Жулики. Книга 4

Николай Захаров, 2019

В книге описаны события, произошедшие, по мнению автора, в девяностых годах 20-го века. «Лихие девяностые» со стрельбой и погонями переплетаются с прошедшими временами, не менее лихими. Все совпадения имен персонажей с реально живущими людьми совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

А грибов оказалось на самом деле в этом году много и Мишка, никогда не собиравший их в своем времени, с удовольствием мотался с Катюшей по Останкинским лесам. Даже научился отличать съедобные от поганок.

Уходили обычно с утра и на весь день, а возвращались с полными лукошками и счастливыми лицами. Осень была поздняя, вернее бабье лето затянулось до середины октября и дни стояли солнечные. За весь месяц, проведенный в деревне, они только дважды попадали под дожди. По-летнему теплые и даже с громом, молнией и радугой после них.

Один пересидели под вековой сосной, а вот второй сегодня, застал в чистом поле, и пришлось бежать к опушке, чтобы спрятаться под кронами деревьев. Пока бежали, дождь перестал, но промочил их до нитки. Ливанул, как из ведра. Будто кто-то, там, на небе, решил поозоровать и выплеснул на влюбленную парочку пару здоровенных ушатов.

Пришлось сушиться у костра. Заодно и перекусили, взятой с собой едой. Мишка попытался печь грибы, нанизав их на ветки, но они шипели, обгорали и падали в огонь.

— Ну, что это за баловство, Мишань? — Катюша укоризненно покачала головой. — Есть же с собой нормальная снедь, — Мишка, выковыривая очередной подпаленный боровик, проворчал:

— Ну, вот, а я читал, что так вот можно в лесу на одних грибах прожить, — выкатил веткой почерневший гриб и куснул от него, где почище. Тут же и выплюнул, насмешив Катюшу.

— Да где ж ты такое мог читать? Сыроеги, пожалуй, еще можно есть, они потому так и названы, а остальное без котелка, морока одна. А без соли и вовсе помои.

— В Москву завтра едем. Жаль. Хорошо здесь, — Мишка натянул высохшую рубашку.

— Понравилось? А ведь здесь люди работают и не замечают красот-то за трудами, — вздохнула Катюша. — Доля крестьянская. Говорят, что в сию пору день — год кормит. Это мы с тобой бездельники, даже стыдно перед людьми. Они вон здороваются, шапки ломают, а по глазам вижу, что осуждают. Как же — страда, а мы тут шляемся ровно ребятишки по лесам.

— Так, мы же белая кость, нам положено праздный образ жизни вести и потом мы ведь за все платим. За еду, ну и все такое, — не понял Мишка. — Дачники мы, вот.

— Словцо-то, какое интересное. Вроде данники. Всем деньгу даем.

— Ну, да… Тихо, Катюнь, идет кто-то, — Мишка поправил перевязь сабли, с которой не расставался никогда, используя ее в лесу вместо топора.

Костерок они развели на маленькой полянке, а рядом с ней вилась лесная тропинка, хорошо протоптанная местными крестьянами.

— Вона дым никак? — услышали они голос с хрипотцой. — Гляньте-ка, Игнат и Ноздря, кого там Бог послал? — Катюша лихорадочно натягивала не высохший как следует сарафан, когда на поляну вывалились два мужика вида самого обыкновенного по этим временам. В онучах и лаптях, но с дубинами на плечах и в драных кафтанишках.

У одного и вовсе кафтан одет был на голое тело и болтался расхристано без пуговиц и кушака. Второй был одет по приличнее, рванье у него было аккуратно подвязано веревкой и под ним имелась рубаха серого цвета. Оба бородатые и потому похожие лицами, они радостно загудели в два голоса:

— Вот те на,.. не было полушки, да вдруг алтын. Эй!!! Кудеяр, Касьян, тут добыча сладкая! — из-за их спин вынырнули еще две заросшие бородами рожи и, встав рядом, принялись рассматривать Мишку с Катюшей, с любопытством и крестьянской обстоятельностью.

Вновь прибывшие, ничем особенным от двух первых не отличались, ни прическами, ни одеждой. Один и вовсе был босой, лапти висели на дубине переброшенной через плечо. А вот второй — видимо Кудеяр, тот был в ботфортах — смотрелись они на нем, правда, как на корове седло, нелепо облегая домотканые порты.

"Видать снял с кого-то", — подумал Мишка, заслоняя собой Катюшу и обнажая саблю.

— Ха-ха-ха-ха! — засмеялся заливисто обладатель ботфорт. — Заступник, — ха-ха-ха. У меня ить пистоль, паря, — мужик вытащил из-за пояса здоровенный мушкет и наставил его на Мишку. — Обоих прострелю. Саблю брось, сымай порты с рубахой, да и беги отсель. Отпускаем, добрые мы нынче. Девка потом догонит. Слово даю атаманово. Вот те крест, — Кудеяр переложил мушкет в левую руку и размашисто перекрестился.

Мишка даже рот раскрыл от удивления. — «Вот уж простота нравов, впору расцеловаться по-христиански».

— Ты еще царицу небесную помяни, орясина, — посоветовал он Кудеяру, внимательно следя за стволом мушкета. — Не промахнись, смотри. Я тогда нарублю тебя ломтями, как брынзу татарскую.

— Ишь, орел, — не обиделся ни сколько Кудеяр. — Добром значит не хошь? Да я тебя и без пистоля щас самого на ломти порублю. На-ка, Каська, подержи железяку, — Кудеяр сунул мушкет в руку безлапотному и выхватил из ножен саблю, тоже видать трофейную. — Заодно и опробую барскую сталь, — Кудеяр завертел ее перед собой, демонстрируя умение. Видать довелось в свое время и послужить, и повоевать.

— Молодец, — похвалил его Мишка. — Мне так сроду не научиться. Видать учителя были хорошие?

— Ха-ха-ха-ха. Нравишься ты мне, паря, даже убивать не хочется, ей Богу. — Кудеяр опять переложил, теперь уже саблю в левую руку и опять размашисто перекрестился.

— Да что ж, ты Ирод, Бога-то поминашь через слово, устами своими грязными? Еще и крестом обмахиваешься, ровно у царских врат окаянный! — вдруг заорала на Кудеяра Катюша, выскочив из-за Мишкиной спины. — Глянь, какой православный живорез выискался. Что бельма вытаращил? Аль не признал? Сестра я твоя во Христе. Забыл, Ирод, что в писании написано? «Где двое во имя мое соберутся, там и я промеж них», — Катюша перекрестилась и поклонилась Кудеяру.

— Здрав будь, брат во Христе. Это супруг мой Михаил, тоже православный. Поклонись, Мишань, Господу, — Мишка послушно перекрестился. — Вот уже и трое нас тут во имя Христово. Образумь, Господи, грешников, наставь на путь и пошли здравомыслие, — Катюша снова перекрестилась и рявкнула на четверых бородачей:

— Что стоите окаянные? Господь промеж нас, кайтесь, — и с последним ее словом, где-то совсем рядом громыхнул гром, так неожиданно и своевременно, что вся четверка вместе с атаманом тут же рухнула на колени, истово крестясь и бормоча каждый свою молитву.

— Прости, сестрица, — дрожащим голосом прохрипел Кудеяр. — Лихая жизнь затянула, нужда, да поборы. Не от хорошей жизни разбойничаем. Прости, братец. Отпусти, сестра-матушка, грехи. Господи, помилуй!

— Ох, братец, да за кого ты меня принимаешь? Поп я тебе что ли, грехи-то отпускать? Иди в храм, там и покайся перед батюшкой. Забыл дорогу, пади, туда?

— Благодарствуем, сестрица, от смертоубийства оберегла, — Кудеяр встал с коленей. — Пошли робяты, — и шмыгнул носом, как нашкодивший мальчишка. Мишке стало смешно. Четверых здоровенных мужиков с дубинами и мушкетом усмирила его Катюша и чем? Словом! Мишка швырнул саблю в ножны и крикнул в спину Кудеяру:

— Эй, братан, погодь. У меня к тебе предложение деловое есть, — Кудеяр остановился и медленно повернулся к нему.

— Саблей ты знатно машешь, сразу видно мастер. Учитель фехтования мне нужен, не желаешь ли послужить? Мальчишек будешь обучать.

— Где это? — спросил равнодушно Кудеяр.

— В Москве. Я завтра туда отправляюсь.

— Мне в Москву дороги нет. В бегах я нынче. Вон видишь — Ноздря, красавец какой? Вот и мне тако же будет, коль поймают, — Кудеяр махнул рукой. — Ты, сестрица, в храм нас послала, дак ведь только до него и дойдем, как тут и повяжут охотнички. До батюшки и не дойдем. Прощевайте. Пойдем нехристей грабить.

— Подожди, — Мишка шагнул к Кудеяру. — Я ведь мог тебя сегодня и зарубить сгоряча-то, так что и на мне бы грех повис, поэтому приходите все четверо в Останкино. Спросите там Михаила. В домике Тихоновском я остановился. А ежели кто с охотничанием полезет, то скажете, что званы и с собой ведите. Я разберусь. После обедни приходите,-

Мишка протянул руку Кудеяру и тот, схватив ее своей лапищей, с силой сжал.

— Здоров ты, я смотрю, паря, мое пожатие мало кто выдерживает, все скачут козлами, — удивился он, а Мишка подумал.–"Хорошо, что"Завесу"успел нашлепнуть, прыгал бы точно или перелом бы получил".

— Говоришь, что убил бы меня? А я думаю, что ты со своей сабелькой на пятом замахе лег бы сестрице, под ноги. Ее благодари и Господа, — Кудеяр перекрестился. Рядом обмахнулся крестом Касьян.

— На пятом замахе бы слег? — Мишка взялся за ствол мушкета, который Касьян все еще держал в левой руке, и без всякого усилия вывернув его, сказал:

— Смотри, — мушкет, легонько подброшенный, вертанулся в воздухе и тут же свистнувшая Мишкина сабля рассекла его надвое. — Ну и на каком замахе я бы лег под ноги, сестрицы? — разбойники ошеломленно уставились на перерубленный мушкет. Кудеяр нагнулся и поднял обе половины.

— В полную негодность привел, — растерянно пробормотал он, рассматривая срез. — Эт что ж за сталь така?

— Молекулярная заточка, — пояснил Мишка.

— Мокулярна? — не слыхал такой-то. — Эт что ж выходит, что ты, сестрица, нам жизнь только что спасла? — Кудеяр поклонился Катюше. — Как звать-то тебя, сестра?

— Екатериной зови, братец разбойничек. Да от предложения супруга моего не отказывайся. Господь тебе с товарищами случай счастливый посылает. Иди. С Богом, — ответила Катюша.

— Придем, как же теперь-то и не прийти, коль велишь, — поклонились все четверо и ринулись с поляны, испуганно оглядываясь.

— Придут, думаешь? — Мишка обнял Катюшу и прижал к себе. — Ты больше так не делай никогда. Я сам разберусь с кем угодно.

— Испугалась я, Мишань, за тебя. Вон он как саблей-то машет, аж в глазах рябит. Придут, конечно. Крадучись, но придут. Тут о вашей стройке ведь вся округа бает. И они, пади, слышали, да пока в толк не взяли. Спасибо, Господи, — вдруг поклонилась Катюша. — Не допустил пролиться крови христианской, — и где-то опять громыхнул гром, уже почти на пределе слышимости, видимо туча уползла совсем далеко. Мишка, перекрестившись, подумал.–"И ни каких"Завес, Осп и Перфов", а вслух сказал:

— Вот уж воистину, где двое соберутся, там и Господь посреди них, — и не смог скрыть легкого сарказма. Ирония, едва заметно обозначенная им, однако не укрылась от Катюши и она, резко отстранившись от Мишки, спросила:

— Ты никак, Мишань, посмеиваешься надо мной? Да и над Господом тоже? — укоризна в ее взгляде была такой глубины, что Мишка покраснел и принялся извиняться.

— Нет, Мишань, ты ведь что имел в виду, когда усмехнулся. Что не было Господа, а гром случайно гремел? Так ведь, скажи? Подумал?

— Да, Катюш, подумал. Прости, — Мишка обнял Катюшу, но она отстранилась и продолжила обличительно:

— Ты, думаешь, я не вижу, что веры-то нет у тебя во Христа или если есть, то совсем никакая. Ты и в храм, Мишань, ходишь только по тому, что я иду, и правила не читаешь, и всяко дело без молитвы творишь. Я ведь не слепая. На саблю у тебя больше надежд, чем на Бога. Вон она какая у тебя вострая. Пистоль как былинку рассек. Да еще вот все в ладошки хлопаешь и какую-то вещицу лепишь, а потом весь как каменный становишься, холодный. Я ведь вижу.

— Катюш, да что же теперь делать-то? Такой вот я дурак, но я исправлюсь еще таких вот пару"чудес"и уверую окончательно.

— Опять шутишь, Мишань? Зачем же ждать случаев таких-то? Господь промеж нас стоит и никуда не делся. Вот сейчас и получишь доказательство, — Катюша перекрестилась и зачитала Господню молитву, — затем снова перекрестилась и, выдернув саблю из ножен, что-то быстро прошептав, без усилий сломала ее пополам, как хворостинку. — Вот тебе еще одно"чудо", кинула она саблю под ноги Мишке, а тот изумленно уставился на обломки и произнес перекрестившись:

— Прости, Господи, глупца, — потом шагнул к Катюше и прошептал:

— И ты прости, Катенька, — Катюша всхлипнула:

— Не шути больше никогда так.

— Катюш, ты еще Серегину вот так же можешь сломать? Чтобы спеси в нем поубавить. Гордыни то есть?

— Мишань, да ведь не я ломаю. Господь вразумляет. Все в Его власти, — Катюша нагнулась и подняла обломки сабли. — Я не делала ничего, просто молитву Господу зачла и попросила железо сие рассечь, — Катюша опять зачитала Господню молитву и соединила обломки. Металл сросся и Катюша протянула Мишке его оружие. А тот даже сделал шаг назад и, оглянувшись, осторожно взял саблю:

— Господи, сколько попросил, столько и увидел, — Мишка перекрестился и попробовал сломать сталь сам. Сабля выдержала, а то место где она была переломлена, девственно поблескивало, и Мишка снова перекрестился.

— Ну, ты, Мишань, что-то смотрю, в другую крайность ударился. Господу твои махания руками ни к чему. Он в сердце смотрит. Что у тебя там? Испуг, Изумление? Вера должна быть и Любовь. Ну а коль их нет, то Надежда должна быть. А уж если и ее нет, то, значит, мертв человек.

— А как же жить-то, когда вот так Господь рядом? — Мишка засмущался, а Катюша расхохоталась.

— Ты как мальчонка пятилетний, Мишань, Господа застеснялся. Да Он всевидец и приходит всегда, когда ты позовешь и допреж зова даже, но не лезет навязчиво. Твоя Воля должна быть, а потом только Его на Тебе.

— Так Его нет сейчас рядом? — Мишка оглянулся. — А как же Он слышит молитвы и просьбы?

— Мишань, что ты озираешься. Бог есть Дух. Его увидеть нельзя, если Он, Сам этого не захочет. А если просишь Его о чем то, а Он не дает, значит, или не на пользу тебе сие или сам можешь это сделать, постаравшись. Просить нужно только то, что сам сделать не можешь, вот как я… — Катюша вздохнула:

— Только не проси ничего своей волей, только с Его Воли проси. Говорить нужно: — "Да будет, если на то Воля Твоя".

Кудеяр с"бригадой"заявился, как было сказано и стояли разбойнички у ворот Тихонова дома, не смея постучать, а вокруг них собрался любопытный народ деревенский, недоуменно переговариваясь.

Наконец какой-то старичок не выдержал и спросил Кудеяра, подергав его за рукав кафтана:

— Чей то здесь? Аль на Большой дороге скучно стало?

— Уйди, дедок, Христом Богом прошу. Екатерина велела прийти. Вот и пришли к Михаилу.

— Катерина? Ну, тады стойте, скоро будут оне, — обрадовался старичок. — А вона уже и идут из церкви, — подслеповато щурясь приложил он руку козырьком ко лбу. — Оне самыя.

Мишка с Катюшей подошли к воротам дома и поздоровались со всеми сразу, поклонившись:

— Здравы будьте, люди добрые, — Мишка оглядел толпу. — Что за собрание?

— Здрав будь, боярин Михаил. Здрав будь и ты Катерина… — понеслось со всех сторон. А старичок пояснил:

— Вот на диво взглянуть собрались. Стоят тати и ждут, а чего? Говорят Вас, — Кудеяр поклонился в пояс и прошептал почти еле слышно:

— Вот пришли, как велено, — остальные члены шайки тоже согнулись в поклонах.

— Ну, проходите, коль так, — Мишка повернул запорное кольцо и открыл калитку, рядом с воротами. — Расходитесь, люди добрые, ничего интересного больше не будет сегодня. Вечером приходите, часам к восьми, медом угощу. Уезжаем мы с Катюшей завтра с утра. Все приходите. Сколько есть. Всем передайте. Ждем,-

Мишка взял под руку Катюшу и оглянувшись, попросил Кудеяра:

— Калитку прикройте и проходите в дом, — и разбойники, пугливо озираясь, двинулись гуськом вслед за хозяевами.

Прислугу молодые не держали, предпочитая все делать сами и, Катюша сразу захлопотала у печки, поставив на уголья чайник.

— К столу прошу, господа разбойнички, — пригласил Мишка несмело переминающихся с ноги на ногу мужиков. — Перекусим, чем Бог послал. Катюша сегодня суп грибной сварганила, пальчики оближете. Говорит,–"Мужички подойдут и голодные чай из лесу-то."Наварила чугунище ведерный, так что ешьте сколь влезет.

— Мы, боярин это,.. сыты, ты уж того,.. — начал Кудеяр. — Извини,..

— Ну, я во-первых, не боярин — это меня тут так ошибочно все зовут, ну а я и не стал каждому объяснять. Пусть хоть горшком называют, только в печь не ставят. И называйте просто, Михаилом. Во-вторых, садитесь, потому как в ногах правды нет. И за обедом поговорим. Катюша вон уж и миски с ложками расставила. Давай, давай. Коль не голодны, то так похлебаете за компанию, — мужики переглянулись и прошли к столу. Расселись на лавках и чинно сложили руки на коленях.

— Ну-ка в одну руку ложку, во вторую ломоть хлеба. Сама пекла. Съесть все и пока чугунок не опростаете, не выпущу,-

Катюша принялась разливать по чашкам грибной суп. Потом помчалась в сенцы и вернулась с крынкой сметаны. Быстренько вывернула в каждую миску по огромной ложке и опять умчалась. Вернулась с кувшином медовухи:

— Сухая ложка рот дерет, — расставила перед гостями кружки и наполнила их, — Мишаня-то не пьет у меня, а вам для знакомства можно, да и понадобится сегодня мне мужская грубая сила. Народу-то Мишаня наприглашал, всю деревню. Надо будет в трактир за медовухой и пивом съездить. Давайте, мужички.-

Разбойнички переглянулись, перекрестились на образа и, выцедив из кружек медовуху, принялись махать ложками столь усердно, что через пятнадцать минут в чугунке поварешка уже скребла остатки по донышку, а хлеба умяли при этом две ковриги.

— Молодцы, — похвалила мужиков Катюша. — Если вы еще и работаете так же, то цены вам нет.

— Спаси Бог, хозяюшка, — закрестились разбойники.

— Рано, рано спасибо-то говорить. Чай поспел, — Катюша принялась разливать чай. — Самовара нет, жаль. Не завел Тихон. Ну, ничего и из чайничка с пирогами сойдет. С малиной они у меня сегодня,-

Катюша поставила на стол поднос с пирогами. — Ну, не буду мешать. Мишань, отчаевничаетесь, поговорите, да в лавку к Сидорычу сходите. Народу-то придет человек двести. Ты ведь всех позвал, а значит и мелюзга соберется и бабы. А они пряники любят, вот и озаботься. Петушки там какие-нибудь ребятишкам. Боюсь, что лавку сегодня у Сидорыча всю выпотрошить придется. Ну и в трактир загляните. Сколько там у этого, аспида зелья есть, все забирай. Мужики пусть порадуются,-

Катюша выскочила из избы и помчалась по соседям, договариваться насчет столов и лавок.

— Огонь девка, повезло тебе, боя… Михаил то есть, — засмущался Кудеяр.

— Ну, что ж, братцы. Нанимаю вас на работу, если кто не против. Пока на разные погрузочно-разгрузочные, а потом видно будет. Вот Кудеяр мастер саблей махать и наверняка рукопашник, ему инструктором, т.е наставником в самый раз в нашей школе кадетской. Мальчишек обучать. Жалованьем не обидим, жильем обеспечим и документами справными, чтобы власти не придрались. Но до первого срыва. Коль опять согрешит кто, то сам и ответит. Помогать не правому не станем. Коль не виновен, то вытащим хоть из преисподней. Проверять будем. Ну, с Кудеяром ясно. Это что имя или фамилия?

— Прозвище тако. Кудряшов я Иван Савельев сын, — Кудеяр чуть не подавился пирогом и закашлялся.

— Да ты не суетись, Иван Савельевич. Теперь так зваться будешь. И документы оформим на тебя по этому имени. Кудеяр, конечно, круто, но Иван Савельевич как-то понадежнее и пообстоятельнее, — улыбнулся Мишка, увидев как затряслись руки у атамана и даже кружку тот поставил на стол, чтобы не выронить.

— По батюшке величать станете? — не поверил он.

— Станем, — Мишка опять улыбнулся.

— Ну, Михаил, да я,.. да,.. за Вас, да,.. — Кудеяр опять шмыгнул носом по-мальчишечьи.

— Все проехали. Потом расскажешь. Ну а вот ты кто Ноздря — это ведь тоже кликуха?

— Вестимо, — Ноздря дотронулся рукой до носа с рваными ноздрями. — Как вот на люди таким появляться? Только по лесам и шастать. А коли еще на лоб клеймо ляпнут, то и вовсе кроме как в лесу и быть нигде нельзя.

— Что ты заладил"лес", да"лес". Зовут-то как?

— Иваном також, как Кудеяра и Фамилия Иванов, — пробормотал Ноздря.

— Ага, и по батюшке, небось, тоже Иванович? — высказал Мишка предположение.

— Откель узнал? — простодушно изумился Ноздря. — Иваном отца звали. У нас все старшие всегда Иваны. Так повелось. Да вот на мне видать пресечется, — вздохнул Ноздря. — Кому такой красавец-то нужен?

— За что наказан? — спросил Мишка.

— Усадьбу барску ктотось пожег, а искать виноватых не стали. Кажному десятому на деревне ноздри рванули. Мне еще повезло, не шибко прихватили, а некоторым оторвали напроч, нос-от. Кровью изошли. Двадцать человек нас всего таких-то… Построили деревню в шеренгу и барин сам кажного указал.

— Это кто ж такой? — полюбопытствовал Мишка.

— Немец — Шмит Карла Йоганыч. Шибко лют…

— Ну ладно, Бог с ним со злодеем. Что умеешь? Грамотен?

— Нет, Михайло, не учен. А работу всяку могу исполнять. Кузнец я потомственный. У нас все при кузне испокон. Что хошь скую, — Мишка чиркнул карандашом в блокноте:

— Хорошо. Ну а ты, Игнат, кто по фамилии? — задал он вопрос следующему члену шайки.

— По ревизской сказке я Игнат Борисов, а отца с матерью не помню, потому, как барин меня еще малолетним запродал вместе с родителями другому барину, а там холера. Вопчем все померли и никто не вспомнил потом, что я да как. Записали Борисов, потому как деревня Борисова. А хлебопашеством всю жизнь промышлял. Пока барщина не допекла. А тут вот их в лесу встренул ну и айда,..!!! Безграмотен опять жа.

— Отчество тебе Борисович запишем. Запомни, — Мишка пометил в записной книжке.

— Ну и Касьян остался.

— Этот у нас грамоте-ей. Все науки превзошел. Семинарию в Москве закончил, да вот с епископом не ужился, — Кудеяр хмыкнул. — Им ведь после окончания положено матушку найти иначе приход не дают. А Игнату вокурат 25-ть и стукнуло, а он не женится, вот его в звонари и поставили в наказание. А жалование там… В общем разругался он с настоятелем, да и подался в лес.

— Что-то больно гладко. Сам-то, что без языка что ли? — Мишка хлопнул Касьяна по плечу. — Не робей.

— Да я и не сробел, Михаил Петрович, просто слово ведь вставить не дает атаман-то наш бывший.

— Откуда отчество мое узнал? — взглянул на него пытливо Мишка.

— Крестьяне в толпе так назвали, вон, мол, боярин Михайла Петрович с Катериной.

— Грамотен значит? Нам учителя нужны. Согласен ли? Да назовись.

— Пушкин Касьян Сергеевич, — улыбнулся бывший семинарист расстрига. Мишка карандаш чуть не выронил:

— Ну, брат, фамилия у тебя знатная. Хорошо хоть, что не Лермонтов.

— А это кто ж таков? — спросил Касьян и отхлебнул чайку.

— Да, есть такая знаменитость. Это я так к слову, — Мишка оторвал взгляд от блокнота. — Ну, вот и все, братцы, сейчас отправимся выполнять поручение Екатерины, а все остальное уже в Москве. Бумаги и прочее. Пока рядом будьте, чтобы недоразумений не было. Переоденем вас, во что-нибудь в лавке у Сидоровича. Уж больно выглядите непрезентабельно. Непотребно, в смысле неказисто.

В Москву выехали ранним утром и к обеду уже подъезжали к особнячку. Жизнь здесь бурлила. За месяц тихий домик превратился в маленький вулкан. Гриня, встретивший их у ворот, кинулся открывать дверцу кареты:

— Молодые возвернулись! — крикнул сам себе, потому что никого больше рядом не было. — Здравия желаю! — вытянулся он, открыв дверь и молодцевато поднес руку к картузу.

— Чего это ты, Гринь, ровно солдат нас приветствуешь? — Мишка выпрыгнул из кареты и подал руку супруге.

— Так тяперича так здеся все здороваются, потому как мы Училище. ФЗУРМ.

— Чего мы"тяперича"?

— ФЗУРМ — Фабрично-заводско училище расейской молодежи. Вона и вывеска соответственная.-

Мишка с Катюшей повернули головы и увидели над входом"соответственную"вывеску.

— Однако, тут время зря не теряют. А мы новых сотрудников привезли. Гринь, найдется, где обустроить или как тут нынче с площадью?

— С площадью плохо, все для кадетов. Спальни, классы. Могу временно пустить в свои хоромы. Выделю комнатенку, коль не на долго, — Гриня хмыкнул. — Марфуша уже привыкла в трех-то горницах хозяйничать. Ежели возражать не будет.

— А говорил"куда столь", — напомнил Мишка. — Ты, Гринь, скажи Марфуше, что на недельку и заплатим за постой, как положено. Ребята смирные, вежливые, богобоязненные. Знакомься, — четверо новых"сотрудников", бывшие разбойнички, переодетые в новые зипуны, подошли, спрыгнув с телеги и степенно поклонились Грине.

— Вы тут пока побудьте, я с начальством переговорю и представлю вас, как полагается, — озадачил их Мишка и ушел с Екатериной в особняк, а мужики, столпившись вокруг Грини, принялись его расспрашивать, что здесь и как. А тот с удовольствием принялся хвастаться"своим хозяйством".

Внутри особняка стояла тишина, которую нарушал только голос Федора Леонидовича.

— Урок ведет, — шепнул Мишка Катюше на ушко. — Пошли на кухню с Марфушей поздороваемся.

На кухне они застали не только Марфушу, но и Тихоновну с Силиверстовичем.

Силиверстович сидел за столом и с видимым удовольствием прихлебывал из чашки чай. Женщины суетились у плиты.

— Мишаня, с Катюней… — всплеснула руками Тихоновна и кинулась обнимать молодоженов. — Ну, как там в деревне?

— Хорошо, тетушка, а вы тут, гляжу, развернулись во всю Ивановскую? Много ли кадетов набрали?

— Здорово, племяш, — Силиверстович радостно улыбаясь, обнял Мишку и Катюшу. — Садитесь, перекусите с дороги. Мать, корми ребят. А кадетов сорок человек нынче здесь. По распорядку живем. У Петра Павловича не забалуешь. Ох, строг. Все по часам у него. Везде их понавесил, чтобы, значит, никто не мог отпереться не знанием. Даже вон Марфушу заставил научиться циферблат понимать. Застрашал девку так, что у бедной целую неделю глаза, как пуговицы круглыми были, — развеселился Силиверстович. — Выучила! Марфуш, скажи пожалуйста сколь сейчас время?

— Двенадцать сорок семь, — торопливо ответила Марфуша, глянув на ходики висящие над столом.

— Молодец! — Мишка подмигнул Силиверстовичу. — И чем же это Петр Павлович запугать смог бедную Марфушу аж до глаз"пуговицами"?

— Сказал, что пока цифирь эту не усвою как след — в церкву, чтоб ни ногой. Грех-то какой! — пригорюнилась Марфа.

— И долго ли училась?

— Цельный день, Михайло Петрович. Спасибо Тихоновне — разъяснила. Самой бы мне и за седмицу не сообразить, — вздохнула Марфа.

— Что ж он так насел-то на тебя, Марфуш? — посочувствовал ей Мишка.

— С обедом припозднилась, урок задержала и расписания регламентна сорвалась, по ту пору. И все навроде, как я виной, — пожала плечиками Марфуша.

— А кто же на самом деле?

— Дак кто ж знат? Я ить при кухне завсегда. Может, зашел кто чужой, да сорвал? Двери не заперты. За чужой грех пострадала, Михайло Петрович. Вы бы сказали, батюшке-то своему, чтоб не гневался.

— Скажу, Марфуш, покормишь нас с Катюшей, и тогда обязательно словцо за тебя замолвим, — пообещал Мишка. — Силиверстович, по-моему, не прав Петр-то Павлович? Невинного человека обвинил, Бог знает, в каких преступлениях,-

Марфуша, услыхав про"словцо"заметалась от плиты к столу с такой поспешностью, что заместо двух чашек борща, налила три и ложек выложила столько же.

— Это ты, Марфуш, кому третий прибор установила? Двое нас с Катюшей. Или ты и Силиверстовича подкормить решила?

— Оне уж отобедали, — растерялась Марфа. — Это я в заполохе-то напуталась, — и чуть не расплакалась из-за этой оплошности.

— А сама-то обедала уже? Нет? Ну, так и присаживайся, давай с нами. Павлушка-то где, что-то не вижу?

— Павлуша из классов не вылезает. А Федор-то Леонидыч гнать не велел. Говорит, смышлен и когда вырастет, то всенепременно ученым будет, — покраснела Марфуша, усаживаясь за стол.

— А ты сама-то грамотна?

— Где уж нам-то. Считать вот выучилась до ста с Тихоновной, а буковицы шибко сложно постичь. Да и к чему мне? Вон, Тихоновна говорит что надо. А, Гриня, говорит"на кой леший?"Кого слушать?

— Тихоновну, она старше. А Грине мы объясним, что не прав он. Учись, Марфуша, читать. Я тебе книгу с кухонными рецептами подарю.

— Ой, правда?

— Вот те крест, подарю. Будешь по книге готовить. Тогда Петр Павлович зауважает небось.

— Ох, и трудно это азбуку-то постигать. Я уже три буквицы знаю. Аз, Буки и Веди.

— Старайся, Марфуш. Я к вам на постой четверых мужиков на недельку привел. Потерпите с семейством? Заплатим за беспокойство, — вспомнил Мишка о насущном.

— Так я что? Как Гриня скажет.

— Гриня сказал, как ты, так и он.

— Ну, вот и ладно. Пусть живут сколь надо. Мужики-то смирные? — забеспокоилась Марфа.

— Смирные, мухи не обидят. Вот у Катюши можешь спросить — она не даст соврать, — заверил ее Мишка.

— Хорошие ребята, но ты с ними построже. Коль чего сказала, так требуй, чтоб выполняли. Они строгость любят. Привыкли видать сызмальству, — подтвердила Катюша, улыбаясь.

— Вон как? Хорошо, что упредила. Буду по строжей, — Марфуша воинственно стукнула кулачком по столу, наморщила курносый носик и вдруг гаркнула фельдфебелем:

–"Равняйсь. Смирна!" — Мишка подпрыгнул от неожиданности. А Марфуша засмеявшись, спросила:

— Так ладно, аль громче надоть?

— Ну, папенька… — Мишка изумленно уставился на кухарку. — Всех заразил тут своими армейскими штучками. Кадеты, наверное, строем ходят?

— А и правильно, — махнула рукой Марфуша. — В форме — так нечего толпой праздной прогуливаться. Только больно уж громко топочут, все разом когда, — наверху раздался звонок и тишина наполнилась гулом голосов.

— Обед у кадетов-то. В столовую сейчас нагрянут, — вскочила Марфа. — Кухарок, Михайло Петрович, надоть еще нанимать, двух аль трех. Не успевам мы уже с Тихоновной на таку ораву готовить. Ребятишки, конечно, помогают, которые по наряду дежурят, но оне ведь что, только как сила, а варить-то мы. Не успеваем.

— Ну, пока один раз всего не поспели, — Тихоновна открыла окно из кухни в столовый зал: Принимайте котлы, ребята, — в окне появилось несколько любопытных мальчишечьих мордашек.

— Спасибо! Накормили. Не будем вам мешать. — Мишка поднялся и подал руку Катюше.

— Как там, у маменьки, с мастерской? Справляется?

— Что ты, Мишань. Раскрутила так, что просто диву даемся. Она сорочки строчит готовые и картуза. Пол Москвы носит. Заказы-то ручные на машинках — быстро без работы оставили, вот и взялась за готовую продукцию. Катюше теперь только поворачиваться успевать. А еще форму вон кадетам, да рабочим. И такая ладная, что и горожане пошли с просьбами. Силиверстович сапожную мастерскую налаживает, что б самим сапоги-то тачать. Троих сапожников уже посадил. Шьют. У нас тут, Мишань, у всех забот полон рот, — принялась делиться последними новостями Тихоновна, одновременно орудуя поварешкой.

— А Серега, чем занимается?

— Серега арифметику преподает и снабжением ведает. Нет же ничего, за что ни возьмись. Вот и бегает туда-сюда. А еще стройками, да финансами… Ну и с чиновниками тоже он дружбу налаживает. Его уже вся Москва знает. Даже ограбить пытались.

— Да вы что? Кто? И чем кончилось?

— Говорила ведь оглашенному, не носись ночами по городу один. Так он разве слушает. Вот и подкараулили с кистенями. Трое говорит было всего злодеев-то,-

Тихоновна поджала губы и, подавая караваи с хлебом в окно, добавила. — Соврал, конечно, больше их там было.

— Почему так думаете?

— По количеству зубов, которые полиция сосчитала потом выбитых. Столько у троих не бывает.

— Так сколько их там нашли? Тыщу что ли? — взглянул на нее удивленно Мишка.

— Ну, тыщу конечно не собрали, но десятка три и все передние. Ты его сам расспроси, коль интересно, ведь с проломанной головой приполз,-

Тихоновна вздохнула скорбно. — Лихих-то людей на Москве много. Обыватели на семь засовов запираются на ночь. Разбои по городу — дело обыкновенное. Ты хоть ему скажи, шалопутному, чтобы побережливее себя вел. Ну, куда ночью бежать? День есть для дел-то.

— Скажу, тетушка.

На кухню вбежал Петр Павлович, закричав с самого порога:

— Марфа, принимай дежурных, поставь задачу, — следом за ним вошли четверо парней различного возраста от 10-ти до 18-ти. Они остановились на пороге и, стянув с голов форменные фуражки, хором поздоровались: — "Здравия всем желаем".

— Орлы, — похвалил Петр Павлович парней и кинулся обнимать сына с невесткой. — Приехали, наскучило лоботрясничать-то? Это там мужички с вами?

— Да, батюшка, — Мишка скривился, а Петр Павлович, расплылся в довольной улыбке. — Там интересный человек для тебя есть. Сабельным фехтованием может удивить. Кудряшов Иван Савельевич. Кузнец еще среди них — Иванов Иван Иванович. Ну и семинарист вам интересен, наверное, будет — Пушкин Касьян Сергеевич.

— Пушкин? — переспросил Петр Павлович.

— Пушкин, Пушкин. А что тут такого? Учителем может работать.

— А про четвертого, что ж не говоришь. Неумеха что ль?

— Пахарь он и для ФЗУРМа бесполезен. Разве что в помощь Грине. Борисов Игнат Борисович.

— Ладно, разберемся. А тот, что с лицом покалеченным — это кто?

— Кузнец и есть.

— Пластическую операцию ему бы не мешало сделать. Больно уж страшное лицо у парня, — посочувствовал Петр Павлович.

— Нет здесь пока пластических хирургов, — вздохнул Мишка.

— А тебе, когда лицо рубанули, чем лечили?

— Так допотоповскими средствами из аптечки. Только у меня-то, свежая была царапина, а у него уже зарубцевалось. Вряд ли поможет, такой шрамище и часть вообще отсутствует. Попробуем, конечно, но лучше парня не обнадеживать. Он и так переживает, что за него никто замуж не пойдет.