Авантюристы. Книга 1

Николай Захаров, 2019

В книге описаны события, произошедшие, по мнению автора, в девяностых годах 20-го века. «Лихие девяностые» со стрельбой и погонями переплетаются с прошедшими временами, не менее «лихими». Все совпадения имен персонажей с реально живущими людьми совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Вернувшись, Мишка с Серегой подвели итоги"командировки".

— Вроде бы сделали все как надо. Хвостов, за которые нужно было бы беспокоиться, не оставили, — удовлетворенно сделал вывод Мишка.

— Уход ты, конечно, обставил красиво, но звезды нужно было все же взять на память, — заметил Серега.

— Носить собрался? Можешь обратиться в архив Вооруженных сил и предъявить требование выдать, как родственнику героя. Или, как сам герой. Возраст, правда, несколько не соответствует. Ну, это мы подправим. Или давай в послевоенную страну Советов махни. В год 46-ой, например. Заявишься, предъявишь удостоверение, ну и получишь свою звездочку в лучшем виде. Если очень хочется.

— Да ну тебя. Просто столько там наворотили, и все вроде как за спасибо.

— А тебе почет и Славу подавай? Портреты в газетах на первых полосах, с описанием подвигов? Серега, не подозревал что в тебе столько честолюбия.

— Да нет нисколько на самом деле и носить я ничего не собираюсь, кроме крестика и медальона.

— Тогда закрыли тему и не возвращаемся к ней в дальнейшем. Помнишь Брежнева обвешанного орденами?

— Ну?

— Болезнь это. Возможно, что заразная. Тщеславием называется.

— Сравнил тоже. Где Брежнев Леня и где я!

— А где? Брежневу твои возможности и не снились. Забудь про звезды. Это не для нас. Хочешь, я тебе именной браслетик МЭ-шевский сооружу? Выгравирую с внутренней стороны что-нибудь эдакое, типа,–"Лучшему в мире Сереге".

— Хочу, конечно. Про лучшего в мире Серегу ты здорово придумал. Давай.

— Да не проблема. Получи, — Мишка протянул Сереге браслет и тот, убедившись, что надпись имеется, довольно нацепил его себе на кисть.

— Ты вот что мне объясни. Чего это ты там с Ивановым Иосифом Львовичем перед уходом целый час шушукался в канцелярии полковой? Выскочил он оттуда с глазами вытаращенными и мимо проскочил меня, даже не заметив. А потом на кухне чая выхлебал чайник. Чем это ты его в такой восторг привел?

— Да помог ему от амнезии вылечиться. Подсунул ему таблетку аскорбиновой кислоты и сказал, что это средство от амнезии. Ну, он схрумкал и все, что забыл, вспомнил. Вот от воспоминаний этих у него глаза и полезли на лоб.

— Что, очень впечатляющими такими оказались?

— Ну да. Он ведь и родителей своих вспомнил и фамилию свою и имя с отчеством.

— Погоди. Имя и отчество он и так знал.

— В том то и дело, что это не его имя и отчество. Он когда с сотрясением мозгов лежал, то рядом кто-то трепался, ну и прозвучало это сочетание имен в разговоре. А он решил, что это его позывные.

— Так! А настоящие, какими оказались?

— Настоящие — Йозеф Людвигович Онкель.

— Немец?

— Чистокровный. Мать арийских кровей — Клара, ну и отец само собой — Людвиг. Из поволжских переселенцев. Вот он и разволновался, вспомнив. Даже мне сначала говорить не хотел, за голову схватившись. А потом как зарычит,–"Я — немец!!! Как с этим жить теперь?"Еле успокоил беднягу. Уже и сам был не рад, что память ему вернул. Жил себе парень, евреем себя ощущая и горя не знал, а тут такой удар по самолюбию национальному. Кого ненавидел больше всего в жизни, тем вдруг и оказался. Можно понять его. Потом успокоился и говорит:–"То-то я удивлялся, откуда по-немецки умею разговаривать, как на русском почти. Даже думаю иногда немецкими фразами. А как же лицо?" — Спрашивает. Еврейское, дескать, абсолютно. Потом в зеркало минут десять его поразглядывал и пришел к выводу, что если заранее на него бирку не вешать, то сойдет за любое европейское, хоть за француза, хоть за итальянца. Уж не говоря об испанцах или греках там каких-нибудь. А глаза на выкате, у него были от голода. Вон у Гебельса, кстати, тоже Йозефа, глаза торчат куда как круче. А уж эта сволочь-то, на все сто процентов вроде как ариец был. Посмотри на рожи руководителей Рейха. Тот же Гитлер. Если с него мундир содрать, усики сбрить, то морда лица тоже вполне может быть еврейской объявлена. Да я читал, что и есть у него кровь эта и в довольно больших процентах присутствовала. Мамуля его вроде бы как с одним банкиром евреем блудодейничала. А Адольф — плод этой любви. Он даже в Вене пытался, будучи студентиком, познакомиться со своей еврейской родней, но те его отшили и он обиделся. Сильно осерчал, и будто бы сказал:–"Я верну вас обратно в ваши пустыни сионские", — Такая вот информация.

— Значит Гитлер на 50% — еврей?

— Если верить этой информации, то да.

— И он своих гнобил?

— Ну, каких же своих? Он себя немцем считал 100% процентным. Национальность, Серега, это такая тема деликатная, что по возможности лучше в нее не лезть. И вообще самая непонятная — это русский. Прилагательное вроде бы, а не существительное. Недаром в народе присказка есть."Папа — турок, мама — грек, а я русский человек."Русский — это не национальность даже, а что-то гораздо большее что ли. Сопричастность земле, на которой он живет. Ну а вообще хорошо сказал один монах православный.–"Русский без Христа — это пугало для всего мира". Так что русский — это симбиоз сопричастности к земле, на которой живешь, плюс Христианство. Православное само собой. Православным может быть вообще-то человек любой национальности, но русский без православия — это и не русский никакой, а"пугало".

— А остальные национальности без Христа — не пугало?

— Остальным столько не дано, как русским. Столько земли, столько воды и воздуха. Пространства, в общем. Много дано, много и спрашивается.

— Ну, ты совсем из русских заложников каких-то сделал. Остальным, значит, что хочешь можно, а русский будь добр в Христианство крестись, иначе ты пугало. Так что ли?

— Нет. Не так. Просто тот, кто этого не принимает, переходит в разряд остальных, которым как ты говоришь все можно."Много званых — да мало избранных". — Так Христос сказал.

— Ну и что тем, кто не избран делать?

— Избран или не избран, только Бог решает, после смерти человека. А что им делать? На Суде по-совести ответить, вот что.

— А Русским?

— А Русским настоящим, придется сразу ответить по заповедям и мытарства пройти. Не пройдешь если, то заляжешь с остальными до Страшного суда.

— А пройдешь если?

— Тогда в Рай и сразу как бы для Царствия небесного работать будешь.

— А что они там делают?

— Не знаю. Наверное, имеют возможность приходить сюда на Землю и помогать тем, кто в помощи нуждается. Богородица живет постоянно среди людей — это точно. Почему остальным так же не работать? Не так уж их много избранных-то. Всем хватает работы. Бесовщина вон всю Землю заполонила, а вот их-то 555555555 числом. Маловато конечно на всех людей, но все же гораздо больше чем"избранных". И активные они — бесы эти. Так что каждый за десятерых суетится. Трудно их сдерживать, наверное. И все равно ты посмотри на людей. Некоторые уже и на людей не похожи. Не лица — рожи. Война, Серега, идет. Незримая, за каждого человека. Не только за русского, за любого.

— Наговорил страстей. Я теперь засыпать буду бояться. Подкрадутся бесы и душу зачернят, — усмехнулся Серега.

— Тебе-то чего бояться? Они на страстях, правда, человека разводят, но ты вроде устойчив относительно. Вон тщеславие, правда, взыграло, но это так — мелочь. Браслетик получил и успокоился. Так что, спи спокойно. Тем более с Аннушкой под боком. По домам? Что-то мне домой захотелось. По семье соскучился. Пацанов не видел, страшно подумать сколько. Ну и Катюшу само собой. Давай завтра ко мне с Аннушкой. Посидим в теплой, домашней обстановке. Все наши соберутся, думаю, если пригласить. Давно не собирались. Сейчас приду домой и попрошу Катюшку пироги поставить.

— Пироги? Так бы сразу и сказал. А то"теплая обстановка". Теплая обстановка без пирогов, что русский без Христа — Пугало. Не для всего мира конечно, но для меня точно. А с Катюшиными пирогами, я себя сразу избранным ощущаю.

— Ладно"избранный", давай до завтра, — парни из"мазаришарифки""разбежались"по домам.

А на другой день все собрались в доме на набережной.

Катюша с Аннушкой суетились на кухне, запахом пирогов сводя с ума всех остальных. Серега довольно улыбался, принюхиваясь:

— Представляешь сколько счастья сразу? Уха и пироги. Возвращаюсь вчера, а там такая вкуснотища. Чуть язык не проглотил. Хорошо, что я женился вовремя. Чуть из-под носа такое сокровище не увели. — сделал он вывод, косясь в сторону кухни.

— Ишь, ты, никак на глазах внучок то мудреет, — удивился Силиверстович. — Давайте-ка отчитайтесь о командировке, парни. Что там да как? У нас-то рутина. А вы прямо за всех, за нас подвиги совершаете. Или нет?

— Ну, какие там подвиги? По золотой звезде, правда, посмертно выдали, — проговорился Серега и Нина Андреевна сразу всполошилась:

— Что значит"посмертно"?

— Это значит, что Мишка не захотел звезды эти торжественно получать и сбежать предложил. Да еще обставил все так — будто нас в болото смыло.

— И зачем все это нужно было городить? — не понял Петр Павлович. — Получили бы, порадовали людей, да и ушли под уважительным предлогом.

— Да, там из Ставки толпа начальства прилететь должна была, через два дня. С вопросами полезли бы гнилыми. Вот я и решил спектакль поставить, чтобы документы остались несомненные, а спросить было нельзя, у тех, кто вроде бы, как там,.. все организовал. Пусть бумажками шелестят. Их не расспросишь. Они круче, чем подлинные в том смысле, что настоящие не всегда соответствуют событиям и за уши притянуты потом. А наши"комар носа не подточит". Если написано что в 9.00 утверждена бумажка Верховным, то не в 8.59 или 9.01, а точно в 9.00. Он и сам это подтвердит, если память у него была такой, как ее расписывают. Говорят имена и отчества всех секретарей райкомов и генералов знал. А их если выстроить, то от Москвы до Китая колонна получится.

— Насчет колонны из секретарей и генералов, ты может быть и прав, а насчет памяти феноменальной я сомневаюсь, Петрович, — вставил реплику Академик. — Я наоборот читал, что с памятью у Сталина проблемы были, страдал выпадением фрагментами. И звонил среди ночи по нескольку раз этим самым секретарям. Спал днем потом до обеда, а ночью всех теребил. Сидели эти секретари и генералы перепуганные у телефонов. Вдруг позвонит. Не высыпались само собой. А он позвонит и спросит, бывало: — Товарищ Иванов, — это не вас ошибочно репрессировали в 37-ом? Нет? Я вот что думаю, товарищ Иванов, ваш завод выпускает три тысячи снарядов в сутки, нельзя ли выпускать на 10% больше? Можно? Трудно, но можно? Хорошо. Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики. Правильно? Спокойной ночи, товарищ Иванов. И товарищ Иванов, постарев за эти пять минут разговора лет на десять, мчался в цеха, чтобы организовать работы в третью смену и завод начинал выпускать снаряды не на 10%,а на 20%-ть. Говорят на Урале, один эвакуировавшийся завод, начал работать прямо под открытым небом в сорокаградусные морозы, а стены возводились вокруг уже потом. Три директора застрелились, пока вышел на запланированное количество продукции. Вот так и руководил Иосиф Виссарионович."Нэзамэнимых у нас нэт"и"Кадры рэшают все"То есть кадры решают, но жалеть их не надо.

— Ну, он где-то прав был вообще-то. У нас если не погонять, то никто не зашевелится, да еще и разворуют все, что возможно. За примерами ходить далеко не надо. Вон эти, в Кремле сидящие. Полстраны уже разворовали. Такими темпами, если двигаться будут, то лет через десять подомнут под себя всю экономику и состояния у них будут миллиардов по пятьдесят у всех. Долларов само собой, — реплика принадлежала Петру Павловичу, и спорить с ним никто не стал. Только внуки, сидящие у него на коленях, раскрыв рты, вдруг радостно засмеялись чему-то своему и за ними следом и взрослые, не понимающие их веселья.

— Чего это они? — не понял Петр Павлович.

— А ты на себя в зеркало посмотри, — сунула ему под нос зеркало Нина Андреевна. — Глаза праведным гневом горят, зубами клацаешь. Хорошо, что не заплакали.

— Так это они надо мной смеются, паршивцы, — обиделся дед на внуков. — Забирай, старая, своих клоунов, не желаю общаться с ними. — И тут кто-то из близнецов, то ли Пашка, то ли Петька, протянул ручонки к нему и произнес вполне членораздельно: — Деда! — Петр Павлович услыхав, что первое слово одного из внуков"Деда", дар речи потерял, и лицо его из притворно-сердитого сразу расплылось в довольной улыбке:

— Ага! Испугались. Заговорили. Деда. Вот, Мишка, пока ты там по командировкам целых пять минут болтался, детишки-то твои забывать тебя уже стали. У всех нормальных родителей"Папа и Мама"первое слово, а у ваших"Деда", — а Петька с Пашкой, вцепились в протянутые руки деда, повиснув на них своими ручонками, выдали по очереди сразу весь накопившийся словарный запас.

— Деда, баба, мама, папа, дядя.

— Ни фига себе… разговорились, — удивился Серега. — Ты, Миш, их отличаешь? Который кто?

— Конечно! — уверенно заявил Мишка. — Который на Петьку откликается, тот Пашка. Хитрющий. А тот, который помалкивает, Петька. Тоже хитрющий.

— Откликается — хитрющий. Помалкивает — тоже. Что-то логики не вижу?

— Вот нарожай своих, тогда поймешь, — с видом умудренного жизнью старичка, заявил Мишка.

— Аннушка! — тут же заорал Серега и, та примчалась из кухни, вытирая руки полотенцем.

— Что?

— Срочно детишек требуют родственники нарожать, — сообщил ей Серега новость и Аннушка покраснев, принялась оправдываться:

— Сейчас некогда, пироги боюсь, подгорят. Потерпите чуток.

— Хорошо, — согласился Серега. — Скоро пригласите к столу? Я уже голодный как волк… минут пять.

— Скоро, — обрадовалась Аннушка. — Через пять минут просим всех за стол.

— Ну, что там, в Москве? — поинтересовался Мишка, взглянув на отца.

— Нормально в Москве, — ответил за него Силиверстович. — Я твою идею со спичками решил там тоже двинуть. Цех запустил. Народ с полок выметает товар со скоростью просто невероятной. А мы еще этикетки запустили с азбукой, так что народ их собирает. Сам видел у одного купчины в доме. Детишки сидят, и буковки по коробкам изучают. Еще зверушек всяких лепим. Экзотических. Я художника толкового нашел.

— Вот, а вы спрашиваете, чего Москва в 12-ом году выгорела дотла. Спичек потому что много было в каждом доме. Поджигай — не хочу, — сделал вывод Серега.

— Не допустим. Команды пожарные организуем, — возразил ему Силиверстович.

— Много ты этими командами, едущими на телегах со стоведерными бочками, натушишь? Когда весь город заполыхает? Даже французы сбежали от жары. Кислород же выгорал. Дышать было нечем.

— Доживем — увидим. Еще пятнадцать лет до пожара этого. Петька с Пашкой вырасти успеют к тому времени. По пятнадцать лет им уже будет, — сосчитал Силиверстович. — Вы в Питере тоже спички выпускаете и не боитесь, что выгорит столица империи?

— Столица империи норовит каменными домами застроиться. Они по триста лет простоят. Строят капитально. Вот хоть этот дом. Нужно и в Москве на камень народ агитировать. Заводиков пару, другую кирпичных построить на окраине и лепить кирпич сотнями тысяч. А пока его вручную лепят и дорог он, вот народ из дешевой древесины и городит себе халабуды, на которые без слез смотреть невозможно. Корявые, черные, с пузырями бычьими вместо стекол. И отапливаются по черному. Поэтому население чумазое ходит, как трубочисты.

— А что, правильно, — поддержал Мишку Силиверстович. — Обязательно пару заводов кирпичных открою. Пару десятков образцовых домишек построим и по дешевке продадим. А потом и местные подхватят инициативу. Вся Москва загудит. Да за пятнадцать лет мы всю ее из деревянной в кирпичную превратим. Заводик стекольный свой тоже нужен. И цементный.

— Ну, цемент еще не изобретен, так что опять время опережаем.

— Ну и что? Со спичками не постеснялись, а почему с цементом нельзя?

— Да строй, Силиверстович. Кто против? Просто оттуда тебе тогда не вылезти вообще будет.

— Вас подключу. Вы же вроде бы разрулили ситуацию с этими XЦX-овинами не учтенными?

— Почти. Есть там несколько вопросов не закрытых, — Мишка выложил на стол браслет. — Вот в Мозырской комендатуре обнаружил в сейфе. Полноценный браслет МЭ. Откуда не понятно. Нужно выяснить. Там в сейфе я шкатулку малахитовую обнаружил и прихватил машинально. Открылась, однако, только с помощью браслета, а в ней вот он и лежал. Обычный правда, не эксклюзив, но все равно загадка эта мне не нравится. Нужно коменданта мозырского порасспросить.

— Ну, так и порасспросил бы? В чем дело? — спросил Петр Павлович.

— Не было его в это время там. В отпуск отбыл. А потом закрутились и я честно признаться, если, то забыл про него. Ну и форс-мажоров там — в 42-ом у нас очень много. Теперь только вроде в августе сможем появиться. Но откладывать"непонятки"эти на потом я бы не стал. Хотя могу справиться и один. Серега вполне может присоединиться к вам.

— Ну, уж нет, — возразил Петр Павлович. — Без напарника в одиночку нельзя. Будем тут дергаться, если что…