Ягодка, или Пилюли от бабьей дури

Татьяна Веденская, 2011

История знакомства Светы и Леры началась давно: с общежития Второго московского меда. Обе оказались с Волги: одна – с верховьев, вторая – с низовьев. Обе мечтали о счастливом будущем. На этом их сходство, собственно, и заканчивалось. Красивая, уверенная в себе Валерия Орлович вызывала у робкой и наивной Светки восхищение. Именно поэтому предложила Светлана своей подружке, попавшей в беду, такое решение, на которое сама бы никогда не осмелилась. Думала ли Светка, как придется расплачиваться им обеим за удачно найденный выход!

© Саенко Т., 2011

© Озеров-студия, дизайн обложки, 2012

© ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава I

Впервые Светлана Дружинина обнаружила, что что-то изменилось, сидя на новеньком кухонном диване у себя дома, ночью, часа в два с четвертью. Была зима. Странным был сам факт, что взрослая замужняя женщина, мать двоих детей, обладательница двух дипломов о высшем образовании, сидит тут, на кухне, в два часа ночи, с ужасом прислушиваясь к самой себе. Что-то было не так. То ли мир изменился, то ли сама Светлана, но кухонное пространство вдруг сократилось почти вдвое и стало давить на Светлану так, что было почти физически больно. И мысль, вдруг появившаяся в ее голове, была такой пугающей, что Светлана немедленно встала и сделала вид, что ничего такого она не думала. «Нет-нет, что вы! Вам показалось. Конечно же, все хорошо. Все счастливы, а я… мне просто надо выспаться, и все пройдет», — решила она, встала с дивана и решительно направилась в коридор. Дом спал, поскрипывая изредка горячими батареями, и звук шагов разносился по всему пространству холла. Возле двери в супружескую спальню Светлана остановилась и в нерешительности помялась, пытаясь справиться с откуда-то взявшимся сопротивлением и иррациональным нежеланием идти дальше. Ей захотелось вернуться обратно на кухню и снова, обхватив двумя ладонями горячую кружку с чаем, сесть на диван.

— Бред какой-то, — пожала плечами она и открыла дверь. В комнате было тепло, даже жарко. Муж шумно спал, раскинув руки. Светлана тихонько разделась и аккуратно пролезла под одеяло, стараясь не потревожить его, но он все-таки открыл мутные со сна глаза и прищурился.

— Светка, ты чего не спишь?

— Сплю-сплю, — прошептала она.

— Ну, иди ко мне, — пробурчал он и притянул ее к себе. Она сразу согрелась, но так и не смогла уснуть. Она лежала, тихо глядя, как за окном идет снег.

Кухонный диван в квартире семьи Дружининых был куплен пару месяцев назад, когда супруги сделали ремонт на кухне. Мысль поставить диван вместо стульев пришла в голову мужу Константину, который вообще предпочитал любой другой мебели ту, на которой можно лежать или хотя бы полулежать. Он так заразительно описывал их диванно-кухонное будущее, что даже сомневающаяся в идее Светлана захотела присесть, раскинуться на диване, включить телевизор и полностью раствориться в предполагаемой атмосфере тишины и спокойствия.

Кухня у них в квартире была небольшая, и найти правильный диван оказалось не так легко. Нужен был экземпляр шириной не больше шестидесяти сантиметров, к тому же желательно, чтобы он мог еще и раскладываться в небольшое спальное место. При тесноте их густонаселенной квартиры было бы нелишним иметь запасное спальное место на всякий случай. Друзья приедут — можно будет оставить на ночь. Правда, хотя друзей у них хватало, Светлана с трудом могла припомнить случай, когда у них в доме кто-то оставался бы ночевать. Это было не такой уж хорошей идеей — остаться ночевать в доме, где, помимо хозяев, обитает парочка капризных детей и их деятельная бабушка, больше всего на свете беспокоящаяся о внуках.

Основная жизненная позиция бабушки, Ольги Ивановны Дружининой, состояла в том, что режим питания нарушать нельзя. Поэтому если бы вы, к примеру, остались ночевать в гостеприимной типовой трехкомнатной квартире семьи Дружининых, то с утра пораньше, эдак в шесть тридцать, к вам безо всякого зазрения совести прошаркала бы полноватая, одетая в байковый халат старушка и принялась бы стучать кастрюлями.

— Детям же нужно что-то покушать с утра перед школой, — пояснила бы она для вас. Она сказала бы это с плохо скрытым раздражением, потому что из-за вас, лежащего тут в трусах под одеялом, бедные деточки должны идти в школу голодными.

— Конечно-конечно! — сконфузитесь вы и в следующий раз крепко подумаете, лишать ли детей Дружининых куска хлеба или все-таки вызвать вечером такси. Или вообще воспользоваться услугой «Трезвый водитель», которая в последнее время становится все популярнее. Так что идея с совмещением кухни и гостевой комнаты в конечном итоге с треском провалилась, однако диван остался. Угловой, с трудом найденный, узкий, идеально вписывающийся в девятиметровую кухню диван. После ремонта он действительно оказался одним из самых успешных нововведений на кухне. Другие новшества, такие, как длинный гибкий кран-лейка с маленьким душем на конце, конвекторная микроволновка с грилем и кухонный комбайн с насадкой для нарезки оливье, остались без должного одобрения.

— Я, знаете ли, еще не дожила до такого маразма, чтобы мыться в кухонной раковине, — скривилась бабушка Дружинина, рассматривая лейку под дружное хихиканье детей.

Микроволновки бабушка Дружинина боялась, а на насадку плевала с высокой колокольни и резала оливье ручным методом, по старинке. А поскольку в доме Дружининых готовила в основном именно бабушка, ее голос имел решающее значение. Мнение Светланы, кстати, вообще нечасто учитывалось при семейном голосовании, так что и о диване муж спросил скорее из природной вежливости, чем реально интересуясь тем, что она думает. Диван встал на свое законное место, и вскоре оказалось, что место это — одно из самых востребованных в доме.

Утром на разных полюсах углового дивана, подальше друг от друга, размещались детки: десятилетняя Олеся и семнадцатилетний оболтус Кирюшка. Бабушка кормила их и отправляла в школу. Сразу после этого она демонстративно покидала кухню, чтобы дать возможность Константину оценить, насколько его жена Светлана не дотягивает до нее как до хозяйки. Светлана кормила Константина завтраком самостоятельно, но бабушка ревниво следила за тем, что и как подается ее любимому сыну Костику, и через несколько минут врывалась обратно в кухню.

— Кося, мальчик мой, но тебе же нельзя жареные яйца! Светочка, ты же знаешь, у него холестерин! — елейным тоном восклицала она, добиваясь очередного приступа глухого раздражения у Светланы и огорчения у Константина. Он любил яичницу, любил омлеты, а овсянку не любил, так что он доедал то, что приготовила Светлана, но с легким чувством вины перед своей мудрой и заботливой матерью.

— Когда-нибудь я просто выброшу твой завтрак из окна, чтобы только она была счастлива, — вздыхала Светлана, провожая мужа на работу. Он трудился в одной вполне устойчивой частной фирме по производству и продаже коробок, возглавлял отделение. Упаковывал народонаселение в четырехслойный картон.

— Когда-нибудь надо уже начинать питаться правильно, — отвечал он, похлопывая себя по округлому животу.

Если бабушке случалось услышать эти слова, настроение ее улучшалось на весь день вперед. Главной жизненной задачей, ради которой вот уже семнадцать лет жила, работала и дышала бабушка Дружинина, — это доказать своему сыну, что никакая Светлана не может заменить ее, мудрую и любящую мать, на семейном посту. И в этом она, кажется, вполне преуспела.

— Ольга Ивановна, если я начну кормить его правильно, он со мной разведется! — бессильно трепыхалась Светлана все эти годы, но в ответ на это бабушка Дружинина только улыбалась, включала телевизор, стоящий на холодильнике, уютно раскладывала на столе старенькое клетчатое детское одеяльце и принималась, сидя на диване, гладить белье под звуки одного из многочисленных сериалов.

— Но вы же устаете! Оставьте, я потом поглажу, — качала головой Светлана, но, конечно же, белье гладилось, дети встречались из школы, кормились обедами и ужинами только бабушкой.

— Да, я устаю. Но я знаю, как ты гладишь, Светочка, — выразительно поднимала глаза к небу Ольга Ивановна.

— Ну и как? Обычно. Беру утюг и…

— Давай не будем, — с терпеливым видом махала рукой бабуля.

Да уж, вырвать у нее из рук бразды правления семейным бытом было просто невозможно. Но, что там кривить душой, от бабули Дружининой было действительно много пользы. Светлана за все эти годы смирилась с язвительными намеками в свой адрес, а то, что бабушка действительно полностью вела хозяйство, буквально развязывая Светлане руки своей помощью, следовало ценить. Если бы не Ольга Ивановна, Светлана не могла бы, к примеру, работать. А это было важно — продолжать работать. Для того чтобы прокормить всю их большую и дружную семью, а также обуть, одеть и отправить на летний отдых, одной только зарплаты Константина было недостаточно. И хоть работа бухгалтером на несколько фирм была хороша тем, что протекала преимущественно на дому, а все же ездить по предприятиям, налоговым инспекциям и фондам Светлане приходилось немало. Практически каждый день. И без бабушки она бы просто разрывалась между потребностями семьи во внимании и потребностями семьи в финансовом обеспечении. Любовь любовью, а кушать деточки хотели всегда. Да и бабушка любила правильно питаться, как уже было сказано.

Еще Ольга Ивановна очень любила лечиться, у нее был целый график приема разных препаратов, который она вырабатывала годами, причем сама, без помощи, так сказать, официальной медицины. Первоначально, конечно, какие-то таблетки от давления ей прописал участковый врач. Однако сколько с тех пор воды утекло! С годами привычка лечиться укрепилась и разрослась настолько, что это стало несколько пугать близких.

— Ты не понимаешь? Это может быть опасно! — возмущался Константин, видя, как его мать занимается самолечением.

— Да? А врачи у нас ничего вообще не смыслят, — язвительно возражала она. — Да и с чего бы им смыслить, ты же сам знаешь, как у нас на врачей-то учат. Так, что они потом в бухгалтера идут.

— Мама, ты просто невыносима, — устало возмутился Константин. За долгие годы семейной жизни он уже утратил всякую надежду заставить мать погасить огонь войны между ней и Светланой. Да, когда-то Света окончила второй МОЛГМИ, вернее, сейчас уже РГМУ им. Пирогова. Но жизнь распорядилась иначе, пришлось переквалифицироваться… нет, не в управдомы, но близко — в бухгалтеры.

— Нет, а что я? — делала круглые глаза бабуля. — Я ничего. Просто…

— Всегда есть какое-то «просто», да? — вздохнул Константин.

— Просто… — осекалась она. — В самом деле, зачем учиться столько лет, чтобы потом чужие балансы сводить на нашей кухне за три копейки? — все-таки договаривала она. Такие разговоры происходили с определенной периодичностью. Не такие уж три копейки зарабатывала Светлана, и бабуля в этом случае явно использовала свою склочность как повод отвлечь внимание сына от ее таблеток.

Каждый день часам к восьми, покончив с ужином и освободив оккупированную в течение дня кухню, Ольга Ивановна отбывала в свою комнату, неся на подносе стакан чая, бутылку воды и горсть разноцветных таблеток. Она уходила с гордо поднятой головой, показывая, что ее личный семейный долг выполнен полностью в отличие от долгов, наделанных другими…

Вечером кухня трансформировалась в кабинет, и кухонный диван принадлежал целиком Светлане. Она раскладывала на столе свои бухгалтерские бумаги, открывала ноутбук и погружалась в четкую, структурированную рутину цифр и счетов. Она любила эти моменты. Одиночество — огромная проблема для человечества. Люди — существа социальные и, оставаясь один на один с собой, начинают метаться и скулить. Но для замужней женщины возможность остаться наедине с собственной персоной в большом дефиците. Что она может себе позволить? Одиночество под душем по утрам не считается, потому что кто-то обязательно будет долбиться в двери и требовать освободить помещение. В отдельных случаях родственники могут перейти к запрещенным приемам вытравливания человека из душа и выключить свет или горячую воду в стояке. Такое иногда делал сынок Кирюшка. Правда, в основном в отношении обожаемой сестры Олеси.

В общем, душ — это одиночество относительное. Что еще? Одиночество в общественном транспорте? Ха, как вы вообще себе это представляете? В нашем, московском транспорте, с нашим обществом! Может быть, дома, пока дети в школе? Да, иногда днем удавалось побыть в одиночестве, хотя чаще все-таки приходилось куда-то ехать, метаться, решать какие-то проблемы. В магазин сбегать, опять же. А кто побежит? Не муж же? И не бабуля, с ее-то гипертонией. Так что вечером, забравшись с ногами на диван и заперев за собой дверь в кухню, Светлана наслаждалась одиночеством на полную катушку. Раньше, когда дивана не было, Светлана не выдерживала долго на стульях: болела спина, затекала шея, и приходилось уходить к мужу, в спальню. Теперь же можно было хоть весь вечер торчать на кухне в свое удовольствие. Или даже всю ночь. Домашние в кухню заходили только если водички налить, в основном каждый занимался своими делами. Все члены большой и дружной семьи Дружининых просто мечтали хоть немного побыть в одиночестве.

Муж вечерами дремал в спальне под шелест программы «Время» и ее аналогов, дочь Олеся, одна или с какой-нибудь подругой, торчала в детской, самой большой комнате в доме, громко смеялась и включала периодически какую-то неразборчивую и странную музыку без мелодий и голосов — только какой-то стук и визги. Кирюшка допоздна болтался где-то, хотя считалось, что он вкалывает на подготовительных курсах в институте. Этим летом он должен был уже поступать, а как ему это удастся, Светлана, хоть убей, не понимала. Почти все вечера он проводил у друзей, особенно у своего лучшего друга Бени, зачастую пропуская занятия на курсах. Учился он сомнительно, но держался на уровне хорошиста (тройка по физкультуре не считается) благодаря светлой голове, как говорил его учитель математики.

— Такую бы голову да в хорошие руки! — шутливо восклицал он, когда Светлана приходила на родительские собрания.

О, родительские собрания, как много в этом звуке для сердца материнского слилось, как много в нем отозвалось — преимущественно непечатными выражениями. Сколько их было, этих собраний, в жизни Светланы, сколько их состоялось за те семнадцать лет, что она выполняла этот свой матерный… то есть материнский долг! Сначала в детском садике, потом в школе, а потом, когда Олеську тоже отдали в садик, собрания накрыли Светлану с головой. Два собрания в месяц, двадцать собраний в год.

Раз за разом одна и та же программа. На ежегодных сентябрьских — выступления заведующей или директора школы о том, как много было сделано и потрачено, и обещание сделать (и потратить) еще больше, на радость роно и Министерству образования. На классных — долгие перечисления оценок, комментарии по поводу успеваемости. Под конец собрания всегда выставлялся счет. За что? Ну, поскольку само образование у нас безвозмездное, то есть дармовое, счет выставлялся, к примеру, за подарки. Самим себе ко всяким праздникам, любимому директору и так далее. Забавно бывало слушать, как учитель просит собрать деньги на подарок учителям на День учителя. Но Светлана не возражала никогда и платила все исправно, в отличие от многих других родителей. И сидела, и внимательно слушала, особенно ту часть, что касалась ее собственных детей. Но если вы думаете, что Светлане это доставляло удовольствие, то вы ошибаетесь.

Когда говорили про Олеську, слушать было приятно или, по крайней мере, комфортно. Максимум проблем — случайный прогул раз в год и замечание, что «бесились» на перемене. Оценки в пределах нормы. По мнению Светы, по крайней мере. Что за проблема в четверках? Конечно, в классах были другие мамаши, не работающие, с горящими глазами, с амбициозными мечтами если уж не в отношении себя, то в отношении собственных детей. У таких детей были белоснежные блузки, причесанные и аккуратно заплетенные волосы, сияющие тетрадки и потухший, затравленный взгляд. Дети Светланы такого счастья не имели, так что про них можно было услышать разное.

Когда от доски неслось: «Дневник не был подписан за три недели!» или «Что же вы не следите за домашними заданиями?», Свете оставалось только вжать голову в плечи и пережить косые взоры образцово-показательных мамаш. «Ну что поделаешь, если родители работают», — тихо шептала иногда Светлана, но ее доводов не принимали. Ее и таких, как она, осуждали, осуждают и осуждать будут. Так что собрания Светлана не любила.

Собрания в классе у сына она просто терпеть не могла и всегда норовила спихнуть эту почетную миссию на мужа. Дело в том, что Кирюша характером пошел в отца, был вспыльчивым, принципиальным и ленивым. И все это одновременно. Однажды, когда Кирюша был классе в четвертом, Светлана обнаружила в дневнике сына забавную запись, сделанную размашистым почерком красной ручкой. «Отказался строиться!» — возмущенно написала учительница. Константин хохотал над этим комментарием в голос.

— Мой сын! Мой! Я тоже ненавижу строиться.

— Да? — пыталась остаться строгой Света. — Тогда ты на его собрания и ходи.

— С удовольствием, — ответил гордый отец.

Но он кривил душой. Был случай, когда Константин и Светлана даже тянули жребий, решая, кому выпадет эта радость. Теперь же, буквально через полгода, пытка школьной программой для старших классов должна была закончиться для всех. Кирюшка, а вместе с ним и все остальные его одноклассники (под вопросом был только двоечник Семенов), заканчивали одиннадцатый класс, шли на ЕГЭ. Это, кстати, был отдельный кошмар. Ввели этот чудесный экзамен совсем недавно, никто толком не знал, как его, собственно, сдавать и к чему готовить детей.

— Думаешь, это справедливо, что я опять должен вспоминать, что такое логарифмы? — вопрошал отец, когда Кирюшка требовал помощи. — Я это уже один раз все проходил, за что мне это опять?

— Но мама вообще не может даже сказать, что это! — возражал сын.

— Это странно, потому что твоя мать вообще-то бухгалтер. Разве они не должны проходить математику?

— Минуточку, — встревала Светлана. — С какого это перепугу это вообще моя проблема? У нас был уговор: на мне все поделки, рисунки, уроки труда и русский язык. Математика — твоя.

— Но логарифмы! — стонал муж и тут же набрасывался на сына: — А как ты в институте собираешься учиться? Я что, и там за тебя буду домашку делать?

— Зачем делать? — обижался тот. — Ты хотя бы просто объясни, как решать.

— Объясни, — недовольно чесал за ухом Константин. — Если бы я помнил.

— А другие родители, между прочим, детям репетиторов нанимают, — встревал сынок, даже не пытаясь скрыть недовольства. О, это в их доме вообще было притчей во языцех — «другие родители». По Кирюшиному мнению, «другие родители» — это такая большая группа невидимых и абстрактных лиц, которые делают для своих детей все так, как надо. В отличие от его собственных, доставшихся за какие-то, видимо, страшные грехи, родителей. Примеров «других родителей» у него было много, и на удивление эти примеры каждый раз трансформировались в соответствии с текущими Кирюшиными потребностями.

«Другие родители» нанимали репетиторов, не заставляли жить в одной комнате с вредной и вечно ябедничающей сестрой, отделиться от которой только поставленным поперек комнаты шкафом невозможно. «Другие родители» покупали новые кроссовки, невзирая на то, что и старые еще не сносились. «Другие родители» давали деньги на кино в любой момент и по первому требованию. «Другие родители» не требовали от ребенка поступления на бюджетное отделение, а спокойно и без претензий оплачивали обучение в престижных вузах.

Последнее замечание, если быть объективным, имело под собой реальные основания. Лучший друг Кирилла, большая для всех головная боль — Беня Орлович — одного с ним возраста, пола и мировоззрения, собирался учиться в МГУ, на платном, соответственно, отделении. О намерениях его родителей в лице матери и ее нового богатого мужа собственноручно намаслить и раскатать дорогу в светлое будущее для своего Бенечки было широко известно. И крыть в ответ на претензии собственного отпрыска было нечем. Было бы здорово просто пресечь эту неприятную и выставляющую родителей в невыгодном свете дружбу. Запретить в зародыше, еще в первом или втором классе, со словами «не водись с ним, он тебя плохому научит». Но — поздно. Теперь Беня уже не учился в одной школе с Кириллом, на два последних школьных года он был переведен в престижную частную школу, в тарифы которой условно входило зачисление в МГУ. Можно было надеяться, что это классовое неравенство вобьет какой-то клин в отношения мальчишек. Но… этому не суждено было сбыться.

Дело в том, что Дружинины и Орловичи вот уже много лет как дружили семьями. Дружба семьями — это вообще-то довольно-таки интересный феномен. Кто сказал, кто обещал, что четыре разных человека обязаны раз и навсегда пропитаться взаимной симпатией? И с чего друзья мужа должны обязательно понравиться жене? Не факт, верно? Так как же в здравом уме и твердой памяти можно предполагать, что жене понравится не только друг мужа, но и его жена? Уж она-то — жена мужнего друга — вообще не пойми кто, совершенно чужой человек. Как и муж подруги жены. Сложно все это.

Муж Константин Светину подругу Леру Орлович не любил никогда, но давно смирился с ней, как смиряются с неприятными соседями по даче, от которых все равно никак не избавиться. Он улыбался, поддерживал разговор и даже делал комплименты, так что Лера Орлович могла бы поклясться, что Светкин муженек (этот тюфячок) просто души в ней не чает.

Однако года два с половиной назад все изменилось, и делать комплименты стало сложнее. Дело в том, что Лера Орлович поменяла одного мужа на другого. Заменила, так сказать, старого на нового. В этом и была проблема. С ее старым мужем Михаилом Константин действительно любил дружить семьями. Да что там, с Мишкой они были знакомы сто лет, дружили еще до того, как оба «обженились», с институтских времен. С новым Орловичем — кажется, Георгием — он вообще и знаться не хотел.

Во-первых, Георгий не любил футбол и все остальные телевизионные виды спорта, благодаря которым большинство наших мужчин могут чувствовать себя в форме, не вставая с дивана и не вынимая из рук телевизионного пульта. Мишка с удовольствием мог проторчать у телевизора хоть три матча подряд, крича: «Давай, ты что, уснул!» и «твою мать, за такой футбол тебе надо ноги переломать». Мишка был свой, родной, простой и нормальный. Георгий же ездил на машине с шофером и считал, что в каждой квартире должна быть гостиная и столовая. Это, кстати, было «во-вторых».

Во-вторых, Георгий был богаче и значительно успешнее Константина. Дружинины толкались впятером в трехкомнатной квартире в Чертанове. Орловичи втроем (если не считать домработницу, которая приходила три раза в неделю) занимали две квартиры: старую, еще Михаилом купленную двушку рядом с Дружиниными, в Чертанове, в которой сейчас обитал только Беня, и двухуровневую комфортабельную квартиру метров под сто пятьдесят в монолитной новостройке около «Кунцевской». Этот аргумент унижал достоинство Константина и окончательно отвращал его от дружбы с мужем-Орловичем.

— Ну о чем мне с ним говорить, с этим придурком! Тоже мне, сладкая парочка: Гера и Лера! Фу, мерзость! — возмущался Константин каждый раз, когда возникала необходимость ехать к Орловичам дружить. — Может, сказать ему о том, как нехорошо чужих жен уводить?

— Ее никто не уводил, ты знаешь, — каждый раз возмущалась Светлана.

Лерина семейная жизнь была запутанной до предела, но один факт был непреложным и легко доказуемым. Лера Орлович развелась со своим первым мужем чуть-чуть (месяца на три) раньше, чем Георгий был представлен широкой публике. Мало кто знал, что Лера потратила примерно пятилетку, чтобы увести Георгия из семьи. Но об этом — ни слова. Ш-ш-ш!

— Знаешь, баба не захочет, мужик не вскочит, — выдавал чудовищную грубость Константин, обижаясь за Михаила. По его мнению, сам Мишка был мужик хороший, правильный, но слишком мягкий, и эта вобла разодетая (Лера, то есть) этим воспользовалась, выперла Мишку, чтобы только окунуться в атмосферу роскоши и разврата, которую для нее организовал этот новый Орлович.

— Он не новый Орлович! — справедливости ради вставляла Светлана. — У него другая фамилия.

— Ага. Вот именно, — торжествовал Константин. — Какая?

— Откуда я знаю?

— Если бы твоя подруга поменяла фамилию, ты бы ее знала. А она — нет, не поменяла. Опять.

— И что?

— Нормальная женщина, выходя замуж, оставляет девичью фамилию, только если знает, что будет разводиться, — делал вывод Константин.

— Ну, поживем — увидим, — уходила от дальнейших пререканий Светлана, защищая подругу. Она всегда ее защищала. И, кстати, Света знала, что фамилию Лера Орлович не меняла и не поменяла бы никогда вовсе не из-за разводов. По другим причинам, о которых ни она, ни сама Лера старались не вспоминать.

Так уж сложилось, что их с Лерой Орлович связывало многое. Лера Орлович была для Светланы не просто подругой, а лучшей подругой вот уже кучу лет. Куча была такой большой, что если бы она была из снега, то вполне потянула бы на приличную лавину. И могла бы погрести под собой какой-нибудь малогабаритный альпийский горнолыжный отель. И все эти годы ей приходилось оправдываться за эту дружбу перед мужем.

— Если бы ей раньше подвернулся кто-то поинтереснее, она бы сбежала от Мишки еще до того, как Бенька в школу пошел, — фыркал муж. — Я никогда не мог понять, что между вами общего.

— Ну… многое, — пожимала плечами Света.

В действительности же муж был в чем-то прав. Лера и Света были такими разными, что, даже стоя рядом, предположим, на трамвайной остановке, они смотрелись бы очень странно. Собственно, этого бы никак не могло случиться. Лера уже много лет не пользовалась общественным транспортом, в то время как Света только им и пользовалась. Да и в остальном: невысокая, пухленькая (если не сказать грубее), вечно мечтающая похудеть Света с такими обычными карими глазами, шершавыми от таскания сумок ладонями, с обветренными губами и джинсами как минимум шесть дней в неделю. И Лера — высокая, худая даже по сравнению с Кейт Мосс, голубоглазая женщина с идеальной прической, на которую ушло явно не десять минут, одетая не просто красиво, а по последней моде, презирающая джинсы как явление и считающая, что их надо запретить законодательно. Что между ними общего? Ничего, даже тем общих для разговора, если поискать, найдешь две-три. Совершенно ничего, кроме… темного и весьма далекого прошлого. Когда Света и Лера познакомились, политическая карта мира была несколько другой, а кое-где даже все еще принимали в пионеры. Правда, шли туда уже с неохотой.

Светлану с Лерой связывал полный набор совместных студенческих воспоминаний, а также многочисленные пуды соли, слопанные вместе. Еще (забавный факт) они обе родились и провели детство на реке Волге. В любой день лета, с июня по август, они могли за считаные минуты добежать до берега и окунуться в одну и ту же тягучую прохладную воду, и удовольствие от этого было одинаковым, но происходило это в совершенно разных городах: Самаре и Твери. Велика река Волга! Они познакомились только в Москве, в студенческом общежитии второго МОЛГМИ.

Но особенно крепко их связала совместная беременность. Так уж вышло, что восемнадцать лет назад они обе обнаружили, что беременны, в одно и то же время, с разницей всего в два месяца. Так что в первые годы, еще в общаге, они вместе растили Беню и Кирилла. С тех самых пор каждый год семнадцатого января семейство Дружининых ездило на день рождения Бени, чтобы потом, двадцать пятого марта, принять Орловичей у себя в Чертанове.

— Может быть, хоть в этот раз поедешь сама? — взмолился Константин, когда услышал, что в этом году празднования будут проходить торжественно и парадно, в весьма фешенебельном ресторане на Садовом кольце.

— Нет, это невозможно, — помотала головой Света, лихорадочно соображая, что можно было бы надеть на такое пафосное мероприятие, чтобы не выглядеть позорно.

— Но почему? Этот новый Орлович… Я видеть его не могу. А там, наверное, припрутся его набитые купюрами друзья. — Тут Константин сделал пальцами обеих рук жест, ставший очень модным нынче и обозначающий кавычки. Конечно, откуда же у нового Орловича взяться настоящим, нормальным друзьям без кавычек? Если он даже футбол не смотрит.

— Припрутся, — согласилась жена. — Но я машину водить не умею, и что нам потом, домой на метро возвращаться?

— Я тебе оплачу такси! — щедро предложил муж.

— Ага, знаю я, как ты оплатишь. Когда я тебе озвучу сумму, ты скажешь, что за такие деньги ты меня самолично отвезешь на луну да там и оставишь, — хмыкнула Светлана. — Нет, так не пойдет. Все-таки Беньке восемнадцать лет. Совершеннолетие. Это лучший друг нашего сына. Мы их практически вырастили вместе.

— Это самый худший лучший друг, которого только можно представить для нашего сына, — устало продолжил ворчать Константин, но уже более мирно.

— Ты лучше скажи, что мне надеть? — спросила Света. — Все-таки ресторан.

— Подумаешь, — фыркнул муж. — Стоит выделываться-то. Кого могут интересовать эти тряпки?

— Ну… меня хотя бы, — вздохнула Светлана и посмотрела на себя в зеркало. Было понятно, что от визита не отвертеться никак. И что удовольствия от этого визита, скорее всего, не получит никто.