Шура. Париж 1924 – 1926

Нермин Безмен, 2016

В третьем романе из исторического цикла о Курте Сеите и Шуре Верженской турецкая писательница погружает читателя в жизнь декадентского и эмигрантского Парижа двадцатых годов прошлого века. Героиня поступает на службу в модный дом Феликса Юсупова и великой княжны Ирины Романовой. Красавица модель окунается в светскую жизнь со всем ее блеском и нищетой. Среди ее друзей русские, французские, американские знаменитости – от живущей в роскоши прославленной Гертруды Стайн до ночующего под мостом и пока безвестного Гайто Газданова. Удастся ли героине вытащить из большевистской России мать и сестру, забудет ли она Курта Сеита и обретет ли наконец истинную любовь?

Глава седьмая. Гость из прошлого

Канун Нового года, Париж

Проводя пальцами по старым фотографиям с изображениями Алушты, Синопа, Стамбула и дома отца в Кисловодске, Шура думала лишь об одном: она впервые встречает Новый год в Париже. Интересно, где она встретит следующий? Или других городов не будет? Будет ли Париж последней остановкой ее долгого путешествия? Она не знала. Знала только, что думала то же самое о Стамбуле, но ошибалась. Однако она была уверена: что бы ни принесла ей судьба, она впредь будет осторожнее, чтобы больше не жить в тоске по прошлому и не переживать эту боль заново. Париж пробудет в ее жизни столько, сколько потребуется, и столько, сколько она сама захочет. Городов, стран, километров, которые они оставила за спиной, становилось все больше и больше. Шура больше не могла скучать, оживляя воспоминания, постоянно перебирая в памяти прошлое и сравнивая его с будущим. Такая жизнь не приносила ей ничего, кроме тяжести, лежавшей на хрупких плечах. Нерешительность лишь отнимает ее время и силы.

Внезапно ее осенило. Теперь она видела решение, понимала его так ясно, как никогда раньше, — безвыходность больше не будет погружать ее в пучину бездействия, теперь она выберет путь, который подарит ей покой. Это решение вновь означало разлуку, отчуждение, новые печали, но все это лучше, чем ничего. Она приняла решение… Она порвет с Аленом.

С тех пор как она оставила в Стамбуле свою большую любовь, ей все казалось, будто жизнь утекает из-под ее контроля, и это противоречило ее характеру. Шура больше не хотела терпеть терзания другого мужчины, который предпочел ее своей жене. Не так она себе представляла свою личную жизнь. Она и без того отказалась от многого, и теперь ей хотелось просто наслаждаться любовью в своем тихом спокойном мирке, своей нише. Пока она остается с Аленом, над ней всегда будет угрожающе нависать тень другой женщины, даже если они все же поженятся.

Раздумывая над этим, Шура поняла, что на самом деле давно приняла решение расстаться с Аленом, и сейчас всего лишь призналась себе в этом. Впервые за долгое время в душе ее воцарился покой. Женщину охватила странная радость. Это облегчение удивило ее. Однако оставалась тяжелая половина задачи — убедить любящего ее мужчину в том, что так будет лучше для них обоих, и не разбить ему сердце. Она ведь так хорошо знала, что такое тяжесть разлуки, и ей не хотелось, чтобы Ален тоже ощутил ее. Тем не менее решение расстаться казалось ей верным, как никогда. Пусть в будущем им будет тяжело и горестно, лучше прекратить эти отношения сейчас, пока еще не поздно.

От мыслей ее отвлек звонок в дверь. Шура быстрым шагом направилась в прихожую. Хотя она не знала, кто стоит за дверью, ей было чрезвычайно интересно повидаться с гостем. И когда она с любопытством приоткрыла дверь, то не смогла сдержать искреннего удивления:

— Люсия!

— Шура!

Женщины крепко обнялись. Шура схватила гостью за руку и пригласила войти.

— Когда ты вернулась?

— Три дня назад, но я только пришла в себя!

— Иди сюда, дорогая, проходи. Дай-ка я посмотрю на тебя. Боже, ты ослепительна!

— Спасибо, милая, но ты же знаешь — я всегда остаюсь в твоей тени.

Люсия и правда не была и наполовину такой красавицей, как Шура, но все в ней — поступь, макияж и стиль — выдавало сильную, волевую женщину, уверенную в себе. В этом ей помогали не только норковая шуба и шелковые платья: она преподносила себя так, будто обладала конкретным местом в конкретной точке пространства.

— Дай полюбуюсь тобой, — ворковала Шура, оглядывая подругу. — Как же я скучала по тебе, Люсия! Проходи-проходи, располагайся. Расскажи, как тебе Нью-Йорк?

— Нью-Йорк был великолепен, дорогая! Ты бы видела невозмутимость Каппы. Его обожают все — и русские, и американцы. — Лукаво поморгав, она продолжила: — Знаешь, в нем есть дьявольский шарм.

— А как бы еще он тебя очаровал? — улыбнулась Шура.

Они уселись в кресла. Люсия показала на фотоальбомы, лежавшие на журнальном столике, и спросила:

— Освежаешь воспоминания?

— Да, — грустно улыбнувшись, ответила Шура.

По ее лицу пробежала тень.

— Знаешь, дорогая, — она посмотрела на фотографии, которые разглядывала с раннего утра, — не могу поверить, что прошло столько лет.

— И я. Все было как будто вчера.

— Именно, — с горькой улыбкой сказала Шура. — Иногда прошлое кажется мне настолько близким, будто я только заснула, а проснувшись, поняла, что все, что у меня было, исчезло. А потом, когда я пытаюсь оживить какие-то воспоминания, понимаю, что некоторые голоса и цвета покинули меня. Я пытаюсь заставить себя вспомнить, но это лишь причиняет боль. Мне кажется, я прожила жизнь не по праву и поэтому забываю подробности. Мне кажется, будто я несправедлива сама к себе.

— Не думай так, дорогая. Некоторые из нас просто хотят забыть то, что причиняет нам боль. Предпочитают стирать моменты, которые ничего не добавят в нашу дальнейшую жизнь. Бессмысленно винить себя в этом.

Шура внезапно вскочила на ноги, словно вспомнив что-то.

— Прости меня, — сказала она. — Я совсем забыла предложить тебе выпить. Будешь что-нибудь?

Люсия тоже встала.

— Ты что, не нужно. Одевайся, сходим куда-нибудь. Мы должны отпраздновать нашу встречу.

— Но ты только пришла!

— Я пришла за тобой. А теперь мы идем в ресторан. Или у тебя другие планы?

— Нет, только…

«Ален ушел к своей жене», — чуть не сказала она, но вовремя сдержалась. Она не хотела лишать себя удовольствия от встречи с Люсией и снова остаться в одиночестве. Вспомнив об Алене, она вновь похвалила себя за решение расстаться с ним.

— Нет, планов у меня не было, — продолжила она. — Но разве здесь нам не будет удобнее? В холодильнике есть шампанское.

— Ты права, — согласилась Люсия. — Что-то я слишком раздухарилась. Давай останемся здесь. К тому же лучше скрыть наши разговоры от чужих ушей. — Она улыбнулась. — Сама знаешь, в парижских ресторанах это невозможно.

Когда они рука об руку отправились на кухню, Шура заметила, как Люсия любуется блестящим обручальным кольцом, красовавшимся на ее пальце. Шура вспомнила, что подруга детства очень любит дорогие побрякушки. Что ж, похоже, ее брак с Каппой Давидовым только усилил эту любовь.

Пока Люсия, удобно устроившись на табурете, попивала из хрустального бокала шампанское и рассказывала о своей поездке, Шура не могла не думать о принятом ранее решении. Люсия, время от времени игравшая с элегантной рубиновой серьгой в ухе, казалось бы, не замечала, что подруга погружена в свои мысли.

— Тебе бы очень понравилось в Нью-Йорке, Шура. Там нет ничего общего с классической красотой и культурой Парижа. И на Кисловодск совсем не похож… Но в нем есть свой шарм. Это город, полный жизни. Возможно, если бы я была простым туристом, то думала бы иначе. Интеллектуальные и богатые друзья делают Нью-Йорк более привлекательным.

Шура с улыбкой на губах слушала хвастливые речи Люсии и поражалась тому, что, несмотря на абсолютно разные привычки, они все еще остаются подругами. Впрочем, озвучивать эту мысль она не стала.

— Каппа — идеальный для тебя муж, Люсия.

Люсия на мгновение умолкла. Похоже, она о чем-то задумалась, будто еще не окончательно определила свое отношение к мужу. Она так и не решилась сказать, что у нее на уме.

— Мы с ним не особо схожи во взглядах, но все же… — ответила Люсия.

Она остановилась и поджала губы, словно не могла найти слов для того, чтобы описать свою ситуацию. Люсия взяла в руки поднос, на котором стояли приготовленные Шурой напитки, и направилась в гостиную. Шура учтиво не перебивала подругу, не хотела вмешиваться не в свое дело. Но после того как они вновь наполнили бокалы шампанским и сделали по глотку, Люсия продолжила:

— Да, мы с Каппой не особо схожи во взглядах… — горько улыбнувшись, повторила она и сделала еще глоток. — Кроме взглядов на белогвардейцев. Лучшее, что может быть в браке с ним, — это возможность быть рядом с этими замечательными людьми. Угадай, с кем я столкнулась в Нью-Йорке на этот раз?

— С кем? — заинтересовалась Шура.

С тех пор как они бежали из России, не проходило и дня, чтобы они не узнали, что близкий или далекий знакомый живет либо где-то поблизости, во Франции, либо на другом конце света.

— Помнишь Соню? Соню Финкельштейн?

— Кажется, да. По-моему, мы встречались в Москве, когда я ездила к отцу.

Пока Шура пыталась вспомнить, о ком идет речь, Люсия со смехом добавила:

— Ты обязательно вспомнишь. Ее отца называли «селедочным бароном».

— Теперь припоминаю, — кивнула Шура. — Как уж не вспомнить такого барона, — улыбнулась она.

— Ну, если бы ты по приказу императора Николая заведовала всей рыбной ловлей, тебя бы тоже так назвали. Но они покинули Россию еще до революции. Хотела бы я поступить так же.

— Они все родом из другой страны, им было куда ехать. А нашей Родиной всегда была и будет Россия.

— Согласна. Поэтому мы покинули ее не с богатствами, а с одним чемоданом.

Шура, которую только сегодня утром наконец-то начали отпускать болезненные воспоминания о прошлом в России, решила сменить тему беседы.

— Как они оказались в Америке?

— После войны Соня ненадолго вышла замуж за немца и перебралась в Германию. Ты ведь знаешь, на какие радикальные решения способен человек в такие моменты…

Услышав это, Шура мгновенно вспомнила собственную любовь — такую же безумную и всепоглощающую. Если бы Сеит не пошел на фронт, были бы они хоть наполовину поглощены своей страстью? Отдалась бы она ему так быстро? Испугавшись, что Люсия заметит, как она вновь предалась воспоминаниям, Шура обратила все свое внимание к подруге. Однако Люсия тоже молчала — вероятно, думала о своем, — но вскоре заговорила вновь:

— Да, ее любовь была всепоглощающей, но быстро закончилась. На следующий год она перебралась в Нью-Йорк.

— И как, она довольна жизнью?

— Очень. Она купила пять акров земли на Лонг-Айленде, в Ойстер-Бэй, и строит там шикарную дачу. Все ее архитекторы и строители из белогвардейцев. Все ее обожают. Соня хочет, чтобы ее дача стала Меккой для русских эмигрантов. К тому же она планирует собрать коллекцию картин русских художников.

— Не слишком ли это амбициозно?

— Нет, дорогая. У нее столько денег, что она вполне может делать все, что хочет. Восемнадцатого марта в Большом Центральном дворце в Нью-Йорке открылась великолепная выставка. Россия… прости, Советский Союз прислал потрясающую коллекцию.

— Ты ее видела?

— Ах, разумеется! Вся диаспора была там. На выставке были представлены как классические картины, так и картины новых советских художников.

— Как американцы относятся к нам?

— К «нам», белогвардейцам, они относятся с большим сочувствием. Они принимают нас и уважают как представителей огромной империи. У американцев особые чувства к аристократии. Кроме того, история Романовых для них — это трагедия, и они считают белогвардейцев частью этой трагедии. А вот на Советскую Россию взгляд у них другой… К ней они относятся отстраненно и настороженно. Поэтому эта выставка немного смутила их — в конце концов, после революции прошло всего семь лет, и еще свежи воспоминания обо всех ее ужасах.

— Возможно, большевики думали, что искусство немного сгладит эти воспоминания.

— Может быть, и так. Так вот, Соня приобрела там потрясающие работы! Теперь у нее есть картины Сергея Виноградова, Михаила Нестерова, Александра Моравова и Бориса Кустодиева…

— Но они все творили в наше время…

— Ну да, я это и имела в виду.

— Как тогда новая власть допустила их работы к выставке?

— Шурочка, как я понимаю, все были вынуждены подчиниться указаниям большевиков. То есть они теперь тоже советские люди, советские художники. Конечно, новая власть будет пытаться перетянуть на свою сторону таких вот творцов. Это же искусство. Разве есть более верный способ понравиться миру?

— То, что Соня и ее семья смогли сохранить свои средства, безусловно, похвально. Но еще более похвально то, как она ими распоряжается. Это очень мило с ее стороны, ведь она могла потратить деньги иначе.

— Согласна. Вообще я не совсем понимаю, как им это удалось.

— То есть?

— Судя по рассказам Сони, она уехала из России в школьной униформе и с книгами в руках.

— Возможно, она просто описывала свой внешний вид? Когда она уезжала в Германию, были же у нее на это средства? Уверена, состояние ее отца хранилось где-то за границей.

— Я не знаю. В любом случае, когда мы приедем в Нью-Йорк, нас ждет теплый прием на Лонг-Айленде.

— Ты бы хотела осесть где-нибудь навсегда? — спросила Шура, вновь наполняя бокалы шампанским.

— Думаю, что в Нью-Йорке, Палм-Бич или Лос-Анджелесе… Конечно, дома могут быть в разных местах — в зависимости от сезона.

— Люсия! — рассмеялась Шура. — Давай хоть чуточку поскромничаем!

— Зачем? — ответила Люсия, уверенная в том, что она вполне заслуживает своих желаний. — Ты увидишь квартиру Алисы в Нью-Йорке. Это целый особняк! Я уж молчу о ее доме в Палм-Бич, это просто дворец на берегу океана! Когда умер ее отец, он оставил Алисе десять миллионов долларов. Алиса с Соней, кстати, скоро будут в Париже. Нам обязательно нужно с ними встретиться.

Шура понимала, что Люсия хотела не столько обсудить общих знакомых, сколько с удовольствием поговорить о роскоши. Она понимала, насколько жизнь подруги изменилась после замужества, но, несмотря на все эти перемены, та все так же обожала кичиться материальными благами — как своими, так и своих друзей. Шура знала, что Люсия с гордостью причисляет себя к белогвардейцам. И хотя все за глаза называли это издевательством над вчерашними аристократами, лишенными титулов и достатка и вынужденными трудиться на черной работе, Шура с детства с любовью относилась к подруге. В то же время крепкая связь Люсии с такими видными эмигрантами, как Каппа Давидов, Джордж Баланчин, Тамара Жева, Владимир Набоков и Игорь Стравинский, позволяла ей оставаться в первых рядах белогвардейской диаспоры.

Слушая рассказы Люсии, Шура поймала себя на мысли о том, что ничуть не завидует подобной роскоши. Ей, по сравнению с другими детьми, очень повезло. У матери и отца были связи, взять хотя бы их дядю, атамана Богаевского, и ее вырастили в шикарной усадьбе, в окружении нянек и частных учителей. Только Тина и Шура были собственными детьми Юлиана Верженского, но он заботился обо всех детях своей супруги, как о своих родных. Он настолько любил и баловал их, что Шура никогда не считала Паню, Колю, Нину и Вову чужими. Лишь когда она узнала, что их фамилии — Лысенко, а не Верженские, она спросила обо всем у матери, и та рассказала ей, что однажды уже была замужем.

Люсия тем временем продолжала рассказывать об Алисе ДеЛамар. Шура, мило улыбаясь, делала вид, что слушает ее, но на самом деле думала о своем детстве. Она всегда чувствовала, как сильно ее, младшую из детей, любили родители, но больше всего ее сейчас заботила судьба Нины. Она, милая и нежная, как шелк, словно принадлежала другому миру. Нина была на девять лет старше Шуры и на десять лет старше Тины, но Шура помнила, как близкие всю жизнь окружали Нину невидимым щитом заботы и сострадания, ведь она навсегда сохранила детскую наивность. Екатерина Николаевна ни на минуту не могла оставить дочь. В те трудные дни в Кисловодске все члены семьи будто заключили между собой негласный пакт и старались при Нине обсуждать происходящие события более сдержанно и мягко. Несмотря на то что Тине и Шуре ничего не рассказывали об особенностях Нины, сестры чувствовали, что от хаоса, в который погрузилась страна, Нина пострадает сильнее всех и замкнется в себе еще более, чем прежде. Когда Шуре было пять или шесть лет, она спросила у матери, почему Нина с трудом разговаривает, и навсегда запомнила ответ:

— Потому что так захотел Бог.

— А если я тоже захочу так говорить? — спросила Шурочка.

— Ни в коем случае, Шурочка, — ответила мать. — Нина подумает, что ты ее передразниваешь, и обидится.

— Но почему? Она очень красиво разговаривает. Не торопится. Почему мне так нельзя?

— Моя милая, — сказала Екатерина Николаевна, заботливо обхватив ее лицо ладонями, — Бог каждого из нас награждает особенным телом, навыками и талантами. Например, вы с Тиночкой хорошо играете на пианино…

— Но Тиночка играет лучше меня!

— Может быть, — улыбнулась мать. — Потому что Тина, играя, старается чуть больше. Но это не делает тебя менее умелой. А когда ты подрастешь, то откроешь свой собственный талант, он и будет твоей особенностью. Тем не менее каждая из вас очень особенная. Я ведь всегда это говорю, не так ли?

Шура кивнула. Действительно, их родители помогали своим детям чувствовать себя особенными вне зависимости от возраста и пола и в равной мере любили каждого из них.

— Вот так, милая, — продолжила мать, как бы закрывая тему. — Нина просто живет чуть медленнее, чем вы, потому что так хочет Бог. Она ни в чем не виновата, вам просто нужно быть к ней внимательными. Заботьтесь о ней и будьте рядом. В будущем, когда вы вырастете, не забывайте об этом, как не забываем мы.

Пока Шура мысленно находилась в Кисловодске своего детства, Люсия продолжала вываливать на нее новости из другого мира. Внезапно Шура открыла рот и сказала то, чего никак от себя не ожидала:

— Я ухожу от Алена.

Люсия, пылко вещавшая о ночной жизни Нью-Йорка, произнесла еще пару слов, прежде чем услышала Шуру. Она с удивлением распахнула глаза.

— О чем ты говоришь, Шура?

— Я ухожу от Алена, — повторила она.

— Когда ты это решила? Что случилось?

— Ничего не случилось. Или случилось слишком многое. Не знаю. Но я все решила.

— Почему ты не сказала мне раньше? Я могу что-нибудь сделать?

Казалось, Люсия забыла о Нью-Йорке. Очевидно, ее очень интересовала личная драма подруги. Она встала, подошла к Шуре и устроилась на подлокотнике ее кресла.

— Я могу что-нибудь сделать? — повторила она.

— Нет, дорогая Люсия, — ответила Шура. — Никто ничего не может сделать. Это мое решение.

— Ален знает?

— Пока нет.

— Когда ты решила?

— Незадолго до твоего прихода.

— Не могу поверить. Ты принимаешь такое важное решение и совсем ничего не рассказываешь.

Шура с улыбкой подумала, что, для того чтобы сообщить подруге об Алене, ей пришлось прервать ее разглагольствования.

— Не смешно, — обиженно прибавила Люсия.

— Нет, конечно, не смешно, дорогая. Просто я не хотела портить тебе настроение — ты вернулась из Нью-Йорка такой счастливой.

— Шурочка, твое счастье превыше всего. Душа моя, кто знает, как тяжело тебе далось это решение. Но почему ты приняла его? Разве Ален не делает тебя счастливой?

— Дело не в моем счастье, — ответила Шура, взяв подругу за руку. — Я знаю, что он очень меня любит. Вижу это в его глазах.

— Тогда что тебе еще нужно?

— Дело не в моем счастье, — повторила она.

— Нет?

— Нет…

— Значит, я ошибалась. Ты выглядела очень счастливой рядом с ним.

— Я не была счастлива, Люсия. Просто мое желание быть счастливой настолько сильно, что, когда счастье приходит, я полностью отдаюсь ему, боясь упустить.

Должно быть, Люсия сочла сказанное ей слишком сложным — она ничего не ответила, а только поморгала.

— В любом случае, — продолжила Шура, — я хотела поделиться с тобой.

— Ты правильно поступила, дорогая. Конечно, ты бы все мне рассказала. Но, к сожалению, я действительно ничего не могу сделать.

Шура поднялась с места, подошла к балконной двери и, продолжая ходить туда-сюда, заговорила:

— Люсия, я уже давно готовлю себя к этому решению, просто не знала об этом. — Внезапно она остановилась и повернулась к подруге. — Решение, которое я приняла незадолго до твоего прихода, на самом деле было лишь осознанием этого решения.

— Шура, дорогая, я плохо тебя понимаю.

— В моей голове бродит столько мыслей! Проблемы, которые я не могу решить, варианты, из которых не могу выбрать… Я живу в постоянных сомнениях. После всего, что мне довелось пережить, я знаю одно — если я постоянно сомневаюсь и задаю себе разные вопросы, значит, я что-то делаю не так и иду не той дорогой.

— Мы с тобой в этом плане совершенно разные, — отозвалась Люсия.

Пока Шура ждала продолжения монолога, она вновь заподозрила, что личная жизнь подруги не настолько совершенна, как та рассказывала.

— Например, — продолжила Люсия, — мы с Каппой… У меня в голове столько вопросов о нашем с ним браке, но я оставляю их нетронутыми, не вмешиваюсь.

— Да, ты права, — улыбнулась Шура. — Мы разные. Я так не могу.

— Возможно, ты поступаешь лучше меня… Намного. Когда ты ему скажешь?

— Сегодня… когда он вернется.

— Прямо перед Новым годом? Какая ты нечуткая.

— Я так не думаю, Люсия. Чем раньше, тем лучше. Каждый совместный праздник только отягощает происходящее и затрудняет этот разрыв.

Люсия явно не разделяла ее взгляды, но она промолчала, поджав губы и покачав головой.

— Тебе виднее.

Затем, словно желая ободрить подругу, она прибавила:

— Тогда у тебя наверняка есть другие планы на Новый год и Рождество.

— Почему? — посмеялась Шура. — Зачем мне другие планы?

— Ты хочешь расстаться с возлюбленным в канун одного из лучших праздников, и у тебя нет планов, чтобы отвлечься? Это странно.

— Что же в этом странного? За последнее время мы все пережили немало неприятных моментов в самые прекрасные, самые особые для нас дни. Мы не выбирали себе горе, оно выбрало нас само. Конечно, это расставание тоже будет нелегким, но я уверена, что оно будет гораздо менее болезненным, чем прочие события, Люсия.

— Думаю, Ален переживет огромное потрясение.

— Я ведь уже сказала, что много об этом думала. Я думала об этом с тех пор, как приехала из Стамбула, и теперь уверена в одном — если эти отношения продолжатся, то разочарований будет еще больше. Я больше не хочу жить в чьей-то тени, не хочу делить с кем-то человека, которого люблю. Я хочу чувствовать себя хозяйкой своей собственной жизни. Мне это очень нужно.

— Понимаю, дорогая. Если тебе понадобится финансовая поддержка…

— Спасибо, милая Люсия, думаю, я справлюсь. Я уже сказала Ирине Романовой, что возьму дополнительную работу. Полагаю, если я всерьез займусь модельным делом, оно прокормит меня здесь, в Париже.

— Тебе будет сложно жить в такой же роскоши на доход от показов.

— Я знаю, и мне все равно. Я живу здесь только потому, что это квартира Алена. Если бы он жил в темном переулке, я бы все равно разделила с ним кров.

Люсия с завистью посмотрела на подругу.

— Ты совсем не боишься, да? Жить чуть беднее, чуть стесненнее?

— Разве я могу не бояться, Люсия? Поэтому я хочу как можно скорее взять свою жизнь в собственные руки и жить своими решениями. Разумеется, меня это беспокоит, но гораздо больше меня беспокоит перспектива жить, завися от другого человека и его любви.

Шура внезапно умолкла, осознав, что, возможно, задела чувства подруги.

— Забудь об этом, — махнула рукой Люсия, заметив ее виноватый вид. — Ты удивишься, но я тоже подумывала о переменах. Как только все решится окончательно, я сообщу тебе.

— Ты ведь знаешь, что я радуюсь каждой хорошей новости от тебя, — облегченно улыбнулась Шура.

— Да, дорогая. Ты очень удивишься, когда все узнаешь. Но я хочу, чтобы ты знала: я с тобой согласна. Независимо от того, насколько богаты наши мужчины, мы должны сами крепко стоять на ногах.

— Я рада, что ты со мной согласна.

— Да, но вот в одном мы не сходимся.

— В чем? — спросила Шура.

— Я никогда не упускаю из виду свои возможности, пока не уверена в том, что у меня есть запасной план. Здесь ты и храбрее, и беззащитнее.

— Думаю, прошлое преподало мне этот урок.

Люсия чувствовала, что подруга многое не рассказала ей. Шура почти не делилась с ней тем, что произошло после того, как она покинула Кисловодск и уехала к своему дяде. Все ее рассказы были поверхностными, в них отсутствовали детали. Люсия была уверена в том, что переживания Шуры были гораздо глубже, а история — гораздо горше.

Конец ознакомительного фрагмента.