Дом железных воронов

Оливия Вильденштейн, 2022

Пока прорицательница не предсказала, что я стану королевой, мне даже в голову не приходило, что такое возможно. Я фейри лишь наполовину, с обычными ушами и без магических способностей. Правда, обладаю странным даром, хоть это и не волшебство, – меня любят все животные этого мира. В то время как чистокровные – ненавидят. Кроме одного. Принц Данте завладел моим сердцем с тех пор, как подарил мне первый поцелуй. Я отправилась в путешествие, чтобы выполнить условие предсказания – освободить пять железных воронов – и возглавить королевство вместе с Данте. Если бы только прорицательница предупредила меня, какого «демона» я выпущу в мир. И что стану им одержимой…

Глава 7

Звезды уже меркнут, когда я возвращаюсь домой. Внутри так тихо, что я слышу, как наши соседи, торговцы рыбой, заваривают чай, готовясь выйти в море до того, как поднимется ветер.

Не вижу на кухне ни золотой ленты, ни письма с официальной печатью, на цыпочках поднимаюсь по винтовой лестнице, вздрагивая при каждом скрипе. Во мне теплится надежда найти приглашение в комнате, но и она тает.

И Сибилла, и Джиана уже получили ленты, их родители тоже, и, конечно, Феб. Он может жить в Тарелексо и подстригать золотые волосы в знак солидарности с простыми жителями, но пока его семья не отреклась от него, он останется тарекуорином, а все тарекуорины, насколько я поняла по разговорам в таверне, приглашены.

Не раздеваясь, падаю на постель и сворачиваюсь калачиком. Как я ни стараюсь сдержать слезы, они все равно катятся на подушку. Я зла на мать. Так зла. Это она виновата.

Из-за нее у меня нет перспектив, только ужасная репутация.

Удивительно, что нас не отправили в Ракс вместе с дикарями.

— Ты поздно вернулась. — Нонна стоит в дверном проеме, ее черная ночная рубашка прикрыта шалью. — Или, скорее, рано.

— Это была грандиозная ночь, учитывая все волнения, связанные с лентами. — Я смотрю в окно на перламутровое небо. — Получили мы хотя бы одну?

В комнате воцаряется такая густая тишина, что мне кажется, Нонна вернулась в постель, но тут до меня доносится ее аромат лимона и глицинии, обвивая меня, как виноградные лозы.

— Нет.

— Конечно, нет. — Если существует список полукровок, которым запрещено ступать на Изолакуори, то женщины Росси точно туда вписаны.

— Королевские пиры переоценивают, Гокколина.

Осколок печали у меня в горле ощущается острее.

— Думаю, я никогда этого не узнаю.

— Mi cuori…^[19]

Сегодня вечером я не хочу быть ни ее сердцем, ни каплей дождя. Мне даже не хочется быть Фэллон Росси.

— Спокойной ночи, Нонна.

Она садится рядом со мной на кровать, опускает ладонь на мои волосы, убирает пряди с влажных дорожек на щеках.

— Я сказала: спокойной ночи. — Я отодвигаюсь так, что ее рука соскальзывает.

Она замирает на мгновение, затем шепчет:

— Я люблю тебя.

Она ждет, что я отвечу тем же, матрас слегка просел под ее стройным телом, цветочный аромат атакует мои ноздри. Понимая, что не услышит от меня нежных слов, она уходит.

Ржавые петли скрипят, когда закрывается дверь в мою маленькую спальню. Только когда все звуки затихают, я вжимаюсь лицом в подушку и всхлипываю.

Таверна, как и большинство заведений в округе, закрывается в день праздника.

Гондола за гондолой, украшенные белыми цветами и увитые блестящей органзой, пересекают каналы, доставляя завсегдатаев праздников в Изолакуори. Каждый раз, когда кто-то проплывает под окном маминой спальни, у меня сжимается сердце.

Я наблюдаю, как пересекают канал разряженные в шелка и увешанные драгоценностями счастливчики. Некоторые даже поют непристойные песенки, начиная праздновать уже в лодке.

Четыре ящерицы, снующие между лозами глицинии, как будто чувствуют мою грусть, перепрыгивают через подоконник, солнечные лучи отражаются от золотистой чешуи и бегут по стенам, устраивая для нас с мамой представление. Одна ящерка даже запрыгивает маме на колени и ползает по ее сцепленным рукам в поисках идеального местечка. Уголки маминого рта подергиваются, и это немного развеивает мою печаль.

Я шепчу слова, они рассыпаются по комнате мелкими камешками. Надеюсь, они проникнут в сознание моей матери. Как только она засыпает, я переношу задремавшую вместе с ней ящерку на подоконник и закрываю окно, а затем выхожу на опустевшую улицу. Плохая, плохая идея

Сибилла и Феб не знают, что меня не пригласили, я не осмеливалась признаться в этом, опасаясь, что ради меня они поменяют планы, или, что еще хуже, страшась, что этого не произойдет. Когда солнце окрашивает небо в оранжевые и розовые тона, я оказываюсь на пристани и вижу, как Джиана запирает дверь таверны. Я хочу свернуть в переулок, прежде чем она заметит меня, но я недостаточно быстра.

— Сиб ушла с матерью и отцом больше часа назад. — Она осматривает мой наряд. — Почему ты не одета?

Вместо того чтобы еще больше погрязнуть в жалости к себе, я распахиваю глаза в притворном ужасе и шепчу:

— Неужели я снова надела невидимый наряд?

У Джианы хватает такта посмеяться над моей глупой шуткой.

— А с твоим платьем что? — спрашиваю я.

— Боги, ты думала, я пойду на изолакуоринский праздник? Не в этой жизни.

Поскольку у нас только одна жизнь, я так понимаю, в ее планы праздники не входят вообще.

— Куда же ты в таком случае?

— В Ракс. Люди устраивают собственный праздник, раз ленты остались по эту сторону канала.

Неудивительно.

Людям даже не разрешается заплывать в воды, окружающие королевский остров.

— Как ты доберешься до Ракоччи?

Она поджимает губы. Молчит. Секунду. Вторую. Наконец вздыхает.

— На лодке Энтони. Он с друзьями не попал в список.

— Я тоже.

Джиана приподнимает одну бровь:

— В это трудно поверить.

— Поверь. — Я облизываю губы. — Можно мне с тобой?

В золотом свете заходящего солнца смуглая кожа Джианы кажется темнее, почти черной.

— Твоя бабушка…

— Ей не нужно знать.

— Фэллон…

— Пожалуйста, Джиа. Я умоляю тебя. — Я подхожу к ней, молитвенно сложив ладони. — Я сделаю все что угодно. Вообще что угодно.

У нее вырывается глубокий вздох.

— Просто спаси меня от участи стать кормом для змей, когда твоя бабушка выбросит меня в канал, хорошо?

— Да! — Я почти кричу, потом добавляю уже почти нормальным голосом: — Но она не бросит тебя в канал. Я клянусь в этом всеми богами фейри.

Джиана улыбается и качает головой, затем указывает на причал, где стоит Энтони, его взгляд прикован к нам.

Я предвкушаю поездку в Ракс. Я хочу не только избавиться от тоски, но и встретиться с Бронвен.

Энтони наблюдает за мной.

— Ты не на пиру, Фэллон?

— Я Росси, помнишь? — Я прикусываю щеку, не до крови, но достаточно сильно, чтобы стало больно, и это отвлекает меня от боли, снова пронзающей мою грудь. — У нас довольно шаткое положение.

Он все еще не пропускает меня на свое судно.

— Я заплачу. — Я запускаю руку в карман юбки.

— Фэллон, пожалуйста. — Он сжимает мою руку. — Твои деньги здесь не принимаются.

Я втягиваю воздух и делаю шаг назад.

— Я понимаю. Я…

— Ты, может, и понимаешь, но явно что-то свое. — Он протягивает ладонь.

Я хмуро смотрю на нее, потом на него.

— Я бы никогда не взял у тебя денег, Фэллон, — произносит он, и его мягкий голос успокаивает мое трепещущее сердце. — Женщинам Росси всегда рады на моей лодке.

Сглотнув, я вкладываю свою руку в его ладонь, и он помогает мне взойти на борт. Когда я устраиваюсь на носу, он разматывает веревку, и я примечаю, как напрягаются его бицепсы под свободной темно-синей рубашкой.

Я уверена, он не против покрасоваться передо мной, но все же перевожу взгляд на солдатские казармы. Там сегодня тихо — большинство военных вызвано во дворец, чтобы усилить королевскую гвардию. Тем не менее несколько человек в форме расхаживают по узкому островку, который отделяет Ракс от Тарелексо.

Я задумываюсь, как мы пройдем мимо них.

— У меня нет пропуска, — говорю я.

Энтони подсаживается ко мне, оставляя своих друзей грести.

— На моем судне он тебе не нужен.

— Как это?

— Я торгую не только рыбой. — Должно быть, мое замешательство отражается на лице, потому что он добавляет: — Секреты, Фэллон. — И подмигивает, а я гадаю, какие секреты он хранит и чем торгует. — Это приносит замечательную прибыль.

— Значит, они даже не остановят нас?

— Нет.

Соленый ветерок играет с его волосами. Он убирает пряди со лба, улыбка появляется на его точеном лице, ямочка на квадратном подбородке становится заметнее.

— Я не могу поверить, что Фэллон Росси на моем судне, что она собирается в болота. — Я улыбаюсь в ответ, откидывая волосы. Он добавляет: — Не терпится скорее туда попасть. Что, в твой кофе утром помочился спрайт?

Я морщу нос:

— Фу. С чего вообще такие мысли?

— Считается, что от их мочи фейри ведут себя… дико.

— Во-первых, это отвратительно, — говорю я. Впрочем, спасибо за информацию. Как Феб, который вырос в окружении прислуживающих ему спрайтов, не рассказал мне об этом? — Во-вторых, я сама варила себе кофе, и у меня дома нет спрайтов.

Из-под судна появляется голубой змей, его рог цвета слоновой кости блестит в лунном свете. Он не обращает на нас внимания, просто плывет прочь, поднимая волну. Джиана приглушенно вскрикивает, судно раскачивается, я теряю опору. Энтони обхватывает меня рукой за талию, когда я врезаюсь в него.

— Давай отправимся в плавание после праздника.

Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть ему в лицо.

— В плавание?

— Вода — моя стихия.

— Верно, но не морские змеи.

От его пристального тяжелого взгляда мои щеки пылают.

— Они — твоя стихия?

— Я всего-то одного встретила. — Я отворачиваюсь, гадая, не плывет ли Минимус где-нибудь под залитой лунным светом водой. — Он отнесся ко мне по-доброму. А другие, может, меня ненавидят.

— Я не думаю, что тебя кто-либо ненавидит, Фэллон.

Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие солью, ветром и звездным светом.

— Мой дедушка, например.

— Твой дедушка — дурак.

Я ахаю, потому что мы на расстоянии вытянутой руки от пропускного пункта и два солдата фейри стоят у плавучих ворот.

— Не говори так, — предостерегаю я.

Энтони хмурится, должно быть, решил, что я защищаю Юстуса.

— Он влиятельная персона, — поясняю я. — У него повсюду уши. И даже если ты умеешь плавать, я не хочу, чтобы ты оказался в канале.

Постепенно черны его лица разглаживаются, возвращается легкая улыбка.

Я ожидаю, что охранники остановят лодку, но по кивку Энтони они открывают ворота. Я чувствую, как один из них смотрит на меня, и утыкаюсь лицом в шею Энтони, чтобы скрыться от внимания.

— Они никому не скажут, что видели меня на твоем судне?

Пальцы Энтони сжимаются вокруг моей талии.

— Нет, если они хотят сохранить свои секреты.

Дерево и металл скрипят, когда ворота закрываются за нами, и я выпускаю застрявший в легких воздух.

— Секреты, которыми ты торгуешь, должно быть, ужасны.

— А то как же.

Думаю, мне не следовало так прижиматься к Энтони, но я чувствую себя перед ним в долгу, к тому же я бы солгала, если бы сказала, что мне не нравятся его объятия. Единственным, кто меня так же обнимал, был Данте, но так давно, что я позабыла ощущения.

Нос лодки врезается в мусор: сломанные доски, качающиеся бутылки, раздутая рыба, фекалии; зловоние заставляет меня дышать ртом. Теперь ясно, почему канал в этих краях такой мутный.

— Почему огненные фейри не чистят воду? — Мой голос звучит немного гнусаво из-за того, как я пытаюсь задерживать дыхание.

— Король считает, что люди должны жить в своей грязи, и запретил использовать магию, чтобы улучшить жизни в Раксе.

Руки сжимаются в кулаки от шока и гнева.

— Это… это… бессердечно. Если бы Данте был королем…

— Он бы сохранил запрет.

— Он бы не стал.

Я чувствую, как мышцы Энтони напрягаются, затем расслабляются, и он грустно улыбается.

— Я забыл, что он твой друг.

— Он заботится обо всех: чистокровных, полукровках, людях.

— И все же ты со мной, а не во дворце с ним, так что ему, должно быть, все равно.

У меня щемит в груди.

— Это праздник короля, а не принца.

Энтони чувствует, что настаивать на своем не стоит, и все же, когда мы проплываем мимо узловатых корней кипарисов, растущих вдоль берега, мы продолжаем спорить, и слова копятся вокруг нас, подобно мусору в воде.

Примечания

19

Mi cuori — мое сердце (в пер. с лючинского).