Сокровища баронессы фон Шейн

Ольга Баскова, 2020

В своем доме найден мертвым Игорь Илларионов – краевед и борец за местный музей. Последние годы он общался только с соседом Зямой, и, по его словам, Игорь был одержим идеей отыскать какой-то клад. О том, где этот клад спрятан, якобы можно прочитать в дневнике его прабабки – известной мошенницы Ольги фон Шейн. Всю свою жизнь она обкрадывала влиятельных людей и складывала их драгоценности в большую деревянную шкатулку, которую незадолго до своей смерти где-то надежно спрятала…

Глава 11

Санкт-Петербург, 1889

Оленька проснулась рано, когда за окном едва забрезжил рассвет, спрыгнула с кровати, сунула ноги в мягкие тапочки и подбежала к окну. Снег уже не шел, переменчивая петербургская погода опять капризничала. Моросил мелкий серый дождик, превращая белоснежное покрывало в серую склизкую массу. Ранние прохожие шлепали калошами по лужам, кутались в пальто.

Плохая погода не испортила настроения Оленьки. Разумеется, на каток они сегодня не пойдут, но это не беда. Можно чинно, подобающе княжеской паре, пройтись по Невскому, погулять по набережной.

Девушка, прислушавшись к тишине, царившей в доме, решила еще немного поваляться, но не смогла оставаться в бездействии. Ей хотелось кричать, прыгать, радоваться всему… И пусть другие радуются вместе с ней. Она вспомнила, с каким удивлением ее родители встретили вчера новость о том, что семья Раховских приняла ее. Мама недоверчиво смотрела на дочку своими большими печальными черными глазами, а бедный отец, страшно переживавший свое разорение, мерил шагами комнату.

— Мария Павловна была очень добра. — Оленька говорила с придыханием. — Она показала мне фамильные драгоценности, намекнув, что когда-нибудь они станут моими. Вы можете себе представить? Да нет, не можете. — Она хихикнула. — Не обижайся, папочка, но в твоем магазине никогда не было ничего подобного.

Зельд не возразил:

— Наверное, это старинные бриллианты, — предположил он. — Раньше умели делать уникальные вещи. Что же ты видела?

— Диадему, браслет, кольца, серьги… — Оленька прижала руки к пылавшим щекам. — Ой, всего не расскажешь. Княгиня была настолько добра, что разрешила мне примерить ожерелье. Папочка, видел бы ты, как оно мне идет!

Марта взглянула на мужа печальными глазами и ничего не сказала. Девушка видела, что мать что-то беспокоит, но не понимала причины. Ее приняли в богатом доме, скоро о помолвке молодые люди объявят официально. Что же еще нужно для счастья?

Она снова вскочила с кровати, закуталась в шелковый халатик и собиралась сбежать вниз, когда в прихожей раздался звонок. Это был какой-то чужой звонок, громкий, требовательный, и Оленька, приоткрыв дверь, услышала голос горничной и другой, грубый мужской, требовавший, чтобы хозяева немедленно открыли. Потом Рина впустила кого-то в прихожую, побежала за господами, и бледный растрепанный отец в домашних брюках и незастегнутой рубахе торопливо сбежал вниз.

Оленька перегнулась через перила и увидела толстого краснолицего полицейского, бесцеремонно стряхивавшего капли с серой невзрачной шинели.

— Вы Зельд Сегалович? — осведомился он не очень любезно.

Отец кивнул, приглаживая волосы:

— Да. А что случилось?

— Скажите, некая девица Ольга Зельдовна Сегалович — это ваша дочь? — гремел офицер. Оленька увидела, как побледнел бедный папа.

— Да, но…

— Она проживает вместе с вами? — перебил его полицейский.

— Да, она проживает со мной. — Глаза отца засверкали за стеклами очков. — Вы скажете нам наконец, в чем дело?

— У меня предписание немедленно арестовать ее, — ответил полицейский. — Прикажите своей дочери собираться и следовать за мной в участок.

Оленька похолодела. Полицейский явился сюда, чтобы ее арестовать? Но за что? Это какая-то ошибка.

— Это какая-то ошибка, — словно прочитав ее мысли, вставил ювелир. — Моя дочь не совершила ничего такого. В чем ее обвиняют?

— Я еще раз повторяю: прикажите своей дочери собираться. — Полицейский побагровел от гнева. — Она обвиняется в краже драгоценностей. Вчера в доме Раховских пропали фамильные бриллианты.

Девушка увидела, что отец пошатнулся и сел на ступеньку, потом, задыхаясь, провел рукой по горлу:

— Я повторяю вам, это ошибка.

— А я прошу, чтобы вы пригласили ее сюда, — настаивал жандарм. Запахнув халатик, Оленька сбежала по лестнице и кинулась к отцу:

— Папочка, я умоляю тебя, никому не верь. Я не брала драгоценности. Княгиня не оставляла меня одну в своей комнате. — Она повернулась к толстому полицейскому. — Господин жандарм, это какое-то недоразумение. Давайте все вместе отправимся в дом Раховских, и я все объясню. А может, они уже все нашли?

Офицер покачал головой:

— Мне приказано доставить вас в полицейское управление к господину Разумову, судебному следователю. Милости прошу одеваться.

Оля прислонилась к стене и закрыла глаза. До нее начало доходить, что все это очень серьезно и связано с тем, что Раховские только сделали вид, что смирились с выбором своего сына. На самом деле княжеская чета решила раз и навсегда разлучить их, опорочив ее доброе имя. Что ж, это им не удастся. Девушка гордо вскинула голову, взглянула на мать, притаившуюся в уголке и раздавленную неожиданным известием, и произнесла:

— Я никогда в жизни не брала чужую вещь. Меня оклеветали. И я докажу господину следователю, что говорю правду. Одну минуту, я оденусь.

Она, не торопясь, пошла наверх, всем своим видом показывая, что не боится ни полиции, ни тех страшных обвинений, которые ей предъявляли. Марта двинулась было за ней, но дочь остановила ее:

— Не надо, мама.

Она спустилась минут через пять, одетая в строгий черный костюм, с маленьким ридикюлем под мышкой. В прихожей жандарм любезно предложил подержать сумочку, пока отец помогал дочери надеть пальто.

— Поверьте, я не задержусь, — твердо сказала Оленька. — Мишель не позволит наказать меня за то, чего я не совершала.

Она вышла из дома в сопровождении краснолицего жандарма, и родители, прильнув к окнам, проводили их глазами.

В коридоре полицейского управления сидело много народу. Тут были и крестьяне, от которых пахло потом и квашеной капустой, и женщины легкого поведения, выделявшиеся из толпы ярко накрашенными щеками и губами, что являлось первейшим признаком представительниц древнейшей профессии. На удивление Ольги, ее никто не заставил ждать. Краснолицый проводник постучал в какую-то дверь, небрежно сообщил, что подозреваемая Ольга Сегалович доставлена, и толкнул девушку в кабинет. Следователь, маленький тщедушный человек с остатками мышиных волос на лысом желтом черепе, курил сигарету, выпуская в приоткрытое окно едкий дым. Увидев девушку, он обнажил редкие, потемневшие от табака зубы, что, наверное, должно было означать улыбку. Девушку затошнило и от запаха, и от вида его гнилых зубов.

— Присаживайтесь, барышня. — Он придвинул к ней стул с засаленным сиденьем, но Ольга оставалась неподвижной, как статуя. — Что ж, не хотите садиться — дело ваше. Может, разговор и не будет долгим. Вы признаете себя виновной в хищении драгоценностей из особняка Раховских?

Оля покачала головой:

— Господин следователь, это обвинение просто смехотворно. В доме Раховских, кроме хозяев, находились также и горничные, и служанки, которые могут подтвердить, что я не поднималась в покои княгини тогда, когда ее там не было.

Фиолетовая верхняя губа снова приподнялась, обнажив лошадиные зубы.

— Вы так считаете, мадемуазель? А вот слуги считают иначе. — Он достал несколько исписанных листков бумаги и потряс ими перед лицом девушки. — Все, как одна, они дали против вас показания, утверждая, что, предоставленная сама себе в ожидании своего кавалера, вы поднялись из передней на второй этаж и пробыли там минут пять. Чем занимались — этого никто не видел.

Оля побелела и закрыла лицо руками.

— Ложь, — прошептала она. — Наглая ложь. Никогда не думала, что благородные люди могут опуститься до такого… И у вас, конечно, есть показания этих горничных, подписанные ими?

— Я не зря показал вам эти листки. — Следователь постучал по бумаге узловатым пальцем. — Впрочем, мое чутье подсказывает мне, что это не все. Дайте, пожалуйста, мне свою сумочку.

Девушка без колебаний протянула ридикюль. Разумов позвонил в колокольчик, и через секунду вместе с жандармом перед ним предстала пожилая, плохо одетая пара — мужчина и женщина. Следователь сунул подчиненному листок чистой бумаги и бросил:

— Составляем протокол. Итак, сумочка подозреваемой. — Оля зажмурилась, видя, как содержимое ее ридикюля падает на грязный стол. — Пиши: «Обнаружена пудра, духи и…» — Он торжественно извлек не что иное, как бриллиантовое ожерелье княгини Раховской, — и вот эта занятная штучка. Понятые, вы видели?

Пожилая чета закивала слишком быстро и усердно, и у Оли закрались сомнения в их честности.

— Подпишите здесь. — Разумов подождал, пока супруги черканут на бумаге, и, отпустив их, повернулся к Ольге:

— Ну, мадемуазель, что вы скажете теперь?

— И теперь скажу то же самое, — девушка упрямо сжала пухлые губы. — Я ничего не брала. А Раховским, пожалуйста, передайте, что это подло, низко. Если бы они поговорили со мной, я никогда бы не переступила порог их дома. Но… Разрешите увидеться с Мишелем, — она умоляюще сложила руки. — Он не должен поверить… Я ничего не брала, клянусь.

Лицо следователя не выражало никаких эмоций, тусклые глаза гипнотизировали желтое пятно на бумажной скатерти.

— Что они хотят? — вырвалось у девушки. — Что им от меня нужно?

— Садитесь, — властно приказал мужчина, и она подчинилась, раздавленная обстоятельствами. — Вы умная и образованная и не можете не понимать, чем это вам грозит. В свете представленных доказательств вас осудят и могут отправить на каторгу. У князей большие связи. Вы, несомненно, когда-нибудь вернетесь назад, но подумайте, какая вы вернетесь. Все лучшие годы останутся там, а в родной Санкт-Петербург возвратится никому не нужная старуха, притом нищая. Даже не представляю, что станет с вашими родителями и братом, — он развел руками, демонстрируя сожаление. — Мало того, что после вашего осуждения на них повесят клеймо и вашему отцу никогда уже не подняться… Но он-то хотя бы пожил на этом свете. Подумайте о брате.

Оля всхлипнула:

— Это несправедливо. Это низко. Я ничего не делала.

— Если вы будете настаивать, я приглашу конвоира и отведу вас в камеру, — пригрозил Разумов. — Но хочется надеяться на ваше благоразумие, — он изобразил подобие улыбки. — Я дам вам совет, который дал бы своей дочери. От Мишеля так или иначе придется отказаться. А так или иначе — зависит только от вас. Вы признаете себя виновной в краже, мы находим смягчающие обстоятельства… Как-нибудь приукрашиваем эту историю, чтобы общество не отвернулось от вас окончательно и бесповоротно. От вас отвернется Мишель — и другого князьям не нужно. Вас никто не станет судить, мало того, вы получите деньги. Отец сможет открыть дело, брат — доучиться в гимназии. Вам даже не придется покидать родной город. Подумайте, Ольга Зельдовна, Раховские предлагают хорошую, даже очень хорошую сумму.

— За которую я должна буду продать любовь и честь, — прошептала девушка, размазывая слезы.

— Что касается чести, это спорный вопрос, — вставил Разумов. — Что станет с вашей честью, если… Ну, вы и сами понимаете, о чем я, — он мягко придвинул к ней лист бумаги. — Подпишите это, даже не читая. Поверьте, здесь — ваше спасение.

Оля взяла в руки листки, буквы расплывались перед глазами. На нижнюю строчку капнула слеза.

— Подпишите, не раздумывайте, — вкрадчиво шептал следователь. — Поверьте, Мишель не станет с вами разговаривать. Только я могу вам помочь.

Оленька всхлипнула и взяла ручку, помедлила несколько секунд, прежде чем поставить размашистую подпись.

— Когда меня выпустят? — прошептала девушка. Следователь погладил протокол, как карту, на которой был обозначен путь к сокровищам, и улыбнулся:

— Можете быть свободны. Я пообещал, что мы замнем дело. Как — вас это уже не касается. Драгоценности возвращены, суда не будет.

Оленька, размазывая слезы, на негнущихся ногах вышла из кабинета. Бледные, пережившие за одно утро столько, сколько не переживали в жизни, у ворот здания ее ожидали отец с матерью. Марта, сильно исхудавшая, с еще больше заострившимися чертами лица, кинулась к дочери.

— Я знала, что тебя выпустят. — Она рыдала на худенькой груди девушки. — Мы ни минуты не сомневались, что это проделки князей Раховских.

Отец внимательно посмотрел в черные глаза дочери:

— Надеюсь, ты ничего не подписала?

— Подписала, папа, — твердо ответила девушка. — Поверь, у меня не осталось выбора. Подписала — и поэтому я здесь. Раховские обещали дать деньги. Ты снова сможешь открыть ювелирный магазин.

— А тебя признают виновной в том, чего ты не совершала, — грустно и взволнованно ответил он. Оленька ничего не сказала. С помощью родителей она села в экипаж, который понес ее по заснеженным улицам Петербурга. Красавица уже не любовалась городом. Она понимала, что с сегодняшнего дня стала изгоем и мечтам о чудесной жизни никогда не суждено сбыться.