В дебрях Маньчжурии

Николай Байков

Эта книга является плодом личных наблюдений, переживаний и впечатлений автора во время его многолетних скитаний по горам и лесам Маньчжурии. Она только слегка приподнимает завесу, скрывающую от взоров культурного человека интересный мир, полный таинственной романтики и очарования. Этот мир, ныне отживающий, сохранился еще во всей своей неприкосновенности там, где стоят, нетронутые рукой человека, девственные первобытные леса и простираются на сотни километров дикие пустыни. С проникновением в край культуры, площади этих лесов сокращаются и исчезает прекрасная первозданная природа, а с нею тот оригинальный мир, который в настоящее время является реликтовым остатком древнейших эпох истории человечества. Николай Аполлонович Байков (29 ноября (11 декабря) 1872, Киев – 6 мая 1958, Брисбен, Австралия) – военный, писатель и натуралист. Перу Н. Байкова принадлежит свыше 300 работ, его имя получило международную известность. Он считается крупнейшим специалистом по маньчжурским тиграм, произведения Николая Байкова переведены на многие европейские и восточные языки.

Тигровая ночь

Знаете ли вы, что такое звериные ночи? Если хотите, я могу вам о них кое-что рассказать.

Однажды, охотясь в дремучих кедровниках реки Лянцзухэ, верстах в 50 к северу от ст. Яблоня, на закате солнца я зашел в фанзу зверолова Ли-суна и заночевал в ней. Гостеприимный хозяин, древний старик, обрадовался моему приходу, угостил меня пельменями из мяса кабарги и ароматным чаем.

Это было в конце декабря. Мороз трещал по стволам деревьев. Глубокое, звездное небо раскинуло свой шатер над горами и лесами этого дикого края. Натопив хорошенько кан, мы улеглись на горячие циновки и чувствовали себя великолепно под двойным одеялом из косульего меха. Ли-сун долго возился у очага, пыхтел своей трубкой и все прислушивался к звукам, доносившимся из глубины темной тайги. Звуки эти слышны были хорошо в ночной тишине. Это ревели тигры и горное эхо вторило голосам их, замирая в далеких падях и ущельях.

— Сегодня звериная ночь! — сказал мне старик, раскуривая угольком свою трубку и пуская клубы едкого дыма, — таких ночей три: сегодня, завтра и послезавтра. В эти дни звери собираются и празднуют свой праздник. Начальник сзывает их со всей округи, и они ему повинуются и идут за ним всюду, куда он поведет. В такую ночь все другие звери спасаются бегством и уходят из района.

Эти ночи — «звериные» и горе человеку, застигнутому в тайге. Звери его не пощадят и разорвут по приказанию своего начальника у которого на лбу начертаны особые знаки иероглифа «Ван». В это время звери ищут крови и, не находя добычи, дерутся между собой. Сильный побеждает слабого и умерщвляет его. Только один Ван не участвует в драке, но, иногда, подает свой голос, который заглушает все остальные и подобен раскатам грома. Все трепещут, услышав его и замолкают. Это продолжается три ночи подряд. Затем звери расходятся по своим районам, и лес опять становится безмолвным, как и прежде…

— Слышишь, подает свой голос Ван!.. — заметил старый таежник, приподнявшись на локте и указывая головой направление.

Я прислушался и, действительно, из глубины тайги неслись какие-то глухие, звуки, напоминавшие далекие раскаты грома. То стихали они, то усиливались и, казалось, исходили не из груди животного, а из каменных утесов гранитных гор.

Рев тигра в дремучей тайге, ночью, производит сильное потрясающее впечатление на непривычного человека. Его можно передать звуком «еоун», повторяемым один, два и, редко три, раза подряд; после этого громоподобного рыканья он переходит в рокотание, подобное рокотанию пара, выпускаемого из гигантского котла. В звуках его голоса слышится не только могучая сила и свирепость, но что-то стихийное, величественное. Почти все животные, услышав этот страшный рев, становятся безумными, или бегут, сломя голову как шальные, или же подвергаются действию временного паралича, вроде каталепсии, когда ужас сковывает волю, сознание и способность двигаться. В такое же состояние впадают иногда и люди, впервые услышав эти звуки в диком, первобытном лесу.

Теперь вы уже знаете, что такое звериные ночи, но китаец-зверолов объясняет их по-своему, между тем биология говорит нам, что время это как раз совпадает с известным периодом года, когда звери обоего пола сходятся вместе, ищут друг друга, призывая голосом, и самцы, дерутся между собой, нередко увеча один другого. Во время моих охот мне неоднократно приходилось ночевать в тайге по целым неделям и проводить звериные ночи у костерка или одному, или в компании верных друзей и хороших товарищей. Одну из таких ночей я хочу вам описать и поделиться своими впечатлениями.

Это было в 1909 году, в конце декабря перед праздниками. Из Москвы ко мне приехал на охоту некто П., большой мой приятель, весельчак и балагур, типичный представитель столичной богемы, оперный певец. На охоте до того он бывал редко, и то на облавах, но страстно любил природу, понимал ее, и умел ее ценить, как художник. Жил я тогда на станции Ханьдаохэцзы. На все рождественские праздники я предполагал уйти в тайгу, т. е. недели на две. П. уговорил меня взять его с собой я согласился и вот, в двадцатых числах декабря, взяв с собой провизии, с винтовками за плечами, мы отправились ранним морозным утром из Ханьдаохэцзы к северо-востоку, направляясь поперек хребтов, в верховья реки Тутахезы, где в те времена было очень много всякого зверя, в особенности кабанов и тигров.

До фанзы старика-зверолова, под названием Чапи-гоу (Дяо-пи-гоу) было около 35 верст, и мы предполагали быть там к ночи этого же дня; но удачная охота на кабанов верстах в 10-ти от фанзы заставила нас искать пристанища в тайге, на берегу реки вблизи того места, где лежали убитые нами кабаны, прикрытые кедровыми ветвями и засыпанные снегом.

Мы расположились.

Весело потрескивал наш костерок под старым, могучим кедром; его темные ветви качались над нами, колеблемые разгоравшимся пламенем. Незаметно и неслышно спустилась ночь на горы и леса. Сквозь черную сетку ветвей таежных великанов блеснули звезды. Мороз крепчал. Изредка потрескивали стволы деревьев и лед на Тутахезе.

Вскоре закипел наш котелок и, напившись горячего чая, мы принялись устраивать себе постели из широких лап елей. Тайга безмолвствовала, только издалека доносился шум деревьев как рокот морского прибоя. В глубине темной пади кричал филин и его громкое «угу» раздавалось в ночной тишине.

Пригретые огоньком костра, мы, незаметно для себя, забылись и крепкий сон сковал наши уставшие члены. Чудная таежная ночь плыла над уснувшею землей и навевала прекрасные сны и грезы. Однако, холод все же давал себя чувствовать, мы просыпались и, поочередно, подкладывали в костер собранные накануне дрова.

Занявшись как-то этим делом, я услышал невдалеке голос какого-то зверя: он доносился сверху со стороны ближайшего горного хребта, покрытого лесом. Сначала я принял его за голос красного волка, но вскоре к нему присоединился другой, более громкий и могучий. Тогда для меня стало ясно, что это тигры.

Разбуженный мною. П. сел у костра, поеживаясь от холода, и задал мне вопрос: «Кто это кричит?»

«Разве не знаешь! Это — тигры! Сегодня — звериная ночь!» — ответил я, как ни в чем не бывало, увеличивая огонь в костре и набрав снегу в котелок, для приготовления чая.

Не выдавая своего волнения, я наблюдал за своим приятелем и следил за выражением его лица. Оно было спокойно и невозмутимо, очевидно, он мне не верил и принял мои слова за шутку. Но, когда я разложил второй костер, голоса зверей настолько приблизились, что П. перестал сомневаться и видно было по его движениям и тону голоса, что на душе у него не все спокойно. Но, видя мое относительно спокойствие, он старался взять себя в руки и даже начал шутить, напевая вполголоса какую-то песенку.

Я был спокоен, зная, что звери боятся огня, который их удержит от нападения. Но близость битых кабанов немного смущала меня, в особенности, когда голоса зверей начали раздаваться со всех сторон. Судя по тембру и силе этих голосов, зверей было не менее четырех. Они приближались и надо было немедленно принять меры, чтобы обезопасить себя огнем, единственным, имевшимся у нас в руках средством против нападения хищников.

Голоса раздавались уже в непосредственной близости от нас. Положение становилось критическим.

Мы сидели внутри треугольника из костров и прислушивались к этой чудной музыке первобытного леса. П. сидел рядом со мной и, желая показать свою выдержку и хладнокровие, напевал различные арии из веселых оперетт и даже опер.

Под конец он так увлекся и распелся, что встал во весь рост и спел своим чудным бархатным баритоном несколько песен и оперных арий. В особенности, с большим темпераментом и подъемом исполнены были песни: «Ноченька», «Стенька Разин» и варнацкая «Тайга». По содержанию своему они, как нельзя более, гармонировали с окружающей обстановкой, и сильный, могучий голос молодого певца вторил голосам зверей, сливаясь в один величественный гимн прекрасной природы.

Певец совершенно забыл о действительной опасности, и увлекаясь звуками, казалось-бросал дерзкий вызов грозным силам дремучего леса. Многократное эхо отражало эти звуки в далеких горах и ущельях.

Я сидел неподвижно, с винтовкой наготове, словно очарованный, весь отдаваясь этим чудным звукам, впервые раздававшимся под сводами девственных первобытных лесов Маньчжурии.

Около часа продолжалось это вокальное состязание человека со зверем.

Наконец, голоса зверей начали мало-помалу ослабевать, звучали реже и совсем стихли. Только до самого утра на том месте, где лежали наши кабаны, раздавались взвизгивания, мяуканье и какая-то возня.

Опасения наши, что тигры попортят нашу добычу оправдались, так как на следующее утро, едва только лучи восходящего солнца осветили горные пики, мы были уже на том месте и обнаружили исчезновение двух кабанов, съеденных хищниками, — остались только головы и концы ног с копытами. По другую сторону Тутахезы, не далеко от берега, нашли мы совершенно свежие следы четырех тигров. Во многих местах снег был вытоптан ими до земли. Кровь виднелась повсюду; на одной лежке даже стояла небольшая ее лужица, натекшая, по-видимому, из раны на боку зверя. Очевидно, здесь был жестокий бой между самцами. Выходные следы зверей шли на запад, вверх по Тутахезе, куда мы за ними и направились, тем более, что в этом же направлении, на берегу реки, находилась знакомая мне зверовая фанза.

Найдя тропу зверолова, мы двинулись по ней. П. шел за мной безмолвно, о чем-то мечтая; на мой вопрос, — о чем, он ответил, что до сих пор не может очнуться от пережитых впечатлений, т. к. в ушах его все еще раздаются голоса «Звериной ночи» и мозг его работает в этом направлении, над созданием проекта грандиозной по замыслу пьесы. Дальнейшее не входит в план этого очерка; только считаю не лишним заметить, что молодой певец и музыкант П., подававший большие надежды, был убит в первых же боях с австрийцами в Галиции, и унес с собой в могилу свою идею создания великого музыкального произведения, изображающего «Звериную ночь» в дремучей тайге Маньчжурии.