Панорама. Роман с тайнами

Николай Феодосиевич Корсаков, 2019

Жрецы Древнего Египта не могли разъяснить тайны мироздания полудиким народам Египта. Мы и сейчас пользуемся крохами древних знаний, неправильно понимаемых нами. На протяжении всей своей истории люди находили выход из кризисов в войнах. Победители устанавливали новый миропорядок, который неизбежно заводил их в очередной кризис. Наличие ядерного оружия исключает мировую войну, поэтому начата война бактериологическая, ведущая не к "новому порядку", а к полному хаосу. В своём романе я показываю реальный выход из сложившейся ситуации, обеспечивающий дальнейшее развитие человечества.

Прометей

Наверняка до меня уже очень многие обращали внимание на сходство распятия на скале Прометея и его мук, принятых им от богов за помощь людям, с распятием и муками Иисуса из Назарета, потерпевшего от рук Им спасаемых. Разница здесь, если не вдаваться в детали, только в том, что орёл должен был клевать печень Прометея вечно, так как именно такой срок жизни был у того, прикованного к земной скале, Сына Бога, которого благодарные за просвещение их атланты назвали титаном. И кто терпит и теперь адские моральные мучения, сравнимые с описанными в мифе и получаемые им от осознания своей вины перед Богом-Отцом и людьми, которых полюбил Он, как своих сыновей, тем огорчающих Его пока, однако, что никак не хотят они совместить с Познанием ещё и Высшую мораль Бога. А Иисус из Назарета, сделавший попытку силой своего духа спасти от нравственной деградации людей, — после страшных мук на кресте и смерти от укола в сердце копьём, снятия с креста и похорон — воскресает для Вечного царствования на Небесах, призванный туда как Сын Божий.

Учитывая разницу в восемнадцать тысяч лет, явный приоритет и хорошо видимое нам преимущество Прометея, заключающееся в том, что его миссия на земле неоспоримо уникальна, вполне можно воздавать ему божеские почести; и было бы странно, если бы таких сект не существовало. Хотя легко тут можно заметить и то, что нам совсем нечем (кроме наших фантазий) погасить очевидную разницу между скудными сведениями о подвиге Прометея, данными нам в образах мифов, и Новозаветными описаниями прихода и пребывания на грешной земле Иисуса Христа, которые рассказаны там для нас как вполне реальные связные события, за исключением вызывающих всегда у маловеров большие сомнения чудес.

Но эта сжатость текста мифа, я думаю, нам уже хорошо понятна и ясен процесс сокращения романа, поэмы или повести, написанных ещё в Атлантиде, до всего нескольких абзацев из-за «выпаривания» из текста в процессе переводов и многократных переписок того, что — неизбежно — со временем становилось непонятным и по этой причине само по себе из него «испарялось». Тут надо помнить ещё и о том, что первичная запись мифов и легенд происходила после тысяч лет их изустной передачи друг другу — в те печальные времена, когда писать было не на чём, а искусство письма сохранялось только среди жрецов, которые и становились авторами этих устных пересказов романов, повестей и поэм, адаптируя их к восприятию своей паствы в той мере, какая оказывалась и народу понятна, и жрецам на тот момент особенно выгодна.

Однако из того, что этот послуживший основой мифа о Прометее текст (а нас интересуют только мифы и легенды, пришедшие к нам из той неимоверной дали) ужался до одно-двухстраничного, ещё не следует, что он потерял что-то в своём значении для понимания причин возникновения осознанной жизни на земле.

Без подвига Прометея, заключающегося во взятии им на себя всей полноты ответственности за возникновение новой разумной жизни на Земле, не было бы и последующего развития человечества. И неуместны будут тут упрёки, что он, делая это в соавторстве, естественно, со Всевышним, не создал нас лучше, чем мы есть на самом деле. Ведь мы должны быть особо благодарны ему за то, что он оставил нам радость самосовершенствования — самого увлекательного занятия из всех возможных на земле и единственного способа доведения людей до той степени морального соответствия Заповедям Бога, по достижении коей, утратив полностью повадки зверя, окажемся мы достойными выполнения грандиозных Его задач. Ну а любые попытки создания ещё какой-то религии — на основе нового толкования мифов и легенд — и поиски новых объектов для религиозного поклонения будут выглядеть полностью абсурдными после того, как мы с вами постепенно разберёмся во всех этапах созидающего нас и сейчас сложнейшего процесса, осуществляемого Высшей Силой.

Когда я несколько раньше написал о десятках тысяч астронавтов, летающих над известным нам островом, то намеренно оставил на потом уточнение того, сколько же их могло тогда летать не только над островом, но и над всей планетой, так как не хотел вот так сразу огорошить читателя настоящими масштабами этого полёта. Действительно, нам трудно себе представить, чтобы кто-нибудь из прилетевших Детей Бога отказался бы посмотреть на такое чудо, как Земля. А значит, десятки миллионов астронавтов могли, летая над всей Землёй, повторять в едином восторженном порыве: «Бог! Только Бог мог создать такое чудо!» И теперь нам ещё легче себе представить, как Слово о Боге раздавалось тогда над всей планетой одновременно.

Но почему тогда в древних текстах говорится, что Слово летало над тёмными водами, и почему вообще «темнота» так навязчиво и плотно ассоциируется с нашим земным началом? Я думаю, читателю уже вполне понятно, что имелось в виду отнюдь не отсутствие напрочь в то время нашего светила или же просто тёмное время суток, а подразумевалось тут таинственное и непонятное отсутствие всякой тяги к познанию у местных жителей, напоминавших (повторю ещё раз!) издали — самым удивительным образом — самих астронавтов. И, может быть, эта схожесть была задумана и воплощена Богом именно для того, чтобы побудить астронавтов, поборов в себе любые сомнения, заняться рискованными земными преобразованиями? А возможно и для того, чтобы показать обиженным на Него за эту земную на них карикатуру — «несогласным» с Ним, — что это самое «чуть-чуть», которое будет всё время ускользать у них из-под пальцев, может дать им только Он? Мне же кажется, что, несмотря на крайний пессимизм, внушаемый нам сложившейся на сегодняшний момент ситуацией, наш нравственный взлёт в будущем вполне возможен и что именно этого взлёта — необходимого для продолжения эксперимента и обусловленного и нашей волей, и нашими усилиями, — ждут от нас с большим нетерпением и надеждой Всевышний и астронавты.

Ввиду полной инертности, косности и нежелания меняться «темноты» пришлось начать с того, что являлось по своей сути тончайшей генной инженерией. Причём одновременно занимаясь не только устранением в организмах дикарей странных препятствий и преград, блокирующих развитие их интеллекта, но и преобразовывая растительный мир — достаточно, впрочем, разнообразный, но совсем не пригодный по своей урожайности для прокорма будущих миллионов, а потом — и миллиардов людей. Одновременно с этой шла работа по приручению некоторых необходимых человеку в быту домашних животных, обучению вчерашнего дикаря и полного тупицы и привитию ему сноровки в крестьянском труде и ремёслах; а кроме того — особый упор Детьми Бога делался на то, чтобы ученик получал радость от их похвалы за хорошо выполненное задание.

Контакт у первых разумных людей и астронавтов был тогда прямой и полный, и благодаря этому мы знаем в общих чертах, как они выглядели, изображая их в виде ангелов, архангелов и серафимов; но точные изображения через такую бездну времени, войны и почти полное двойное самоуничтожение до нас не дошли. И недаром они от нас скрыты: тонкость чувств и ранимость не позволяют им открыться нам, не изжившим ещё до сих пор расовые и сословные противоречия, насмешки и ненависть к другим — просто внешне непохожим — людям. На что же тут могут рассчитывать иные, высшие существа, для которых подобные чувства и поведение просто неприемлемы?

Земные дикари, издали так напоминавшие астронавтов, оказались (при попытках обучить и развить их) полной и, как были уверены многие астронавты, намеренно задуманной и воплощённой Богом-Отцом им противоположностью.

Если вся жизнь Детей Бога, в полном соответствии с замыслами Отца их, нацелена на познание и воплощение его в конкретный результат — абсолютное совершенство, то земной вчерашний дикарь норовил плотнее набить желудок и завалиться затем под куст, с кем-нибудь за компанию, для интереса. Эта полнейшая, весьма нарочитая даже им противоположность должна была, возможно, послужить намёком астронавтам на некоторую излишнюю строгость их рафинированного бытия, резко контрастирующего с животными радостями, испытываемыми вчерашними дикарями в их повседневной жизни. Но, может быть, это вовсе и не намёк на это и вовсе не карикатура на их затаённые желания, что могло вызвать у них недоумение и обиду, а — воплощение в жизнь планов Творца: таким образом разнообразить новыми отношениями, сложными, даже кажущимися вначале едва ли разрешимыми задачами и достаточно жаркими спорами жизнь Своих Детей, чтобы этой новизной отвлечь их как от невольно вызывающего грусть однообразия мёртвых бескрайних пространств Космоса, так и от ещё одной вечной проблемы — невозможности проникновения в глубины Его Замыслов.

Поэтому процесс никак не мог пойти так легко, как в песне, и подарить Детям Бога ту особую радость, намёк на которую мы видим в древнем мифе о Пигмалионе. На все попытки просветить её «темнота» отзывалась такой неподатливостью, что приходилось менять подходы и изобретать варианты, которые раньше и в голову бы не пришли. Чтобы не тратить чрезмерно много времени на проверку действенности различных методик и подходов, изолируя каждого преобразуемого ими дикаря на длительный срок, пришлось применить гипноз, что сейчас сказывается отрицательно, так как чересчур легко поддаются внушению как отдельные люди, так и толпы. Нанесение индивидуального кода на ладони рук людей избавило астронавтов от лишних хлопот и потери времени на частые сложные исследования, необходимые в связи с тем, что генетическая совместимость вступающих в брак определяла будущее их потомков, в случае если они были впоследствии послушны зову крови, не имели вредных привычек и наследственных заболеваний, не предавались пороку, не подвергались воздействию ядохимикатов и так далее, — то есть были осторожны и вели здоровый образ жизни, что удаётся (увы!) не всем.

Размышляя о явно нарочитом (карикатурном, как считало большинство Престола!) противопоставлении земных дикарей и астронавтов, которое было задумано и воплощено на Земле Богом и которое никак нельзя было поэтому посчитать чем-то случайным, нельзя нам сбрасывать со счетов и вероятность появления обусловленных миллиардами лет одиночества в бескрайней Вселенной сомнений у некоторой части вечных странников в том, что их божественная природа должна навечно оставаться единственным вариантом происхождения разумной жизни во Вселенной и что, стало быть, возможно (не зависящее от Его Воли и обусловленное уже лишь их желанием) появление разумной жизни на некой планете Икс.

И хотя подавляющее большинство присных считало такие «сомнения» полным бредом, но всё-таки сомневающихся можно понять, учитывая миллиарды лет освоения космоса и неизбежное (и навсегда!) удаление от родной планеты — полный отрыв от корней, так сказать. Кроме того, не могло не сказаться высочайшее развитие науки и техники, наряду с полной самостоятельностью действий дающее уверенность в собственной исключительности, что само по себе не может не быть признано абсолютной истиной, но неизбежно ведёт к некоторому завышению самооценки.

Так и возникла, наверное, теория, предположившая некую допустимость эволюционного развития некоей неизвестной пока популяции. Неизвестной и весьма, прямо скажем, маловероятной, но оказавшейся настолько же Им желанной, насколько бывают желанными для большинства из нас собственные дети. Может быть, именно поэтому и была создана Всевышним на Земле эта воспринятая ими как карикатура на них райская идиллия, чтобы показать на её вечном примере ограниченность любой возможности эволюционного развития без прямого руководства Господом этим процессом. А можно сказать и так: невозможность развития ими земного дикаря, при всём у них имеющемся арсенале науки и техники, в высшее существо — без внушённой дикарю этому искренней веры в Бога-Отца и полнейшего этим существом выполнения Его Нравственного Завета. Потому что именно «природное начало» в человеке — его полностью расходящийся с Заповедями атлантизм — ведёт нас через бесконечные войны к самоуничтожению, что, как мы вскоре ясно увидим, произошло-таки двенадцать тысяч лет назад на Земле.

Чтобы лучше понять споры астронавтов, развернувшиеся на темы создания Богом-Отцом уникальной природы Земли, неслучайного появления её на их пути и вариантов дальнейших их действий, мы должны представить себе со всей возможной ясностью и несравнимую с нашей многочисленность их цивилизации, и весьма заметное отличие от первоначального уклада и обычаев, которое неизбежно возникает при расселении — последовательно на одну за другой — на многие тысячи подходящих для этого планет, и, вместе с тем, продолжающиеся полёты вечных скитальцев на миллионах малых планет по необъятной Вселенной, на просторах которой «горчичное дерево», о котором рассказал нам Иисус, ещё более одиноко, чем выглядело бы одно деревце горчицы на поверхности всей Земли.

Безусловно, при всей ими горячо декларируемой верности проверенным вечностью Законам Престола, установленным Богом, различия могли возникнуть между ними гораздо большие и разнообразные, чем у англичан с американцами и австралийцами, а у испанцев и португальцев — с южноамериканцами. Но святая верность первоначальным заветам цивилизации, пронесённая сквозь миллиарды лет, не может быть тут подвергнута никаким сомнениям; и чисто условно это можно сравнить с постоянным лейтмотивом и множеством вариаций на его тему, заданную мирозданию Богом.

С точки зрения наших современников, озабоченных преимущественно выгодой любого своего предприятия, проще всего астронавтам было бы наштамповать из дикарей полностью послушных их воле роботов и поручить руководство и контроль над ними компьютеру. На самом деле такой путь не имеет никакого смысла, потому что не только повторяет фактически уже существующий расклад, но и приводит к полной потере как имеющейся примитивной индивидуальности каждого из дикарей, так и определённого тайного смысла, заложенного в саму ситуацию Господом, что совсем недопустимо.

Поэтому при более тонком, чем такая «простота», творческом подходе к этому сложнейшему процессу надо было, прежде всего, избежать опасностей штамповочного станка, конвейера либо инкубатора и не только три с лишком тысячи предков наших с острова Атлантида, но и все дальнейшие поколения людей наделить — в каждом отдельном случае — своим характером и судьбой, достигнув абсолютной неповторяемости их индивидуальностей, учитывая при этом ещё и вероятность весьма значительного (любого!) увеличения населения.

Перед Прометеем было звёздное небо с его постоянно меняющимися сочетаниями расположения зодиакальных созвездий, Солнца, планет Солнечной системы и Земли, способные обеспечить (с помощью компьютерной программы) достаточное разнообразие личностей его подопечных и их полную неповторимость; а в его распоряжении — дружная команда единомышленников, готовых трудиться с утра и до позднего вечера.

Обязательно ли для нас назвать каждого из них по имени в этом романе? И, придумав каждому особую индивидуальность и судьбу, похожие на те, что они дали нам, раскрутить сюжетные линии по полной программе? Ведь мы о них совсем ничего не знаем, и, мне кажется, не только тысячелетия, что пронеслись с той поры, и самоуничтожения наши здесь виноваты, а намеренно оставлен нам о них минимум информации в преданиях и мифах, так как не в силах мы (как тогда, так и теперь) со всей полнотой понять смысл действий и жизни существ, безусловно, высшего порядка; а без глубокого понимания любые наши фантазии будут больше походить на обидную сплетню.

Поэтому я постараюсь быть крайне осторожным в своих предположениях и нигде не выходить за рамки информации, полученной нами из древних источников. И хоть первоисточниками они явно не являются, но мы и из этой скудости (кем-то не понятого и искажённого текста) постараемся выделить давно нас интригующую истину. И пусть она будет не совсем такой, какой она нам ранее представлялась, и совершенно лишённой внезапных волшебных чудес, а также каких-то сверхъестественных превращений мёртвого в живое будет, как мы всегда это и подозревали, вся наша дальнейшая жизнь, — но зато мы получим благодаря постижению этой истины твёрдую почву под ногами и понимание того, чем надо нам заняться в первую очередь, чтобы выполнить Замысел Бога.

Наш рассказ о Прометее и его роли в нашей судьбе будет неполным и вся эта его история останется нам малопонятной, если мы вновь не вернёмся (и далеко не в последний раз!) к тому самому Семаилу, который, как это нам всегда внушали, прославился на всю Вселенную своим «несогласием» с самим Господом, за что и был низвергнут Им на грешную Землю. Так, по крайней мере, было когда-то переведено, и такой перевод дал нам полностью неверную трактовку этих совершенно достоверных и наиважнейших для нас событий.

Прежде всего, остановимся на «несогласии», и именно на том, как его воспринимает и переносит человеческая психика. Нам хорошо известно, какие жаркие споры возникают порой по сущим пустякам, и хорошо, как говорится, когда всё хорошо заканчивается, а не перерастает в серьёзные разногласия. И есть ли смысл здесь вспоминать, что дело доходит иногда до кровопролитных войн, не говоря уж о вульгарных бытовых драмах и трагедиях?

Представим же себе реакцию древнееврейского пророка на «несогласие» Семаила с самим Господом! Ведь он был глубоко верующим человеком, и такое поведение — пускай даже и одного из самых любимых чад Бога — не могло пророка не возмущать. А так как в те времена не только с бунтовщиками, но и с непокорными домочадцами поступали весьма круто, то он был, конечно, внутренне готов к любому жёсткому решению Всевышнего. И даже его всем сердцем жаждал. Мне кажется также, что тот — один из самых древних — текст, который еврейский мудрец со священным трепетом держал в руках, ему никак (даже при его отличном знании языка атлантов, что маловероятно) не мог быть полностью понятен, так как писался этот созданный ещё кем-то из атлантов текст при высочайшем уровне развития государства Атлантида, который совсем не соотносился с понятиями древнееврейского пророка, даже если предположить, что был он мудр и гениален. Вот и бросилось ему в глаза прежде всего это переведённое им несколько упрощённо «несогласие», а причины этого «несогласия» и его последствия он понять никак не мог.

Мы знаем из древних источников, что «несогласному» с Господом было дано несколько имён и что все они были поставлены в понятийный ряд тёмной силы, противостоящей Свету и Добру, между тем как заклеймённый древними пророками Семаил как раз и был тем инициатором создания разумной жизни на Земле, которого нам бы надо почитать и любить. Множество же его имён, наверное, почерпнутых ими из древнего текста, намекает нам, скорее, на то, что «несогласных» могло быть и много, а Семаила древний первоисточник выделял из них как некий рупор «несогласия» и провозглашения новых идей. А ведь каждая новая идея, однажды родившись и получив развитие на таком высоком уровне, потребует вначале непременного изменения старых подходов, а затем станет причиной полного переворота существующего порядка вещей.

Судя по тому, что мы можем наблюдать — как в нашем прошлом, так и в настоящем — и что мы должны прямо спроецировать уже и в невероятно древние времена, относящиеся к началу начал человечества, причиной этого «несогласия», скорее всего, должно было быть полное (миллиардолетнее!) одиночество Детей Бога во Вселенной и их затаённое давнее, в те времена прорвавшееся наружу желание самим создать себе братьев по разуму, если уж по какой-то одному Ему ведомой причине Всевышний не предусмотрел для них этой вполне невинной радости — неожиданной встречи с равными по интеллекту и морали, но имеющими совсем иное происхождение существами.

Почему бы не создать нам самим — по своему образу и подобию — своих братьев, учитывая, что необходимые знания и опыт нами давно уже накоплены? Скорее всего, здесь — в этом вопросе — должны мы искать то самое «несогласие», что послужило отправной точкой и началом создания необычной для Космоса цивилизации на планете Земля. И разве тут не становится нам ясней необходимость низвержения Семаила на грешную Землю для проведения им самим столь горячо желаемого эксперимента? И вслед ему — Души и Духа, которые в древнейших текстах считались отличными даже друг от друга посланцами Бога; но на деле это и есть тот самый — один — Дух Святой, которому Бог дал две земные задачи, суть коих мы разберём несколько позже. Теперь становится яснее, почему с такой иронией наблюдала большая часть Престола за отправкой Семаила на Землю: ведь он таким образом лишался очень близкого общения (добровольно и очень-очень надолго) с Всевышним, а взамен этого обрекал себя на тяжкую и неблагодарную работу по превращению дикаря в высокоразвитое существо, что многим казалось тогда заведомо невыполнимой задачей, которая поэтому не стоила таких усилий и риска.

Учитывая то, что человечество (на пике своего развития!) стремится самым странным образом к краху и полной гибели и что это не менее двух раз уже происходило, мы должны попытаться понять: о чём же говорит эта явная тщета усилий по созданию новой жизни в Космосе, минуя прямую Волю Бога? И что же при этом говорит людям демонстрация явной симпатии к нам со стороны Творца и благоприятствование Его всей этой Семаиловой земной авантюре? Да, наверное, то, что без напряжения всех сил со стороны человечества в направлении создания собственной нравственной красоты мы никак не сможем выбраться из тех лабиринтов и замкнутых кругов, которые сами же себе создаём и рисуем. То есть — от нас требуется глубоко осмысленное, прямое наше соучастие в грандиозном процессе создания разумной жизни в Космосе в качестве ещё одной равноправной с Триединством силы. И именно такого решения проблемы от нас и ждут. И нам пора бы о том догадаться.

Нельзя не отметить также, что, когда мы читаем далее в тексте о презрении части Царства Строгости к дикарю и о похвале, в противовес такому отношению, первобытному человеку от имени Самого Творца, то здесь опять, наверняка, проявились недостатки перевода. И речь тут могла идти о недоумении Престола, вызванном недопониманием необходимости создания Богом неизмеримо более низкого по сравнению с ними существа, очевидно не имеющего ни малейших шансов на самостоятельное развитие. Чисто условно и приблизительно это можно было бы нам сравнить (может быть, это кто-то уже и делал) с тем удивлением, которое бы вызвал у нас Страдивари, бросившийся вдруг клепать глиняные свистульки. Но это — у нас, а их «недоумение» имеет гораздо более высокий смысл, в который нам невозможно проникнуть и до конца понять.

«Презрение» же могло быть, вернее, явно было бы весьма обидным для Самого Творца, что, разумеется, совершенно недопустимо. И если что и было, так это, скорее всего, глубокое сомнение в собственных силах, необходимых для отшлифовки столь явно примитивной ещё заготовки. То есть это было сомнение в своей способности соревноваться с Богом в создании разумной жизни в Космосе. А за «презрение» было принято переводчиком вполне понятное отношение Престола к земному дикарю как, скорее, к животному, чем к разумному существу.

И тут мы подходим к наиболее трудной теме: почему же называют себя астронавты Детьми Бога? Имеет это переносный или прямой смысл?

Разберём всего два варианта.

Вариант первый, согласно которому цивилизация, приславшая на Землю астронавтов, возникла на планете Престол — согласно теории Дарвина — путём естественного отбора и постепенно достигла таких успехов, что астронавты в малых планетах, как в естественных и сверхнадёжных кораблях, летают во всей Вселенной и, возможно, даже способны создавать новые солнечные системы с заранее заданными параметрами, — этот вариант нам придётся сразу же отбросить. Ведь он не объясняет, откуда при таком «строго научном» пути возникновения жизни появился сверхдревний текст, повествующий о примитивном, но всё же сумевшем назвать себя и предметы вокруг дикаре на Земле; о споре Семаила с самим Всевышним; о посланцах из чистого света, полетевших на Землю вслед за Семаилом; о Престоле и Царстве Строгости и реакции присных на как бы непонятную для всех шалость Творца с Землёй и создание Им на ней рая и в нём дикаря, но при этом — совершенно намеренно — по образу и подобию Божьему; о сложнейшем взаимодействии тела, Души и Духа; о симпатии к этому процессу Самого Творца и так далее.

Зададимся вопросом: неужели какой-то, из самых древних людей выбившийся в писатели автор — в очередной стадии естественного отбора — смог в очень плохо представляемые, но считающиеся нами по вполне естественным причинам примитивными доисторические времена создать столь затейливое, многослойное и как бы специально замутнённое повествование, что никогда ранее не поддавалось оно полному и ясному пониманию? И вообще — как он мог выдумать вещи, никак не пересекающиеся с бытом людей ни того времени, ни нашего?

Уточнив ещё раз, что переводы всех древнейших текстов не могли быть точными по нескольким известным нам причинам, мы можем прийти к неожиданному выводу: первоисточник был простой и бесхитростной записью хроники событий, предшествовавших появлению человеческой цивилизации, а фантастика в тексте появилась из-за невозможности сделать адекватный перевод его по причине иного уровня образования и культуры переводчиков.

Первоисточник этот, вполне возможно, был написан ещё в Атлантиде, когда можно было воспользоваться живыми рассказами самих астронавтов, полностью откровенных с атлантами; хотя тут необходимо делать некоторые скидки на то, что никак нельзя им было не учитывать уровень своих слушателей, безусловно, способных осилить лишь какую-то общую схему. Не думаю, впрочем, что и мы могли бы сейчас, в наше время, понять намного больше.

Однако мог этот текст родиться и в гораздо более поздние времена вторых колонистов, когда ещё живы были потомки атлантов, которые могли воспользоваться первоисточниками либо некими обрывками сведений, видимо, уже искажённых временем, из-за чего и получился текст несколько неясным. Но суть не в прикидках времени рождения текста, определить которое — совершенно безнадёжная затея, а в том, что в те давние и фантастические времена вряд ли могли появиться посторонние темы для фантазий, так как сама повседневность и недавнее прошлое атлантов были перенасыщены материалом, дававшим множество поводов для осмысления и воплощения на бумаге с целью закрепления навеки того, что после отлёта астронавтов неумолимо ускользало от людей с каждым годом и с каждым веком…

И, стало быть, нам остаётся лишь доверять полностью варианту создания разумной жизни на Земле, описанному в древнем этом тексте. При том, что у нас тут же возникает масса непростых вопросов, ответы на которые, если бы они были сейчас произнесены, были бы нами наверняка не вполне правильно поняты. А главное — взрослая самостоятельность, которая придаёт нам творческих сил и уверенности в себе, могла бы уступить место неопределённости и крайне прискорбной зависимости от чужой воли, к ожиданию, если не поводырей (а ими могут стать любые авантюристы!), то новых намёков Свыше, которых просто не может быть!

Надо-надо теперь нам как можно быстрее вернуться к рассказу о Прометее, а то уже вторые колонисты промелькнули мимо нас, когда мы и первых-то не видели.

Напряжённый труд команды Прометея по созданию из «царя природы» разумного человека начал постепенно приносить результаты: атланты научились использовать разум для решения насущных задач и твёрдо держаться своего нравственного стержня. Учёба стала интересовать их, а творчество — давать свои плоды. Необходимо было оставаться с ними ещё некоторое время, пока государственность атлантов укрепилась бы на острове окончательно, приблизившись к идеалу, а мораль общества превратилась бы в неприступную крепость для всех видов зла. Популяция, к тому же, была ещё очень малочисленна, и народ атлантов напоминал собой малыша, требующего постоянного внимания и поддержки.

Но слишком долгая опека имеет множество негативных последствий, исправление которых требует также огромных усилий. К тому же некоторые атланты стали вдруг проявлять совершенно неприемлемую фамильярность, возникающую порой в отношениях между учителем и учеником, вообразившим себя его любимцем. А оскорбительные косые взгляды иных из них прямо указывали на осознание атлантами разницы между собой и астронавтами — не только во внешности — и на ставшую очевидной для них ненужность прибытия на Землю чужаков — можете себе представить — неизвестно откуда и зачем. Не звали, мол.

Дикарская суть проявилась в только что послушных и внимательных учениках, радующих учителей своими успехами, как это ни странно, с мощью, прямо пропорциональной достигнутому ими довольно высокому уровню образования. Это скорее даже было похоже на непонятное поветрие, появившееся как бы ниоткуда и набиравшее всё большую силу.

Мало сказать, что это был удар ниже пояса. Настоящий боец продолжает поединок — а поединок Детей Бога с «темнотой» дикарей был гораздо сложнее, поверьте, чем все наши земные свершения вместе взятые, — невзирая на неожиданное и вдвойне обидное, когда оно исходит от ученика, нарушение правил. Но для деликатнейших, тончайших в общении с подопечными своими астронавтов это был очевидный знак краха их надежд на сотворение из дикаря высшего разумного существа за один этап эксперимента.

Вы можете сказать, что я мастер сгущать краски, что всё это не так уж страшно и со временем поправимо, но оглянемся вокруг или лучше всмотримся в самих себя: двадцать тысяч лет прошло, и много мудрости и славных дел лучших из нас, людей, пронизали и озаряют эту толщу времён, а найдётся ли хоть один, кто не проявил бы дикарской сути своей на протяжении жизни? И не один, к тому же, раз… Не в одном — так в другом.

Звериное начало, как ни маскируй его, как ни прячь за утончённостью манер, очень явственно порой выдаёт себя, как на картинах несчастного Брейгеля. И можно было бы, поспешив, решить, что вести с ним (началом) нескончаемую борьбу, меняя лишь декорации, — и есть удел человека и всего человечества. Но такое решение слишком бы упростило задачу, которая изначально, имея в виду её Сотворившего, не может быть простой и однослойной. Значит — это всего лишь один из множества её слоёв, ставший для нас наиболее очевидным.

Ко второму слою можно отнести — тоже бросающуюся в глаза — некоторую театральность протекающей как бы сквозь нас жизни. Большинству из нас в пьесе этой отведена роль статистов далеко не первого, а десятого или даже сотого плана, если рассматривать период развития государства как цельный, со множеством сцен, актов и действий, длящийся столетия спектакль. Но при этом жизнь каждого человека — отдельный спектакль, в котором он — даже при полном внешнем подчинении его судьбы кому-то — играет главную роль.

Пробившиеся на главную сцену персонажи, рискнувшие взять на себя роль публичных — всем известных и всеми обсуждаемых — людей, вызывают время от времени чувство зависти у статистов; но кто же виноват, что в своё время не хватило аутсайдеру смелости и упорства — пусть и авантюризма даже, — чтобы вырваться из своей мелкой роли, изумив этим друзей и знакомых? Хотя, надо отметить, встречаются среди нас и те, кому выйти на ярко освещённую сцену и громко произнести свой монолог мешает чувство стыда и брезгливости — брезгливости к процессу лицедейства из-за сопровождающего его неизбежно обмана.

«Весь мир — театр…», — справедливо утверждал гениальный Уильям Шекспир, попав в самую что ни на есть «десятку», так как начальный период превращения дикаря в человека не мог бы даже и состояться де-факто, если бы не интенсивное обучение его с помощью театрального действа.

Какие пьесы писали тогда для своих подопечных астронавты, мы можем представить себе, естественно, лишь в общих чертах, понимая сложность процесса воспитания человека тем более хорошо, что тайное устройство его не позволяет ему родиться с багажом знаний и опытом предыдущих поколений, и судьба каждого из нас зависит напрямую не только от воспитания родителями и наставниками, но ещё и от влияния средств доставки информации, которые стали теперь, к сожалению, — зачастую бесконтрольно и трагически, без на то морального права, — главными участниками процесса создания члена современного общества.

Мне кажется, что вопросы высокой нравственности и социальной ответственности, вопросы общественных, семейных отношений и кровной заинтересованности индивида в построении духовно и экономически сильного государства были в те времена на первом месте. В наше же время очевидно, что те, кто занялся внедрением в сознание сотен миллионов насилия, ужаса, секса, извращений и необходимости убивать, убивать и убивать, проходя уровень за уровнем, добиваются массовой деморализации мирового сообщества — и получают массовые убийства в духе американских или норвежских трагедий, кровавые по своей сути и направленные против цивилизации бунты и — как первую ласточку — группу военнослужащих США, задумавших, пройдя уровень за уровнем, добраться до Президента своей страны, чтобы убить его. Вот что получается, когда «жёлтый дьявол» обретает полную свободу, в значительной степени разрушив и продолжая разрушать человеческую мораль, — и не имеет уже (после распада СССР) никакого нравственного противовеса в мире.

В мифах и трагедиях, написанных в Древней Греции и Древнем Риме, боги наравне с людьми являются действующими лицами пьес, наблюдающими с Небес или с горы Олимп за похождениями героев-любимцев на грешной Земле. Иногда они не только инициируют действия главных персонажей, но ещё и напрямую помогают своим протеже одерживать победы, рискуя этим назвать на себя гнев Зевса, запрещавшего из соображений морали вмешательство богов в дела земные. Однако зачастую и сам Зевс помогает своим земным любимцам, вынужденно противодействуя козням других обитателей Олимпа.

Здесь, мне кажется, явно проглядывают дошедшие до нас сквозь тысячелетия и несколько искажённые временем воспоминания первых атлантов о своей — напоминавшей более всего нескончаемую пьесу — жизни в первые три с половиной века создания государства. Всем им тогда приходилось быть и актёрами, и зрителями; и театр со сцены плавно перетекал на улицы и в дома, а потом — вновь на сцену. Счастливое время это, равноценное — по результату развития цивилизации — нашим шести или более тысячам лет и отмеченное постоянной поддержкой атлантов астронавтами, навсегда, таким образом, врезалось в память человечества в виде, к сожалению, не повторявшегося уже более «золотого века» и послужило основанием для давней «голубой мечты» людей о чуде — чуде второго наступления его на Земле и волшебно счастливой и долгой их жизни.

Знали ли Дети Бога, улетая, что детищу Их уготована вскоре жуткая судьба? Трудно сказать наверняка, но вечно терзаемая орлом печень — это образ страданий Прометея от скорбного пути и гибели подопечных его.

В одну ночь улетели астронавты с горы Богов, которая была их ночным пристанищем на Атлантиде. Сейчас всё, что осталось от неё — это остров Шпицберген. Но я не верю в то, что они знали о катастрофе заранее, тем более не верю, что это их приговор и кара; или же — уничтожение селекционером неудачного материала; и ещё невероятней, что это — карающая длань Всевышнего. Высшие Силы не занимаются смертными приговорами и их исполнением. Наше будущее полностью зависит от целей, которые ставит перед собой само человечество, и, соответственно — от логики развития цивилизации.

Голые скалы горы Богов, надёжно скрывавшие от любопытных атлантов частную жизнь астронавтов, внезапно опустели, и атланты, потерявшие в один миг опекунов, учителей и друзей, оказались в положении ребёнка, оставшегося без родителей и няньки и вместо ожидаемой от полной свободы радости получившего шок от абсолютной неопределённости своих дальнейших действий.

Благодаря хорошо отлаженной астронавтами государственной машине хаоса удалось избежать, но внутреннее недоумение, вызванное исчезновением стального сверхнадёжного стержня, который, уходя в неведомую, но очень заманчивую, обещавшую ещё больше захватывающе интересного, чем сегодня, даль, наматывал на себя аккуратными витками спирали дни, месяцы и годы жизни — это полное, надо сказать, недоумение отзывалось теперь противной и чуть ли не ощутимо гулкой пустотой внутри грудной клетки каждого атланта.

И потом — до самого конца, до полного краха, до катастрофы — атлантам всё время казалось, что на них с горы Богов непрерывно смотрят астронавты, что вот-вот, взмахнув огромными крыльями, слетят они со своих горних высей вниз, к ним, грешным, чтобы простить их и наставить на путь истинный. А ведь это наставление и опека — вот только что! — были в полном объёме и почему-то вызывали протест в противоречивой натуре атлантов.

Мне кажется, что первое противоречие, разбившее, пока ещё только условно, атлантов на два лагеря, пролегло между теми, кто сразу искренне, горько и безутешно сожалел о полном разрыве с астронавтами, и теми, кто, поглядывая с иронией, подлой насмешкой и явным торжеством в сторону Горы, радовался своей, как они тогда считали, полнейшей теперь уже свободе.

Нельзя не заметить также, что часть атлантов, будучи и ранее не в силах воспринимать внушённую им Детьми Бога, но оставшуюся абстрактной для них идею единобожия — невидимого и вовсе неощутимого, но тем не менее где-то в непонятной для них форме существующего Творца всего сущего, никак эту свою сверхвласть над ними не проявляющего, но полного при этом Властелина всей Вселенной, — вскоре склонилась в сторону многобожия. И это тоже совсем не трудно понять: ведь громада горы Богов, возвышающаяся посреди острова, ещё хранила тепло, доброту и мудрость Детей Бога, каждый из Которых, в силу своих, безусловно, сверхчеловеческих способностей и возможностей, только что представал перед атлантами как всемогущий и всевидящий бог.

Мы должны помнить также и о том, что совсем недавно атланты делились на два-три десятка племён, нередко враждовавших друг с другом. Взаимные обиды и злоба, нейтрализованные потоком новых ощущений, на самом деле никуда не делись: как только исчезла могучая воля, увлекавшая атлантов в ежедневную радость новизны, связанной, впрочем, и с немалым напряжением сил и способностей, обиды вернулись — не в столь острой, как раньше, форме, вызывавшей межплеменные кровавые стычки, а как бы тлеющие до времени под золой.

Кроме того, то недовольство властью, что нам так легко себе представить и что делит общество минимум на две остро непонимающие друг друга части, тоже способствовало разладу в столь монолитной ещё недавно Атлантиде. Вспомним, как дети, оставшиеся без присмотра взрослых, отнимают друг у друга и делят игрушки — и ничего более для объяснения причин распада Атлантиды на два государства нам не потребуется.

Была, правда, ещё одна веская причина… можно сказать — самая веская из всех возможных причин, которые только может представить себе человек! Но она появилась несколько позже, а потому и увидим её мы несколько позже… Я бы мог, конечно, назвать её (причину эту) прямо сейчас, но это было бы не совсем честно, потому что сам я подошёл к пониманию её лишь в процессе развития моего романа с тайнами.