Одноклеточная

Ольга Брюс, 2023

Наталья узнала, что её подруга является ей сестрой, и они обе влюблены в одного и того же парня. К великому изумлению, Сергей выбрал обеих, но Наталья не захотела мириться с его выбором.

Глава 3

— А мы вчера с Вовкой Калининым обнимались, — выходя из школы, четырнадцатилетняя Наталья Новикова закинула лямку тряпичной сумки на плечо и весело цокнула языком. — От него так пахло табаком.

Людмила шла позади и рассматривала чёрные блестящие туфли подруги.

— Он меня так прижимал, аж сердце заходится, — вздыхала девушка, наслаждаясь воспоминаниями о вчерашнем вечере.

— Он же намного старше тебя, — возмущённо сказала Люда, подтягивая сползший гольф на левой ноге. — Фу, как-то противно.

— Конечно, противно, — ухмыльнулась Наташа, обернувшись, — ты ж ещё маленькая, — и продолжила шагать к школьным воротам.

— И ничего не маленькая, — обидевшись, возразила девочка, — мне уже двенадцать.

— Ха! Всего двенадцать! — чтобы добить малолетним возрастом, Наталья тут же придумала дразнилку.

— Ты ещё совсем соплива, девочка моя!

У меня густая грива, словно у коня!

Каблуки с набойкой толстой, на руке — кольцо!

Ну, а ты скачи до дома, тухлое яйцо!

— Ну и дура, — Люда обиделась ещё сильнее. — Сама — тухлое яйцо!

— Аха-ха! — расхохоталась Наташа. Расставив ноги, чтобы не упасть. — Иди, иди! Чтоб ты понимала, малолетка!

Подруги были дружны с детства, так как жили рядом. Их дома стояли друг напротив друга, и девочки каждый день встречались посреди дороги, чтобы на пару смыться подальше от родительских глаз. Вместе сбегали к озеру, где взрослые наравне с детьми соревновались в нырянии. Вместе ходили в магазин и покупали леденцы, а вечером получали увесистый нагоняй от родителей за покупку на ворованные деньги, которые Люда, по науськиванию своей лучшей подруги, брала из пол-литровой банки, служившей копилкой. Всё детство девчонки провели бок о бок, пока Наташа не пошла в первый класс. Стоя у забора и наблюдая за выходящей со двора подругой с огромным букетом георгин и такими же необъятными бантами на голове, пятилетняя Людочка проливала горькие слёзы и махала ручкой на прощание, будто любимая Наташенька покидает родную деревню навсегда.

— А это «МА-МА», — в один из осенних дней подруга пригласила Люду поиграть в школу. — А здесь «РА-МА». Понятно? — девочка показывала буквы в Букваре кончиком карандаша, который служил указкой, и читала по слогам. — Бери синий карандаш и пиши «мама».

— Не умею, — опешила маленькая ученица.

— Ох, тёха-тетёха, — изображая из себя взрослую, Наташа покачивала головой, как это делала её глуховатая бабушка, садилась рядышком и выводила каждую букву с лёгким нажимом, чтобы не сломать грифель карандаша. — Понятно?

— Ага, — пожав плечами, Люда принялась учиться.

Через два года пришёл и её черёд идти в школу. Наконец-то, теперь подруги будут больше проводить времени вместе. Жаль, они учатся в разных классах, а так бы сидели за одной партой, держась за руки, и слушали урок.

— А тебе было трудно учиться в первом классе? — покидая стены одноэтажного здания, Люда схватила руку подруги и зашагала в такт её широких шагов.

— Не-а, — у меня талант, — с гордостью ответила Наташа, поднимая глаза к ясному небу.

— А что такое «талант»? — с любопытством спросила девочка, повторяя движения головой.

— Вот ты яблоки любишь?

— Ага.

— Сколько можешь съесть сразу?

— Наверное, два.

— А я половину. Я ими в детстве объелась. Значит, у тебя тоже есть талант — ты любишь яблоки. Поняла?

— Угу, — Люда пребывала в тяжёлых раздумьях. С блоками — понятно, а с первым классом, что?

Первый класс Люда закончила хорошо. Её любознательность и рвение подражать старшей подруге дали отличные плоды. Полюбив чтение, Люда всё больше погружалась в школьную библиотеку и всё чаще ходила в сельскую. Залпом проглатывая тексты в твёрдом переплёте, Людмила всё больше узнавала о людях, их характере и жизненных целях. Одну такую цель она себе поставила уже в шестом классе — стать учителем и работать в местной школе.

— Тебе делать, что ли, нечего? — зря она поделилась с подругой этой новостью. Наташа приняла желаемое за откровенную глупость. — Какой учитель? Вот я хочу стать певицей!

— А зачем?

— Как? Чтобы колесить по стране и стать знаменитой, как Алла Пугачёва.

— Нет, я так не хочу, — Люду нисколько не смутила цель Наташи. — Я буду учить детей, рассказывать им о том, что знаю. Это самая лучшая профессия.

— Ну ты и одноклеточная! — взъерепенилась Наташа, соскочив с крыльца своего дома.

— Что?

— Амёба, говорю. Самая настоящая а-мё-ба!

В этот день подруги пылко поссорились. Наталья, указав девчонке на калитку, запретила ей приходить и вообще, заводить разговоры при встрече. Расстроившись до глубины души, Люда поплелась домой, хлюпая и бормоча себе под нос:

— Зато у меня мамка добрая, а твоя на тебя орёт и прутом грозит.

Мать Наташи действительно очень строгая: не даёт спуску и не позволяет дочери лишнего. Но её бабушка Нина Антиповна, которая вырастила троих сыновей и всю жизнь мечтала о маленькой дочке, в Наташе души не чаяла. Баловала девочку разнообразными нарядами, сшитыми собственноручно или купленными в городском магазине Детский Мир, одаривала игрушками, книжками, помогала делать уроки, да и вообще, как только узнала, что у неё родилась внучка, сразу занялась приготовлением приданого на будущее. Наталья от такой заботы росла неуправляемой, дерзкой, избалованной и чрезмерно напыщенной. Мать не могла с ней справиться, часто ссорилась с Ниной по поводу бездумного воспитания.

— Вы ей на блюдечке с золотой каёмочкой, а она после на меня, как на врага смотрит! — придя с работы, Анфиса помыла руки под рукомойником и стряхнула лишнюю воду. — Что в лоб, что по лбу! Меня не слушается! И кто из неё вырастет?

— Красивая девка из неё вырастет, — Нина сидела за столом и щелкала только что обжаренные семечки подсолнечника. Шелуху складывала в одну кучку, а беленькие, чистые зёрнышки — в другую. — Все женихи её будут. Ай, какая ж она у нас складная.

— У неё в голове ветер. Ей надо об учёбе думать, а не о женихах. Зачем ты ей столько одёжи покупаешь? Уже складывать некуда. Весь шифоньер тряпками забит, — вытерев руки, Анфиса заглянула в кастрюлю, в которой томился гороховый суп. — Учительница меня встретила и говорит, мол, Наташа скатилась по математике. Делать ничего не хочет. На уроках в облаках витает.

— Да чтоб она понимала, учительница твоя? — сгребла обломанные створки шелухи в широкую ладонь, покрытую трудовыми мозолями. — Девке надо уметь вести хозяйство, а не циферки складывать, — тяжело поднялась с табурета и на полусогнутых ногах приблизилась к печке. Открыла дверцу, закинула мусор и вернулась за стол. — Вот станет Наташенька постарше, научу блинки ажурные печь, пирожки стряпать.

Продолжив незамысловатое занятие, отвлеклась на скрип двери.

— Ой, а вот и Наташенька из школы вернулась! — радостно воскликнула Нина, всплеснув руками. — Садись, милая, я тебе тут зёрнышек приготовила.

Войдя в дом, Наташа кинула школьную сумку у порога и сердито посмотрела на мать.

— Что, глядишь, как сыч? — бросила Анфиса дочери, наливая суп в тарелку. — Опять двойку принесла?

— А тебе-то что? — огрызнулась девочка, расшнуровывая ботинки. — Что ты её слушаешь? Ей дела ни до кого нет, а ко мне прицепилась.

— Не прицепилась, а заботится, — поставив тарелку на стол, Анфиса вынула из ящика разделочного стола нож. — Вон Людка Иванова, младше тебя, а учится лучше.

— Мне всё равно, — забурчала Наталья, ощущая прилив злости на подругу. — У неё и друзей-то нет, потому что она ботаник.

— Девочка любознательна. Интересуется многим. Часто вижу её на лавке у дома за книгой. Сразу видно, у неё будет счастливое будущее. А ты так и останешься неучем, — отрезала два куса чёрного душистого хлеба и плюхнулась на табурет. — Трудолюбивая, отзывчивая…

— Да хватит уже, а?! — не выдержав хвалебных отзывов о посторонней девчонке, Наташа всхлипнула и убежала в комнату, пнув на ходу свою сумку.

— И нечего здесь свой характер показывать! — крикнула вдогонку Анфиса и поводила столовой ложкой в горячем супе, чтобы побыстрее остыл. — Иди лучше скотину напои!

— Не надо, — вступилась бабушка за обидчивую внучку. — Я сама всё сделаю. И покормлю, и напою.

— Опять?! — психанула Анфиса, бросив ложку в тарелку. — Девка лодырем растёт, а ты ей потакаешь!

— Орать на свою мать будешь, — Нина встала, собрала зёрна в старинное блюдце и гордо так сказала. — Покуда я здесь проживаю, девку не тронь. Иначе я пожалуюсь Фёдору, и он тебя враз выпроводит.

Зарывшись лицом в подушку, Наташа крепко зажмурилась, чтобы не разреветься. До чего ж обидно! Мать хвалит Людку, а свою единственную дочь грызёт, будто она ей неродная. Ну и что, что эта мелкая учится хорошо. Ну и пусть себе грызёт гранит науки, если уж так приспичило. Столько времени тратить на такие глупости, как ненавистная математика и родной язык. Зачем? Для чего? Читать-писать умеешь, и хватит. Кто придумал эти глупые косинусы и квадраты? Какая разница, как писать через «о» или через «а»? Смысл ведь всем понятен. Что за глупости? Надоело! Ох, как надоело сидеть на твёрдом стуле, где все кости ломит, нет бы подушечку какую подложить. Нельзя, дети должны сидеть ровно, соблюдая осанку и положив перед собой руки. А кто-нибудь интересовался, как это неудобно? Плечи затекают, бёдра ноют, упираясь костями в жёсткое сиденье. Ох, как всё несправедливо! Ох, как надоело, опротивело до тошноты! Быстрей бы вырасти и сбежать из деревни, куда подальше.

Наташа лежала, приподняв голову, чтобы не задохнуться, и думала о взрослой жизни, как о чём-то сверхъестественном и далёком.

«Хочу уехать отсюда, — подумала сквозь слёзы, — надоело. Как мне всё это надоело.

— Наташенька, — в комнату постучала бабушка.

Удивительно, но бабуля соблюдала рамки приличия и не врывалась без стука в апартаменты подростка. А вот мама… та влетала, как ураган, не спрашивая разрешения.

— Можно, я войду? — приоткрыла дверь и заглянула в щёлку правым глазом. — Я тебе вкусненького принесла.

— Входи, бабуль, — отчётливо шмыгнув носом, девочка присела на кровати и поправила выбившиеся локоны у лица. — Что там у тебя?

— Се́мки, — Нина подала блюдце и пристроилась рядышком. — Гляди, сколько нагрызла.

— Спасибо, — с разочарованием в голосе сказала внучка, поставив на колени блюдце.

— Ты что это, плакала? — опомнилась бабушка, посмотрев в красные, грустные глаза. — Из-за мамки, что ль? Да плю-унь, — обняла Наташу за плечи и покачалась месте с ней из стороны в сторону. — Она хоть и злая, зато есть я — добрая.

— Спасибо, бабушка, — всхлипнув, повеселевшая девчушка, положила в рот беленькое зёрнышко подсолнечника и поцеловала морщинистую щёку любимой бабушки.

— А если будет командовать, мы всё батьке доложим, да? — хихикнула хитрая старушка, прижавшись щекой к щеке внучки. — А то ишь, какая стала. Ходит тут, указывает всем. Но со мной этот номер не пройдё-от. Я мно-ого чего знаю, но пока молчу. Да?

Посмотрела на Наташу загадочным взглядом и вновь прижалась к ней щекой.

После ухода матери Наташа вышла из комнаты, включила телевизор, забыв об уроках. До позднего вечера просидела на мягком диване, уставившись в голубой экран «Рекорда».

— Бабу-уль! — лишь иногда отвлекалась на перекусы и чай. — Принеси сушки! Я есть хочу.

— О-ох, — кряхтя, бабушка поднималась с постели и тащилась в кухню за лакомством для любимой внучки. — Чаю?

— Лучше компот! — подёргивая ножкой и не поворачивая головы, отвечала девочка. — Ха! Вот они смешные! — радовалась неуклюжим мультипликационным бурундуку и хомяку, делившим в амбаре горох. — Ха-ха!

Нина открыла подпол, спустилась, сгибая спину, чтобы не получить по голове тяжёлыми досками, достала оттуда трёхлитровую банку яблочного компота. С трудом выставила наружу и, покряхтывая от собственного немалого веса, поднялась по короткой лестнице наверх.

— Ой, батюшки! — не успев выпрямиться, стоя на половицах, схватилась за поясницу. — Ой, чтоб тебя!

— Ты чего? — Наташа услышала тревожный стон.

— Радикули-ит, чтоб ему провалиться, — перенеся огромный «кардан» на табурет, женщина с аккуратностью присела, положила руки на колени, чтобы переждать болевой приступ. — Наташенька, — произнесла с тяжёлым дыханием. — Деточка, иди сама банку открой… О-ой, не разогнуться мне чтой-то…

Нина сидела, согнувшись в три погибели, и делала глубокий вдох, стараясь перехитрить болевой порог.

— Ай, бабуль, мне сейчас некогда, — с недовольством отозвалась внучка, не упуская из виду выпадающего из водосточной трубы хомяка. — Давай сама! Я пить хочу!

— Уф-ф, — выдыхала Нина, потирая поясницу костяшкой большого пальца. — Сейчас-сейчас, только отпустит…

Натерев кожу до красноты, бабушка ощутила небольшое облегчение. Приподнялась, положив руку назад, и подошла к крючкам для верхней одежды.

— Да где же он? — скрючившись, порыскала среди фуфаек, старых курток и подняла глаза на решётку, куда кладут головные уборы. — А-а, вот же…

Подняла руку, но дотянуться не смогла.

— Наташенька, помоги мне, пожалуйста! — попросила девочку об одолжении. — Платок не могу достать!

— Не могу! Передача началась! — подогнув ноги, Наташа плавно двигала плечами в такт музыкальной заставке.

Придётся лезть самой. Развернувшись, Нина заковыляла в кухню за табуреткой. Принесла, поставила рядом с вешалкой.

— А если я завалюсь? — задумалась о последствиях. — Не-е…

Отставила предмет мебели в сторону. Просунула руку за печь и вынула оттуда швабру.

— Вот так славней будет, — поддела между струнами решётки тёплый пуховый платок и подтянула его к краю. Повторила несколько раз — и вот платок падает в руки старушки.

— Где наша не пропадала, — обмотала спину и затянула потуже.

— Ба-а! Ну где компот? Я пить хочу! — жажда мучила Наташу. Во рту всё пересохло, а язык стал шершавым.

— Иду, иду, — завязав на животе два пуховых узла, Нина поспешила открывать банку с компотом.

Часы пробили 19:00. Задорная кукушка выглянула несколько раз из своего домика и оповестила о наступившем вечере. Нина принесла в комнату прозрачный стакан со светлым напитком. И дольку яблока не забыла в него положить. Подходя к внучке приставными шагами, Нина встала у дивана и протянула долгожданный компот.

— Держи, деточка.

— Яблочный? — сморщилась Наташа, глядя на одинокую дольку, лежащую на дне. — Я малиновый хотела, — скуксилась и сделала вид, будто сейчас заплачет.

— Да? А я не слыхала, — расстроилась бабушка, что не смогла угодить единственной внучке. — Ты в другой раз погромче кричи, — повернулась, чтобы отнести стакан. — Болячки, мать их, покоя не дают.

По дороге в кухню выпила компот и собралась было опять лезть в подпол.

— Хорошо, что я его не закрыла, — оценила масштаб работы и, вздохнув перед спуском с горы, поставила правую ногу на верхнюю ступень лестницы.

— А-а! — отчаянный крик Натальи остановил бабулю.

— Что такое? — Нина моментально забыла о больной спине. Разогнувшись, поскакала спасать внучку от неминуемой беды.

— А-а! Я умираю! — голосила девочка, стоя на жёстком паласе и размахивая руками.

Подскочив к орущей девчонке, встала перед ней и захлопала редкими ресницами.

— Что такое? Что случилось? — развела дрожащие руки в разные стороны. — Наташенька! Детка!

— Вот! — девочка сунула под нос бабули руку, из которой текла тонюсенькая струйка красной крови. — Я на что-то напоролась! А-а-а…

Внучка плакала, корчась от боли, и закидывала голове назад, изображая адские мучения.

— Ой, Господи! — забывчивая бабушка кинулась к дивану. — Ой, как это? Я ведь точно помню!

Начала водить ладонями по обивке, чтобы найти швейную иглу, которую воткнула сюда ещё утром.

— Носки сыну штопала, а иголку сюда приладила! Да где же она?

— Там! — палец Наташи указал на место рядом с подлокотником.

Найдя стальную виновницу, Нина вытащила её и продела в клубок с чёрными нитками.

— Ох, и напугала ты меня, — обняла зарёванную внучку. — Пойдём, я тебе пластырем…

— А можно забинтовать? — всхлипывала четырнадцатилетняя кобыла, строя из себя пятилетнюю девочку. — Боли-ит.

— Давай забинтуем.

На следующий день, придя в школу, Наталья демонстративно держала руку прямо перед собой, якобы с ней произошло что-то ну очень серьёзное. Одноклассницы, заметив странность в девушке, принялись любопытствовать.

— А что у тебя там?

— Не скажу, — важничала Наташа, открывая учебник по истории левой рукой.

— Обожглась?

— Нет, хуже, — поправила локон у виска и уткнулась в книгу.

— Да ладно тебе, рассказывай, — не отставали девушки, окружив увлёкшуюся чтением раненую.

— Сломана, — с гордостью ответила Наталья, подняв светящиеся хитрые глаза.

— Ох, ты-ы ж, — протянула одна из девочек, представив, насколько это болезненно и страшно — сломать руку. — Очень больно было?

— Не то слово, — подёргивая округлыми плечами, зазнайка изображала на лице смелость и отвагу.

— Ты кричала?

— Нет, — сложив губки бантиком, при всех погладила правую руку от локтя до запястья, показывая тем самым, что ей пришлось вчера пережить.

— Да врёт она! — голос с последней парты первого ряда перевёл внимание девушек на коротко стриженного парнишку с фингалом под глазом. — Ничего и не сломана.

— А ты видел? Видел? — хвастунишка покраснела как бурак и втянула губы.

— Не видел, но знаю, — побитый Васька приподнялся и пристально посмотрел на рукав школьной формы. — Гипса нет, значит, ушиб, а не перелом, — сделал умное заключение и плюхнулся обратно на стул.

— Точно! — вспомнила светловолосая девица, поправив плечики фартука. — Мой брат в прошлом году ногу сломал, и ему гипс наложили до самого колена.

— Это нога! — воскликнула Наташа, предчувствуя скорое разоблачение. — А то — рука!

— А какая разница? — зашевелились девушки.

— Большая! — насупилась Наташа, прослезившись. — Не понимаете, вот и не лезьте!

Девчонки потихоньку разбредались по своим местам, ожидая первого звонка, а Наталья чувствовала стыд перед всем классом. И зачем было врать? Теперь все будут смеяться…

Ох, любила она это дело — хвастаться и врать напропалую. Излюбленная родной бабушкой, которая потакала всем её капризам, Наталья не видела границ, что можно делать, а что нельзя. Принесёт, бывало, в школу новую куклу и рассказывает о ней небылицы, мол, родственники из-за границы прислали. Или придёт в новых туфлях и давай заливать о том, как эти туфли ей прислала сама Эдит Пиаф, которой не стало аж в 63-ем.

Кто из одноклассниц знал какие-то факты — сразу их озвучивали, тогда Наташа ловко выкручивалась, говоря о том, что девочки не верно расслышали, и эту вещь прислала не сама известная личность, а её родственник. Таким путём и родилась мечта стать знаменитой на весь белый свет.

Целыми днями проводя время впустую перед телевизором, Наташа представляла себя на сцене Большого театра в длинном белом платье в пол и с накрученными локонами, украшенными блёсточками и огромным красным бантом. Зрители рукоплещут стоя, кричат «Браво!» и шлют воздушные поцелуи своему кумиру. Под ноги летят букеты различных цветов, а за кулисами её ожидает сам Ален Делон в строгом костюме и лаковых чёрных ботинках.

— Новикова! — в пустой кабинет вошла учитель физкультуры. — А ты почему здесь? Для тебя нужно особое приглашение?

— А Вам никто не сказал? — в воздухе повисла неловкая пауза. — У меня… вот…

Приподняв правую руку, Наташа показала на неё глазами.

— Что «вот»? — Ирина Вячеславовна стояла в недоумении.

— Сломана, — у Наташи замлела спина, то ли от долгого сидения, то ли от волнения.

— Когда успела? — Ирина направилась к девушке, чтобы убедиться в правоте её слов. — Показывай.

Расстегнув пуговицу, ученица задрала рукав до локтя и виновато посмотрела на физрука.

— Это что, шутка такая? — женщина в спортивном костюме нахмурилась. — Быстро переодеваться и на улицу.

Теперь точно девчонки засмеют.

Нужно было срочно что-то придумать, но ни одной умной мысли за пять минут, которые дала на переодевание Ирина Вячеславовна, не пришло. Медленно развязывая пояс фартука на пояснице, Наташа поглядывала в окно на бегущих по стадиону одноклассников и молила Бога, чтобы сейчас, сию секунду, он спас её от постыдных насмешек. Вдруг издалека, за невысоким заборчиком, она заметила знакомую женскую фигуру. Не понять, кто это так торопится, рьяно размахивая косынкой, но уж больно знакомы ей эти незамысловатые телодвижения несущегося, словно на пожар, человека.

Женщина подлетела сначала к прохаживающемуся по натоптанной дорожке физруку, а после рванула к входной двери.

— Мамка! — округлив и без того огромные глаза, Наташа встала как вкопанная, и её рука застыла на предпоследней пуговице, застёгнутой на груди. — Ой-й, наверное, узнала про моё враньё…

Скуксилась, скривилась, нагнулась, будто прячется от кого-то, и проскользнула к стулу, на котором лежал фартук. По длинному школьному коридору побежали тяжёлые ноги от одного кабинета к другому. Поначалу был слышен быстрый разговор с одним из учителей, а через минуту эти же ноги неслись в дальний угол пустого коридора. Дверь кабинета с тоскливым скрипом распахнулась, и Наташа узрела запыхавшееся лицо встревоженной матери.

— Собирайся, пошли домой, — задыхаясь после пробежки, затараторила Анфиса. Утерев лицо косынкой, которая недавно порхала в воздухе, пока она торопилась в школу, подошла к первой парте, положила руки на шершавую поверхность и сквозь слёзы простонала, — бабушке нашей плохо-о…

— А что с ней? — Наташа завязала сзади двойной узел, поправила бретельки фартука и взяла сумку.

— Вчера спину прихватило, а сегодня всю левую сторону парализовало, — жалея ехидную свекровь, Анфиса выпрямилась и, кряхтя, потёрла поясницу, — врач был, говорит, надо бы в больницу, а где ж её заставишь? Лежит, рот скособочен, только правой сторонкой пошевеливает. Упирается, ложиться в районную не хочет. Ну ни в какую.

Всплеснула руками от безвыходной ситуации.

— А папка? — Наташа направилась к двери.

— А что папка? Говорит, это бабские дела, разбирайтесь сами. А её же мыть теперь надо да кормить. А когда мне? Вот за тобой и прибежала, — последовала за дочерью.

— Мам, кормить? У неё же правая рука работает, как я поняла, — поравнявшись с матерью, Наташа сбавила шаг и задумалась. Это что ж получается, после школы придётся за бабкой присматривать?

— Она вся в расстройствах. Плачет. Сама не рада своему положению.

— Да отвезите вы её в больницу, — возмущённым голосом сказала Наташа, представив картину, как она будет кормить старушку кашей и вытирать ей рот. А она сидит и плюётся во все стороны.

Видела Наташа такое, когда сама в больнице лежала вместе с мамой. Палата была огромная, тут тебе и дети, и взрослые — все в кучу. Стариков почему-то селили по углам, наверное, чтобы не мешали никому. В одно время приходили родственники, а в другое — медсёстры, чтобы убрать за пожилыми и ещё раз покормить. Кто-то из них сидел смирно, а кто-то лежал и плевался или вовсе зажимал губы и не давал шанса всунуть в рот ложку с мутным бульоном.

— Не хочет, — поторапливаясь на работу, Анфиса резво перебирала ногами по истоптанной людьми тропинке. — Ты беги домой, а я — на работу. Кашу я уже сварила. Поговоришь с ней, язык-то шевелится, только не всегда понятно, что она там лопочет. Покормишь, если захочет.

Анфиса вышла к дороге, остановилась и ласково посмотрела на опечаленную дочь.

— Не переживай, и не такие на ноги вставали. Выздоровеет бабушка. Она крепкая, хоть и… — замолчала, уставившись в грустные глаза Наташи. После пятисекундной паузы продолжила подбадривать подростка. — Всё будет хорошо, доченька, — погладила по голове. — Ей сейчас наша забота нужна. Терпение и забота. Иди домой, там соседка за ней присматривает, но и у неё тоже свои дела есть. Некрасиво задерживать женщину.

Развернувшись, Анфиса пошла в противоположную сторону, а Наташа опустила голову и нехотя пошлёпала домой — ухаживать за больной бабулей.

— А если она обосрётся? Мне ей жопу вытирать, что ли? Ну уж не-ет, я на это согласие не давала…

Наташа медленно шла по дороге, представляя ясную картину, как бабуля лежит на кровати поверх одеяла, её лицо застыло, будто мёртвое, а правая сторона рта свисает вниз, растягивая бледные губы и оголяя нижние пожелтевшие зубы, стёртые временем и любимыми трубчатыми костями. Правая рука упала с кровати и болтается над полом, скрючившиеся пальцы посинели от холода, а большой живот провалился к позвоночнику, превратившись в яму из дряблой кожи.

— Бр-р, — содрогнулась девочка, представив бабулю отошедшей в мир иной. — Страх божий…

Она подошла к калитке своего дома, нащупала деревянную щеколду и откинула её. Калитка со скрипом и под натиском девичьей силы отворилась, приглашая Наташу войти.

— Лучше бы я на физру пошла, — буркнула она, закрывая за собой «ворота в ад».

Ноги не слушались, не переступали, как только Наташа оказалась на своей территории. Щиколотки отяжелели и не желали сгибаться, сустав как будто застрял, как механизм часов, у которого заржавели шестерёнки. Передвигая свинцовыми ногами, Наталья добралась до крыльца с пятью ступеньками и встала как заворожённая.

— Не хочу-у, — пронеслось в её голове с диким отвращением и брезгливостью. — Почему я?

— Наташенька, — окно кухни открылось, и в проёме появилось улыбчивое лицо соседки. — Ты уже пришла? У меня время поджимает. Ниночку я уже покормила, ты только попить ей дай.

Довольная голова скрылась за занавеской, и Наташа, набрав в лёгкие свежего майского воздуха, поднялась по ступеням вверх.

— Привет, бабуль! — вошла в дом, как обычно раскидала свои вещи: сумку — к порогу, туфли — в полуметре друг от друга и подошвой кверху.

Помощница смылась за секунды, оставив после себя немытую тарелку, где была бабкина каша, и кружку, из которой сама же пила чай… или компот…

— Что? — Наташа прошла в комнату бабули, присела на стул, пустующий у постели болезной, и уставилась в грустные глаза пожилой женщины. — Совсем встать не можешь?

Нина смотрела на внучку с каменным лицом, не пошевелив ни одним мускулом. Хотела поздороваться, но неуправляемый рот и волнение за свою немощность не дали произнести ни звука. Правый уголок губ потянулся книзу, оттягивая щеку назад, и Нина стала похожа на уродливого мужчину из фильма «Человек, который смеётся». До сих пор мурашки от этого кошмарного героя с разрезанным, а после зашитым вкривь и вкось ртом.

— Уф-ф, — вспомнив Гуинплена с ярко выраженным уродством, Наташа отскочила к стене. Её лицо побледнело моментально.

Наконец старушка смогла справиться с рукой и приподнять её над одеялом. Её кривые, пухлые пальцы вытянулись, и рука развернулась к Наташе.

— Чё тебе надо? — с каким же отвращением смотрела внучка на любящую бабулю. — Пить хочешь? — вспомнила слова соседки. — Сейчас принесу.

Набрала кипячёной воды из чайника и сквозь неприязнь и мерзкое состояние души поднесла кружку к неподвижным губам.

— И как тебя поить? — опешила девушка, представив, что бабуля сейчас захлебнётся, если ей налить в рот жидкость. Нина находилась больше в полулежачем состоянии, чем полусидячем.

Немного подумав, Наталья поставила кружку на стул, подхватила бабушку под мышки и потянула наверх, пытаясь её усадить. Бабка не сдвинулась с места ни на миллиметр. Естественно, комплекция ребёнка не совместима с весом толстой женщины.

— Ну, и что мне делать? — покрасневшая от натуги девочка прерывисто дышала и расстёгивала пуговицы платья, чтобы освободиться от жара, пробравшегося под плотную ткань школьной формы. — Может, ты мамку подождёшь? — спросив с надеждой в голосе, Наташа вышла из комнаты и подошла к умывальнику.

Вся запаренная, не понимающая, как обеспечивать уход лежачему больному, она открыла кран, набрала полные ладони прохладной воды и окатила лицо. После ополоснула потную шею, прополоскала рот, сопровождая сие действие звуком «А-а», и вытерлась чистым мягким полотенцем.

— И что теперь? — посмотрела на своё растерянное отражение в небольшое овальное зеркало без рамы и повесила полотенце на железный крючок, пристроенный рядом с зеркалом. — Позвать кого? Так все ж на работе…

Вроде и бабку жалко… но Наташа не подписывалась на эти трудности жизни. Никто её заранее не готовил, не предупреждал, да и надо ли? Вообще-то, бабуля — мать отца, вот пусть он и корячится над её телом, ну, на крайний случай, мама — её невестка, она тоже может поухаживать… Они же взрослые, в конце концов! А Наташа — ещё ребёнок, несмышлёный, слабый, ранимый… Котёнка, видите ли, заводить не разрешают, а немощную бабку подсунули. Нет, с ними однозначно нужно, просто необходимо поговорить серьёзно.

Из комнаты послышалось шипение, чем-то напоминающее отдельные звуки или слоги. Повернув голову набок, девочка прищурила глаза и настроила слух на нужную волну.

— А… ша… а… ша…

— Заговорила, — с сожалением выдохнула внучка и поплелась к с сегодняшнего дня ненавистной полумёртвой старухе. — Что? — облокотилась рукой на косяк и состроила недовольную мину.

Бабуля через силу подняла правую руку и оставила её висеть в воздухе.

— Ну что ещё? — изображая плаксивость, девчушка сгорбилась и приблизилась к постели. — Что, а? — встала ровно посередине, разделив визуально кровать напополам своим телом. — Фу! Что это?

Ощутив ужасно отвратительный, гнилостный запах, сдобренный нотками свежей блевотины, Наталья зажала нос двумя пальцами и выбежала на крыльцо.

— Да пошли вы все! — проговорила вполголоса, хватая ртом насыщенный, свежий воздух и избавляясь от приступа тошноты. — Я не обязана! Это не мои проблемы! — непрошенные слёзы покатились из глаз давящейся рвотными позывами девочки. — Сами за ней говно разгребайте, а я и пальцем не пошевелю…

Отдышавшись и вытерев слёзы отчаяния, Наташа села на верхнюю ступень, сунула руки под мышки и устремила свой безразличный взор вдаль, туда, где засаженная картофелем усадьба соприкасается с соседским высоким забором Володьки Калинина. Сегодняшнее утро расколотило более-менее хорошее настроение на мелкие прозрачные стекляшки, не оставив приятного впечатления.

— Лучше бы я в школе осталась, — прошептала Наташа, не сводя глаз с сетчатого забора Володи, сквозь тонкие клеточки которого виднелись окна его дома и какие-то фигуры, мечущиеся на заднем дворе. — А лучше… — наиглупейшая мысль взбрела девочке-подростку, ничего не понимающему во взрослой жизни, — выйти замуж и не касаться никаких проблем с бабками, уборкой, а самое главное — учёбой. Ненавижу учиться…

Поднялась, поправила воротничок платья, прикрыла дверь, повесив на петельку щеколду — знак, что дома никого нет, и отправилась в гости к взрослому, симпатичному парню. Вышла на тропинку, протянувшуюся вдоль усадьбы, и опомнилась — на ногах нет обуви. Вернулась в дом, добежав вприпрыжку, надела туфли и направилась осуществлять несбыточную мечту, только что придуманную на крыльце. Проходя мимо ещё одного соседского дома, огляделась. Между деревянными постройками был небольшой зазор, отделённый дощатым забором, куда частенько лазали ребятишки, когда нужно было попасть домой не по большому пути, а по короткому. Но на этот раз проходная была перегорожена старой заржавелой кроватной спинкой, потому как кто-то из пацанят повадился прятаться в этом проёме и курить батькины папиросы. Однажды, обнаружив облако дыма за сараем, дядька Антон поймал малолетних курилок и надрал им уши, а затем оттащил к родителям, предупредив: если ребятня спалит сарай, то придётся заплатить кругленькую сумму за убытки.

— Понаставят тут, — отодвинув прикрученную толстой проволокой спинку, Наташа просунула ногу в образовавшуюся щель, поднажала на железную деталь и всунула вторую ногу. — Ни пройти, ни проехать, — поругала про себя глупого дядьку, поправила решётку и после отряхнула руки от обвалившихся хлопьев вековой краски и ржавчины.

Пробежав вдоль забора и наслушавшись грохота молотка, вышла к дороге, обошла угол забора. Глянула на задний двор, чтобы понять, кто есть дома. Под яблоней, растущей близко к стене жилища, на корточках сидел человек спиной к общей улице, судя по голому торсу и короткой стрижке — это был мужчина. Он энергично взмахивал молотком и также резко опускал его на новёхонькую осиновую доску, вбивая в свежее полотно гвозди-соточки. Наташа стояла по стойке смирно и любовалась игрой мужских мышц и крепкой рукой в районе плеча. Какие же у него красивые бицепсы!.. Гладкие, волнистые, так и хочется потрогать…

— Тебе чего? — в открытую дверь дома выглянуло серьёзное, хмурое лицо младшего брата Вовы — Генки.

— Я… к Володе, — немного неловкая ситуация получилась, но Наташа справилась с девичьей нерешительностью и робко подошла к незапертой калитке.

— Вов! Это к тебе! — выкрикнул Гена и скрылся за занавеской.

Парень обернулся, услышав голос брата.

— Привет! — призывно улыбнулся и быстренько вогнал последний сантиметр огромного гвоздя в доску, пристукнув пару раз напоследок расплывшуюся шляпку.

С трудом приподнявшись на замлевших ногах, потянулся, разведя руки в стороны, и встряхнул промокшей потом чёлкой.

— Как дела? — опять улыбнулся. Боже, какой же он… слов нет описать его внешность.

— А что ты строишь? — выдавая безразличие за интерес, Наташа приподнялась на носочках и посмотрела на длинную, широкую доску, от которой пахло осиной. Подошла ближе и засмущалась, пряча глаза.

— Лавку, — Володя покрутил плечами, как это делают на уроке физкультуры, чтобы размять одеревенелые мышца, и опять встряхнул головой.

— А зачем? — закусывая нижнюю губу, Наташка начала строить глазки взрослому парнишке и откровенно флиртовать.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — усмехнувшись над детскими наивными жеманностями, Володя опустил свой зад на недоделанную лавку, стоящую на трёх ножках, достал из кармана трико пачку сигарет и прищурился, окинув карими глазами школьную форму девочки. — А ты почему не в школе? — поднёс к лицу зажжённую спичку.

— Не хочу, — Наташа заложила руки за спину и шагнула вправо, к небольшому яблоневому садику.

— Как это? — парень вытер тыльной стороной руки лоб, а потом — шею и покосился на школьницу.

— Легко, — с каким-то томным выдохом произнесла Наталья, прохаживаясь вдоль цветущих деревьев, источающих удивительно приятный аромат.

— А ты смелая, — сделав затяжку и тут же выпустив кольцо дыма, Вова вспомнил последнюю встречу с девчонкой. — Только не до конца.

— Да, смелая, — подтвердила соседка, повернувшись к Володе. Поставила ноги крестом и покачалась взад и вперёд, будто готовится к прыжку.

— У нас в субботу праздник намечается, — сделав глубокий вдох, выпустил дым и поднялся, плюнув при этом на красный уголёк окурка. — Придёшь?

— Угу, — Наташа только этого и ждала. Так хочется иметь взрослого парня, чтобы все обзавидовались.

— Точно придёшь? — Володя открыл коробку с гвоздями и приготовился продолжить начатую работу.

— Не веришь?

— Ловлю на слове, — приладил гвоздь к нужному месту и стукнул молотком по шляпке.

Наталья поняла — пора уходить.

— А что за праздник-то? — сделав два шага к калитке, обернулась.

— Про́воды. Слыхала о таком? В армию меня забирают, — не отвлекаясь от работы, Вовка ударил ещё два раза.

— Ну бли-и-ин, — настроение упало ниже плинтуса. Открыв калитку, Наташа сделала ещё несколько шагов и вновь обернулась.

Какой же всё-таки Вовка классный, глаз не оторвать. Широкоплечий, мускулистый, весёлый, наконец. Задумчиво отметила внешние достоинства и поплелась к дому.

— Сейчас приду, а там — тоска зелёная… — борясь с нежеланием возвращаться, девочка топала по дороге (решила не сокращать, чтобы подольше побыть с собой наедине). — На проводы пригласил, — шептала себе под нос, глядя на чёрные мысы туфель, покрывшиеся тонким слоем пыли. — На два года?

Наташа знала, что ребят забирают на два долгих года. Видела, как девушки, провожающие свою любовь в дальний путь, плакали и крепко обнимали юных парней. Ждали их возвращения, а кто-то не ждал, уезжал учиться и привозил из города новую любовь.

— Так-то он мне нравится, — рассуждала Наташа, представляя перед глазами чернобрового Володю. — Но два года…

Она уже вовсю чувствовала себя его девушкой, считала, что просто обязана дождаться, писать письма и сидеть целыми днями в своей комнате. Подходя к дому, уже успела вообразить себя женой, носящей фамилию Калинина.

— Наташа! — голос с противоположной стороны улицы был чем-то встревожен.

Повернув голову, Наталья увидела Люду.

— Тебя папа искал! — соседка подкинула благую весть.

— Папа? — прикинув, который сейчас час, Наталья ответила подруге в довольно-таки грубой форме и тут же задала вопрос, — а ты почему не в школе? Прогуливаешь?

— Вообще-то, я болею, — прижав пальцы к шарфу, намотанному вокруг шеи, Людмила покашляла.

— Ври дальше, — махнув рукой, Наташа направилась к двери.

Войдя в дом, сразу нарвалась на злющего отца.

— Какого чёрта?! Ты где шляешься?

«Значит, уже обед», — промелькнуло в голове девочки.

— Тебя зачем домой из школы забрали?! — Фёдор сидел за кухонным столом и морщил нос, будто в доме чем-то воняло. — Это я должен делать, или кто?

Он кричал надрывисто, выплёскивая негативные эмоции и навязывая взрослые обязанности на хрупкую девочку.

— Быстро нагрела воды и пошла мыть бабку! В доме не продохнуть! Я открыл окна, а толку! — папа скривил лицо, будто его сейчас стошнит.

— А почему я? — возмутилась Наташа, снимая туфли.

— Ты совсем с головой не дружишь?! — ещё громче заорал взбесившийся отец и вскочил на ноги. — Она женщина!

— И что? Я тоже… — что-то не то ляпнула Наталья. Впервые в жизни поставила туфли рядом с остальной обувью в конец ряда и зашагала в свою комнату.

М-да-а, в доме действительно стоит такая омерзительная вонь, будто пару минут назад здесь кто-то сдох и разложился. Натянув рукав на кисть, девочка приложила руку к лицу. В комнате её ждало продолжение скандала с отцом. Не успев закрыть за собой дверь, Наташа отпрыгнула в сторону, так как отец рванул дверную ручку от себя, и дверь распахнулась настежь.

— Ты оглохла?! — встал в проёме, дрожа от гнева. — Ставь воду, я сказал!

— И не собираюсь, — содрогнувшись от яростного крика и обезумевшего отца, Наташа присела на кровать.

В эту минуту в прихожей стукнула закрывающая входная дверь — это и спасло девочку от отцовской истерики. Скорее всего, он мог бы даже и ударить, потому как выглядел, как сумасшедший: его выкатившиеся из орбит глаза вот-вот выпадут и покатятся по старенькому советскому паласу.

— Федя, ты дома? — Анфиса переступила порог и заметила ботинки мужа. — Как там Нина Антиповна?

Отец моментально развернулся и выскочил из комнаты встречать жену.

— Ты ничего не чувствуешь?! — он еле сдерживал озлобленный тон, чтобы не накричать на жену. — Такой шмон стоит, хоть топор вешай!

— Так говорят, когда в доме дымно. — поправила раздражённого мужа Анфиса. — Чувствую, у нас что-то протухло, — ответила спокойным голосом и сняла обувь.

— Она вся обосралась! А эта!.. — вытянул руку на дверь комнаты, где живёт дочь. — Сбежала и бросила свою любимую бабушку гнить заживо!

— Так, подожди, — Анфиса пришла пообедать, а не выслушивать истерики зрелого мужика.

Не торопясь, помыла руки, вытерла их и заняла табурет, на котором недавно сидел Фёдор.

— Кто сбежал? Куда? — её лицо казалось безразличным, но это всего лишь усталость.

— Дочь твоя! — лицо Фёдора раскраснелось от перенапряжения.

Анфиса перевела взгляд на сторону и негромко позвала Наташу. Девочка вышла из комнаты.

— Я за домашним заданием ходила, — промямлила и опустила глаза в пол.

— Врёшь! — взъерепенился Фёдор. — Тебе до уроков никогда дела не было!

— Можешь проверить, — прошипела Наташа и быстро удалилась к себе.

— Пожрать не приготовлено! А мне через полчаса на работу! — отца трясло, как потерпевшего после наводнения или ещё чего.

Анфиса поставила ведро с водой на плиту, зажгла конфорку и заглянула в холодильник.

— Так суп есть, — вынула пятилитровую кастрюлю с гороховым супом.

— Позавчера гороховый! Вчера гороховый! Ты не можешь приготовить что-нибудь другое?! — натянув растоптанные боты, Фёдор с треском захлопнул за собой дверь и вышел на улицу. — Столько баб в доме, а пожрать нету!

Второпях спустился с крыльца, чуть не упав с третьей ступени, и побрёл на пилораму, слушая голодное бурчание в пустом брюхе.

Анфиса нисколько не расстроилась. Пусть идёт. Привык, чтобы ему подавали каждый день свеженькое, а чтобы помочь — ума не хватает. Эх, избалован Федя разнообразными блюдами своей мамочки. То пирожки, то пельмешки с ароматным жаркое. Анфисе особо готовить некогда, приволочёт с фермы ноги и спешит в сарай — кормить скотину и доить корову. Оказывать помощь по хозяйству Фёдор не может, устал, видите ли. А Анфиса не устаёт. Она ж баба, ей положено тащить дом на себе…

Проведав свекровь, Анфиса поправила ей одеяло, подала питьё.

— Ну, как ты? — присела рядом, ощущая всеми фибрами кожи изнурительно едкий запах, исходивший от старушки. — Сейчас вода согреется, и помоемся.

Бабуля смотрела на невестку с каменным лицом, не пыталась сказать что-то, не поднимала руки, лежала, как статуя — неподвижно. Ещё никогда не приходилось мыть лежачего больного, но Анфиса справилась. Будто чутьё ей подсказало, а может, мышечная память, или как это называется? Это всё равно, что подмывать ребёнка, только большого, взрослого. Не составило трудов и переодеть, подложив под пятую точку сложенную пелёнку на крайний случай, если Нина Антиповна захочет в туалет. Все процедуры старушка перенесла стойко, без мычания и отталкивания от себя нелюбимой невестки. Многое рассказывали женщины деревни, когда им приходилось переживать роль сиделки. У кого-то старичок кусался, хотя и был «по-хорошему» парализован, у кого-то бабуля больно щипала помощника за руки и визжала, будто её разделывают на куски, ну а Нина… Только смотрела за движениями и соблюдала тишину.

— Ну, вот и всё, — ласково улыбнулась Анфиса, накрывая тёплым одеялом безмятежную свекровь. — Сейчас будем обедать.

Наташа не выходила из своей комнаты. Она подслушивала за стенкой и морщила нос, представляя, как мать убирает с ног бабули экскременты. Сидела на кровати, приложив к ковру ухо, и рисовала в голове отвратительную картину.

— Наташа! Послезавтра приезжает дядя Игорь с семьёй! Будь добра, сходи в магазин! Надо подготовиться к встрече родственников.

О, круто! Брат отца приезжает… Он такой прикольный, весёлый, юморной. Наташа быстренько переоделась, взяла у матери деньги, список и побежала в магазин. Как же ей нравилось ходить по магазинам, можно оставить сдачу себе тайком от матери, потому что она не позволяла брать больше копейки. А что это — копейка? А вот бабуля давала двадцать, а то и тридцать, чтобы любимая внученька складывала денежку в свинью-копилку, которую ей подарил дядя Игорь и тоже внёс материальную лепту в виде рубля.

— Класс! — с подскоком спешила за покупками. — Дядька тоже денег подкинет. Жаль, что приезжает раз в год… — и тут она остановилась. — Послезавтра же суббота…

Радостное настроение рухнуло. Что же делать? Хочется и с дядькой время провести, и к Володе сгонять на праздник. Поплелась Наташа в магазин понурая и даже слегка разозлённая. Сделала покупки, и такая же грустная вернулась домой.

— Мам, а дядя Игорь надолго приезжает? — положила авоську на табурет и села рядом.

— На один день, а что? — Анфиса крутилась у плиты, озабоченная обедом на скорую руку.

— Да нет, ничего, — поставив локти на стол, девочка подпёрла руками щёки.

— Ты что-то хотела? — мать сразу поняла — Наталья не задаёт вопросы просто так, у неё есть свой интерес.

— Да так… — уставившись в окно, Наташа горестно вздохнула.

— Говори, я же вижу, — улыбнувшись, мама накрыла кастрюлю с кипящим картофелем алюминиевой крышкой и встала около Наташи.

Наталья состроила скорбящую мину, положила руки на стол и ещё раз вздохнула, но уже не так печально.

— Меня пригласили на праздник.

— Надо купить подарок?

— Наверное, — пожав плечами, дочь взяла маму за руку. — Я ещё не была на про́водах…

— Каких ещё проводах? — смутилась Анфиса.

— Володю, нашего соседа, в армию забирают.

— Не поняла, — Анфиса нахмурила брови-ниточки. — А ты-то тут причём?

— Меня пригласили… — ну вот, Наташа заметила, как мама напряглась.

— Вы что, друзья? — голос матери приобрёл строгий оттенок. — С каких пор? — Анфиса сжала губы, пронзительно уставившись в глаза девочки.

— Он мой парень, — твёрдым голосом ответила Наташа и встала на ноги.

— Сядь! — на этот раз Анфиса рыкнула так, что разбудила бабушку.

Нина открыла глаза и начала прислушиваться к постороннему разговору.

— Он взрослый мужик, а ты ещё соплячка!

За спиной послышалось шипение. Из кастрюли потекла пена, заполняя пространство вокруг конфорки и растекаясь по эмалированной поверхности газовой плиты.

— Ух, — Анфиса развернулась и взялась двумя пальцами за пробку из-под шампанского, которую специально заточили под размер петельки крышки и засунули туда.

Взяв алюминиевую столовую ложку, женщина второпях сняла пену.

— Если отец узнает… — Анфиса открыла банку с ГОСТовской солянкой. — Получишь по первое число.

— Мне не три года. Я могу решать сама! — психанула девчонка и убежала в комнату.

— Поори мне ещё на мать, — выгребая солоноватую капусту из поллитровки, Анфиса была уверена, что дочка не посмеет пойти к взрослому парню в субботу.

Да и странно всё это, семья Анфисы никогда не имела дружеских отношений с соседями Калиниными. Здрасьте — до свидания — и на этом всё. Отец Володи слишком напыщен и высокомерен, чтобы заводить дружбу с простыми работягами. Куда уж Федьке с Анфиской до бригадирского плеча?