Лесной старик. Роман

Николай Серый

История извращённой любви и создания книги, преобразившей автора. Доведение до самоубийства владельца богатого поместья. Последствия обладания непререкаемой властью над людьми.

4

Серову с юности нравилась тоскливая прелесть ранней осени, и теперь особенно очаровательной казалась ему желтизна орешника в большой лощине. Серов, гуляя по извилистым и узким тропинкам средь густого орешника, любил подолгу размышлять о перипетиях своего романа, в котором уже весьма подробно описывалась учёба главного персонажа в деревенской школе. Серов с умиленьем и ностальгией описывал своих интеллигентных, самоотверженных и скромных учителей, и при этом он полагал, что его мудрые педагоги непременно должны быть ему безмерно благодарны за их рельефное отображенье в нетленном шедевре. Но о чём писать дальше в своём повествованьи Серов пока ещё не знал, поскольку многие факты из его остальной деятельности хранились в архивных сейфах под строго секретными канцелярскими грифами. А грозные и бдительные командиры Серова отнюдь не поощряли воспоминанья и мемуары своих кадровых сотрудников и бойцов…

Серов ясно понимал, что обыватели интересуются истинным профессионализмом крайне редко. Мещанской публике подавай вульгарную шпионскую дребедень и кинофильмы с яростным рукопашным мордобоем. Но писать банальную халтуру Серов очень не хотел, поскольку привык воспринимать себя, как утончённого эстета…

И Серов терпеливо ожидал творческого озаренья, которое разом разрешит все писательские проблемы. И он упорно верил, что мистическое вдохновенье непременно к нему нагрянет…

Погожим и тёплым утром Серов завершил, наконец, двадцатую страницу своего романа и по этой причине пребывал в относительно хорошем расположении духа. После диетически-несытного завтрака вальяжный Серов, одетый в белый домашний костюм и в тапочки с густой бахромою, сидел в просторной и уже солнечной гостиной возле распахнутого окна с мелкой сеткой от мух, комаров, ос и бабочек. Приятный сквозняк порывисто колыхал узорные занавески из раритетного мануфактурного тюля… Серов, сидя в антикварном узорном кресле, разбирал по толстой книге шахматные партии Михаила Чигорина. Книга была старой, ветхой и очень дорогой. И теперь Серов явственно ощущал то нервное напряженье, с которым шахматные маэстро незабвенной царской эры играли свои партии…

Внезапно Серов решил, что он весь остаток нынешних суток полностью посвятит отдохновенью от литературных забот. И он оторвался от сувенирной шахматной доски и с удовольствием подумал о своей умеренности в пище. Вот и сегодня на завтрак он полакомился всего лишь крылышком жареного цыплёнка, салатом из огурцов, политых подсолнечным маслом, ломтиком пшеничного хлеба и крепким чаем с брусничным вареньем, но без сахара…

И вдруг в гостиную осторожно юркнул совершенно лысый дворецкий Тимофей Захарович Шилов, весьма елейный, худосочный, проворный, опрятный и вкрадчивый богомолец не слишком преклонных лет. Нынче дворецкий был обряжен в синие шёлковые штаны, в белые мягкие туфли и в тёмно-серую полотняную рубаху навыпуск, аккуратно перевязанную серебристо-парчовым кушаком; такую эффектную униформу придумала младшая сестра генерала Серова. Черты лица у Шилова были подвижными, мелкими и заострёнными, глаза — узкими и чёрными, а его морщинистая физиономия всегда была тщательно выбрита. Говорил он писклявым и сиплым голоском, но был чрезвычайно авторитетен в своей деревне. Шилов имел дарованье и склонность к интригам, а также болезненно обожал деспотично, но ханжески помыкать челядью…

Дворецкий плавно и бесшумно просеменил к своему барину и, церемонно поклонившись ему в пояс, замер в угодливо-почтительной позе…

Серов притворился, что он ещё не заметил, столь ничтожную личность, как его дворецкий, а опытный лакей сразу смекнул, что вельможный барин из важности только прикинулся рассеянным…

«Да, братец, — ехидно и раздражённо подумал Тимофей, — быстро же ты в наследственных и пышных чертогах усвоил повадки и норов истинного боярина… Но с тебя непременно взыщется…»

Но, разумеется, дерзкие мысли совершенно не отразились на почтительной позе и на умильной физиономии Шилова. Хитрый пройдоха очень дорожил своей должностью, поскольку от него зависели многие обитатели деревни. Ведь щедрое жалованье, которое слуги по протекции Шилова получали в усадьбе, было чрезвычайно завидным по мерке крестьян. Но высокопоставленный слуга не питал благодарности к своим господам; он втайне даже презирал их за нарушенье ими святых Божьих заповедей. Но, одновременно, он жадно радовался, когда его спесивые бары преступали Господни заветы, ибо хозяйским богохульством лукавый дворецкий оправдывал собственные хищенья. Святотатцев и крамольников, мол, и обкрадывать не грех!.. Дворецкому было даже досадно, что его очередной хозяин, — отставной генерал, — ведёт почти праведную жизнь, ибо теперь усадебному жулику приходилось воровать с немалой толикой угрызений совести. Да и наскучила дворецкому размеренная жизнь в горном поместье…

Но сегодня случилась двусмысленная и пикантная коллизия, и дворецкому было весьма интересно, как его хозяин выкрутится из неё…

Серов, наконец, удостоил своего слугу мимолётным и косым взором, а затем соизволил вопросить:

— Чего тебе, любезный?

И Шилов подобострастно и сипло затараторил:

— Стряслось необычное!.. С давней подоплёкой… Дело касается успенья вашей уважаемой сестры… Получу ли я дозволенье изложить обстоятельства подробно?

И вдруг Серов интуитивно ощутил непонятную, но явственную угрозу, хотя поза и мина на лице у дворецкого оставались безупречно учтивы. И Серов ещё раз мельком глянул на своего лакея; внешность у Шилова не вызывала тревогу. Но Серов уже привык слепо доверять своему наитию, и вдруг он постиг, что опасность исходила именно из приторной вежливости дворецкого…

«Подхалимаж вассалов часто сулит немалые беды сюзерену», — подумал Серов и хрипло произнёс:

— Говори!

И Шилов бойко сказал:

— Незваная гостья к вам, Вадим Ильич, пожаловала сейчас! На вид она — совершенная оборванка! Тощая, голодная, но всё-таки ещё бодрая. Она — в рубище и лохмотьях… А ведь когда-то ваша мудрая сестрица наряжала свою зазнобу в кружева, бантики, рюши и ленточки!.. Я велел назойливой нищенке поскорей переодеться, как полагается при важной встрече… Но оскудевшая чертовка больше ничего не имеет из документов и вещей, кроме замызганного паспорта, который она усердно мне совала. Она была готова всучить мне даже самоё себя, но я не пожелал скоромиться… Я знаком накоротке с этой стервозной ведьмой!.. Похоже, что она совсем недавно была узницей в каталажке, то бишь в тюрьме! Я моментально прогнал бы эту заразу от ворот, дабы она не срамила память усопшей! Но докучливая гостья клянётся, что она имеет сугубо важные вести для вас. Она, дескать, послана к вам последней волей вашей умершей сестры! Такая вот необычная история стряслась на заре нынче.

Тимофей, как уважаемый член своей религиозной общины, привык разглагольствовать витиевато и длинно, но его господа, ценя его предупредительность, расторопность и рьяность, мирились с его пространными тирадами…

Серову вдруг показалось, что его дворецкий всё явственней излучает пульсирующие токи опасности, и матёрый, хотя и бывший генерал решил немедленно разъяснить для себя и причину, и силу угрозы. Серов осанисто и медленно поднялся с кресла и, притворяясь рассеянным, распорядился:

— Зови обормотку сюда!

Шилов почтительно кивнул головой и слегка порхающей походкой шмыгнул прочь из гостиной… Однако слуга очень быстро вернулся, и следом за ним прошаркала молодая и худощавая женщина, обутая в пятнистые и дырявые кроссовки на босые ступни и небрежно одетая в землисто-серое шерстяное платье с длинными рукавами; ни колготок, ни чулок на длинных и стройных ногах у незваной гостье не было. Оказалась она среднего роста, с безукоризненным и очень гибким телом, но по-восточному слегка скуластой; её глаза, обрамлённые острыми ресницами, были большими и карими. Её губы чувственно краснели, а безупречный нос обладал горбинкой. Чёлка из густых, спутанных и тёмных волос покрывала высокий лоб без морщин. В розовых мочках её ушей не было серёг, — даже самых дешёвых, — а тонкие и длинные пальцы её не были унизаны кольцами… Вдруг она застенчиво и жалко улыбнулась, и Серов заметил её белые и крепкие зубы…

Серов исподлобья глянул на своего дворецкого и понял, что Тимофею не только чрезвычайно хочется присутствовать при беседе хозяина и гостьи, но, если вдруг выпадет коварному слуге такая возможность, то и повлиять исподволь на итоги их разговора. Но внезапно Серов решил больше не баловать своего ушлого лакея и приказал ему высокомерно и зычно:

— Тимофей, ты немедленно оставь нас! И не вздумай нам мешать и подслушивать!

Дворецкий был сильно покороблен столь барски-спесивым тоном, но, разумеется, скрыл своё негодованье. Гостья искоса и с явной иронией посмотрела на Шилова и усмехнулась. И вдруг Серову показалось, что его гостья непонятными, но эффективными приёмами сумела ему внушить её собственное желанье, чтобы дворецкий споро убрался из гостиной…

И в Серове встревожено и подозрительно заурчал его мистический хищник. Поначалу Серов опасливо решил не давать покамест своему внутреннему зверю полную вольность, но вскоре всё-таки впал в соответствующее психическое состоянье. И вдруг Серов увидел самого себя именно таким, каким сейчас его воспринимала эта приблудная женщина…

А незваная гостья напряжённо размышляла:

«Тёртый калач. Староват, но ещё в соку. Жирка у него ещё нет, а только жилы, мускулы и кости. Удачливая и матёрая скотина… Но, вопреки своему профессиональному цинизму, этот наследник моей квелой Галки — ещё и романтик… А теперь он тщится столбовым боярином прикинуться. Аристократ хренов… Наверняка на покое сочиняет какую-нибудь назидательную дребедень, но отнюдь не стихи… Интересно: он сейчас кропает мемуары или роман? А коли — роман, то совсем он рехнулся, а мне будет легче…»

Шилов нарочито медленно прошагал к двери и, повернувшись к хозяину, сказал:

— Я сейчас смиренно покину вас, господин! Но напоследок я хочу предупредить вас. Она — башковитая, но зазорная баба! Будьте с ней начеку. А зовут её Алёной Игоревной Скрябиной… Она — вероломна, хитра и суматошна… Она способна ввергать в неутолимую кручину!.. Вам надо остерегаться…

И Алёна вдруг сварливо молвила:

— Ты всегда был прохиндей, балбес и трус! Ты опасаешься самых обычных тумаков, и ты в поместье уже привык робко трепетать попусту! Ты безмерно боишься потерять свою должность! И поэтому юлишь ты непрестанно… А я не желаю с тобой подловато вилять и мямлить. И дискутировать с тобой больше я не намерена!.. А сейчас, Тимофей, убирайся, как тебе велели! И не дерзай подслушивать! Разговор не для твоих кошачьих ушей. Иначе в наказанье придётся тебя, олуха, мутузить…

Тимофей вопросительно глянул на своего хозяина, тот небрежно и коротко кивнул головой, и дворецкий, поджав тонкие губы, удалился без промедленья из гостиной, а затем плотно притворил за собой дверь. Алёна юрко повернулась к хозяину усадьбы и молвила смущённо и виновато:

— Простите, что я не сдержалась! Но я довольно долго обитала в этом доме, и мне до колик и судорог осточертели дебаты с богомольным и надоедливым прощелыгой…

И она, ожидая его реакцию на своё нарочито вызывающее поведенье, примолкла… И вдруг Серов явственно ощутил то, что сейчас начнёт он осознанно мылить логичными и связными фразами, хотя прежде в состояньи «мистического зверя» — при абсолютном господстве интуитивного наития — подобные раздумья были напрочь исключены… И Серов совершенно не понимал: горевать ли ему теперь или буйно радоваться такой неожиданной метаморфозе?.. И казалось ему, что полностью в нём исчезают противоречья между его подсознаньем и разумом, а воображаемая ипостась «мистического зверя» быстро превращается в подлинную сущность Серова… И вдруг Серов начал стыдливо опасаться того, что его нынешние преображенья стремительно близят его смерть…

И чёткие фразы спонтанных его раздумий, наконец, хлынули в нём:

«Сейчас она истерично закинет свою удочку. Но какая будет приманка на крючке? Наверное, сварганит она детскую байку о сокровищах и потаённых кладах моей сестры. И будет мне докучливо всучивать этот наивный миф…»

И вдруг почудилось ему, что она сейчас постигает его мысли…

«На грубые посулы, — подумалось ей, — пожалуй, он сейчас не клюнет. Но самое интересное, что я действительно много знаю о крупных активах и завидных банковских счетах, которые ему не известны. А ведь на эти счета и активы он, как прямой наследник своей родной сестры, имеет законное право. И я готова честно продать ему важную финансовую информацию. Но такая сделка невозможна без его полного доверия. А он сейчас наверняка считает меня своекорыстной мошенницей… Однако, почему он упорно молчит?.. А ведь мне крайне необходимо ощущать все его реакции более явственно… И для выгоды мне необходимо самым утончённым образом использовать его несомненные проблемы с написаньем романа… Ведь он и корпит, и тужится над своими текстами… мусолит их…»

А Серов радостно понял, что она нетерпеливо ждёт начала их доверительной беседы, и сладострастно он томил и мучил незваную гостью своим гнетущим безмолвием…

«Нет, этот проницательный и жёсткий невежа не начнёт сейчас говорить первым», — подумала она и вкрадчиво пролепетала:

— Я покорно прошу приюта. Я измучена, еле ноги я передвигаю… я волочу их, будто дряхлая старуха-карга. Вероятно, стезя у меня такая… Я чувствую себя очень скверно…

И внезапно ему подумалось:

«Наверное, в розыске она у полиции. Поганое у скиталицы поприще…»

И после короткой запинки Алёна продолжила удручённо и тихо:

— О, вы не беспокойтесь! Я и вправду была законопачена в таёжной глухой тюрьме, но теперь я чиста перед законом, поскольку я искупила всё… Полиция меня больше не ищет, не преследует. Но гнусное бремя моих финансовых познаний и полномочий отнюдь не обеспечило мне безопасности!.. Криминальные структуры с тупой яростью требуют скорейшего дележа вашего наследного достоянья и не приемлют моих резонных возражений… Я не ангел… и вовсе я не херувим, уж поверьте, — и она невесело усмехнулась, — но делиться со мной огромными барышами воровская стая не пожелает. Лихие бандиты, после полученья ими шальных денег, просто и без всяких затей укокошат меня. Однако окаянной шайке очень хорошо известны ваши давние и тесные связи, возможности и опыт. Ведь ваша умная сестра ради своей безопасности частенько хвасталась вашим служебным положеньем… Я, разумеется, не настолько пронырлива, как моя бывшая начальница, но я всё-таки умоляю вас взять меня под свою эгиду! Примите меня под своё покровительство! Я не стану для вас обузой и паразиткой…

Серов неопределённо пожал плечами, и она всполошёно подумала:

«Да отверзи ты, наконец, уста… Не томи меня, охламон… Неужели ты всерьёз полагаешь, что нет у меня гораздо более действенных рычагов для тебя, нежели бабские слёзы и нюни?..»

Он явственно ощущал её нетерпенье, досаду и страх и всё более наслаждался чужим страданьем…

«Он болезненно хочет моего полного униженья, — помыслили она хотя и печально, но ясно и трезво, — ну что ж, я готова и на махровый подхалимаж, и на пресмыкательство. Беспочвенные мечтанья вкупе с иллюзиями для меня теперь смертельно опасны… Но при крайней нужде моя роль получится не хуже, чем в первоклассном театре… Эка невидаль… Я ведь могу искусно актёрствовать… Но уж тогда не взыщи…»

И она кротким голосом произнесла:

— Памятью вашей сестры я заклинаю вас! Прошу вас благосклонно внять моей скромнейшей просьбе… Я ведь уповаю на ваше благородство… Ничего другого мне уже не осталось. И вы — последняя моя надежда… Ведь благодаря именно моей бескорыстной жертве ваша сестра умирала в достойной обстановке. — Алёна едва не сказала «окочурилась». — Если бы не я, то хворую Галину судейские чиновники непременно упекли бы на вшивые нары в отдалённой лагерной зоне со скудной пайкой. Ведь проказливую шахиню могли бы запросто упрятать за прочные и ржавые решётки, ибо фискальные нарушенья в наших корпорациях были весьма многочисленны. Но я самоотверженно приняла удары и вину на себя… И вашу родную сестрицу увезли в эксклюзивный госпиталь, где она комфортабельно зачахла среди санитарок, фельдшериц и престижных врачей, которые сноровисто и нежно кололи богатой пациентке инъекции щедрейших порций морфия без примесей… И она не страдала от физической боли… И не было конфискации…

И вдруг Алёна поперхнулась и нервозно умолкла, а затем она, не дождавшись от мрачного и надменного хозяина усадьбы ответной реплики, молвила:

— Да и вам, несомненно, претили бы прокурорские дрязги и разборы с вашей сестрой. Успешной карьере не способствуют позорные свары с юстицией… особенно в недрах секретной конторы, в которой вы служили… А ведь меня в следственном комитете усердно спрашивали о тех пикантных слухах, которая ваша сестра беззастенчиво распускала о своих, — якобы сексуальных, — связях с вами… Речь шла об инцесте, о кровосмесительстве… Ваша отчаянная сестра сочиняла эти срамные и гадкие сплетни для призрака защиты от жутких поползновений криминальных групп… Брат-любовник способен, дескать, ради интимной связи с пассией-сестрой на гораздо более значительные усилья нежели просто брат… Скучно мне не было… Не надо мною бестактно пренебрегать!..

И Серов невольно содрогнулся от омерзенья, но полностью он ещё не понимал, что именно было ему сейчас отвратительно…

«А вот теперь начнёшь ты, наконец, со мной балагурить, сукин сын…» — подумалось ей, — и вскоре он, действительно, заговорил проникновенно, снисходительно и мягко:

— Я бесконечно благодарен вам за услуги, оказанные моей незабвенной сестре. Мне было бы чрезвычайно тягостно, если бы моя сестра вдруг умерла в тюремном заключеньи при дефиците лекарств и заботы… Но ведь вполне вероятно и то, что моя сестра, действительно, не была повинна в тех досадных казусах и инцидентах, за которые сурово вас покарали. Решенье судебной коллегии могло оказаться совершенно объективным…

— Позвольте мне сесть, — попросила она…

Он спохватился и разрешил:

— Конечно, садитесь, где вам удобней.

И она прикорнула на краешке массивного стула возле распахнутого окна, а Серов неспешно и осанисто расположился в мягком кресле супротив её и вдруг украдкой вздохнул…

Она с горечью усмехнулась и сказала:

— Неужели вы всерьёз полагаете, что ваша сестра при её неуступчивом характере и въедливом разуме могла бы позволить мне свободно совершать фондовые аферы и бюджетные махинации при полном игнорировании её директорской воли?.. Галина была прекрасным провокатором и отлично умела спекулировать на резких колебаньях биржевых курсов, рейтингов, индексов и на прочей белиберде…

И вдруг Серову ярко вообразилось смугло-матовое лицо младшей сестры: высокий лоб с чёрными завитками волос, большие карие глаза с длинными ресницами, чувственно-изящные губы, прямой нос и чёткие линии подбородка. Сестра была пикантно красива, но её разум и воля были незаурядны. Оскал белых и крепких зубов Галины впечатлял всех, но при этом она от природы была весьма осторожна и всегда умела держать себя достаточно дипломатично. Но азарта и дерзости у неё всё-таки хватало… Нет, Галина не могла допустить, чтобы её подчинённые пренебрегали её сужденьями и волей! И поэтому на фирмах у Галины системы электронного и взаимного контроля всегда были безупречны…

Серов не сразу решил, что именно ему ответить нежданной гостье. Сначала вздумалось ему прикинуться незатейливым простачком, который не способен постигнуть сложную натуру своей сестры. Но затем его кривлянье перед сирой и нищей бродяжкой показалось ему крайне унизительным, и он сказал совершенно искренне:

— Нет, я вовсе не хочу утверждать, что моя сестра была раззявой! Наоборот, она в рыночной торговле и в производстве товара всегда была дотошной, внимательной и скрупулёзной. Кто угодно, но моя сестра — отнюдь не разиня! Манипуляций над собою допустить она не могла… Но ведь и вы, очаровательная милочка, не производите впечатленья куклы-марионетки, которую для мошенничества можно использовать вслепую! Из люльки вы уже давно вылезли, и нянька с ясельным горшочком вам уже не нужна! Я отдаю вам должное, хотя и не склонен относиться к вам с пиететом… Вы прекрасно понимали, на что именно вы согласились. Вы без иллюзий оценивали степень своего риска! Вас не подвергали гипнозу и изуверским пыткам! И вы, наверное, получили за свои зазорные услуги более чем щедрое вознагражденье!.. Я — не скупердяй, но в серьёзных делах нужна ясность! И я, как юрист, хорошо знаю, что жуликов за групповую уголовщину карают более строго, нежели за преступленья, совершённые в одиночку… Какова ваша цель?.. Неужели вы требуете компенсацию?

Алёна кивнула головой и подумала:

«Он сейчас мне прозрачно намекнул, что не обязан мне даже крошечной толикой благодарности… Но всё-таки он уже залопотал… И, значит, он ещё и запоёт, и запляшет… Он сейчас почти без обиняков мне заявил, что в своей нищете я виновата сама. Не сумела, дескать, сохранить своё достоянье… Весомый аргумент, но тебе, липучей заразе, ещё рано ликовать… Ведь я — не контужена, и с головой у меня всё в порядке… Я теперь знаю, чем тебя, шельмеца, брать… Ты ещё получишь от меня звонкую оплеуху… У тебя — четыре слабости… Ты ещё далеко не стар, и от праздности и скуки ты обязательно захочешь активных действий… Ты фанатично сочиняешь роман, и теперь ты надсадно мучаешься над его фабулой и канвой… И хотя никогда ты не спал со своей окаянной сестрой, но втайне ты извращённо и жадно вожделел к ней… И ещё: ты способен меня полюбить…»

И вдруг Серов понял, что она, созерцая его лицо, прикидывает мысленно, готов ли он самоотверженно и пылко влюбиться в неё. А взор у неё был ясен, спокоен и глубок; и Серов различил в ней неуловимое, но бесспорное сходство со своей младшей сестрой. И вскоре он явственно ощутил, что он, действительно, способен полюбить свою назойливую гостью… А затем ему подумалось о том, что нынешние событья могли бы оказаться превосходной завязкой для его психологического романа. И Серов ощутил задорный интерес к дальнейшим происшествиям, а затем, молодцевато ухмыляясь, произнёс негромко, иронично, но чуть напыщенно:

— Я, разумеется, дам безопасный приют верной наперснице моей младшей сестры. Я стану для вас паладином и рыцарем, ибо я доселе романтически чту древние легенды и традиции! Ведь я не позволил вытравить из себя офицерскую честь… И я чую, что вы, действительно, опасаетесь за свою жизнь. А я хорошо умею отличать подлинный ужас от его искусной имитации. Вы обретёте в моём тереме спокойную гавань. Вы симпатичны мне.

И Серов в ожиданьи благодарственных излияний умолк, и она с облегченьем подумала:

«И ещё тебе крайне интересно, что именно выспрашивали в следственном комитете о твоей кровосмесительной связи с собственной сестрой… Ты, похоже, не знал, какие позорные слухи распускает о тебе сестрица… И теперь ты, вероятно, опасаешься того, что эти облыжные и скабрезные наветы могли невзначай добраться до твоих боевых товарищей и до высшего начальства… А сейчас ты, будто целебного бальзама, ожидаешь порцию моей благодарности. Изволь, ты немедля получишь щедрую дозу моей хвалы…»

И слёзы Алёны артистично увлажнили её глаза, и она внятно и растроганно прошептала:

— Я безгранично вам благодарна… У меня даже слезинки капают… И вы, право, не останетесь в накладе. Ведь искренняя доброта не пойдёт насмарку. Воистину, вы спасли мою жалкую жизнь, и я с умиленьем начну на вас молиться… И я сердечно рада снова очутиться в доме, где в лучшие времена я была счастлива…

И она кротко и тихо всхлипнула, а затем умоляющим тоном прощебетала:

— Я уже давно — не капризная кокетка, и буду я здесь бесконечно рада любой захудалой и пыльной каморке! И всякому сорному и утлому закутку… Но ваша хлебосольная сестра всегда поселяла меня в бельэтаже. И я привыкла смотреть в окно на горные пики…

И он галантно и басовито ей заявил:

— Я прикажу вас поселить в апартаментах моей младшей сестры, ибо её комнаты и доселе нетронуты. Там в изобилии сохранились флаконы и тюбики первоклассной парфюмерии вкупе с драгоценным дамским барахлом. Параметры вашей фигуры точно такие же, как у моей талантливой сестры! Повар и слуги поступают отныне в ваше полное распоряженье. Меню к нашему совместному обеду вы, пожалуйста, закажите сами. Я сейчас к вам пришлю моего дворецкого Тимофея! Попробуйте с ним поладить. Я не допущу кутерьмы в моём доме.

И Серов неторопливо поднялся с большого мягкого кресла, а затем он пружинисто и бесшумно удалился прочь; парадную дверь в гостиную оставил он распахнутой настежь. И Алёна вдруг услышала, как он зычно и выспренне повелел слуге:

— Ты немедленно оповести мою челядь, что Алёна Игоревна остаётся в моей усадьбе на правах почётной гостьи! Тебе, Тимофей, надлежит хорошенько это запомнить и более не кукситься… Любой лепет её — это мой непререкаемый приказ для вашей лакейской братии!.. Пусть шустро приготовят для неё покои моей сестры… И ты учти, что я теперь направляюсь восвояси, и там я пару часиков подремлю. Не смей меня беспокоить!

И вскоре в гостиную к Алёне вернулся подчёркнуто предупредительный дворецкий…