в пору градостроительства от руки родного брата. Что ж поделать, человеческой памяти свойственно подменять факты.

А Рем вернулся назад, на тот самый холм, где уже простирал к небу могучие ветви зрелый дуб, выросший из юного дубка. Где прошедшие годы обитал брат-изгнанник, не ведомо даже мне, но вернулся Рем не в лучшем настроении, а узрев Рим, разраставшийся с невиданной скоростью, помрачнел ещё сильнее. Нет, к брату-правителю Рем не пошел, да и запрет на вхождение в город никто не снимал с него, но вместо этого он отломил ветвь дуба и вырезал из неё кругляш. С тем и ушел прочь.

Зачем он совершил этот пустой, ничего не значащий поступок? О! Рем был не так прост. За те долгие годы отсутствия он выучился магии и превзошел своих учителей в колдовстве. Рем никогда не забывал о своей второй матери, волчице, и даже какое-то время возглавлял Орден Волчицы, основанный им самим. Ромул тоже помнил о приемной матери и в честь дикого зверя, вскормившего его своим молоком, установил памятник в городе.

Так зачем же понадобился Рему кусочек дуба с холма? В те давние времена люди верили, что деревья — это проводники между землей и небом, ведь корни их глубоко простираются вглубь земли, а ветви обращены к выси. А значит, и силу они имеют сродни божествам. Вот и понадобился Рему для изготовления волшебного амулета дуб, да не абы какой, а тот, который они с братом посадили в день закладки Рима. За столько лет древо впитало неимоверное количество силы от земли, на которой близнецы нашли спасение, и города, энергия которого била ключом. Рем старательно отшлифовал кругляш, а затем приладил к нему искусно вырезанную из кости волчицы (нет, её он не убивал, а раскопал останки и взял одну кость) камею. Особым воображением Рем не страдал и не заморачивался с изображением, а потому из кости вырезал голову волка.

У Рема-колдуна имелась книга с заклинаниями, на кожаной обложке которой аккурат в середине зияла пустотой круглая ниша, — вот туда и поместилась камея с куском дуба. Теперь книга и без того сильная наполнилась куда большей мощью и делала своего хозяина великим волшебником. Рему больше не было нужды в Ордене Волчицы и последователях, он разогнал секту и снова скрылся на долгие годы.

Ромул умер, городом правили и умирали его дети, внуки, правнуки. Когда на престоле Рима старел праправнук Ромула, в Риме объявился некий Марк Фостинус, молодой архиатр, то есть врач. И как оказалось, весьма умелый. Любую хворь излечивал новоявленный целитель, не было такой болезни, что не отступала бы пред его знаниями. Вот только лечил врач исключительно людей состоятельных, обходя бедняков. Естественно, весть об умелом архиатре вскоре достигла и стен царского дворца, и правитель призвал врача к себе: ведь правители такие же люди, как и все, несмотря на регалии и почести.

Марк Фостинус быстро стал личным архиатром царя, а затем и советником. Его власть росла с каждым днем, и вскорости могущество превысилось настолько, что уже царь подле своего врача казался жалкой марионеткой. У правителя, между прочим, был сын-наследник, и ему очень не нравился Марк Фостинус, о котором никто толком ничего не знал: ни откуда тот явился в Рим, ни какого роду-племени. Но наследнику удалось с помощью шпионов узнать главную тайну молодого врача: он умел колдовать. Да, в те времена колдовство не являлось чем-то запретным и исключительным, ведь существовали при храмах жрецы и жрицы — своего рода колдуны. Но если бы речь не шла о царе и явной угрозе наследника остаться без трона, то на врачующего колдуна махнули б рукой.

Марк Фостинус, а на деле Рем — от старого имя он отрекся давно, взяв себе новое, — вовремя узнал о готовящемся аресте и сбежал из Рима. Исчез бесследно так же как и до того появился.

Почему же Рем, то есть Марк Фостинус, не постарел за столько лет, а прошло очень много времени? Книга с волшебным амулетом из дуба продляли ему молодость и жизнь.

После неудачи в Риме колдун решил попытать удачу в других землях и выбрал германские просторы, благо там было, где развернуться, да и колдовство почиталось куда лучше, чем в Риме.

Прошло ещё много лет, сложившихся в века. В Риме давным-давно забыли о Марке Фостинусе, но Рем не торопился с возвращением в город, который напоминал ему о брате. Время текло мимо него, огибая, словно крохотный островок в море. Рем не старел, но и счастлив в полной мере не был. Долго находиться среди одних и тех же людей он не мог — ведь его неувядающая внешность вызывала толки и отчуждение. И он вынужден был после нескольких провальных попыток держаться от людской массы в стороне, выходя на контакт лишь изредка.

Вот так в стороне Рем узнал, что Рим, бывший с некоторых пор не только городом, но и центром громаднейшей империи, пал под натиском германских завоевателей. Теперь и те земли, на которых нашел когда-то пристанище колдун, становились небезопасными для каждого, кто владел знаниями магии: наступали новые времена, куда более суровые и жестокие.

И вот тут в историю вплетаются судьбы шести женщин, одну из которых, Варфоломей, ты знаешь.

В одной германской деревушке проживали шесть девушек, совершенно разных. Различия выражались не только внешне, но и социально. Девицы происходили из разных сословий, и это сказывалось на их образованности и воспитании. Но всё же нечто объединяло их крепче родственных уз. Вдали от деревни, в глуши леса девы собирались в старом брошенном домике, где уделяли время магическим практикам. Они именовали своё собрание Кругом, а себя — ведьмами. От соплеменников их занятия держались в строгой тайне: по всем германским землям нарождался страх перед чародейством и любого, кто мог вызвать подозрение, ожидало несчастье. А самым страшным наказанием было изгнание из общины, без поддержки несчастные погибали.

Поэтому сельчане знали девушек с той стороны, с какой им положены было знать, то есть благовоспитанными и послушными.

Старшая дочь мельника, Лора Соммер, высокая, с длинными волнистыми волосами цвета бронзы во многом помогала отцу и считалась одной из уважаемых особ деревеньки, а ночами, выскальзывая за порог дома и добираясь до лесного домика, сбрасывала одежды и танцевала нагишом под луной среди деревьев.

Конец ознакомительного фрагмента.