Северная ведьма. Книга вторая. Наследие

Николай Щербаков

Страна проходит через девяностые годы, годы неожиданного хаоса и нищеты для большинства населения и циничного обогащения небольшой его части. Виктор Мороз полностью вовлечен в события тех лет. Уйдя от морской профессии, в силу сложившихся обстоятельств, становится директором завода. На жизнь Виктора все большее влияние оказывают люди, наделенные знанием древних цивилизаций. Они помогают Виктору пройти обряд «посвящения», с их помощью Виктор становится на путь, которому посвятит жизнь.

Глава восьмая. Новая семья

Как болезненно могут происходить незначительные жизненные надломы и повороты, и как буднично, удивительно спокойно меняется жизнь с крутым разворотом, с полной сменой целей, приоритетов и ценностей. Что удивительно — так бывает. Уже втянувшись в череду дней с набором забытых земных хлопот, Виктор вдруг обратил внимание на то, что его не раздражают домашние заботы, походы в магазин, уборка квартиры, и ежедневные посещения клиники, поликлиники, долгие разговоры с врачами и ежевечернее обсуждение с женой и дочкой планов их дальнейшей жизни. Причин для таких обсуждений было достаточно и с каждым посещением медицинских учреждений причин становилось все больше.

Врач, телефон которого дала Варя, на второй день после первых обследований и анализов очень доходчиво объяснил Виктору, что проблемы с сердцем у него не шуточные, и что простым осмотром дело не закончится, если его пациент хочет не только все знать о своей болезни, но и успешно лечиться и продолжать жить. Так и сказал «продолжать жить». Еще сказал, что пачку сигарет он рекомендует Виктору выбросить прямо здесь в коридоре клиники в мусорное ведро. И это притом, что я не провел, сказал врач, основных обследований.

— А сто грамм? — расстроился Виктор.

— Пятьдесят грамм, я даже прооперированным больным рекомендую, — поднял указательный палец и криво улыбнулся медицинское светило.

Встал, достал из сейфа початую бутылку армянского коньяка, не закрывая тяжелую дверцу, налил в стоящие там же две рюмки и принес их на стол. Бутылку вернул в сейф и дверцу закрыл. Такая вот, мол, у нас с тобой норма, брат. Беседа у них получилась недолгой, но содержательной. Светило оказалось смелее и более уверенное в себе, чем кардиолог из портовой поликлиники. Не побоялся «навредить» и без предстоящего основательного обследования сделать своё заключение. Предварил он свое заключение оптимистично:

— У меня в этом кабинете принято чокаться. Мы не на поминках, — а когда выпил, блаженно зажмурился, несколько минут помолчал, открыл глаза и улыбнулся, — вот так, Виктор Павлович. Многие нам лета!

Виктор поставил рюмку и обрадовался:

— Значит ничего страшного?

— Неужели вам, при вашей профессии что-то может быть страшно?

— Ну, это смотря, что мы имеем в виду, — осторожно ушел от ответа пациент.

— Можно предположить, что вам страшно станет, если вам сказать, что море впредь для вас закрыто.

— Вы угадали.

— Я бы вам вторую налил, для храбрости, но… вам нельзя. Точка! Так что пугайтесь, не пугайтесь, но вам, действительно, в море впредь дорожка заказана. Ни я, никакие другие врачи вас туда не выпустят.

Виктор, сказать по правде, был готов к такому повороту событий. И каждый раз он успокаивал себя, что можно подлечиться, и все вернется на свои места. По тому, что сейчас сказал врач, и по тому, как он это сказал, Виктор понял, что это приговор. Вовремя он мне коньячок налил, подумал, иначе бы я сейчас психанул. А так, теплая волна, пришедшая после рюмки в голову, притормозила реакцию.

— И что теперь? — чувствуя, что пауза затягивается, спросил Виктор.

— Ну что? Во первых я вижу, что вы стойко перенесли эту новость. Это делает вам честь. Значит можно обсуждать спокойно программу минимум. Минимум, потому, что я тоже не знаю до конца полного диагноза. Но то, что я могу сказать вам, милейший Виктор Павлович, уже по первым моим наблюдениям, по тому, как вы описываете свои боли, по тому, в результате чего они у вас проявляются, это то, что у вас все признаки ишемической болезни сердца. И, скорее всего, запущенной болезни. Да-с, — опять погрозил пальцем.

Виктор выслушал короткую лекцию о болезнях сердца, об успехах нашей медицины, о том, что уже более десяти лет в их клинике проводится операции коронарного шунтирования. И было принято, по общему согласию, решение продолжить обследование и лечиться. Виктор вышел на воздух и только тут понял до конца, что ему сейчас сказали. Пока шел домой, решил отложить «разбор полетов» на время, когда будет больше ясности. Даже с Наташей решил пока ничего не обсуждать.

На третий день посещения клиники, вернувшись домой, пообедав в одиночестве, Виктор позвонил Варе. На этот раз трубку она взяла сразу.

— Ты знаешь, — начал Виктор, — вот уже какой, не помню день, я нахожусь в роли больного…

— Не паясничай, Витя, никакой роли нет, ты на самом деле больной, — мягко прервала его Варя, — и рассказывать мне ничего не надо, я в курсе всех твоих дел. Давай лучше договоримся о встрече. И прошу тебя не откладывать её, я в ближайшие дни должна буду уехать.

— Уехать? — Виктор помолчал, — так в чем дело? Давай сейчас и встретимся. Где тебе удобно?

— Ну, если ты такой быстрый, давай через часик у дома Зингера на Невском. Сможешь?

— Конечно. Сейчас четырнадцать пятнадцать, да? Постараюсь к пятнадцати ноль ноль быть на месте.

— Договорились. Чувствуется моряк, — Виктору показалось, что на том конце провода Варя улыбнулась.

Приехал на место Виктор раньше, чем предполагал. Поймал себя на том, что волнуется. Вошел в магазин «Книги», походил вдоль прилавков, постоял в отделе «искусство», полюбовался глянцевыми обложками. Показалось, что отвлекся, успокоился. Что это я, как мальчишка. Права, видимо, Наташа, надо себя в руках держать. Почему я сейчас волнуюсь? А вдруг Варя с Германом приедет? И кому я больше рад буду? Пока думал, направился к выходу. Варя стояла в нескольких шагах к нему спиной и смотрела вдоль проспекта в сторону метро. Она явно одна была.

— Варя, я здесь.

Варя медленно повернулась. Лицо серьёзное, на носу капелька. Дождик начался, когда Виктор еще из дома вышел. Только сейчас моросил мелкий, холодный, колющий щеки и проникающий за воротник. Холодало. Виктор по-разному представлял себе эту встречу с Варей. То она ему представлялась сдержанной, деловой, то вдруг уверен был, что обнимет Варю, и она ответит ему, прижмется к нему тесно тесно, как когда-то. Но вот он подошел к ней и убрал у неё с носа капельку, а она все так же серьёзно смотрела ему в глаза, молчала, руки в карманах пальто.

— Виктор Павлович, буревестник мой непокорный, а у тебя нет желания прогуляться с дамой?

— Варя, что ты? Какая прогулка? Дождь, сыро, холодно. Я думал, что мы посидим где-нибудь.

— У меня в машине зонт, большой, мужской. Вдвоем под зонтом, с красивой женщиной, неужели не уговорю? Я тебе достопримечательности города на Неве покажу. Ты вот живешь здесь, а города, я уверена, не знаешь. Не так, скажешь?

— Почему это я не знаю?

— Хорошо. Один вопрос. Не ответишь — пойдешь со мной. Согласен?

Виктор пожал плечами. Странно у них разговор начинается. Варя глянула в одну сторону, в другую и кивнула вдоль канала Грибоедова.

— Что это там за храм стоит? Знаешь?

— Ну-у. Церковь какая-то старая, ремонт на ней идет. Видишь, вся в лесах?

— А как называется?

— Ясно. Ваша взяла, мэм. Пошли.

— Вот и чудненько. Я сейчас зонт только возьму, и пойдем в ту сторону. Я тебе заодно и историю этого храма расскажу. Называется он, чтоб ты знал, «Спас на крови».

Варя взяла в стоящем, оказывается, рядом уже знакомом серебристом автомобиле зонт, что-то сказала водителю и вернулась к Виктору. Машина плавно вывернула на проезжую часть и ушла на Невский. Варя вручила Виктору раскрытый зонт, взяла его под руку, и они направились вдоль канала.

— Мне почему-то казалось, что ты с сыном придешь.

— Казалось, или хотелось?

— Варя, ты меня каждый раз заставляешь на какие-то вопросы отвечать. Я отвык от этого.

— Привык сам вопросы задавать?

— Да. Как-то чаще я задаю.

— Задавай.

Прошли молча до мостика. Варя легонько тряхнула его руку.

— Что молчишь? Спрашивай.

— Кто такой Майкл? Что ты делаешь у американцев? Куда ты уезжаешь?

— Ого! — засмеялась, помолчала, — конечно, можно было предположить, что ты эти вопросы задашь…, но, хотя бы в другой последовательности. Например, первым мог спросить — когда я уезжаю, да? Майкл? О Майкле вопрос меня тоже устраивает. Женщина, Витенька, может многое простить, кроме равнодушия.

— Отвечать то будешь?

— Конечно, отвечу. Для того и пришла. А можно я перед этим еще один вопрос тебе задам? Можно? Ты мне скажи, ты обо мне вспоминал? Да не задумывайся, скажи сразу правду. Я же все равно пойму, правду ты говоришь или лукавишь.

— Вспоминал, Варя, — вздохнул, — вспоминал. И часто вспоминал. Чаще, чем хотелось бы. Ты даже не представляешь, как часто. По несколько месяцев в море, знаешь, там много времени для воспоминаний бывает. Но ты пойми…, у меня замечательная жена. Наташа. Если бы та знала её…

— Знаю.

— Откуда? Хотя…, что я спрашиваю. Ты же у нас ведьма. Не сердись. Я в хорошем смысле.

— Я не сержусь, Витя. На это я не сержусь. Я и есть ведьма. В хорошем смысле. А что не забывал — спасибо. Как теплой рукой по щеке провел. Я о тебе тоже не забывала. Никогда. Хотела сказать — ни на минуту. Да ты не поверишь.

Виктор удивленно глянул на Варю. Как будто серьёзно сказала. Постояли у храма «Спас на крови». Варя рассказала всю историю этого храма, от убийства царя до нынешнего реставрационного ремонта. Пошли по аллеям Михайловского сада. И здесь Варя рассказывала ему историю Михайловского замка, темнеющего справа за деревьями, мрачного, как и его история, рассказанная Варей. Они не заметили, как дождь постепенно превратился в снег, сначала мелкий и колючий, почему и не был замечен. Но вот он посыпал сначала редким, а потом густым пушистым снегопадом. И тени деревьев и тень замка стали завораживающе красивыми, графичными, загадочными.

— Вот он, Петербург! — сказала Варя, — во всей своей красе! Таким я его люблю. Пойдем теперь в Летний сад. Пока снег идет. Сядем на скамейку, и нас засыплет белым снегом, а мы будем сидеть тихо, не шевелиться, и наговоримся всласть.

И повлекла его за собой вдоль Садовой. Остановились на мостике через Лебяжью канавку и полюбовались на открывающееся перед ними в снежном мареве слева Марсово поле, а справа Летний сад.

— Варя, ты мне Ленинград открываешь заново. Как будто я здесь никогда не был. Даже снег на вооружение взяла. Красота несказанная! Только я бы эту красоту предпочел из окна кафе наблюдать. Может быть, сменим маршрут? В уют хочется. В тепло, кофе, коньячок. А? Музыка тихая.

— Боже мой! Витька! Ты не изменился. Такой же домашний, каким и был. Как ты в море ходишь? Как ты громадным кораблем командуешь? Шторма, суровый быт, вахты.

— Ох, как мне это знакомо. Еще в ушах другой голос слышу. Ну откуда вы можете знать, как там в море?

— Вы — это кто? Я и Наташа? Тогда давай я твой вопрос на два разделю. Первый, это то, что говорит твоя жена. Значит только, что она хорошо тебя поняла. А раз поняла, значит любит. На второй вопрос я отвечу от себя лично, — улыбнулась, — каково оно в море, я знаю не понаслышке.

Виктор остановился, повернул к себе лицом Варю.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что сказала. Я, если хочешь знать, пересекла Атлантику на парусной шхуне. Туда и обратно.

— Куда это — туда и обратно? — опешил Виктор.

— А вот так. Выходили из Сен-Джонса, Канада, — взяла Виктора за отвороты кожаного пальто и с торжествующим видом, — потом в Исландии Сейдисфьёрдур, потом Берген, Норвегия. И таким же путем назад. Знакомые места, сэр?

— Да. Сен-Джонс, остров Ньюфаундленд. Мы там, на шельфе рыбку ловим. Но, погоди, как это, на каком паруснике?

— Ты спрашиваешь так, будто все парусники знаешь. Но это частный парусник. Гафельная шхуна. Между прочим, тридцатого года постройки, представляешь? Немецкая.

— Но как же…, ты?…

— Да, милый мой друг, я. И парусину ставила вместе с другими, и за штурвал меня пускали. Камбуз, мыть, драить, готовить, кормить, мыть… Камбуз не любила, внизу противно, когда шторм, а штормов было очень много в северной Атлантике. Да что это я? Ты, говоришь, тоже там бывал? — улыбалась Варя.

— Скажи, что ты шутишь.

— Нет, не шучу, — отпустила Виктора и пошла рядом, — я одно время в Америке жила. Свой круг друзей был. У одного из них эта шхуна. Я им очень благодарна за эти незабываемые дни. Это было так по настоящему, так замечательно. Меня, знаешь, любили. Я это видела. Я не конфликтная. Там, в море, мы все становились такими, какими мы есть на самом деле. А ещё, я погоду предсказывала, с птицами разговаривала. Ты же знаешь, первая птица прилетает к кораблю, берег указывает. К ней если присмотреться, послушать её, она все расскажет. Веришь? Вот там я чаще всего вспоминала тебя. И…, там я встретила своего мужа. Майкла. Витя, он очень хороший человек — она опять остановилась и заглянула ему в глаза.

Виктор молчал. Все это было так неожиданно. Разговор с Варей получался совершенно не таким, каким его представлял себе Виктор. Он вновь вспомнил это ощущение Вариного лидерства. И сейчас он растерялся. Он давно разучился теряться, быть неуверенным в себе. И вот.

— Хорошо. Так кто же все-таки этот твой Майкл? И как ты оказалась в Америке?

— Витя, давай, в конце концов, серьезно поговорим. Я ведь не просто так просила тебя о встрече. О том, как я оказалась в Америке, ты лучше не спрашивай. Я все равно ничего не скажу. Просто в этом нет никакой необходимости. Да и ничего интересного в этом нет. А чтобы ты был спокоен, я тебя заверяю, что никогда, никто к тебе никаких претензий по поводу того, что мы с тобой не просто знакомы, предъявлять не будет. Я не нарушила ни одного закона своей страны. И то, что я теперь гражданка Соединенных Штатов Америки, тебя не должно беспокоить. Тебя это не касается. Мой муж работник посольства США. Вот и все, что я тебе могу ответить на твои вопросы. Не сердись.

Она стояла, положив руки ему на грудь, и смотрела прямо в его глаза, ни разу не отведя взгляда.

— Ну что ты нахмурился? Я не шпионка, не разведчица. Я просто женщина, мать твоего сына. Ты помнишь об этом?

— Хорошо, — Виктор помолчал, разглядывая что-то в конце аллеи.

— Хорошо, о чем серьёзном ты хотела со мной поговорить?

— Сейчас, погоди, только пойдем, не будем стоять, а то нас снегом засыпает.

Она снова взяла его под руку, и они пошли по аллее Летнего сада в сторону набережной.

— Знаешь, я начну пожалуй с тебя. Только, пожалуйста, отнесись серьёзно ко всему, что я тебе говорю. К врачам я тебя направила самым надежным. Но направила для того, чтобы они рассказали тебе на официальном медицинском языке все о твоем здоровье, и лечили тебя соответствующе. А я, еще до обследования, уже разобралась в твоем сердце. Ты же сам говоришь, что я ведьма. И не ошибаешься. У меня есть способности, передаваемые в моем роду по наследству. Это тайные знания. И тайной останутся. Опять ты хмуришься. Я не стану уговаривать тебя верить мне. Со временем ты сам все поймёшь. А лучше будет, если ты забудешь все, что я тебе сейчас говорила. О знаниях. Понимаешь? Остальное помни и верь мне. Я тебя люблю, и любить буду до конца дней своих. Глянь мне в глаза. Веришь? И заботиться о тебе буду до конца твоих или моих дней. Веришь? Это тебя ни к чему не обязывает.

Виктор помолчал, потом тряхнул головой.

— А ты знаешь…, верю. Только…

— Не надо. Не надо ничего говорить.

Прошли молча.

— Давай сядем, Витя. Снег, как будто, уже утихает. Как хорошо, что я тебя уговорила погулять здесь. Красиво, правда?

Теперь сыпал сухой редкий снежок, видимый только в свете фонарей. Черно белый парковый пейзаж с золотом фонарей окружал их. Было не холодно, тихо и торжественно. Виктор стряхнул перчаткой снег с лавочки, и они присели.

— Так вот. Тебя вылечат. Обязательно вылечат. Я это знаю. Но быстрого лечения болезней сердца медицина пока не освоила. Я почему это говорю. Витя, надо профессию менять. Отнесись к этому серьёзно. Как менять, ты сам разберешься, не бабье это дело мужчине такие советы давать. Да не хмурься ты так. У тебя впереди большие дела, — она улыбалась, заглядывая ему в глаза.

— А у меня в голове сейчас одна мысль крутиться, — остановил её Виктор.

— Говори свою мысль.

— Мне скрывать нечего. Я ведь готовился к нашей встрече. Думал, что говорить буду, как говорить буду.

— И что? Я тоже готовилась.

— Да. Так вот. Ты лучше меня подготовилась. Признаю.

— Не расстраивайся. Просто у меня есть, что тебе говорить. А у тебя — нет. У тебя только вопросы. И не все корректные. Так?

— Возможно. Ты еще что-то припасла? Будешь говорить? Теперь я уж точно молчать буду. И вопросов больше задавать не буду.

— Ну почему же, Вить?

— Уж больно ты… исчерпывающе на предыдущие ответила.

— Мне сначала показалось, что ты мало изменился. Нет, ну внешне, конечно…, возмужал. Но все же. А теперь всё больше убеждаюсь, что ты другой. Я еще не определила, наверно, какой, но другой.

— Хуже, лучше?

— Не кокетничай. Ты же по моим глазам все видишь.

— А я вот, сплоховал, однако. За все время не успел тебе ни одного комплимента сказать.

— Скажи, — Варя шутливо поманила перчаткой к своему уху.

— Я не знаю, как теперь это сказать…, пожалуй, так — мне все время тебя поцеловать хочется.

— А Наташа, жена?

— Варя, ну зачем ты так? Ты же понимаешь о чем я.

— Понимаю. Знаешь, мне тоже хочется, чтобы ты меня поцеловал. Я же все помню, — она сжала его руку, — но целоваться мы не будем. У нас, действительно, ещё очень серьёзный разговор предстоит. Пожалуй, самый главный. Такой, что я все не решаюсь его начинать. Не догадываешься, о чем я?

— О сыне?

— Ты тоже об этом думаешь? Тогда мне легче начать будет.

Варя помолчала, как бы собираясь с мыслями, положив руки на колени и глядя на Виктора.

— Я тебе уже говорила, что уезжаю. Действительно, я уезжаю из страны, и надолго. Вместе с мужем. Уже на следующей неделе. Проблема с Германом. Он уезжать не хочет, он хочет жить в Союзе и относится к этому очень серьёзно. Я это его решение поддерживаю. Дальше говорить?

Они в очередной раз помолчали. Варя теперь держала двумя руками его руку, а Виктор положил сверху вторую руку.

— Скажи. Я боюсь ошибиться.

— Ты не ошибешься. Герман попросил меня поговорить с тобой. Ты не против, если он поживет с тобой? У тебя в семье.

— Боже мой, Варя, ну как я могу быть против? Сын. Он у тебя все эти годы был. Понимаешь? Был! А у меня наша встреча с ним перед глазами стоит. Ночью проснусь, и заснуть не могу.

— Витя, успокойся. На эту тему надо спокойно говорить. Ты не один. У тебя жена, дочь.

— Ты не поверишь, буквально, на днях мы с Натальей о Германе говорили. И она, толи в шутку, толи в серьёз предложила его к нам взять. Ну что ты нахмурилась? Это просто разговор был. И Ленка очень обрадовалась, что у неё брат есть.

— Значит, ты уже говорил с ними о сыне?

— Ну да. В тот же вечер, как мы в аэропорту встретились.

— Хорошо. Чтож, можно предположить, что у тебя хорошая семья.

— Варя, не рви мне душу. Прошу, не смотри так. Мне, по-видимому, нельзя с тобой долго общаться. Чтож у меня за сердце такое? Почему вы там обе помещаетесь?

— Обыкновенное мужское сердце, — вздохнула Варя, — у тебя оно отличается только тем, что болит. Возможно, слишком совестливое. Знаешь, ты пожалуй поцелуй меня.

Губы и щеки Вари оказались солеными.

— Ты плачешь? Варя, милая…, ты надолго уезжаешь?

— Прекрати, Витя. Ну…, прекрати. Не пользуйся минутной слабостью женщины. Давай лучше договорим…, о Германе. Во первых, тебе надо обстоятельно поговорить с женой и дочкой. Очень обстоятельно и серьёзно. Твой сын уже не ребенок. Мы вот сейчас с тобой расстанемся, и у тебя много чего в голове проясниться. У тебя собственные обстоятельства откроются, о которых ты сейчас даже не предполагаешь. Согласен?

— Да, Варя, ты права. Я и сам все обмозгую, и со своими девчатами поговорю. Ты права.

— Что я тебе заранее могу сказать? Если у тебя возникнет желание усыновить Германа…, не перебивай меня…, если возникнет, то я, уезжая, сведу тебя с адвокатом. Он будет готов к этому. И проблем не будет. Знаешь почему? В свидетельстве о рождении ты записан отцом. Он Викторович.

— Боже мой. Я все это время был отцом. Почему же ты от меня это скрыла? Неужели ты думала?… Да нет…, не могла ты так думать. Я же тебя знаю. Ты расскажешь мне о нем?

— Конечно, Витя, конечно. Тебе надо будет подготовиться к встрече с ним. Он не простой. Самое главное в нем — он личность. И с ним придется находить особый язык. Его нельзя поломать. Я знаю, уверена, что вы поймете друг друга. Витенька, я очень надеюсь на тебя. Я тебе всё о нем расскажу. Нам надо будет еще один раз встретиться. Ты дома поговоришь с женой, а мы с Германом все окончательно обсудим. Мы ведь с ним много о тебе говорим. Ты будь готов к тому, что он тебя хорошо знает. Я понимаю, какую проблему я обрушила на тебя. Но ты же сильный. Ты у меня умный. Другого отца у моего сына просто не могло быть. Ты это понимаешь?

На этот раз губы Вари были не солеными.

— Варя.

— Все, милый мой, родной. Всё, всё. Расстаемся. У меня здесь на набережной машина стоит меня ждет. Тебя куда подвести?

— Этого мне только не хватало. Я пройдусь. Проветрюсь. Ладно…, иди. И знаешь, пусть мне Герман позвонит.

— Все правильно, Витя. Я ему скажу.

Снег прекратился. Вокруг фонарей на ветках дрожали золотые круги, а под ногами скрипел свежий ледок. Я иду в новую семью. У меня новая семья, с каждым хрустом под ногами стучало в голове. Совершенно новая, неожиданная, о которой я еще несколько дней назад и думать не мог. Какая она будет. Это все зависит от меня.