Авантюристы. Книга 1

Николай Захаров, 2019

В книге описаны события, произошедшие, по мнению автора, в девяностых годах 20-го века. «Лихие девяностые» со стрельбой и погонями переплетаются с прошедшими временами, не менее «лихими». Все совпадения имен персонажей с реально живущими людьми совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 3

В конце августа 1942-го года в окрестностях городка Мозыр, появились два полицейских. Они двигались верхом на лошадях и вид имели довольно беспечный. Одеты были в полевую форму Вермахта и только нарукавные повязки позволяли их идентифицировать, как представителей сил вспомогательных, а не основных. Оба были рядовыми и, пожалуй, если бы не великолепные лошади под ними, явно породистые, то ничем более внимание они бы не привлекали. А вот из-за лошадей их постоянно останавливали немецкие патрули, пытаясь ссадить и отправить дальше пешком.

Уж больно хороши были кони, вороной масти. И немцы, полагая, что"не по Сеньке шапка", очень удивлялись, увидев предъявленные документы, в которых черным по белому было написано, что предъявители сего — рядовые Иванов Иван и Сидоров Сидор, находятся при исполнении особо важной миссии, по распоряжению самого гяуляйтера восточных оккупированных земель — Вильгельма фон Кубе.

Удостоверяющие этот факт бумаги были подписаны самим Кубе и немцы дисциплинированно отдавали честь, возвращая их.

— Задолбали они своими проверками на дорогах, — кривился Серега, которому досталась фамилия Сидоров. — Тебе, что в лом пальцами уже щелкнуть? Пусть ковыряются в носах, а не в документах, Иван Иванов.

— Ну, во-первых, у нас документы — броня. Во-вторых, лишний раз засветиться при таких документах может быть и хорошо. Пусть запомнят. Нам тут неизвестно, сколько времени болтаться придется.

— Чего тут болтаться? Отыщем этого коменданта, возьмем за жабры, вытрясем и назад.

— Твоими бы устами да мед пить. Во-первых, комендатуру я спалил. Во-вторых, этот комендант, хрен его знает как там его. Еще выяснить нужно фамилию. Ну, и в третьих, тут несколько раз партизаны порезвились. Может и нет его в живых уже… засранца.

— Партизаны интересно где? Ну, наши?

— Понятно где. В урочище сидят, как там его? Адрыйко вроде. Немцы все же сумели относительный контроль восстановить пока. Это ненадолго, но такой факт имел место. Даже движение железнодорожное было возобновлено. Из-за него весь сыр бор. Не пожалели сил, но загнали партизан в буреломные места и блокировали основные выходы из урочища. Сил, правда, пришлось отвлечь с фронта столько, что в Берлине за голову Адольф схватился и приказал все сжечь.

— Это что же выходит, мы виноваты в том, что эти козлы здесь свирепствуют?

— Эти козлы и без нас тут свирепствовали, просто без нас они дольше это делали безнаказанно, пока не обозлили население до предела. Мы чуть-чуть ускорили процесс. На недельку другую.

— Ни фига себе на недельку. Пару дивизий перемолотили, — Возмутился Серега явным преуменьшением их заслуг.

— А ты думаешь что больше? Вся война длилась всего четыре года неполных. Можно сосчитать, сколько немцев погибло, разделить и точно сказать, на сколько дней мы ускорили их разгром с точностью до секунды. Может быть, и на две недели претендовать не сможем.

На въезде в город их опять остановили для проверки документов на стационарном блокпосту.

Из караулки выглянул обер-лейтенант и махнул рукой в кожаной перчатке фельдфебелю, дотошно роющемуся в документах"подозрительных"русских: — Придержи! — обер-лейтенант выскочил в сверкающих сапогах и похлапывая прутиком по голенищу, направился к ним, рассматривая лошадей.

–Нафига мы их взяли? — пробурчал Серега, стоя рядом с Веркой. — Пешком бы быстрее дошли.

— Герр полицай, чем то недоволен? — тут же оскалился фельдфебель, на которого бумаги с подписью самого Кубе не произвели должного впечатления. Серега взглянул на него довольно не дружелюбно, но промолчал.

— Ты… — фельдфебель взглянул в ауйсвайс, — Сидор, есть глюпый и тупица. Да. Ты думаль, что немецкий зольдат есть идиот? Найн. Ты ошибался, — блеснул познаниями в русском языке немец.

— Можешь не напрягаться, герр фельдфебель, мы знаем немецкий язык, — остановил его Мишка.

— О-о-о, русиш швайне, хрюкает по-немецки. Какая досадная неожиданность, — тут же отреагировал фельдфебель, а подошедший обер-лейтенант, потрепав по холке Лерку, спросил у него:

— Кто такие, куда направляются?

— Полицейские, герр обер-лейтенант. Куда направляются из документов не ясно. Имеют бумажку подписанную гяуляйтером.

— Понятно! Диверсанты явно! — сделал вывод обер-лейтенант и махнул рукой фельдфебелю. — Отвести в овраг и расстрелять.

Фельдфебель даже не удивился этому приказу и рявкнул, стоящим рядом двум караульным:

— Выполнять! — караульные скинули с плеч винтовки и, передернув затворы, махнули стволами: — Шнель.

— Герр обер-лейтенант, а вы не слишком спешите попасть на тот свет? — спросил Мишка, впервые сталкиваясь с явным превышением власти в самой дисциплинированной армии в мире. Вам, очевидно, скучно тут нести службу?

— Заткнись, — отреагировал обер-лейтенант. — Ты уже труп, а трупу положено молчать. Ведите! — махнул он рукой караульным и те размахнулись прикладами, чтобы указать направление, в котором следует двигаться"трупам".

— Ты сам нарвался. Я предупредил, — Мишка щелкнул пальцами и сделал шаг в сторону. Караульный, с занесенным прикладом по инерции шагнул вперед, промахиваясь мимо его спины и приклад впечатался в плечо фельдфебеля, сбивая с ног. Второй караульный с таким же усердием приложился прикладом в грудь обер-лейтенанту, отбрасывая на стоящую за ним лошадь. Лошадь, однако, не пожелала, останавливать своим крупом падающего офицера, и отскочила в сторону, позволив ему растянуться во весь рост в дорожной пыли.

Оплошавшие караульные, растерянно смотрели на свое начальство, барахтающееся в пыли, забыв о"трупах"и виновато переминались с ноги на ногу. Обер-лейтенант, и фельдфебель вскочили на ноги одновременно, и почти хором, заорали:

— Свиньи косорукие. Стоять! Смирно! — караульные вытянулись, а начальство, свирепея от их тупости и покорности, принялось хлестать рядовых по рожам, забыв так же о"трупах".

— Ну, что поехали? — спросил Серега. — Им тут на долго хватит, махать кулаками и слюной брызгать. Принцип"домино", вижу, как всегда начался.

— Погоди, сейчас расспросим этого гуся в сапогах про коменданта и поедем, — Мишка щелкнул опять пальцами и рявкнул таким командирским басом, что немцы от неожиданности замерли.

— Прекратить! — орал Мишка. — Идиоты! Смирно! Кретины! — немцы как завороженные уставились на взявшихся неизвестно откуда двух эсэсовцев в званиях штурмбанфюрера и гауптштурмфюрера.

Условные рефлексы, отшлифованные годами власти нацистов, на этот раз сработали, как нужно и вся четверка вытянулась, замерев и вытаращив глаза.

— Скотина! — орал Мишка. — Тряся обер-лейтенанта. — Ты на кого похож? Мерзавец! Где валялся, свинья? Позоришь нацию. Звание немецкого офицера. Великую Германию. Всем упор лежа принять! — немцы послушно залегли. И Мишка начал отсчет размеренный и беспощадный, в своей теоретической бесконечности: — Раз, два, три… — досчитав до двадцати, Мишка пнул ногой хитрящего караульного-рядового, норовящего имитировать отжимание, поднятием только толстого зада.

Нагнувшись и сунув ему под нос ствол вальтера, Мишка продолжил счет: — Двадцать один, двадцать два… — на счете тридцать, имитировать начали уже все остальные и, пришлось разрешить им встать, чтобы популярно объяснить, как они не правы. Причем настолько, что расстреливать их будут прямо сейчас. Изъяв у караульных винтовки, автомат и пистолет, Мишка опять уложил их рожами в пыльную дорогу и заставил ползать вокруг караульного помещения наперегонки, пообещав отставшего пристрелить не медленно. Немцы продемонстрировали умение перемещаться по-пластунски с завидной скоростью. Извиваясь ящерицами, они гребли локтями по пыльной дороге и с радостью заворачивали с нее на травку, растущую на обочине и вокруг караулки. На пятом круге стал сдавать обер-лейтенант, отвыкший ползать, в отличие от фельдфебеля и рядовых, которые сделав еще круг, догнали его и радостно зашуршали животами, обгоняя.

–Встать! — Мишка опять размахивал перед носами у немцев вальтером, особенно досталось, конечно же, обер-лейтенанту, как самому нерадивому.

— На кого похожи? — орал Мишка, обрывая погоны, плохо пришитые пуговицы и петлицы. — Это солдаты Великой Германии? Мерзавцы. В концлагере вам место. Сегодня же там будете, — после этих слов плохо стало обер-лейтенанту. Ноги у него подкосились и если бы не подхватившие его рядовые, то он бы сполз Мишке под ноги.

— И это офицер? Тряпка!!! — орал Мишка, сунув ствол прямо в аристократический нос обер-лейтенанта, приводя его в чувство. — Стоять, скотина!!! — обер-лейтенант с трясущейся челюстью, стоял, качаясь и придерживаясь за плечо солдата.

— Почему не приветствуете, проходящих мимо офицеров СС? Отвечать!!!

— Мы, мы не заметили вас, герр штурмбанфюрер! — взвыл обер-лейтенант.

— Не заметили? А кого ты только что приказал расстрелять? Разве не нас? — заорал Мишка, влепив обер-лейтенанту оплеуху и до того наконец-то дошло, откуда вдруг появились эсэсовцы.

"То-то лошади у них какие… Переоделись!!!" — пронеслась паническая мысль в голове у обер-лейтенанта и он, упав на колени, зарыдал.

— А вам особое приглашение нужно? — рявкнул Мишка на остальных караульных и те послушно повалились на колени рядом с офицером, притворно всхлипывая.

— Не вижу искреннего раскаяния, — не понравилась Мишке мезансцена. — Не верю!!! — и отправил троицу лицемеров в очередной марш бросок по пластунски, вдоль дороги. Немцы послушно вихляли задами, уползая в бесконечность, потому что Мишка и не подумал их останавливать, отпустив в свободное ползание. Занялся обер-лейтенантом, которого пообещал расстрелять не сейчас, а чуток попозже.

— Значит для тебя, скотина, документы, подписанные гяуляйтером ничто? — махал Мишка у него перед носом бумагами, на изготовление которых у Сереги ушло без малого два часа. Обер-лейтенант, поднятый на ноги, и не имеющий возможности, на что либо опереться, трясся и отрицательно мотал головой.

— Из-за таких, как ты мы проиграем эту войну! — сделал вывод Мишка. — Кто комендант в городе?

— Гауптман Мольтке, — дрожащим голосом проблеял обер-лейтенант, оглядываясь в сторону уползающих в даль караульных.

— Давно он тут комендантствует?

— Ме-месяца два, герр штурмбанфюрер.

— Где предыдущий комендант?

— Предыдущий — лейтенант Зауэр, убит партизанами, — пролязгал зубами обер-лейтенант.

— Зауэр исполнял обязанности коменданта временно, замещая убывшего в отпуск. Кого?

— Не могу знать, герр штурмбанфюрер.

— Бесполезный ты человек для СС тогда, — пригвоздил его Мишка и обер-лейтенант опять повалился на колени.

— Я выясню! — заорал он. — Немедленно!

— Без тебя обойдемся. По-пластунски, вслед за подчиненными, марш, — обер-лейтенант, почувствовав, что возможно ему удастся уползти от свалившихся на голову неприятностей, погреб следом за фельдфебелем и рядовыми, с энтузиазмом вызывающим искреннюю зависть.

— Сразу нужно было влезть в эту черную шкуру, — хмыкнул Серега, наблюдая, как удаляется пыльная задница немца. — Развел тут маскарад на уровне нижних чинов, да еще с лошадьми породистыми.

— Нормально все прокатывало. Просто нарвались на охламонов, привыкших уже к беспределу оккупационному. Зато дисциплину в рядах Вермахта подняли. Вон как гребут. Как ты думаешь, догонит он их?

— Вообще-то нет теоретически, но они ведь сволочи, доползут до ближайшего поворота и хрен дальше сдвинутся. Так что там их и догонит. Что с оружием делать будем?

— Пусть лежит. Вернутся ведь, — Мишка щелкнул пальцами, заменяя в винтовках и автомате все металлические детали на деревянные. — То-то радости будет у ребятишек, носить легко, стрелять ни в кого не надо, — улыбнулся он и, вспомнив про пистолет, проделал с ним ту же операцию. — Метаморфоза, однако. — Серега поднял одну из винтовок и, передернув затвор, удивленно посмотрел на вылетевший из казенника деревянный патрон.

— Классный муляж получился. Покрасить и хрен отличишь.

— Сейчас. Обойдутся. Пошли коменданта искать.

Комендатура оказалась, конечно же, в другом доме, вернее в двух домишках. Обгоревшие стены прежней так и стояли, чернея оконными проемами. Немцы разобрали кирпичную кладку местами, очевидно, для армейских нужд и теперь это здание выглядело уродливо и восстановлению не подлежащим. Проще разломать и построить заново.

Мишка с Серегой остановили лошадей у самого крыльца, с топчущимся рядом часовым, одного из домишек с непременным флагом над крыльцом и, не удостоив внимания вытянувшегося по стойке смирно немца, вошли в него.

Дом, очевидно, принадлежал раньше частному владельцу, т. е был просто жилым, о чем свидетельствовал маленький коридорчик в два шага длиной, упиравшийся в следующую дверь с огромной деревянной ручкой, прибитой наискосок. Мишка дернул за неё, и они оказались в помещении метров тридцати по площади, уставленном столами и стульями.

За столами сидели чиновники в форме и перебирали, как положено чиновникам, хоть в форме, хоть в гражданской одежде, бумажки. Стучала машинка, лязгая кареткой и, немец с погонами гауптмана, без фуражки, лысый и толстый, как Виннипух, что-то диктовал машинисту, стучащему по клавишам.

Увидев вошедших эсэсовцев, толстяк переменился в лице. До этого оно у него было раздраженным, теперь же стало почтительно-испуганным. Швырнув на стол листы бумаги с рукописным текстом, он кинулся на встречу и, вскинув руку в нацистском приветствии, крикнул срывающимся от волнения голосом: — Хайль Гитлер.

Мишка, небрежно махнув рукой в ответ, принялся оглядывать помещение, а гауптман доложил:

— Комендант Мольтке.

— Скажите, гауптман, вы давно в этой дыре? — Мишка заметил сейф, стоящий в левом дальнем углу, тот самый, который он вскрыл в прошлый раз. Немцы его выбрасывать не стали, починив и используя по прямому назначению.

— Третий месяц, герр штурмбанфюрер.

— Очень хорошо. А кто тут был до вас?

— С февраля по май коменданта в городе не было, в связи с активно действующими в этом районе бандитскими большевистскими шайками. До этого обязанности коменданта временно исполнял лейтенант Зауэр. С середины января, до середины февраля. В феврале он погиб от бандитской пули.

— А до Зауэра кто был комендантом в этом городке?

— До этого был опять я, герр штурмбанфюрер, — обрадовал Мишку гауптман.

— Вот это хорошо. Потому что у нас есть несколько вопросов к вам. Где вы, кстати, все это время находились с января по май?

— Сначала в отпуске по ранению, герр штурмбанфюрер, потом в резервной части. Ждал назначения и воевал с партизанами в составе 144-го полка.

— Ну что же, все сходится пока. Мы с вами не могли бы где-нибудь уединиться? Вопросы носят весьма конфиденциальный характер.

— К сожалению отдельного кабинета у меня нет, герр штурмбанфюрер. Прежде комендатура находилась в сгоревшем здании напротив. Оно гораздо больше нынешних и там было, где уединиться. Здесь такой возможности я вам предоставить, к сожалению, не имею возможности.

— Ну что же, значит, уединимся вне комендатуры. Прошу следовать за нами, — Мишка повернулся и вышел из комендатуры, в которой все замерло и не дышало. Писаря боялись помешать разговору столь высокопоставленных представителей войск СС и слушали разговор, затаив дыхание.

Гауптман, одев фуражку, и вытирая пот носовым платком, выскочил следом и подобострастно прогибаясь, засеменил рядом с ними.

— Вот, пожалуй, скамеечка вполне удобная для того чтобы присесть и неспешно, обстоятельно поговорить, — Мишка направился к скамейке из не крашеной доски на двух чурбанах, перекосившуюся у палисадника частного домишки. Палисадник зиял многочисленными прорехами, но когда-то, очевидно, был гордостью хозяина, аккуратно выпилившего на дощечках сердечки и квадратики.

— Садитесь, герр гауптман, и поведайте нам с гауптштурмфюрером, что это за шкатулка была у вас в сейфе, малахитовая в феврале этого года? Куда делась, а главное — откуда появилась?–"взял быка за рога"Мишка. Гауптман, присевший было, вскочил как ужаленный и уставился на него глазами полными ужаса.

— Я смотрю, герр гауптман, вопрос мой вас обрадовал несказанно. Даже челюсть затряслась. Ну-ка выкладывайте все от начала и до конца, если не хотите провести остатки своих дней в Дахау. Я могу вам это запросто устроить. Не сомневайтесь, голубчик, — Мишка положил руку на плечо гауптману и подмигнул ему так зловеще, что гауптман затрясся еще сильнее и выдавил из себя, заикаясь:

— Ккккаккк вы узззналли?

— Мы все знаем. Почти. Мелочи разве ускользают некоторые иногда. Вот вы нам и поможете устранить пробелы. А за содействие обещаю закрыть глаза на мелкие шалости и не привлекать вас в качестве ответчика по этому делу. Только в качестве свидетеля. Если проявите благоразумие.

— Я проявлю, — тут же сориентировался гауптман Мольтке. Коменданта затрясло неспроста, то, что он рассказал, сглаживая острые места, на сколько возможно, ставило его вне законов Рейха и вообще вне всяких законов.

— В октябре прошлого года, после взятия Минска, наш полк временно был расквартирован там, — начал Мольтке. — Ждали пополнения. Треть полка осталась после боев от границы. Я тогда командовал вторым батальоном, а лейтенант Зауэр первой ротой в этом батальоне. Офицеров не хватало.

Вот тогда-то бес и попутал, — вздохнул Мольтке, вытирая пот струящийся по лицу, дрожащей рукой.

— Это все Пауль Зауэр. Прибегает и докладывает, что гренадеры из его роты обнаружили в подвале склад с ящиками и, вскрыв, нашли там произведения искусств. Это большевики из музеев готовились вывезти и не успели. Заперли в подвале, а вход завалили мусором. Огромную кучу навалили всякой дряни. А в нее снаряд попал и так удачно ее в сторону смел, что дверь оказалась видна.

— Сколько ящиков было? — спросил Мишка.

— Два десятка. Точнее двадцать три. Разных размеров.

— Что было в ящиках?

— В основном фарфор и хрусталь. Посуда, герр штурмбанфюрер?

— Куда дели посуду?

— Продали, — честно признался Мольтке.

— Кому это?

— Командующему второй воздушной. Вернее его адъютанту гауптману Кампферу. Дешево, очень дешево. Всего за сто тысяч марок, а там на миллионы. Музейные же вещи. Ну и там еще был ящик с разной мелочью. Канделябры, статуэтки там всякие и пара мушкетов в коробке дубовой. Это мы совсем за дешево отдали. Всего за 10-ть тысяч.

— Рейхсмарок?

— Да, — кивнул Мольтке.

— С Зауэром поделились, конечно, по братски?

— Разумеется. Он получил свои 20-ть процентов, как мы и договаривались. Пять тысяч марок.

— Что-то арифметика тут захромала у вас или я что-то не дослышал? Пять тысяч — это меньше пяти процентов от всей суммы, герр гауптман.

— Да, но Зауэр про это не знал. Сделку осуществил я и деньги получал приватно тоже я. Зачем ему столько денег? И потом, все равно погиб.

— Логично и резонно, а главное — справедливо. Значит, вы по-мародерствовали от души в Минске? — Мольтке потупился.

— Вас уже за это только полагается расстрелять перед строем или повесить другим в назидание, — Мольтке затрясся опять, но Мишка похлопал его по плечу и успокоил:

— Я обещал закрыть глаза на мелкие шалости. Рассказывайте дальше.

— Это почти все. Просто когда мы от ящиков этих избавились, то оказалось что в них до нас порылись свиньи…

— И кто же это?

— Унтер-офицер Мюллер и рядовой Харникер.

— Ну, первый-то известная свинья, — кивнул Мишка. — Как попались свиньи?

— На них донес рядовой Винтер.

— Молодец. Вот радость-то была у всех в батальоне! И что он донес?

— Что они набили ранцы всякой всячиной. Ну, и этими камнями. Вы сказали шкатулка. Нет — это не шкатулки — это хорошо обработанные камни, монолитные — в количестве шести штук и служащие, очевидно, подставками или украшениями сами по себе. Резные, с фигурками затейливыми. Все одинаковые, как из-под штампа. Очень красиво.

— Шесть?

— Да, герр штурмбанфюрер. Одну я, как положено, отдал Зауэру, а пять взял себе.

— Ну да, не отдавать же рядовым.

— Их я наказал за мародерство.

— Как?

— Отправил с маршевой ротой на фронт. С первой же.

— Строго, но справедливо. Солдат должен воевать, а не ползать по подвалам в поисках спрятанных ценностей, чтобы набить ими свой ранец. Где камни?

— Продал все тому же Генриху Кампферу. Адъютанту командующего. Совсем дешево отдал. Всего за пятьдесят тысяч.

— Да вы, я вижу, коммерсант, герр гауптман. Купи-продай.

— Только"продай", герр штурмбанфюрер.

— Ну да, я и забыл, что покупать вам нет надобности. Что было потом?

— Потом я сломал ногу, герр штурмбанфюрер и отбыл на лечение в Рейх. Это все.

— Сломали ногу? Где это?

— Здесь в Мозыре, в этой дыре. Отметили с Зауэром удачную сделку. Шел ночью, споткнулся…

— Упал, очнулся, гипс, — закончил за него Мишка. — Где-то я эту историю уже слышал? Фридрих?

— И я тоже. Там, правда, бриллианты потом у пострадавшего в этом гипсе оказались, а у вас что, герр гауптман?

— У меня только марки. Больше ничего, — искренне сознался Мольтке. — Немного золота трофейного. Пару часов, портсигар, две цепочки и четыре крестика церковных. А больше ничего не было.

— Молодец. Настоящий офицер Великой Германии. Пока остальные идиоты перлись в сторону Москвы, чтобы взять ее до холодов… Вы, я вижу, провели время гораздо с большей для себя пользой! Повезло вам, гауптман, что слово я дал, но признаюсь честно, что очень его не сдержать хочется. Прямо руки чешутся. Вы ограбили немецкий народ. Лишили его достояния, которое по праву победителя принадлежит ему, и присвоили себе. За это вешать нужно, чтобы другим неповадно было. Я обещал и сдержу слово, — хлопнул Мишка опять по плечу, снова затрясшегося гауптмана.

— Но доложить по инстанции обязан. Тут уж не взыщите, — добавил он. — Честь имею, герр гауптман.

Мишка повернулся и двинулся в сторону лошадей у крыльца комендатуры, оставив гауптмана с открытым ртом и выпученными глазами у скамьи, на которую так никто и не присел за время разговора.

— Обрадовал ты его последним заявлением так, что пожалуй не переживет этой радости, — заметил Серега, вскакивая в седло. — Эй, часовой, почему нарушаем форму одежды? Где присланные командованием хромовые сапоги и лайковая куртка? — обратился он к гренадеру, топчущемуся при входе в комендатуру.

— Ничего такого нам не выдавали, — гаркнул, вытянувшийся рядовой.

— Может, вам и жалованье не выдают, которое по распоряжению фюрера увеличено до пятидесяти тысяч марок в месяц? — строго спросил его Серега.

— Не-е-ет, — сверкнул глазами возмущенно часовой.

— А вот, герр гауптман, заявляет, что все получено и выдано. Даже премия за взятие этого городка. В размере ста тысяч на солдатика получена.

— Сто тысяч! — ахнул рядовой, и ошалело затряс головой в каске. — Я и не видел столько никогда, герр штурмбанфюрер.

— Ну, значит, еще выдадут. Гауптман у вас человек чести, — Серега пришпорил Верку и даже не оглянулся на пистолетный выстрел, раздавшийся рядом со скамейкой. А часовой, уставившись на тело коменданта, раскинувшего руки у палисадника, загибал пальцы и шевелил губами, подсчитывая недовыплаченное ему жалование и премиальные. Сумма получалась такая огромная, что у рядового затряслись руки от алчности и, возмущения. Только что на его глазах, один из тех, кто его ограбил самым наглым образом, так же нагло и ушел от ответственности.

— Ничего… — бормотал часовой, снимая винтовку с натруженного плеча. — Разберемся. Фюрер бы одобрил. Даешь кровное! — рявкнул он и направился оповещать сослуживцев, которые наверняка тоже будут рады получить свое увеличенное жалование из сейфа комендатуры. Здоровенный сейф там стоящий часовой видел неоднократно и вскрыть его немедленно, вот задача номер один, которая заслонила все остальные, даже служебный долг. Часовой подошел к лежащему с пулевой пробоиной в виске Мольтке и, плюнув на труп, перешагнул через него.

— Дерьмо, — возмущенно прошипел он. — Главное чтобы остальные не успели офицерики застрелиться. Вперед, Фриц. — и зашагал к домику, в котором разместился его родной третий взвод.

Родной третий, услышав новость от Фрица об увеличенном жаловании, премиальных, хромовых сапогах и кожаной лайковой куртке, повел себя предсказуемо правильно. С точки зрения Фрица. Возбудился до крайности и в тридцать глоток, потребовал торжества справедливости. Незамедлительно.

С точки же зрения командира взвода лейтенанта Розенмана, повел себя взвод не правильно, и лейтенант попытался парой зуботычин объяснить солдатом свою точку зрения, но не преуспел в этом. Взвод как с цепи сорвался, сбил лейтенанта с ног и выскочил на улицу, затаптывая его коваными сапогами. Причем каждый норовил лягнуть почувствительнее, и когда последний гренадер покинул дом, лейтенант остался лежать на полу с расквашенной физиономией и без сознания.

— Штурмбанфюрер врать не станет. Он с меня чуть шкуру не содрал, за нарушение формы одежды, — орал Фриц, остановившись у трупа коменданта. — А эта свинья, как услышала про то, что надо нам жалованье выдать, сразу пулю себе в висок… Вон! Я подсчитал — сто сорок девять тысяч мне недоплачено. А у меня семья. А всему батальону? Это же миллионов пятьдесят рейхсмарок.

— Даешь жалованье и довольствие!!! — заорали гренадеры и несколько человек помчались с новостью по избам, будоража общественное сознание солдатских масс. Не прошло и пяти минут, как весь батальон уже клубился у комендатуры и требовал справедливости. Офицеров, пытавшихся урезонить солдат, обезоружили, настучав попутно по физиономиям и, выстроили в шеренгу у крыльца.

— За что кровь проливаем? — орал Фриц, багровея от негодования. — Офицеры-воры сговорились, все одна шайка-лейка. Долой!!!

— Выбрать Комитет батальона, ветеранов и разобраться самим. А этих мерзавцев под арест и в гестапо сдать, — выдвинул кто-то правильную идею и Комитет тут же был избран. Главой его поставили, конечно же, Фрица, как самого информированного.

— Фрица Тельмана главным, — орали его сослуживцы из третьего взвода. — Он парень честный.

Фриц, обличенный доверием товарищей, немедленно принялся осуществлять необходимые мероприятия, для того чтобы оправдать оказанное ему высокое доверие. Все писаря были немедленно вышвырнуты из комендатуры и поставлены в одну шеренгу с офицерами. Всего стояло, испуганно озираясь, человек десять офицеров и столько же писарей. А Фриц, размахивая конфискованным парабеллумом, мотался перед ними и орал:

— Мерзавцы, где наши деньги? У кого ключи от сейфа?

— У-у-у коменданта, — один из писарей, дрожащим пальцем ткнул в сторону лежащего Мольтке.

— Верно. У него должен быть. Братья, обыщите труп негодяя, — распорядился Фриц, входя во вкус. Неожиданно свалившаяся власть пьянила его и делала дерзким и самоуверенным.

Ключ у трупа изъяли и сейф вскрыли, но желаемых денег там не обнаружили. Этот факт привел солдат в еще большую ярость.

— Где прячете? — подступал с пистолетом в руке к шеренге"коррупционеров"Фриц.

— Мы ничего не знаем ни о каких деньгах, — пролепетал один из писарей.

— Что?! Шаг вперед, марш, — писарь шагнул, и весь батальон со злобным удовлетворением обратил внимание на обувь этого негодяя. Негодяй был обут в новенькие хромовые сапоги.

Писарь только сегодня примерил обнову, которую заказал у местного сапожника, обеспечив его нужным количеством кожи. Вчера вечером он радовался как ребенок, наконец-то получив их. Настоящие офицерские сапоги. Первые в жизни, новенькие, блестящие. Не хуже чем у гауптмана. А теперь он готов был провалиться сквозь землю, проклиная ту минуту, когда ему пришла в голову эта идея с сапогами.

— Все видите? — трепал его Фриц Тельман, схватив за шкирку. — Что у тебя на ногах, мерзавец? А где наши? Обыскать личные вещи офицеров и писарей, — распорядился он и несколько солдат помчались в каптерку, за вещами арестованных. Вернулись они, волоча увесистые чемоданы и, швырнули их к ногам Фрица.

— Чей? — пнул, он первый попавшийся ногой.

— Мой, — признался писарь в хромовых сапогах и лицо его стало белее снега.

— А что это взбледнул? — оскалился Фриц. — Открывай.

Писарь послушно открыл чемодан, и батальон удивленно ахнул, увидев черную лайковую, лётную куртку. Мечту любого настоящего немца.

— Вот гад, — Фриц врезал писарю в челюсть, сшибая его с ног. — Проводим ревизию!!! Ищем остальное. Комендант не мог действовать один. Тут у всех рыло в пуху.

Гренадеры сноровисто расстелили плащ-палатку и вывернули на нее содержимое чемодана. Вывернули и ахнули, увидев две увесистые пачки марок, аккуратно перетянутые шпагатом.

— Сколько там? — вытянув шеи, спрашивали они у Фрица, который шустро пересчитывал банкноты.

— Сто тысяч, — отчитался он перед коллективом.

— И это у сраного писаришки? Сколько же тогда в офицерских чемоданах? — в офицерских чемоданах оказалось по разному. У кого-то ни сколько, а у одного обер-лейтенанта, которого, кстати, не оказалось в шеренге арестантов, нашли целый миллион.

Сумма эта ошеломила солдат и привела их в неистовство. Гренадеры трясли возмущенно винтовками над головами и требовали расстрелять негодяев немедленно.

— Братья!!! — орал Фриц. — Это очень мало! Где остальные деньги? Пусть сначала сознаются. Расстрелять всегда успеем, — он схватил крайнего в шеренге лейтенанта и вытолкнул его на середину.

— Даю пять минут времени, скотина. Говори где деньги, сапоги и куртки, — Фриц взглянул на экспроприированные у этого же лейтенанта полчаса назад часы и скомандовал:

— Первое отделение, третьего взвода, в одну шеренгу становись.

Гренадеры послушно выстроились.

— Оружие к но-ге! — приклады винтовок лязгнули по белорусской земле, и шеренга замерла, в ожидании дальнейших команд, главы солдатского комитета.

— Осталась минута, — постучал Фриц пальцем по циферблату.

— Я не знаю! — заорал лейтенант. — Я сам такой же, как вы. Всего два месяца как произведен. Вон мой чемодан, самый маленький и пустой. В нем пара носок и две книги.

— Верно, — раздалась реплика из толпы. — Фриц, это же Вильгельм из второй роты. Наш парень. Он там случайно. Отпусти его и часы верни парню.

— Точно? Ручаетесь за него?

— Ручаемся. Наш. Фронтовая кость, — раздались голоса.

— Поверю. Свободен, — Фриц снял часы и вернул их лейтенанту. — Иди пока. Повезло тебе. Скажи солдатам спасибо, — лейтенант схватив часы, прыгнул в толпу солдат и затерялся в ней.

— Значит, с тебя начнем, — Фриц схватил за шиворот очередного"ворюгу"и вытолкал его вперед.

— Вопрос повторять не буду. Время пошло. Снимай часы, — подвернувшийся ему под руку обер-лейтенант, послушно снял часы и затравленно оглянулся на стоящих понурив голову коллег по касте.

— Который твой сундук? — обер-лейтенант ткнул носком сапога в один из чемоданов. Фриц порылся в нем и извлек на всеобщее обозрение здоровенный мешок из кожи.

— Ну-ка что тут ты нам припас, — развязал тесемки Фриц и высыпал на плащ-палатку ювелирные изделия.

— О-о-о! Вот на что наши денежки пошли! — Фриц швырнул в лицо обер-лейтенанта пустой мешок и тот, поймав его заверещал:

— Это мое. Трофей. Я не знаю ни про какие деньги, которые вам якобы не доплатили. Убери свои грязные руки от моего лица, — последнюю фразу он произнес непосредственно обращаясь к Фрицу, который тряс перед его носом стволом пистолета.

— Время вышло, — взглянул тот на часы. — Взвод целься. Огонь, — громыхнул винтовочный залп и обер-лейтенант рухнул, отброшенный пулями на крыльцо комендатуры. Приводя своей нелепой смертью в панику, пока еще живых офицеров взбунтовавшегося батальона.

— Не дай Бог, увидеть немецкий бунт — осмысленный и аргументированный. И не менее жестокий поэтому, чем русский бессмысленный, — глубокомысленно изрек Серега, наблюдая за развернувшимися событиями у крыльца комендатуры с чердака соседнего дома. — Ты, я смотрю,"костяшку"запуздырил удачно. Принцип"домино"сработал, просто завидки берут, — Мишка пил чай из термоса, сидя на патронном ящике, неизвестно как оказавшемся там. Слуховое окно позволяло во всех подробностях наблюдать за разворачивающейся драмой.

А гренадеры, возбужденные первой пролитой кровью и обнаруженным золотом, орали, потрясая оружием над головами.

Фриц, проявивший задатки неформального лидера, не догадывавшийся даже, что является однофамильцем главного коммуниста Германии, так как до этого дня политикой не интересовался, вошел во вкус, подтверждая правильность заявления вождя мирового пролетариата В.И.Ленина, что"Власть развращает. Абсолютная развращает абсолютно". Гремели залпы, и офицеры один за другим валились на крыльцо. Затем пришла очередь и писарей, которые падали на колени и верещали зайцами. Но визги и слезы эти не могли разжалобить суровые солдатские сердца.

— Я знаю, где деньги, — заорал вдруг писарь в хромовых сапогах. — Пообещайте, что не убьете, тогда скажу.

— Ишь, чего! — нахмурился сурово Фриц Тельман. — Говори, иначе не расстреляем, а повесим.

Перспектива быть повешенным показалась писарю гораздо худшей, и он высказал предположение, что деньги в личных вещах коменданта, которые досмотреть забыли по той причине, что находятся они в отдельном помещении. В доме, где квартирует комендант.

— Квартировал, — поправился писарь. Несколько солдат тут же помчались в этот домик и примчались обратно с увесистыми чемоданищами в руках. Всего их было пять и, нести каждый пришлось вдвоем, взявшись за углы.