Гуси лапчатые. Юмористические картинки

Николай Лейкин, 1881

В новом сборнике рассказов Николая Александровича Лейкина перед читателем предстает парад мест, событий, действующих лиц и ситуаций, характерных для конца XIX века и изображенных в свойственном известному сатирику-классику ироническом ключе. В этой книге мы видим не только реалии ушедших дней, но и вещи, которые никогда не устаревают, например, мнения жителей Первопрестольной и культурной столицы об искусстве и развлечениях, которым и посвящен этот сборник. В книгу вошел целый парад выставок в Петербурге, открытие памятника Пушкину в Москве, посещение самой разной публикой зоопарка, цирка и театра, танцы, пение. Не обделены выниманием и традиционные праздники и самые разные уморительные курьезы, происходившие на них с купцами и представителями прочих сословий.

Маскарад с цыганами

В клубе художников маскарад с цыганами и живыми картинами, как значится в афише. Публики много, но она как-то вяло двигается по залам и гостиным. В узких дверях, при переходе из одной комнаты в другую, теснота и давка, и кто-нибудь непременно вскрикивает:

— Ах, боже мой! Шлейф оторвали!

В толпе и два китайца из посольства, неизбежные посетители всех увеселительных мест.

По пятам китайцев следуют две маски: одна толстая, другая тощая. Маски любуются национальными костюмами и косами китайцев.

— Я думаю, что ведь и китайцы насчет кос-то тоже с грешком, — говорит тощая маска толстой. — Поди, и у них, как и у нашей сестры, подвязные…

— Само собой! — отвечает толстая. — Один из них раз даже сидел-сидел с маской в маскараде, понравилась она ему, так он и снял свою косу да и подарил ей, а сам с крысиным хвостиком на затылке остался. Ведь они даром что китайцы, а очень добрые насчет женского пола. Сейчас угощать начнут.

— Подойти разве да заговорить?

— Подойти не расчет, но как ты с ними заговоришь? Ведь они никакого языка, кроме китайского, не понимают.

— Подойти и сказать: «Здравствуй, мосье китаец». Для маскарада других слов и не надо, а это-то он поймет. Слышишь, Маша, я подойду вот к этому длинному. Может быть, он и мне свою косу подарит. Тронуть разве его за косу?

— Оставь. Пожалуй, еще обернется да ругаться начнет.

— Ну что ж из этого? Ведь ругаться будет не по-русски, а по-китайски, так нам не стыдно. И наконец, важная вещь — тронуть в толпе! Всегда отречься можно и сказать, что он сам своей косой задел мою руку.

Маска трогает китайца за косу. Тот обертывается и грозит пальцем.

— Видишь, даже и не ругается. Послушай, мосье китаец, угости нас чем-нибудь.

Китаец не откликается.

— Ну, что, гриб съела? — поддразнивает маску ее подруга.

— Вовсе даже и не гриб, а в маскараде, само собой, приставать надо. С двух слов никакая интрига не может завестись. Послушай, мосье китаец, это не я тебя дернула за косу, а ты ее в дверях прищемил. Бонжур! Гут морген! — треплет его маска по плечу.

— Бонжур! Бонжур! — отвечает китаец и присаживается к столу, около которого сидят цыганки.

Те протягивают ему руки. Он пожимает их.

— Вот это племя косу у него вымаклачит, это верно. Даже и тогда вымаклачит, ежели бы коса была настоящая, — прибавляете толстая маска.

Проходят двое: один в пенсне, другой с моноклем. Оба зевают.

— Хочешь, я тебе скажу каламбур? — говорит монокль. — Маскарад — маске рад. Ну что, хорошо?

— Глупо очень.

— А где же ты умного-то наберешься? Сам маскарад — глупая вещь, ну, из него глупый и каламбур выходит.

Китаец между тем, сидя около цыганок, потребовал бутылку шампанского и угощает их. Невдалеке от стола, за которым сидят китаец и цыганки, поместился купец с орденом в петлице фрака и с расчесанной бородой, упер руки в коленки и пристально их рассматривает. Мимо проходит другой бородач и трогает купца складной шляпой.

— Чего глаза-то выпучил, Иван Федосевич? — спрашивает он.

— Сижу и думаю… — отвечает купец.

— О чем?

— А вот ежели китайца на цыганке поженить, какие дети будут?

— А я думал, горюешь, что китаец у тебя компанию цыганок отбил.

— Это у меня-то? Нет, брат, шалишь! Не родился еще тот, кто бы от меня корыстолюбцев отбить мог. Хочешь, я этого китайца сейчас похерю? У него вон одна бутылка шипучки выставлена, а я сейчас подсяду к цыганскому столу и пару потребую да на закуску вазу с дюшесами. Вот на моей стороне правда и останется! Сейчас цыганки в мою сторону и обратят свои улыбки.

— А вдруг китаец тоже пару бутылок потребует и на закуску вазу? Ведь китайцы богатые.

— Тогда я ему полдюжиной редера нос утру.

— И он может переду тебе не дать! Распояшет кацавейку, вынет оттуда пару лиловых бумажек и тоже полдюжины выставит.

— Тогда я каждой цыганке по синему билету в стакан опущу.

— Китайца не удивишь. Он в ответ тебе и шампанским настоем на розовом кредитном билете угостит. Откуда к нам самодурство-то перешло? Из Китая.

— А вот хочешь, мы сейчас начнем с ним денежное сражение на пробу?

Купец вскочил с места и полез в карман за бумажником.

— Не надо, не надо! Верю. Насчет безобразия тебя никакой китаец не переспорит, — остановил его бородач. — Пойдем лучше в залу. Там живые картины показывают.

— Ну, то-то. Я, братец ты мой, с их цыганским начальником-то приятель, я у него лошадей покупаю. Стоит мне ему только пару слов насчет двух рысачков сказать, так по его приказанию и китаец-то из-за цыганского стола кверху тормашками полетит.

В галерее играют военные музыканты. Останавливаются две маски и слушают музыку.

— А ведь это пожарного полка музыканты, — говорит одна из масок.

— Уж и пожарного! — сомневается другая маска. — Да разве у пожарных есть музыканты? Зачем им? Ведь им такого артикула не полагается, чтоб под музыку маршировать.

— Ничего не значит. А все-таки у них музыка есть. Как большой пожар, она всегда играет для отчаянности пожарных.

— Ну что ты врешь! Да это не пожарные.

— Да неужто ты мундира-то не можешь отличить? Видишь, синие оторочки. У них и трубы так устроены, что ежели играть, то на них играть можно, а как что нехватка, то навинтил их на кишку и заливай пожар.

— Да ты пустое мелешь.

— Душечка, я была знакома с одним пожарным музыкантом, и он сам мне рассказывал.

В зале показывают живую картину «Мороз Красный Нос», освещенную красным бенгальским огнем. В картине стоит женщина в армяке, прижавшись к стволу дерева.

— Уж хоть бы накрасила она красной краской себе нос-то, а то и незаметно, что красный. Да, наконец, нужно бы для такой картины выбрать актрису с большим носом. А то на афишке красный нос, а на деле какая-то набеленная луковица, — слышится у глазеющей публики.

— Думаю, что картина тут просто аллегория: «Дескать, идите-ка, господа, в буфет и наклюйтесь до красного носа». Ходить, Сеня, насчет буфета и красного носа?

— Вали!