Лесной старик. Роман

Николай Серый

История извращённой любви и создания книги, преобразившей автора. Доведение до самоубийства владельца богатого поместья. Последствия обладания непререкаемой властью над людьми.

9

Алёна горделиво и радостно подметила то, что угодливый дворецкий Тимофей при появленьи своего хозяина не вскочил с обычным подобострастием со стула и не изогнулся в церемонном полупоклоне, но остался сидеть возле окна расслаблено и неподвижно. «Значит, — весело сообразила она, — дворецкий уже абсолютно мне покорен. Я охмурила его… Однако мне сейчас нельзя допустить, чтобы хозяин это заметил. Необходимо срочно изменить ситуацию…»

И Алёна быстро прошептала дворецкому на ушко:

— На короткое время, Тимофей, ты побудь прежним. Будь, как встарь, неторопливым, плутоватым и степенным. Но ты навеки запомни, что именно я отныне — твоя всевластная хозяйка. Вставай и служи.

И Тимофей, вскочив проворно со стула, произнёс негромко и слегка жеманно:

— Я почтительно рапортую вам, уважаемый Вадим Ильич. Всё в полном и безупречном порядке… Яства приготовлены отменно вкусно… Я сам дегустировал их…

А Серову вдруг настолько захотелось показаться Алёне барственным, высокомерным и властным, что он, занятый всецело своим актёрством, не сумел в эти миги осмыслить достаточно явных и странных перемен в поведеньи своего дворецкого. И, в придачу, крайне пунктуальный хозяин усадьбы вдруг устыдился своего опозданья к обеду…

А опоздал он потому, что придирчиво и прилежно он выбирал себе одежду к предстоящей трапезе. Ведь ему очень хотелось облачиться именно так, чтобы и щегольнуть перед зоркой и умной гостьей достоинствами своей фигуры, в которой ещё не было даже намёка на излишний жирок, и, одновременно, показаться влиятельным, солидным, хотя и опальным вельможей. И ещё хотелось ему подчеркнуть свои одеяньем, что милая гостья может вести себя за обедом раскованно и непринуждённо…

Но все эти разнообразные притязанья и хотенья оказались причиной того, что Вадим Ильич был к обеду наряжен весьма пошловато и даже чуть потешно. И Алёна, глянув мельком на хозяина усадьбы, едва сдержала ехидную усмешку…

Однако бездомная и затравленная гостья отлично понимала, что нельзя ей сейчас безнаказанно раздражать или бесить того, кто уже милостиво готов предоставить ей надёжную защиту, деньги и кров, но кто при малейшей нужде или ghjcnj просто из прихоти способен уничтожить свою жалкую подопечную… И вдруг Алёне померещилось, что хозяин усадьбы нарядился к обеду с изощрённым и тонким искусством, и теперь он выглядит, как истый патриций-аристократ. И, как только у неё появилось это весьма лестное для её покровителя и протектора — и, значит, вполне безопасное для неё самой — восприятье, она разрешила себе стать искренней. И вскоре она благодарно, застенчиво и восхищённо улыбалась ему, и был он безмерно доволен произведённым на неё впечатленьем…

А Тимофею подумалось о том, что он сейчас едва не оказался под жестоким игом необоримых и дивных чар. И не сразу он смог сообразить, как ему нужно относиться к тому, что, благодаря чистой случайности, он всё-таки не попал под рабское ярмо. Но затем с изумленьем он постиг, что он сильно сожалеет о своём несостоявшемся рабстве…

«Ну, почему, — лихорадочно и угрюмо размышлял Тимофей, — скорблю я том, что я только случайно не стал балаболящей игрушкой этой привередливой твари? Ведь она рада шокировать любого… Однако, она способна и вкрадчиво улещать… Она лопочет, будто шаманским дурманом опаивает. И это состоянье наркотически сладостно… Но всё-таки подлинная причина вовсе не в причудливых байках и не в искусном её волшебстве… А истинная причина в том, что я слишком дорожу своей выгодной должностью в усадьбе… Ведь беспредельно самоотверженного слугу никогда не турнут отсюда, как своевольного озорника… А ситуация быстро и разительно меняется, и Алёна неумолимо обретает здесь подавляющее влиянье… А наш доминантный хозяин-самец, похоже, оробел и даже сдрейфил… Хотя ему и хочется казаться чванным… Я вынужден переметнуться…»

И лакей почувствовал своё превосходство над своим сникшим господином…

Дворецкий рассуждал достаточно здраво… Если он безмерно дорожит своей должностью в усадьбе, то он постоянно должен проявлять полную готовность на рабское пресмыкательство. Ведь безупречно раболепных и рьяных стремянных, как правило, господа не прогоняют. Ушлых подхалимов хотя и презирают напоказ, но втайне всё-таки дорожат ими… А если Тимофей будет по-прежнему отбирать рабочие кадры для барской усадьбы, то он, несомненно, сохранит своё громадное влиянье в бедной, оскудевшей деревне, где иной денежной службы попросту нет. А такое положенье сулило дворецкому непререкаемую власть в религиозной общине…

Да и кто из влиятельных персон узнает о его позорном поприще?.. Важные особы и хозяева непременно воспримут его лесть и угодливость, как всего лишь должное выполненье лакейских обязанностей, и не станут о таких пустяках публично разглагольствовать. А батраки и слуги вовеки не посмеют из лютого страха перед крамолой и кощунством осудить своего сакрального лидера…

Конечно, о его холопстве и сраме будет прекрасно знать Алёна. Но разве в её интересах афишировать свою полную власть над дворецким, который согласно общепризнанным идеям управленья должен подчиняться только одному человеку: владельцу усадьбы?.. Ведь потаённая, скрытая власть всегда эффективнее явной…

Но у Тимофея было ещё одно смутное ощущенье, которое дворецкий не смог осознать чётко и ясно. Фактический управитель усадьбы неосознанно ощущал, что подозрительная и дошлая Алёна, которая вскоре обязательно начнёт безотказно помыкать отставным генералом, никогда полностью не доверится тому, кто ещё сохраняет собственную волю. И, значит, его собственную волю необходимо — для успешного продолженья его карьеры в усадьбе — заменить жестокой и непререкаемой волей новоявленной госпожи…

Да и зачем ему, в сущности, нужна его собственная воля? Ведь житьё по своей воле и хлопотно, и докучно… И разве не жил он доселе именно по своим хотеньям?..

Ведь бывшая хозяйка Тимофея считала дворецкого мелкой сошкой и не обращала на него особого вниманья, поскольку те суммы, которые он пронырливо похищал у неё, не казались ей чересчур значительными. Авантажная и харизматичная Галина Ильинична никогда не была скупердяйкой… Да и брат её, занятый всецело своим романом, не встревал в инциденты о мелких кражах, и поэтому Тимофей почти всегда имел полную возможность и при новом хозяине бесконтрольно делать всё то, что считал нужным. В сущности, тороватый дворецкий по формальным признакам мог считать себя совершенно свободным. Но чем же именно его одарила такая свобода, если теперь он постоянно мечется, трясётся и робеет из опасенья утратить свою должность? Неужели полной свободы в подлунном мире нет вовсе?.. Разве человеческая свобода — это всего лишь заманчивый мираж или причудливый миф?.. А ведь можно предположить и то, что именно в полной готовности оказаться в любой момент безропотным и верным рабом и заключается высшая человеческая свобода…

И вдруг Тимофей устрашился этих своих мыслей, поскольку они показались ему чересчур мудрёными для обычного дворецкого. Оригинальные и свежие идеи были, дескать, ему не по чину… Неужели Всевышний решил внезапным ниспосланьем весьма опасной мудрости наказать за грехи своего раба?.. Ведь великие мудрецы и пророки во все времена были чрезвычайно часто гонимы и сиятельными господами, и взбудораженной толпой черни…

А затем оторопелому Тимофею подумалось о том, что было бы для него гораздо лучше, если бы все эти сумбурные мысли вовсе не появились в его сознаньи. И сразу Тимофей начисто позабыл все эти всполошённые раздумья…

Но осталась у дворецкого умилённая готовность подчиняться новоявленной госпоже беззаветно и расторопно. И Алёна, ощущая в нём такую готовность, подумала расчётливо и вдохновенно:

«Было бы для меня очень славно, чудесно и хорошо, если бы удалось мне добиться того, чтобы отставной генерал обрёл, наконец, такую же покорность, как этот слуга. Раньше дворецкий был со мной хамоватым и дерзким, но теперь он — паинька… А я должна по-прежнему оставаться меркантильной и прагматичной…»

И она лукаво и нежно посмотрела на хозяина усадьбы… И мгновенно ему вспомнились те чувства, которые на войне у него всегда возникали накануне смертельного риска и почти неминуемой гибели. Это были чувства неизбывной любви и нежнейшего состраданья к отцу и матери. И были ещё угрызенья совести, которые неизменно вызывали в нём лютую ненависть к окаянному врагу. А жуткие угрызенья совести у него всегда возбуждало извращённое и тайное влеченье к родной сестре. И тогда в его сознаньи тошнотворно мелькало трудное слово «сублимация». И, вдобавок, он перед боем всегда испытывал страх…

Но, как и на войне, у Серова вдруг появилось горделивое и привычное ощущенье того, что его страх перед смертью будет сейчас непременно преодолён. И, действительно, вскоре матёрым генералом овладел рутинный боевой фатализм… «Будь, что будет…» — по традиции подумалось опытному солдату, и хмельные соки воинственных пращуров шало возбудили его…

И пафосное возбужденье Серова вдруг передалось Алёне, и почудилось ей, что в её теле заструилось душистое тепло. И появился в её глазах мерцающий блеск, а губы её в красной помаде слегка приоткрылись… И вдруг ей померещилось, что на пару секунд он превратился в его собственную сестру…

Тимофей импульсивно переминался и, внимательно посматривая на господ, молчал…