Душегуб

Николай Вингертер, 2022

Роман о жизни страны в трудное время 90-х годов, когда от каждого, несмотря на все перипетии бытия, зависело – оставаться добропорядочным гражданином или стать преступником. Действия происходят в одном из лесных хозяйств страны. Все персонажи и события вымышлены.

3

На следующей неделе, в субботнем обзоре экономических новостей, в рейтинговое, как говорят телевизионщики, вечернее время, был показан репортаж о Залесье. Получился он красочным и жизнеутверждающим по сравнении с другими новостями, сплошь из криминальных хроник и прочего негатива.

Сначала на экране появилась панорама Залесья, лежащего в распадке, окруженном сосновым бором. Издали дома казались игрушечными, и это создавало ощущение сказочности села, но объектив приблизил их, и на переднем плане оказались копошащиеся во дворах сельчане, играющие в снегу дети, подмеченная оператором особенно удачно лайка, резвящаяся вокруг детей, — это наполняло красивую картинку жизнью. Затем в кадре появился Нексин. Снимали его шаблонным киношным приемом с претензией на художественность или документальное кино. Он вышел из леса и остановился у конторы лесхоза; на его лице была печать озабоченности делами большого хозяйства, потом поднял голову, и его взгляд скользнул вверх, по стволу высокой сосны, росшей у здания конторы лесхоза, к макушке дерева и дальше в небо; вдруг и макушка сосны, и небо закружились-завертелись на экране, символизируя по замыслу режиссера бесконечность времени и пространства. Оператор, как известно, чтобы получить такой эффектный кадр, ставит камеру на колено объективом вверх и вертится с нею на месте, как юла, создавая для зрителя иллюзию головокружения. Кино закончилось, и экран снова занял образ директора лесхоза; он стал рассказывать о том, как, несмотря на трудности перехода экономики на новые условия работы, лесхоз и жители Залесья не испугались перемен, наоборот, трудятся не покладая рук — результат налицо. Чтобы его показать, объектив камеры устремился в цех по обработке древесины и «выхватил» в одном месте пачки упакованного в целлофан и готового к отправке дубового паркета, в другом месте оригинальную садовую мебель, какие-то поделки из дерева. «Но не это главное наше богатство, — продолжал говорить за кадром Нексин. — Главное — это наши необъятные леса». Следом за этими словами на экране замелькали прекрасные лесные угодья, была показана работа лесоруба, валившего высоченную ель; далее объектив оператора снова вернулся в цеха лесхоза и показал штабеля бруса и досок. Завершали репортаж смонтированные в материал — их не снимали — кадры со стайкой косуль, грациозно замерших на опушке заснеженного леса. Этот кусочек был взят из какого-то фильма. Под конец репортажа голос автора за кадром сожалел о том, как быстро пролетело время в лесном раю, с которым так не хотела расставаться съемочная группа.

О времени показа передачи о лесхозе, что само по себе было событием необычайным для жителей Залесья, совсем не разбалованных вниманием, знали все, особенно постаралась Борец. И утром наступившего воскресного дня другой темы для разговоров в селе и лесхозе не было. Ну а Нексин, как и ожидал, в результате такой рекламы очень быстро смог завоевать в первый же месяц пребывания на новом месте так нужное уважение сельчан. Они, только завидев его, почтительно смолкали, украдкой оглядывались, провожая взглядами благодарными за то, что о них теперь знала вся страна. Больше всех, пожалуй, зауважала его Борец. Она ближе других находилась около Нексина и была счастлива оттого, что не ошиблась в своих ожиданиях с новым начальником, от которого напрямую зависела в том числе ее дальнейшая работа на привычном месте.

Сам Нексин от этих похвал, которые были искренними, и от других, пусть несколько сдержанных, например, от главного инженера, который считал Нексина назначенцем, не достойным места директора, чувствовал себя превосходно. Его шкала самооценки уверенно ползла вверх, и впервые за многие месяцы он снова ощутил себя важной фигурой, окруженной менее значимыми, и с трудом сдерживал самодовольство, готовое, как пена из открываемой бутылки шампанского, вырваться наружу. Он старался представить себя руководителем современным и либеральным, всем своим видом подчеркивал безразличие и равнодушие к такому вниманию его персоне, и это у него неплохо получалось, но искушенный человек все равно мог разглядеть в его поведении наигранность и неправду.

Нексин не мог дождаться похвалы от Хромовой. Ей он умышленно не сообщал о снимаемом репортаже, о времени выхода в эфир передачи, пытаясь показать равнодушие и безразличие к событию как слишком заурядному. Но она и не знала о телевизионной передаче с его участием, и не упомянула о ней ни разу при их ежедневных разговорах по телефону. Это его сильно расстраивало и даже бесило. Так продолжалось неделю, и вот, наконец, у него по коже пробежал приятный озноб от восторга, когда услышал от нее, что, оказывается, его показывали по новостям, видели их общие знакомые и, какая досада! — не видела она. Она начала его журить и упрекать за то, что он ее не предупредил о столь важном событии… Нексин даже не заметил наигранности в её голосе, очень довольный тем, что и она, наконец-то, узнала о передаче, врал, что был очень занят все последние дни и как-то совсем упустил из внимания сказать; ну а если честно, то и не придал особого значения тому, что его снимали для телевидения… А после того, как Елена Аркадьевна посетовала о его излишней скромности, он спросил: «Это кто же тебе сказал о передаче про Залесье?» — «Баскин… — ответила она, не задумываясь, но тут же поправилась: — Михаил Леонидович Баскин сказал…»

Нексину в эту счастливую минуту его жизни меньше всего хотелось слышать данное имя. Он с болью и досадой в сердце подумал: «Почему снова Баскин, причем в самый неподходящий момент?..» Но не это было главным, что его огорчило. Елена Аркадьевна, заканчивая разговор по телефону, сказала голосом, как ему показалось, вовсе не теплым, не таким, как говорят с дорогим и близким человеком, а каким-то дежурным, который окончательно испортил его хорошее настроение: «Ладно, дорогой, так уж и быть, прощаю тебе… Но не забывай впредь о подобных серьезных вещах, потому что это имеет для нас большое значение…»

А на следующий день, прямо с утра, Нексину позвонил и сам Баскин. Он был очень любезен и поздравил Нексина. «Алексей Иванович, — сказал он, — ты был просто великолепен… Себе представить не можешь, как все наши были удивлены твоим появлением на экране, а многие просто завидовали тому, как предстал в новом амплуа… Ведь чего греха таить, многие тебя уже хоронили… Я доволен, что все получилось, тебя снова увидели, знают, где ты, знают, что занялся серьезным бизнесом. Думаю, ты это теперь и сам начал понимать… Слушай, но ведь это нужно как-то отметить?..» — «Буду только счастлив увидеть тебя, — ответил Нексин, стараясь придать голосу как можно более радушия. — Приезжай, посидим, поговорим, если хочешь, организую охоту. Есть здесь один старик — большой, говорят, мастер по этому делу, а ты, как знаю, большой любитель». Баскин в ответ даже защелкал языком от восторга и сказал, что ради этого непременно приедет в ближайший выходной.

Когда Нексин положил телефонную трубку, Борец, словно следовавшая за его каждым шагом, тут же заглянула в кабинет и угодливо спросила: заносить ли кофе и что он будет заказывать на обед?.. Этот вопрос стал для нее правилом. Дело в том, что Нексин имел давнюю привычку не завтракать. У него для этого были две причины. Первая — несмотря на его способности в нужный момент организоваться и проявить упорство в достижении цели, он имел слабость — ему очень трудно было по утрам просыпаться и вставать. Нексин тянул с этим до последнего, не желая тратить сон на завтрак, зная и то, что на работе услужливые секретарши обязательно подадут кофе или чай с чем-то вкусненьким. Вторая причина — за лучший завтрак он считал именно что-нибудь сладенькое, потому, как уверял когда-то его знакомый диетолог, «мозги после сна включаются лучше всего именно от небольшого количества сладкого, а вовсе не от привычной еды». Вот и сейчас Борец принесла ему большую чашку ароматного кофе и на тарелке, накрытой тканевой салфеткой, кусок домашнего слоеного торта с кремом, приготовленным на натуральных сливках с соком брусники.

— Изумительно! — сняв салфетку, сказал Нексин, вперив глаза в кусок торта. Вдохнул запах горячего кофе и добавил: — Чудесно!.. Нина Викторовна, вы меня балуете. Признаться, я даже не припоминаю, чтобы где-то пробовал что-то подобное.

Борец зарделась от похвалы:

— Спасибо, Алексей Иванович, для хорошего человека и готовить приятно.

В ее ответе было и лукавство, и правда. Она лезла из кожи вон, стараясь угодить новому директору, и у нее это получалось. Даже дома, после работы, все свободное время по вечерам что-то изобретала, пропадая на кухне, чем вызывала недовольство и даже ревность мужа, работавшего трактористом в лесхозе. Но она, как безусловный лидер в семье, а ее авторитет в семье был прежде всего связан с занимаемой в лесхозе важной должностью, которую нельзя было потерять, спокойно отвечала мужу, что так надо, либо вообще оставляла его эмоции без внимания, делая свое. О ней на селе любили сказать, что «в ее семье не как должно быть — муж-голова всем правит, а как у рыб или птиц — хвост рулит…». Выслушав приятные слова Нексина, она сказала:

— Александра из столовой просила передать, что сегодня может приготовить блюда из мяса или рыбы. Свинину закупили только вчера у местного фермера, а рыба мороженая. На гарнир предлагается картофель, гречка, рис.

Нексин проглотил кусок торта, отпил кофе и, облизываясь, как кот, не скрывая удовольствия от провалившегося в него сытного торта и чувства комфорта от приятного чертовски, как оказывается, положения в новой должности директора лесхоза в этом не таком уж и плохом местечке под названием Залесье, сказал:

— Попросите Александру, чтобы сделала отбивную и к ней жареный картофель, такой, знаете ли, с корочкой. Этого будет достаточно. Ну и, как обычно, салат из овощей, а из напитков — морс клюквенный, мне он очень понравился.

В столовой лесхоза Нексин успел пообедать несколько раз в общее время. Так случилось — он сам себя потом винил в этом, — хотел продемонстрировать, что со всеми заодно, свой человек, разделяющий с коллективом не только работу, но и «общую чашу». Хватило показухи ненадолго. Не нравилось Нексину ни то, что все, словно сговорившись, оглядывались на него, так что он, поднося ложку ко рту, всякий раз испытывал дискомфорт; ни общая атмосфера шума и разговоров, общающихся между собой людей, а главное — их спецовки и разные несъедобные запахи, кружившие в воздухе вместе с запахами еды. Он, как бы между прочим, сказал об этом Борец. Буквально на следующий день все изменилось. Борец зашла к нему в кабинет вместе с заведующей столовой, она же повар Саша. К ней все так и обращались: «Саша» или «Александра» — кому как нравилось. По возрасту Нексин ее определил сначала в свои ровесники, может, чуть моложе; но позже, по документам из личного дела, узнал, к удивлению, что она немного старше его. Она действительно выглядела моложе потому, может быть, что постоянно была занята, двигалась, отличалась хорошими физическими данными; была стройна, изящно сложена, у нее были по-девичьи острые груди, а прическу носила короткую, как у подростков, с крашенными под серебро волосами, так что было трудно определить их настоящий цвет. Самым интересным в ней были замечательные глаза: большие, широко распахнутые серо-голубые, как будто кукольные. Но, приглядевшись ближе, первое впечатление менялось, становилось понятно, что оно обманчиво: глаза были с налетом грусти и какой-то (только это и выдавало ее настоящий возраст) усталости, которая собиралась лучиками мелких морщин в уголках глаз. Но от этого она вовсе не проигрывала, наоборот, казалась еще интереснее и не была лишена какой-то загадочности, которая всегда присутствовала в ее взгляде.

Они познакомились. Борец тут же стала извиняться за прежние неудобства по столовой, а Саша, словно знала Нексина очень давно, без обиняков, предложила ему приходить после того, как официальное время обеда заканчивалось, она закрывает столовую, тогда зал бывает пуст. К сожалению, сказала она, в проекте столовой почему-то не было предусмотрено отдельное помещение для руководства, и Нексин может обедать один, когда столовая закрыта. Кроме нее и ее помощницы, занятой на кухне, в это время там никого нет. Нексин, выслушав ее, ответил, что ему такой вариант подходит. На том и условились. Александра, собираясь уходить, на пороге, остановилась и вдруг сказала:

— У меня есть для вас и другое предложение.

— Какое? — спросил Нексин.

— Раньше я работала в городе в столовой одного завода, так я готовила руководству отдельно. Могу и вам отдельно готовить, только заранее предупреждайте.

— О-о! — протянул Нексин. — Это будет и вовсе прекрасно.

Так, время обеденного перерыва, а вернее, уже послеобеденное время, для Нексина стало настолько приятной паузой, прерывавшей скучноватое течение рабочего дня, что он ждал с нетерпением, когда же стрелки часов покажут четырнадцать ноль-ноль. Тогда он, успев проголодаться, желая сменить обстановку, связанную с постоянным общением по производственным вопросам, на другую, расслабляющую, гораздо более приятную, уходил в столовую, где его ожидала Александра.

Она стояла обычно у красиво сервированного стола; потом, встретив директора и принеся из кухни лично все блюда, скромно уходила в сторону и, как в хорошем ресторане, следила за тем, чтобы предупредить какие-то желания своего клиента. В Залесье она жила три года. Приехав из города, устроилась поваром с испытательным сроком, но очень быстро все отметили ее вкусную и добротную стряпню, и она осталась работать. О ней мало что знали, она некоторое время жила одна, снимая комнату, и многие сильно удивлялись, что такая симпатичная и привлекательная молодая женщина выбрала сельскую глубинку, где возможность найти мужа была ничтожна мала, потому что здесь все мужское население было или женато, или будущие женихи только подрастали и еще ходили в школу. Но потом оказалось, что у нее есть сын, она вскоре привезла в Залесье маленького мальчика Мишу, воспитывала его одна. Лесхоз со временем смог ей выделить небольшой пустовавший дом. Разное о ней иногда говорили, ходили злые слухи, что она раньше, работая на рыбацких судах, которые по полгода находились в море, была общей женой для всей команды. Так ли это было или нет, но в Залесье за нею ничего предосудительного не наблюдалось, напротив, Александра была примерной матерью, а весь ее образ жизни давал право некоторым из местных мужей, которые были не прочь завести роман на стороне, пытались добиться ее благосклонности, но без успеха, утверждать, что она сущая фурия и феминистка. Нексин успел услышать о ней и то и другое, однако не придавал внимания досужим разговорам, видя перед собой не очень словоохотливую женщину, к которой, несмотря на всю привлекательность, не мог испытывать никаких чувств, кроме симпатии, поскольку у него была Елена Аркадьевна.

Отобедав, Нексин поблагодарил Александру и спросил, не может ли она сделать такой же обед в пятницу, но для двоих, он ждет из города приятеля.

— Отчего нет? — сказала Александра первый раз за все время улыбнувшись. — Готовить на несколько человек даже проще, чем на одного, тем более для друзей. — Последние слова она произнесла с тоской в голосе, Нексину показалось — даже завистью. Он подумал о том, что она действительно очень интересная женщина и почему-то одна; у нее, конечно, есть ребенок, который занимает много времени и сил, наполняя ее жизнь, как матери, но дети не могут заменить мужчину для женщины. Нексин невольно сравнил ее с собой. Он был в данный момент тоже один, но это было другое одиночество, временное, в чем-то даже приятное, потому что было вовсе и не одиночеством, а временной разлукой. Уже совсем скоро, на следующей неделе, он собирался в город по рабочим делам, но главное — навестить Лену, встретиться с любимым человеком, и от того его одиночество казалось даже слаще. Нексин из праздного любопытства, но голосом серьезным, деловым обратился к ней с вопросом:

— Александра, скажите, пожалуйста, а как вам здесь работается и живется, ведь вы, насколько знаю, в лесхозе не так давно? Может быть, есть какие-то проблемы, я все же директор, чем смогу — помогу.

— Спасибо. Работа нравится. Я уже привыкла к Залесью, его жителям, они здесь интересные, нравится мне и здешняя природа. Так что все хорошо.

— Н-н… — Да уж! — протянул многозначительно Нексин. — Я-то ведь только приехал, мало кого знаю, но народ здешний мне тоже успел приглянуться.

Он невольно вспомнил Борец, потом главного инженера Резника с историей о производственной травме и подумал: «Ничем они не интересные, как везде, с одними и теми же проблемами». Он спросил:

— А после города не скучно жить в деревне?

Александра глянула на него с некоторой опаской и настороженностью человека, не знающего, что может следовать далее за таким вопрос и какую цель преследует спрашивающий, потому как в этом вопросе, помимо любопытства руководителя-директора, мог быть и какой-то другой, личный. Ее, впрочем, не особенно это пугало, как женщину, много познавшую в жизни и готовую к любым обстоятельствам, не исключавшим в том числе интерес к ней как к женщине, потому что была человеком живым и свободным. Ей уже стало известно от Борец, что новый директор холост, официально по крайней мере. Она за недолгую взрослую жизнь много успела чего повидать и испытать и, как всякая женщина, не могла не желать для себя самого простого счастья, которое для женщины всегда видится в замужестве. А Нексин был не худший для этого кандидат.

— Скучать некогда, — сказала она. — Работы хватает, стараюсь больше уделять внимание сыну, поэтому остается не так много свободного времени. Здесь, конечно, нет увеселительных заведений, молодежь для этого едет в район, но я вообще-то и не сторонник развлечений в каких-то увеселительных заведениях.

— Значит, смотрите в свободное время телевизор, сериалы.

— Тоже нет. Жаль тратить на телевизор время.

— Почему жаль?

— Как правило, это всегда только картинка, а всякое обсуждение каких-то вопросов в телевизионных передачах очень поверхностное, носит больше информационный характер. Поэтому, когда бывает возможность, читаю.

— Вот как? — удивился Нексин. — Сейчас это большая редкость. Статистика утверждает, что из ста человек читает только десять.

— Значит, вхожу в эту счастливую десятку.

— Почему «счастливую»?

— Остальные девяносто себе даже не представляют, как много теряют, не читая. Я твердо убеждена, что человек вообще думает только тогда, когда читает, и лучшего воспитателя, чем книга, нет.

— Какие же вы читаете книги?

— Не удивляйтесь, — улыбнулась Александра, — в основном толстые. Сейчас, например, «Анну Каренину». К слову сказать, перечитываю.

— Неужели?

— Да. И думаю, что не последний раз.

— Но почему именно «Анну Каренину»? — еще сильнее удивился Нексин, не ожидавший такого ответа от заведующей столовой лесхоза.

— Наверное, потому, что вполне разделяю общее мнение, что лучшего романа не написал еще никто и ни в одной книге о жизни не сказано столько, как в этой. Она для меня без преувеличения все равно что какому-нибудь очень набожному человеку читать книги Писаний.

— Однако!.. — вырвалось невольно у Нексина, который был ошарашен ее последним ответом. — Саша, вы не против, если я так буду к вам обращаться?..

— Пожалуйста, ко мне обыкновенно так и обращаются.

— Саша, мне было интересно слушать вас.

Нексин встал из-за стола, собираясь уходить; еще раз поблагодарил ее за обед. Александра уточнила у него по поводу меню обеда с другом. Он ответил, что полностью полагается на ее вкус. Она, провожая Нексина к выходу, сказала:

— Между прочим, вы видели, наверное, что здесь есть церковь, точнее будет сказать, это молитвенный дом, но не сектантов или баптистов, а лютеранской общины местных жителей. Так вот, по воскресным дням у них проходит служба, посещение свободное. Это, скажу вам, как на какой-нибудь лекции в клубе, никто никому и ничего не навязывает, все очень безвредно, я там бываю, хожу специально, чтобы послушать их пастора, который, правда, из иностранцев, но очень интересно говорит. Мне кажется, что и вы не пожалеете, если пойдете, быть может, познакомитесь с ним, очень он умный человек.

Нексин в ответ пожал плечами, развел руки, давая понять, что, дескать, ничего не может на этот счет сказать, и пошел к себе. За все время недолгого пребывания в Залесье после этого разговора с Александрой у него исчезло чувство отстраненности от течения здешней жизни. «Неужели все стало хорошо после первого и неформального общения с Александрой?» — спрашивал он себя и тут же ловил на мысли, что так и есть, потому что у него улучшилось настроение после встречи с нею.

Нексина подкупала простота их общения; и чем дольше он находился в Залесье, тем сильнее привыкал к ней, ее постоянному присутствию, а вскоре стал замечать, как Александры не хватало, когда она вдруг не появлялась на работе из-за болезни сына или по делам уезжала в город.

Прогуливаясь как-то по Залесью, Нексин увидел и дом, о котором упомянула Александра; здесь служил заезжий священник по имени Иохан Либерс. К новоявленным миссионерам, как и ко всему, что происходило последнее время с церковью, Нексин старался относиться спокойно, потому что теперь в стране, где все сильно изменилось, очень много говорили, в том числе о свободе совести. И если раньше называли в шутку основной религией атеизм, а встретить живого попа было в диковину, то сейчас людям предлагалась на выбор сразу куча вероучений: выбирай, как в торговой лавке, что душе угодно! Один из его знакомых придумал на этот счет даже метафору. Он сравнил выбор религий на любой вкус с выбором колбасы в магазине. «В теперешних магазинах, — говорил он, — колбасы стало так много, что в глазах рябит от названий, но сколько ни пробуй — все на один вкус… Так и с религиями: какую ни возьми, каждая себя считает самой правильной, и ее бог самый лучший, но во всех один и тот же привкус денег и стремление завлечь как можно более людей, а потому, — заключал он, — лучше атеизма религии нет».

Нексин был ярым атеистом не только по убеждению, но и прежней должности, когда занимался в идеологическом отделе партии вопросами религии профессионально. Когда он услышал предложение Александры познакомиться с пастором, было собрался ей сказать, что даже в такой глубинке, как Залесье, есть, оказывается, тоже сумасброд, морочащий людям голову, но сдержался, боясь ее обидеть невзначай.

Нексин в будущем отчасти окажется прав, хотя в этот момент даже предположить не мог, до какой степени местный пастор, который четко разделял, где «Богово, а где кесарево», создаст, как пишут в науке виктимологии, условия и повод для того, что Нексин пойдет на страшное преступление.

На пороге конторы лесхоза его уже ждал Заборов Анатолий Федорович, которого позвала Борец, и Нексин, увидев его, настроился на более приятные мысли. Они поздоровались, Нексин напомнил ему о предложении пойти на охоту. Заборов, терявшийся в догадках, для чего его хочет видеть директор, не попросит ли уволиться по возрасту, так обрадовался этой просьбе директора, что тут же начал рассказывать какие-то истории, связанные с охотой; наконец, остановился и сказал, что с удовольствием поведет его с приятелем в лес, в котором на исходе зимы самое время охотиться.

В пятницу, припозднившись — на дворе уже начинало смеркаться, — приехал Баскин. Он был сам за рулем дорогой иномарки. Выйдя из машины около конторы лесхоза, довольно потянулся, зажмурил глаза, жадно вдохнув вкусный лесной воздух, и стал разминаться после долгой дороги. Было заметно, что у него прекрасное настроение, он не спешил входить в здание конторы, чтобы увидеться с Нексиным, а стал шутить с обступившими красивую машину местными зеваками и мальчишками. «Близко к машине не подходить, — говорил он, — не трогать, даже не дышать на нее…» — «Шутит, дядя! — сказал кто-то. — Что ей может быть?» — «А вот и может!» — сказал Баскин и нажал кнопку на брелоке ключа зажигания. Тишину поселка взорвал оглушительный звук сигнализации, да так, что зеваки, недоверчиво поглядывая на Баскина, отошли в сторону. На крыльцо вышел Нексин. Они обнялись, как давнишние друзья. Нексин распорядился открыть на задворках конторы гараж, и туда перегнали машину.

— Михаил Леонидович, заноси ко мне в кабинет свою сумку, потом ее заберем в наш местный «Рэдиссон», и айда скорее обедать, вернее, уже ужинать. Все давно готово, заведующая несколько раз справлялась, когда придем.

— А что с охотой?

— Все решено. Утром встречаемся здесь же с моим работником Анатолием Заборовым. Он и поведет нас по здешним местам, сказал, что без трофеев не вернемся.

Они прошли в столовую лесхоза. Их ждала Александра. Общий свет в помещении был выключен, в углу залы, где обычно и обедал Нексин, был накрыт стол, который освещался специально поставленным сбоку торшером, поэтому остальная часть простоватой обстановки столовой тонула в полумраке; здесь было уютно и все располагало к приятному застолью, и даже одна-единственная картина висела как раз около их стола. Кто и когда ее повесил — не помнили, но к незамысловатому натюрморту привыкли, как к обязательной части интерьера столовой. Неизвестный художник-любитель на большом, метр на метр, листе древесно-волокнистой плиты, именуемой у строителей ДВП, помещенной в изящную дубовую раму (в лесхозе изготавливали также багет для картин), вывел нехитрую композицию, которая сильно напоминала знаменитый натюрморт Петрова-Водкина «Селедка». Разница между ними была в том, что если на столешнице известный художник нарисовал селедку, рядом кусок хлеба и пару картофелин, то здесь был изображен жареный на сковородке карась, краюха хлеба и одна картофелина, а между ними бутылка, больше похожая на лабораторную колбу.

Баскин, несмотря на то что собрался на охоту, словно и ожидал такой встречи, и, всегда относясь к своей внешности очень заботливо, и теперь был одет подчеркнуто строго и аккуратно, но не без вызова. На нем были популярной марки синие джинсы, желтый велюровый пиджак и белая рубашка, из расстегнутого ворота которой бросался в глаза тоже желтоватый в черную крапинку дорогой мужской аксессуар — шейный платок. Его внешность сильно выигрывала против Нексина, одетого гораздо проще, в шерстяные брюки и толстой вязки свитер — привычные и практичные для сельской местности.

Баскин, здороваясь с Александрой, неожиданно поцеловал ей руку. Непривыкшая к такому обхождению, она растерялась. Видя ее смущение, Баскин, успевший оценивающе окинуть стол, восторженно развел руками и сказал:

— Такому позавидует самый продвинутый ресторан!

И он был прав, потому что здесь было около десяти различных холодных закусок, от легких, из свежих овощей и разносолов, до мясных салатов и блюд с нарезками из колбас, мяса и рыбы.

— Это не все, — сказала Александра, — у меня на плите горячее, сейчас принесу.

Когда она вышла, Баскин обратился к Нексину:

— Ну что я должен тебе сказать, Алексей Иванович?.. Вижу, что зря время не теряешь…

— Да, Саша очень постаралась, я и сам удивлен такому угощению.

Про себя Нексин в этот момент подумал: во что обойдется ему этот стол?

До сих пор он платил за обеды из своего кармана. Не мог быть исключением и этот ужин. Для него, конечно, было бы неплохо, чтобы заведующая столовой использовала свои возможности угощать иной раз бесплатно, как в этом случае с нужными людьми. Александра и Борец ему об этом сами намекали, но Нексин твердо решил, что будет платить из принципа, не обеднеет, однако за это его будут еще больше уважать. А для угощения нужных людей, всевозможных комиссий и проверяющих он со временем будет пользоваться старым, добрым методом, когда в расходы предприятия закладывают статью «на разное»; ну а со временем — он не сомневался — появятся и те самые доходы, ради которых сюда прибыл. Услышав от Баскина, что «зря время не теряет», понимая, что тот имеет в виду, Нексин осветился улыбкой радушия и сказал:

— Михаил Леонидович, здесь так принято угощать, главное, замечу тебе, все продукты местные.

— Понятно… — протянул Баскин, — но я другое имел в виду. Твоя заведующая до чего хороша! Глазища-то какие — нырнуть и не выплыть… — Он многозначительно подмигнул Нексину.

— Ну что ты? У меня есть Лена… Я к ней слишком сильно привязан…

— Ах да! — сказал немного театрально Баскин. — Елена Аркадьевна редкого очарования и души женщина. Тебя очень даже понимаю…

Пришла Александра, поставила посреди стола объемную утятницу и откинула крышку. Баскин, вдохнув запах блюда, невольно сглотнул слюну и, не скрывая любопытства, потянулся через весь стол взглянуть на необычное кушанье:

— Что это?!

— А это наше местное, жаркое из дичи, из мяса глухаря, готовим его без премудростей, очень просто, в собственном соку с заправкой из лука и брусники.

— Спасибо, Александра, — сказал Нексин.

— Обалдеть! — воскликнул Баскин, восхищенно крутя головой, потом вдруг замер и, сделав серьезное лицо, сказал: — Чего-то, однако, не хватает?..

Александра выжидающе посмотрела на него.

Баскин указал на натюрморт на стене и произнес:

— На этой картине есть бутылка, вот я подумал, а на нашем столе нет… Но, не переживайте, я схожу в гараж, у меня в машине есть необходимое для таких случаев, я же собирался к вам на охоту… Что по этому поводу скажет Алексей Иванович?..

Нексин немного замешкался, не зная, что ответить по поводу несколько нахального заявления своего приятеля, но Александра быстро смекнула и заметила, что ее, к сожалению, об этом не предупредили, но идти никуда не нужно, она также имеет все, что в таких случаях нужно. С этими словами ушла и вернулась через пару минут, поставив на стол поллитровку водки из морозильника, подернутую холодной испариной.

— Ну, я пойду, — сказала Александра. — Алексей Иванович, когда будете уходить, то оставьте все как есть, а столовую замкните; я приду рано утром и приберусь.

— Как? Вы нас оставляете? — наигранно удивился Баскин, выйдя из-за стола и загородив Александре дорогу. — Это невозможно!..

Она остановилась, вопросительно взглянув на Нексина; он жестом руки дал понять Баскину, что не нужно продолжать, потом сказал:

— У Александры дома ребенок, один, без присмотра… Саша, идите и не переживайте, порядок будет обеспечен.

— Какая чу́дная, однако, Александра у тебя! — продолжил восхищаться Баскин, но не долго, снова уселся за стол.

Оба после первой рюмки долго и молча ели. Со стороны могло казаться, что этим людям, увлеченным едой, и говорить не о чем или они придерживаются строго этикета за столом, принимая пищу молча, без манерничанья, — такая стояла тишина, в которой был слышен лишь стук вилок и ножей да трудное дыхание едоков, которых будто не кормили несколько дней. Баскин только однажды бросил коротко: «Алексей Иванович, извини, что все ем и ем, правда, очень все здорово приготовлено, так вкусно меня давно не кормили».

Нексин налил по второй, Баскин предложил выпить за вновь назначенного директора, а когда дело дошло до третьей, взяв рюмку, отставил в сторону и сказал:

— Мы с тобою любим и можем выпить по случаю в удовольствие, такой случай состоялся… Но сам понимаешь, что я приехал не так просто, не только охоты ради.

— Понимаю, — ответил Нексин.

— Помнишь, когда ты сюда назначался, спросил меня: что тебе это будет стоить? Я сказал: осмотришься на месте — поговорим. Я тогда не мог ничего конкретно ответить, хотя мы с тобой разумеем, что все в этом подлунном мире что-то стоит. Дело в том, что не от меня многое зависело и зависит, а люди, которые решили твой вопрос с устройством в лесхоз, знали и уверены были сразу, что ты правильно все понимал и понимаешь. Сейчас я как бы уполномочен кое-что передать. Ты же знаешь, что создана новая партия «За Отечество», мы себя причисляем к либеральным демократам. Там почти все наши товарищи по бывшему обкому и горкому, в том числе я, а также те, кто решал твой вопрос. Могу похвастаться, я состою в политическом совете партии. Ты, естественно, должен быть в наших рядах, и я увезу с собой твое заявление о вступлении в партию.

Нексин удивленно посмотрел на Баскина, но не стал его перебивать.

— Поверь, все идет хорошо, по-другому, видимо, нельзя. Старые партийные билеты мы можем хранить для памяти и истории, но теперь главное — это снова получить власть. Будет у нас власть — мы снова будем самые умные, станем снова совестью и честью нашей страны, будем морочить голову людям тем, как заботимся о них, об их лучшей жизни; люди — они же доверчивые, как дети, сколько бы их ни обманывали, продолжают верить, впрочем, другого выбора у них нет: всегда были умные и дураки, хозяева жизни и те, кто на них работает… У кого власть, тот и хозяин, который решает, кому сколько дать из казны, а сколько себе оставить для хорошей жизни. Так что власть — она, родимая, когда будет у тебя, то, как жена, обласкает и обогреет… А пока партия наша идет к власти, нужно ее поддержать. Это важно! — Он многозначительно поднял указательный палец правой руки.

— Михаил Леонидович, не томи… Все я понимаю… Называй цену…

— В том все и дело… Как бы это сказать!.. Одним словом, определенной суммы как раз нет. Платить нужно будет регулярно, покуда ты в своей должности и тебя товарищи по партии во всем поддерживают и помогают. Свои люди у нас везде, во всех структурах, поэтому и любые вопросы могут решаться с кем угодно… В общем, все будет так, как и было раньше…

— Как было раньше, больше не будет, — перебил его Нексин.

— Это ты зря. Будет еще лучше. У нас ничего не может поменяться. Всегда была и будет экономика официальная, то есть с ее зарплатами, пенсиями, бюджетами и прочей ерундой, и была и будет другая, ей параллельная, та, ради чего мы с тобой и работаем, которая нас по-настоящему кормит… В конце концов, одна другой не мешает… Я вот проехал по вашей деревне и скажу тебе, что неплохо здесь народ живет, почти в каждом дворе какой ни есть драндулет — машинка или мотоцикл, домики хорошенькие… Дураком быть надо, чтобы не понимать, не с зарплат у них это все… Да молодцы, тоже не отстают от жизни!.. Понятное дело, что работают на государство, такая уж, извини, у народа доля, как и у пчел, которые собирают мед для медведя, но люди приспосабливаются, о себе не забывают… Жизнь гораздо умнее экономистов и политиков, расставляет все по местам… Помнишь же, как один из наших прежних лидеров страны вдруг сдуру решил устроить показное дело в одном из министерств, на автомобильном транспорте одной республики… И что вышло?.. А ничего, только всему миру показал и рассказал, как на самом деле живет экономика социалистической страны: кассир автобуса собирал плату с пассажиров, но «умудрялся» и себя не обидеть, за это платил бригадиру, тот, тоже оставляя что-то себе, платил начальнику смены, начальник смены платил директору, последний в главк своего министерства, ну а последние, понятное дело, приплачивали еще куда-то выше, разумеется, не Господу Богу… Классическая пирамида, как на долларовой бумажке с Вашингтоном, где наверху пирамиды всевидящее око… Но не Бога или черта, как думают многие, а умных людей, умеющих все так выстроить… И так было в любой другой отрасли — торговля ли то, лесная промышленность или даже медицина, которую называют несчастной, хотя никакая она не несчастная…

— Знаю, — сказал Нексин. — И все же что причитается с меня?

— Наш экономический аналитик в партии считает вполне нормальным, что ты, например, должен платить десять процентов от официального дохода лесхоза. То есть мы всегда будем знать из отчетов твоего ведомства, сколько зарабатывает лесхоз, поэтому платишь от этой цифры. Все очень даже разумно, поскольку все понимают, что теневой доход в лесхозе будет гораздо больше тех самых десяти процентов от официального.

— Почему именно десять процентов?

— Эта цифра принята с давних пор, вернее сказать, с древних времен, ее просчитал еще мудрейший и хитрейший жрец Моисей, утвердивший «Закон о десятине». Кстати, аналитиком в партии сидит знаешь кто?.. Гриша Витебский… Помнишь, он был у вас в обкоме начальником отдела труда и заработной платы…

Нексин задумался. Он знал все то, о чем только что сказал Баскин. И сам бывал не раз причастен к таким делам. Однажды, после крупного областного мероприятия и выпитого в большом количестве по этому поводу коньяка в кругу заботящихся о лучшей доле ее жителей «благодетелями-отцами» области — одним из них был начальник автомобильной инспекции, — поехали к последнему на работу продолжить возлияние. Там, прямо в дежурной части, пьяный полковник распорядился какому-то лейтенанту приготовить себе в кабинет еще спиртного и закуски. Полковник, войдя в кабинет, что-то пробубнил про себя и сразу пошел к приставному столику; на нем стояла коробка из-под обуви, открыл ее. Нексин увидел в ней плотно сложенные, перехваченные разноцветными аптечными резинками пачки денег. «А это, Алексей Иванович, мне и моим начальникам… Здесь же доля кого-то из ваших обкомовских… — сказал полковник и начал перебирать пачки денег. Долго их складывал и подытожил словами: — Сволочи! Вижу — в этом месяце недобрали… Потом разберусь… Ох, не простое это дело, но по-другому уже невозможно… Система…»

Нексин хорошо помнил и Витебского, его пучеглазые, на первый взгляд наивные и доверчивые глаза за толстыми стеклами роговых очков и остренький, с характерным утолщением на кончике, похожий на крысиный, нос, которым он странным образом все время шевелил, словно принюхивался. Сотрудники меж собой Витебского и прозвали «крысой», но вовсе не за внешнюю схожесть, а за то, что ни разу не было такого, чтобы при начислении зарплаты он хоть что-то, да не учел: одним какой-нибудь коэффициент, другим за дежурство в выходной, третьим надбавки и прочее. Кто-то это обнаруживал, кто-то нет, а Витебский, когда обнаруживался обман, невинно разводил руки и несчастным голосом, после которого искатели истины сами же и начинали его жалеть, а другие были готовы плюнуть ему в рожу из брезгливости, объяснял, что связано это с несовершенной вычислительной техникой. В результате всегда получалось, что ему все сходило с рук, потому как в таком ведомстве, как обком партии, не было принято «выносить сор из избы»; ну а у Витебского выходила неплохая экономия фонда заработной платы, он получал особые премии, и непонятно, кто распространял о нем славу, что он самый выдающийся специалист-экономист области. И когда однажды Нексин с ним наедине, в товарищеской беседе, заговорил об экономике как науке, Витебский, хитро улыбнувшись, вдруг выдал фразу, которую Нексин никогда не мог забыть. «Такой науки не было и нет. Началось все с банальной расчетливости, что и переводится с греческого, как экономика; а если говорить проще — обмана, потому как в этом суть экономики. Возникла она по другой версии ещё в древние времена в пустынях Палестины, — продолжал Витебский. — В целях экономии воды, которая была дороже в сравнении с нынешним бензином, пастухи ее разводили ослиной мочой, потом тем же ослам ее и спаивали, они ведь ослы… Отсюда, имейте в виду, уважаемый Алексей Иванович, и пошло выражение «развести ослиной мочой», что тоже самое, как и бережно расходовать». Но сам Нексин никогда не занимался хотя бы каким-то противозаконным способом добывания денег и экономикой вроде той, что озвучил Витебский. «Похоже, что теперь придется, — думал Нексин, — вариантов у меня нет…»

— О чем задумался, Алексей Иванович? — спросил Баскин.

— Сумма получается немалая… Не знаю, справлюсь ли… Пока не совсем вник в здешнее производство и возможности хозяйства.

— Ну, это теперь твоя работа, въезжай быстрее… Время у тебя еще есть, потому на то, чтобы «собраться с силами», дают полгода. Могу сразу подсказать, что здесь всем заправляет главный инженер; думаю, его ты приструнишь, а нужна будет помощь, я уже тебе сказал об этом, — обращайся ко мне, к нашим, не стесняйся… Думаю, что «все будет хорошо», так, кажется, говорят болтуны на радио…

Баскин повторил, что это и был главный вопрос, из-за которого он приехал в Залесье. Они выпили еще за успех Нексина, потом заговорили о красоте здешних мест, о погоде и снова вернулись к кушаньям, которыми продолжил восхищаться Баскин. Он ел и ел, набивая обе щеки, как сурок про запас на зиму. В какой-то момент остановился и с сочувствием в голосе сказал:

— Между прочим, если сможешь иногда организовывать здесь такие же встречи нужных людей, устроить их досуг, то вполне можешь рассчитывать, что тебе сделают скидку…