Никто не избегнет блаженства. Часть первая

Нелли Горицвет

Середина XXI в., недалёкое будущее. Катаклизмы вынудили народы мира переселиться в чудом не затонувшую Россию. Отныне вместо государств – Союз Диаспор. Вроде экономика наладилась, можно жить за счёт ренты, обходить законы. Но неравнодушные понимают: пора вырвать власть из рук безумца, захватившего контроль над погодой. В романе есть любовные линии, юмор, стихи, притчи. Все совпадения случайны.

Дизайнер обложки https://ru.postermywall.com

© Нелли Горицвет, 2022

© https://ru.postermywall.com, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-6473-0 (т. 1)

ISBN 978-5-0056-6464-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Возненавидел все вокруг слепец.

Такой же сумасшедший в обладанье,

Сколь ни имей, еще желает он.

Ждал удовольствий, а нашел страданье,

И думал — счастье, оказалось — сон.

Все так и есть, но кто избегнуть рад

Блаженства, низвергающего в ад?

Уильям Шекспир. Сонет 129

Музыка грозы (пролог)

Частицы Света — это записанные ноты. Удар молнии может быть целой сонатой. Тысячи молний — это концерт.

Даже самая крошечная звезда обладает законченным строением и тоже является частью звездной симфонии.

Никола Тесла

Дождь лил не переставая. Его тревожный голос не смолкал, начиная с шести вечера, и некоторым, быть может, это уже порядком поднадоело. Его тяжелые капли, точно жаркие слова, сказанные в запальчивости, сливались в единый поток, что-то шептали, ударяясь об асфальт, сияющий в свете ночных огней, дрожали, игриво подскакивая в сверкающих лужах… пузырились, пенились и, чего-то не договаривая, растворялись в мутных тяжелых ручьях… куда-то неукротимо спешили, а после, проплывая под струями фонарных светопадов, вспыхивали лучиками последней надежды. Они стремились туда, откуда восходит солнце.

Последние трамваи ушли на восток, погасив свои близорукие фары, и серебристые полоски рельсов, призрачно вырисовываясь во тьме, терялись где-то за горизонтом, рассеиваясь, словно шлейф реактивного самолета. Уснули витрины дорогих магазинов — вместо великолепия цветных гирлянд и неоновых реклам теперь зияют оскаленными пастями черные провалы. И лишь матовые квадраты окон современных новостроек продолжают неустанно глядеть желтыми, зелеными и розовыми глазами; немигающие, мрачные, точно безмолвные стражи, точно маяки для одиноких усталых путников. Они смотрят туда, откуда восходит солнце.

Безлюдье царит вокруг. И зачем только я приперлась на эту дурацкую остановку? Ведь ясно, что автобусов больше на сегодня уже не будет. Но что-то держит меня под укромным навесом и не дает сдвинуться с места. Что это? Ночное небо, которое мне одной, маленькому человечку с его ничтожными проблемками, затерявшемуся в большом и сложном мире, доверяет свои вселенские секреты, свою тревогу? Небо, которое надрывается от раскатов грома и трескается, пронзенное пиками молний? Небо, которое устало ждет восхода солнца…

И вдруг я замечаю прямо перед собой одинокую фигурку мужчины, изогнувшегося, словно левкой. Открытый всем ветрам, на проезжей части, на огромной площади, стоит он, склоняясь сосредоточенно над электрогитарой, и его длинные пальцы неистово бегают по ладам и струнам, высекая грозди искр так, что даже до меня доносится удушливый запах озона. Мокрая рубашка прилипла к телу, заставляя выпирать ребра-шпангоуты, густые черные локоны неровными прядями закрывают лоб и глаза, а ноги по щиколотку утопают в воде. Но гитарист точно не замечает обрушивавшейся на него лавины дождя. Напротив, скорее он рад этой разбушевавшейся стихии, он живет в ней, он живет ею. И его музыка вторит ветру и ливню, то тревожно и жалобно вздымаясь куда-то ввысь и оттуда низвергаясь и преломляясь обилием риффов и глиссандо, то застывая в едином запиле, то отбивая барабанную дробь мрачного низкого трэша в такт ударам грома, то замедляясь и утихая… вызывая в душе смутные неясные воспоминания о чем-то недосказанном, упущенном, прибереженном для себя и безвозвратно утерянном. Шнур от гитары едва заметной змейкой отходит от деки и исчезает где-то в вышине…

Кто ты, прекрасный незнакомец с голубыми задумчивыми глазами? Что ты забыл в такой поздний час на этой одинокой площади, под этим ледяным дождем, в этом унылом и скучном городе, в этом жестоком и холодном мире? Что заставляет тебя выдыхать эту музыку, точно боль, в самое сердце грозы? И веришь ли ты в восход солнца? И во что ты веришь вообще? Я не заметила, как вышла из своего укрывища и медленными шажками придвигаюсь все ближе к музыканту. А дождь, между тем, не спеша, утихал и, наконец, смолк совсем. Вслед за ним и молодой человек остановил свою песнь на робкой, чуть слышной ноте. Он откинул нервным движением руки со лба волосы и тут только впервые увидел меня.

— Привет, — небрежно бросил он так, словно мы давно знакомы, — что ты здесь делаешь?

— Жду мужа из командировки, — обескуражено ответила я и, точно в оправдание, для чего-то выставила вперед сумочку, — вот, принесла ему плащ.

— О Господи! — устало и слегка рассерженно воскликнул он. — Как это банально! Понимаю. Сейчас придете домой, примете горячую ванну и будете пить чай с вареньем.

— Ну да, — согласилась я и посмотрела в упор: «А что в этом зазорного?»

— Какие вы все скучные и одинаковые, — заключил музыкант.

— Кто это мы? — не поняла я.

— Ну… люди, земляне, долгожители… или как вас там?..

— Прости, а ты кто будешь? — удивленно, тихо и взволнованно спросила я, предчувствуя что-то важное.

— Я — нечто вроде Архангела, — угрюмо ответил мужчина, — сын Шаровой Молнии и… пьяного авиадиспетчера, — усмехнувшись, добавил он, — титулованный Принц Грозы. Я рождаюсь каждый раз заново с раскатами грома и… — тут его голос дрогнул, — с прекращением ливня развоплощаюсь снова.

Помолчав немного, он добавил уже более веселым тоном:

— А знаешь, это так здорово: всякий раз, словно впервые, просыпаться, вспоминать прежнюю жизнь и… вспоминать о Ней.

— О Ней?

— О Ней, — спокойно подтвердил музыкант.

— А кто Она? — робко поинтересовалась я, чувствуя, что вопрос не совсем тактичен.

Но Принц Грозы ответил, как ни в чем не бывало:

— Она — дикое дитя июньского леса. Она — веселая хохотушка с васильками в золотых кудрях и с веснушками на носу. С первым лучом рассвета Она встает, радуясь пению птиц, зеленой листве, весело танцует на лесной поляне, окруженная детенышами пятнистых оленей и… не подозревает о том, как Она прекрасна! А однажды, — тут лицо молодого человека совсем просветлело и оживилось, — однажды я Ей поведал об этом.

— А Она?

— Она? Она рассмеялась в ответ, — с восхищением сказал он, — но стоит только на небе появиться пусть даже легкому облачку, — далее продолжал музыкант, — как Она тотчас ложится спать. Чтобы не взгрустнулось ненароком, — пояснил он, — чтобы Ее лицо не украсила ни одна морщинка.

— Но тогда как же тебе удалось поговорить с Ней?

— Видишь ли… — замялся гитарист и испытывающее посмотрел на меня, — все дело в том, что Она живет в моей музыке, в моей Теме, во всей моей жизни. Там мы и беседуем.

— Так вы никогда-никогда не встретитесь? — осторожно, вкрадчиво спросила я.

Музыкант отрицательно покачал головой.

Я застыла, как вкопанная, сумев вымолвить только:

— И легко ли тебе жить с такой мечтой?

— Легко ли? — небрежно повторил мужчина и, точно не желая распространяться о каких-то мелочных пустяках, резко сменил тему. — Слушай, время мое подходит к концу. Долго ли ты еще думаешь здесь торчать?

— А что? — с готовностью спросила я, собравшись в любой момент послушно сорваться и уйти.

— Понимаешь, — смущенно глядя вниз, проговорил сын Шаровой Молнии, чье имя я даже не решалась спросить, — я скоро растаю, — откуда-то из глубины донеслось до меня, — отвернись тогда, пожалуйста, а? Понимаешь, я не хочу, чтобы ты видела мою смерть… Это хуже, чем показывать слезы.

— Понимаю, — вздохнула я.

Наступило неловкое молчание. Но, как оказалось, только для меня.

— А расскажи мне, как вы, люди, любите друг друга, — вдруг поинтересовался музыкант, и глаза его вспыхнули каким-то внутренним светом, — разве у вас не так?

— Нет! — горячо возразила я, будто ждала этого вопроса. — У нас совсем… совсем другая гармония. Когда небо застилают тучи и на землю падают первые капли, мы беремся за руки и выбегаем на улицу, чтобы вместе танцевать и смеяться под дождем, наблюдать, как очищается от пыли листва, слышать запах грибов. А когда лучи солнца иссушают лужи, то мы глядим ввысь и щуримся до слез.

— Завидую! — мечтательно сказал Принц Грозы. — Мне бы так… Но я знаю, что Она тоже думает обо мне, — тихо произнес он, — скажи мне, — вдруг резко, с волнением в голосе спросил он, — ты веришь, что Она тоже любит меня?

— Конечно! Я…

Тут я осеклась, заметив немую боль и беспомощность в огромных голубых глазах гитариста. И, как и обещала, отвернулась. И побрела домой. Я вдруг поняла, что последние автобусы уже давно уехали в автопарк, и что сегодня больше ничего не будет.

И я ушла. Туда, откуда восходит солнце.