Амулет. Книга 2

Николай Лединский (2024)

Два главных героя романа — Григорий и Стас, — до поры до времени вовсе не знавшие друг друга, волею судеб оказываются причастны к одной и той же загадке — к странной истории амулета «Тайна вселенной». Читателю становится ясно, что в охоту за амулетом, судя по всему, вмешивается еще некая третья сила, но кто и почему это делает, разгадать как героям романа, так и его читателям оказывается не так‑то просто. Амулет, способный влиять на судьбу человечества, в свое время был разделен верховными вождями народа майя на несколько частей, и теперь именно Григорию Ачамахесу надлежит отыскать и собрать воедино фрагменты «Тайны вселенной».

Глава вторая. Стас.

Никогда я не считал себя человеком нелюдимым или негостеприимным, да и упрекнуть меня в неприязненном отношении к родственникам вряд ли кто-то смог бы… Но! Когда с самого утра твое личное пространство в собственном доме сжимается чуть ли не до размеров, извините, клозета, поневоле начинаешь задумываться о том, какого черта ты должен терпеть эти участившиеся нашествия многочисленной родни. А я так надеялся провести этот воскресный день в тишине и покое, отдохнуть от дел и хлопот с похоронами брата, которые навалились на меня сразу по возвращении из Мексики! Но моим радужным мечтам не суждено было осуществиться — чуть свет заявились сестра Марина со всем своим выводком и овдовевшая невестка Людмила с детьми — естественно, без приглашения. Я еще даже душ принять не успел, а Татьяна только начинала готовить на кухне завтрак. Всем скопом незваные гости устремились на кухню, а я, буркнув нечто нечленораздельное вместо приветствия и раздраженно заперев за собой дверь ванной, уныло уселся на край джакузи, мысленно прощаясь с теперь уже безнадежно испорченным долгожданным выходным. «Что им тут всем — медом, что ли, намазано?! — с досадой думал я. — И когда же все это кончится?! Когда, наконец, меня оставят в покое, и я смогу сам распоряжаться своим свободным временем?! К черту приличия! Приперлись, не предупредив, в такую рань — пусть теперь на кухне потолкутся, подождут. А я из-за них своих планов менять не стану!». Я открыл кран, набрал воды, включил гидромассаж, щедро плеснул благоухающей пены и с наслаждением погрузился в бурлящую джакузи. Уже через несколько минут водных процедур ко мне вернулось, если не безмятежное, то, по крайней мере, сносное расположение духа, и я поймал себя на том, что зря так обозлился на родню. Людмила переживает очень тяжелый момент в жизни: потеряла мужа. Марина, как может, ее поддерживает. Ведь с уходом Игоря из жизни Марина тоже в некотором смысле потеряла опору — пусть и в своей своеобразной манере, но братец, бывало, оказывал помощь и ей, и ее семье. А в помощи она, с таким увальнем-мужем, нуждалась частенько. Так что выходило, что обеим женщины теперь остается надеяться только на мою помощь и совет. Что ж… От меня не убудет. В конце концов, не чужие люди! Хотелось бы, конечно, чтобы подобные визиты случались пореже, но, надеюсь, со временем все образуется.

Я вышел из ванной, посвежевший и успокоившийся, и присоединился к честной компании, уже устроившейся в гостиной за накрытым столом. Увы! Причина такого внезапного визита выяснилась быстро и оказалось такой тривиальной, что я даже слегка разочаровался. Я-то думал, что от меня ждут моральной поддержки, совета в делах, а оказалось, что Людмиле просто необходимы деньги в долг. Чувствовать себя денежным мешком, из которого норовят зачерпнуть все, кому не лень, мне крайне неприятно, но в данной ситуации я не смог отказать вдове брата и пообещал в ближайшее время одолжить требуемую сумму. Достигнув своей цели и опустошив свои тарелки, родня на удивление быстро засобиралась восвояси. Собственно, такой поворот событий меня вполне устраивал, и можно было бы считать, что очередное вторжение непрошеных гостей закончилось для меня благополучно, если бы не последняя фраза Людмилы, которую она второпях прошептала мне, уже стоя в коридоре:

— Станислав, мне кажется… кажется… Это не был несчастный случай. Игоря убили.

— Брось, Люда! С чего ты взяла?! Как это «убили»? Разве у него были враги?

— Не знаю, — она сокрушенно покачала головой. — Ничего не знаю. Но, понимаешь, в последнее время я постоянно чувствую за собой слежку.

— Слежку? Слушай, ты сейчас расстроена, напугана — может быть, тебе показалось?

Людмила взяла меня за рукав, отвела в ванную, прикрыла дверь, чтоб не слышали Марина и дети, и скороговоркой выпалила:

— Вчера по дороге домой я обошла несколько магазинов. И у каждого из них, как только я заходила внутрь, парковалась белая «Волга». Я даже не сразу обратила на нее внимание, а потом смотрю — все время одни и те же номера. И все время останавливается у самого входа. Как будто караулит…

— Но если это слежка, — полушепотом возразил я, — то очень глупая. Зачем следящему за тобой, если таковой все же имеется, выдавать себя, да еще так демонстративно?

— Не о том ты спрашиваешь, Станислав, — всхлипнула Людмила, и я понял, что она действительно очень напугана. — Какое имеет значение, каким образом за мной следят. Важно — почему следят, и кто эти люди?

— Хорошо. Допустим. Тогда давай подумаем, какие у твоих преследователей могут быть интересы. Игорь не оставлял никаких важных документов? Не просил спрятать? Не хранил дома уникальные ценности, ради которых могла начаться охота?

— Да нет же, нет! Я уже думала об этом. Но все, что осталось после Игоря — в руках совладельцев его фирмы. Ты сам знаешь, что вопрос о моей доле, которую я должна унаследовать, решает твой юрист. Там нет никаких проблем. Игорю принадлежали шестьдесят процентов акций, вложенных в дело, так что после завершения необходимых формальностей я стану законной владелицей контрольного пакета. Но это, насколько я знаю, всех устраивает! Никто из совладельцев не претендует на мою долю. А эта слежка… Она мне кажется какой-то дикой, нелогичной… Помоги, Станислав, я прошу тебя!

— Да как же я тебе помогу, ничего не зная? Ведь ни одной зацепки нет!

— А-а, — она замялась, — может быть, что-то вроде личного телохранителя? Мне бы этого вполне хватило. Может, если эти люди увидят, что я под надежной охраной, то сами прекратят свою слежку.

«А что, если все эти шпионские страсти Людмиле не померещились? И Игорю, действительно, было что скрывать, в том числе и от своей жены? Вполне в его духе. Но тогда… Тогда неплохо было бы и впрямь приставить к ней кого-то из своих людей, чтобы пролить свет на эту странную историю», — подумал я и решительно пообещал невестке:

— Хорошо. Я поищу для тебя охранника. И займусь этим немедленно.

Людмила растерянно смотрела на меня, и только тут я понял, что она настолько боится неведомых преследователей, что рассчитывает до прибытия охраны отсидеться в моем доме.

— Ничего не бойся, Люда, — мягко заверил я ее. — Поезжай спокойно домой. Я скоро тебе позвоню.

— Вот только будет ли кого охранять к тому времени? — невесело усмехнулась она.

— Что за глупости ты говоришь! С чего ты взяла, что тебе угрожает такая серьезная опасность?! Ты ведь сама не знаешь причин этой слежки! Давай, успокойся, и не нервируй детей своим перепуганным видом.

Я легонько подтолкнул ее к выходу из ванной. Когда, уже покидая квартиру, она обернулась, чтобы попрощаться, в ее глазах читалась отчаянная безнадежность.

Оставшись наедине с Татьяной, я сослался на необходимость сделать несколько важных звонков и заперся в кабинете. Нельзя сказать, что я поверил словам Людмилы о слежке, но ее вид был убедительнее слов, и я решительно набрал номер начальника службы безопасности нашей фирмы. Бравые ребята, служившие под началом этого «дядьки Черномора», отличались высоким профессионализмом, не раз доказанным на деле, и я был уверен, что у него на примете найдется какой-нибудь ас, вполне подходящий на роль личного телохранителя с некоторыми дополнительными функциями. Под «дополнительными» я подразумевал, естественно, обязательное информирование меня обо всех подозрительных событиях и действиях не только со стороны странных преследователей, но и со стороны Людмилы. Короче, я решил нанять своеобразного «двойного агента». А что такого? Заказчик-то — я! Мои надежды на старого служаку оправдались и, внимательно выслушав и записав все мои требования, он вскоре перезвонил и доложил по всей форме, что подходящая кандидатура найдена и прибудет в полное мое распоряжение через двадцать минут.

— Отличная работа, Павел Григорьевич! — похвалил я его. — Всегда завидовал вашей оперативности и дисциплине ваших подчиненных. Вот бы мне таких! А то разгильдяй на разгильдяе…

— Так ты построже, Иваныч, со своими, — парировал «Черномор», — а один из моих сейчас в твое распоряжение прибудет. Так что наслаждайся! Парень он толковый, аккуратный, внимательный. Звать Андрей Зубков. Он прямо в дверь позвонит, ты не против?

Наверное, Павел Григорьевич был единственным человеком в нашей фирме, которому я прощал подобные панибратские вольности — на «ты», да еще «Иванычем» меня никто в конторе звать не осмеливался. Но он был из старой гвардии, чуть ли не полвека отработал в милиции, и принципиально ни к кому на «вы» не обращался. Зато сотрудник был — залюбуешься! Так что приходилось для пользы дела не обращать внимания на некоторые его привычки, нарушающие субординацию.

— Конечно, не против. Пусть заходит.

Ровно в назначенное время, минута в минуту, на пороге появился крепкий молодой парнишка. Он внимательно выслушал все мои инструкции, задал несколько уточняющих вопросов и, вооружившись адресом и телефоном Людмилы, отправился нести свою вахту.

Уверенный в том, что парень выполнит все мои распоряжения в точности, я позвонил Людмиле, сказал, что к ней едет мой человек, назвал его имя и пароль, которым я решил снабдить парня на всякий случай.

Со всеми проблемами было покончено, и остаток дня мне удалось провести именно так, как я и намеревался с самого утра — в блаженном ничегонеделании. К вечеру от утренней раздражительности не осталось и следа, я наслаждался покоем, когда моя безмятежность вдруг была прервана тревожным звонком. Звонила мать Григория, которая в такой поздний час разыскивала своего сына.

— У меня его нет. А что случилось? Почему вы спрашиваете?

— Ой, вы уж простите меня! — она была явно взволнована. — Я очень беспокоюсь. Со вчерашнего вечера не могу до него дозвониться. Вчера он был у меня в гостях с девушкой, потом ушел. Я позвонила узнать, как он доехал, но его не было. Я не придала этому значения, решила, что задержался, пока ее провожал… Но сегодня его снова нет! И у девушки тоже — я проверяла! Он просто… Просто исчез из моего поля зрения.

— Как? — мое сердце забилось так громко, что, казалось, его стук слышен во всей квартире. Я взглянул на часы — было шесть вечера. — И давно вы звонили ему в последний раз? Может быть, он куда-нибудь собирался? Не говорил?

Галина Евстафьевна замялась:

— Вообще-то, мы с ним не обсуждали его планы. Но, понимаете, у нас так заведено — мы всегда созваниваемся в течение дня. А тут… телефон молчит. Я места себе не нахожу.

— Вы были у него дома? — я чувствовал, что еще немного, и голос мой сорвется на крик.

— Нет, Станислав Иванович. Я как раз хотела вас попросить, чтобы вы поехали туда со мной.

— Конечно! Ждите! Я мигом! — эти слова я уже кричал в трубку, свободной рукой натягивая джинсы. Молниеносно одевшись, я схватил ключи от машины и, ничего не успев объяснить удивленной жене, выбежал из дома. Подхватив по дороге матушку Григория, я на бешеной скорости рванул к нему домой.

Я гнал машину, как сумасшедший, и (благо, город к ночи опустел) добрался с Гражданки на Петроградскую, где жил Григорий, установив, наверняка, какой-нибудь рекорд. Меня подстегивало разыгравшееся воображение, которое рисовало картины участи Грега — одна ужаснее другой, и мне стоило большого труда сохранять внешнее спокойствие, чтобы своим волнением еще больше не напугать и без того обеспокоенную Галину Евстафьевну. На одном дыхании я взлетел по лестнице, оставив далеко позади свою спутницу, начисто забыв в этот момент и о галантности, и о таком простом изобретении, как лифт. Очутившись перед дверью, ведущей в квартиру Григория, я застыл в нерешительности — она была приоткрыта. Я размышлял, стоит ли мне входить одному или лучше дождаться, пока поднимется на этаж мама моего друга, и тут за моей спиной раздался ее голос:

— Что же вы стоите, Станислав? — робко спросила она, и я почувствовал в ее словах испуг и потребность в защите. Так ребенок просит родителей посидеть рядом с ним в темной спальне до тех пор, пока он не заснет. Я взял сухую ладонь Галины Евстафьевны в свою руку, крепко пожал и осторожно толкнул дверь, ведя пожилую женщину за собой, чуть сзади, чтобы, в случае опасности, прикрыть ее.

В квартире мы обнаружили картину, с трудом поддающуюся описанию. Это был не просто разгром — это был разгром в кубе, если можно так выразиться. Трудно представить себе психическое состояние людей, способных с такой безжалостной последовательностью и методичностью разрушить человеческое жилье. Казалось, в квартире не осталось ни одной целой вещи: вся мебель была изломана, посуда разбита, книги изорваны и разбросаны, под ногами хрустела какая-то крупа, соль, земля из цветочных горшков и битые стекла. Весь пол был усеян клочьями поролона и перьями из растерзанных подушек. Из развороченных розеток торчали провода, клочьями свисали и шелестели от сквозняка оборванные обои…

Григория нигде не было. Это опровергало версию ограбления и оставляло слабую надежду на то, что ему удалось уцелеть во время этого странного «цунами».

Мать Григория медленно опустилась на край растерзанного дивана и отвернулась к стене — ее плечи тут же затряслись от беззвучных рыданий. Честно говоря, мне и самому хотелось плакать от бессильной злости и ощущения собственной беспомощности.

— Я вас очень прошу, успокойтесь, — попытался я неловко утешить ее. — Нам нужно срочно искать Григория… Будем надеяться, что он жив, — некстати добавил я и тут же понял, что ляпнул лишнее.

— Гриша, Гришенька-а-а-а-а! Они его убили-и-и-и! — в голос, по-деревенски вдруг запричитала Галина Евстафьевна. — Стас, ну ты-то хоть понимаешь, что происходи-и-и-ит?

— Нет… Но ваш сын жив, — я пытался рассуждать «логически», хоть и давались мне эти попытки с большим трудом. — Если бы это было не так, то мы с вами, к сожалению, нашли бы его тело здесь. Не плачьте, прошу вас. У нас есть надежда. Только вот… Нам нужно срочно вызвать милицию.

На самом-то деле, я не больно надеялся на помощь милиции, но другого выхода просто не видел, да и, по совести говоря, не чувствовал в себе сил проводить расследование в одиночку.

Милиционеры приехали на удивление быстро, но еще быстрее — по их нелепой суете и бестолковым вопросам — я понял, что Григория они не найдут. Казалось, что гораздо больше, нежели расследованием преступления они были озабочены грамотным составлением протокола и появлением в их отделе очередного «висяка», сулящего в конце года разборки с начальством и, может статься, лишение премии. Один из них, запомнившийся мне гладким румяным лицом и аккуратной щеточкой усиков, несколько раз поинтересовался, не было ли застраховано испорченное имущество — как будто единственное, что имело для него значение, это возможные проблемы со страховыми компаниями!

Сразу после их отъезда я хлопнул себя по лбу и, обозвав несколькими нецензурными выражениями собственные мыслительные способности, набрал на мобильнике номер Павла Григорьевича. И вот, минут через двадцать он, в сопровождении нескольких крепких ребят с бритыми затылками, уже деловито осматривал разгромленную квартиру моего бесследно исчезнувшего товарища.

— Твой приятель что, банк грабанул? — задорно хохотнул мой бравый секьюрити. — Не часто мне доводилось наблюдать результаты столь настойчивых поисков!

— Какой, к черту, банк! Мы с ним из Мексики только что приехали… Я брата вчера похоронил… А теперь вот это… Я, поверь, очень ценю твой юмор, но как-то, знаешь, не до банков было, — несмотря на полный разброд в мыслях и чувствах, я все-таки попытался пошутить.

Мать Григория, немного успокоившаяся от созерцания бессмысленной, но чрезвычайно суетливой деятельности милиционеров, неожиданно снова запричитала, давясь слезами:

— Гриша! Гришенька! Сыно-о-о-очек мой!..

Начальник службы безопасности — тертый калач — взглянув на нее, тут же принялся за дело:

— Тэ-э-экс, как у вас тут с соседями? Знаете их?

— Понятия не имею, — буркнул я, вовремя сообразив, что второй круг вопросов Галине Евстафьевне не потянуть. — Я здесь, вообще, кажется, в третий раз.

— Разберемся! — отрезал Павел Григорьевич и вышел на лестницу.

Через несколько минут он вернулся с какой-то полной пожилой женщиной, которая, видимо, давно знала мать Григория. Во всяком случае, она сразу же бросилась утешать ее и быстро увела к себе в квартиру.

— Слава Богу, баба с возу — кобыле легче! — гоготнул начальник охраны и с новыми силами принялся за расследование, а я прошел в чудом уцелевшую ванную, чтобы немного освежиться и привести себя в порядок.

Только я открыл дверь, как на меня с истошным криком ринулось откуда-то сверху нечто рыжее и пушистое. Не сразу сообразив, что это всего-навсего кошка Григория, я судорожно пытался отодрать ее лапы от собственной физиономии, но это оказалось непростой задачей — она прижималась ко мне, истошно верещала и тряслась мелкой дрожью.

На наши общие вопли в ванную влетел Павел Григорьевич:

— Что, черт возьми, тут происходит!? А-а-а, так вот он — виновник погрома! — добродушно хохотнул мой доблестный сыскарь, когда совместными усилиями нам все-таки удалось оторвать кошачьи коготочки от моих щек.

— Виновница! — уточнил я, потирая расцарапанное лицо. — Но не думаю, что ей одной под силу такие разрушения!

Пока мы с Павлом Григорьевичем вновь занялись милой дружеской пикировкой, к которой я уже успел привыкнуть и даже обнаружить в ней своеобразный психотерапевтический эффект, кошка, по всей видимости, успокоилась — перестала трястись и вопить, но повела себя как-то странно. Она заглядывала нам в глаза, терлась о наши ноги и мяукала так выразительно, что казалось, будто она действительно хочет рассказать о каком-то событии, свидетельницей которого только что оказалась.

Внезапно она подбежала к двери из ванной, надавила на нее всем своим весом и, просочившись в образовавшуюся щель, пулей вылетела из квартиры.

— Давай посмотрим, куда она побежала, может быть, она нам что-то покажет, — неожиданно для самого себя предложил я Павлу Григорьевичу.

Нет, я, разумеется, не сошел с ума и прекрасно понимал, что кошка — не собака и след не возьмет, но при взгляде в ее умные, почти человеческие глаза, невольно вспомнил большую статью, прочитанную несколько дней назад в «Ридерс Дайджесте».

В статье говорилось о том, что кошка столь же неизвестного и таинственного происхождения, как человек. Она появилась вместе с ним и продолжает существовать рядом на протяжении многих веков. Так, в Древнем Египте кошек буквально боготворили — их мумифицировали наравне с фараонами, а в своих храмах египтяне отводили им место посредников между людьми и богами. Почему?.. Этого до сих пор никто не смог объяснить, но, как бы там ни было, именно в Древнем Египте впервые был создан настоящий культ этого своенравного, грациозного и загадочного животного.

А ведь известны и такие истории, когда кошки находили бросивших их хозяев за тысячи и тысячи километров! В хрониках зафиксирован случай, как один из офицеров армии Веллингтона накануне битвы при Ватерлоо был потрясен, узнав в невесть откуда взявшейся в боевых порядках англичан кошке своего домашнего кота. Следуя за своим хозяином, тот умудрился каким-то непостижимым образом перебраться через Ла-Манш!

Современная наука подтвердила тот факт, что обоняние кошки в тысячи раз превосходит собачье, но использовать его в утилитарных целях человек никогда не сможет — кошка слишком самолюбива, слишком самостоятельна. Она сама выбирает себе хозяина и сама решает, кому посвятить свой бесценный дар.

В общем, между кошкой и человеком существует какая-то мистическая, тянущаяся через всю историю их совместного существования связь, но объяснить ее человеческий разум не в силах. Вот и сейчас — услышав мое смелое предположение, начальник охраны взглянул на меня с опаской, видимо всерьез поставив под сомнение мои умственные способности. Но в квартире делать было уже нечего, и мы вышли на улицу.

Странное дело, кошка словно поджидала нас у подъезда — она произнесла контрольное «мяу!», пробежала чуть вперед, обернулась, удостоверилась в том, что мы послушно следуем за ней, и юркнула в подвал соседнего дома.

«Хороши же мы будем, — неожиданно подумалось мне, — если, исползав за этой рыжей бестией все окрестные подвалы и чердаки, обнаружим, что она, всего-навсего, решила навестить своих приятелей или приятельниц. Тогда-то уж никто не разубедит Павла Григорьевича во мнении обо мне, как о полном идиоте!»

— Что теперь, полезем? — услышал я между тем ехидный голос «Черномора». — Раз уж мы сдались на милость твоей рыжей подруге, посмотрим, что она хочет нам показать!

«Да уж, последнее время мне не привыкать выглядеть в глазах окружающих окончательным и бесповоротным чудаком! Но Григорий пропал, и я должен цепляться за все, что дает хотя бы призрачный шанс его найти — пусть даже это будут всего лишь кошачьи проказы!».

Я решительно направился в сторону подвала, ожидая найти его закрытым и неприступным, но, к моему удивлению и радости, замок на двери был кем-то варварски сорван, а сама дверь — исцарапанная и висевшая на одной петле — носила на себе следы уже знакомой нам разрушительной энергии.

Когда мы проникли внутрь, в нос тут же ударил резкий тошнотворный запах, присущий всем нашим подвалам и чердакам. Преодолевая отвращение, мы двинулись в непроглядную темноту, едва-едва прорезаемую светом маленького фонарика, оказавшегося в кармане предусмотрительного Павла Григорьевича. За нами, чуть позади, следовали его верные архаровцы. Перелезая через кучи хлама, то и дело натыкаясь на жирных крыс, совершенно не смущавшихся при нашем появлении, мы шли до тех пор, пока луч фонарика не уперся в кучу грязной и разорванной одежды, показавшейся мне смутно знакомой.

«Господи, да это же Григорий! Они убили его! — лихорадочно проносилось в моем воспаленном мозгу. Мне стало дурно, я еле дышал, а в голове железным молотом стучала одна-единственная мысль. — Не уберег! Не уберег!! Не уберег!!!».

— Да он жив! — вывел меня из оцепенения голос одного из ребят, склонившихся над телом.

Услышав эти слова, Павел Григорьевич не мешкал ни секунды — пощупал пульс, проверил фонариком зрачки и ответственно заявил:

— Надо вызывать «скорую»! Сами не довезем…

У этого жуткого дня было только одно несомненное достоинство — наполнявшие его события сменяли друг друга с бешеной скоростью, не позволявшей мозгу сосредоточиться на одном из них и окончательно слететь с катушек. Впрочем, не исключено, что мне это только казалось. Как бы там ни было, не успел я набрать номер «скорой», как во двор уже въезжала обшарпанная белая газель с красными полосками и начертанной по европейской моде — задом наперед — надписью «AMBULANCE».

Из газели выскочил до удивления похожий на Александра Розенбаума врач в замызганном зеленом халате, подбежал к вытащенному нами на свежий воздух Григорию и сделал ему неизменный укол, который, как я заметил, врачи скорой помощи на всякий случай делают всем пациентам, вне зависимости от состояния больного и возможного диагноза. После беглого осмотра тела, он тяжело вздохнул и приказал затаскивать его в салон.

— Кто поедет с пострадавшим?

— Видимо, мне придется, — не долго думая, брякнул я, сообразив, что от находящейся в полуобморочном состоянии Галины Евстафьевны будет мало толку.

Мы уже принялись осторожно укладывать Григория в машину, когда неожиданно возникло новое препятствие — кошка, которая во время осмотра тихонечко сидела в сторонке, словно не желая мешать работе врача, теперь точно взбесилась. Она свернулась калачиком на груди Григория, лизала ему лицо, руки и никак не хотела покидать его, кусалась, царапалась и кричала. Господи, как она кричала! Как женщина, только что потерявшая любимого мужчину.

Доктор, сперва категорически запретивший пускать животное в салон, неожиданно сдался и, махнув рукой, устало сказал:

— Ладно уж! Но потом ее заберете… не на подстанции же оставлять!

Попав вместе со мной и Григорием в машину, кошка, словно сообразив, что добилась своего, мгновенно успокоилась и затихла. Когда машина тронулась, я вдруг заметил, как Григорий шевельнулся и непроизвольно погладил кошку по голове.

— Смотрите! Смотрите — он жив! — истошно завопил я, дергая доктора за рукав.

— Да жив, жив! Вы что же думаете, мы трупы на «скорой» перевозим?! — его усталое раздраженное лицо неожиданно разгладилось и осветилось улыбкой. — Нет, но кошка, кошка-то какова! Можно было бы ее к нам, на довольствие взять. У нас довольствие — как раз кошку покормить, — беззлобно проворчал «Розенбаум» и, отвернувшись, всю оставшуюся дорогу смотрел в окно.