Швея из Парижа

Наташа Лестер, 2020

В детстве Наташа Лестер обожала читать сказки. Ей нравилось погружаться в волшебный мир, который разворачивался на разноцветных страницах. «Каково это – заставить читателя испытать те же эмоции, что и я испытывала в те далекие дни?» Этот вопрос не давал писательнице покоя. Но мечта сбылась не сразу – десять лет она работала в отделах маркетинга LʼOreal и Maybelline. Наташа признается, что у нее никогда в жизни не было такой большой коллекции губных помад. Это был отличный опыт, однако Лестер хотела серьезно заниматься литературой. Ее первую рукопись много раз отвергали, но она продолжала писать и верить в чудо, и чудо произошло. Теперь Наташа могла назвать себя настоящим писателем. В романах Наташи Лестер, как в зеркале, отражается ее интерес к истории, исследованиям, путешествиям, моде. А еще – ее пристрастие к сильным женским образам. Книги Наташи Лестер давно и прочно занимают место в списке бестселлеров и стоят на полках читателей по всему миру. Чем ты готова пожертвовать, чтобы о тебе узнал весь мир? Французская швея. Британский шпион. Американская наследница. Эта история начинается в Париже и охватывает континенты и столетия. Париж, 1940. Юная Эстелла Биссетт живет с матерью и работает в швейной мастерской. Она амбициозна, остра на язык, с детства изучает английский и мечтает стать великим модельером. Когда немецкие войска приближаются к Парижу, мать Эстеллы просит дочь уехать в Америку, к отцу, которого девушка никогда не знала. И на последнем пароходе Эстелла Биссетт уплывает в новую жизнь… Нью-Йорк, 2015. Фабьен прилетает из Австралии на выставку легендарной линии одежды своей бабушки. «Если бы только Эстелла могла увидеть все это…» Фабьен знакомится с ведущим дизайнером «Тиффани» Уиллом Огилви, с которым встретится вновь уже в Париже. Узнав больше о прошлом бабушки, Фабьен откроет удивительную историю потерь и обретений, разбитых сердец и исцеляющей силы любви. «Лестер пишет о смелых и отважных женщинах». – Herald Sun «Фантастически захватывающий роман». – Келли Риммер «Если вы ищете книгу, от которой можно упасть в обморок, то она перед вами. Две любовные истории, охватывающие континенты и столетия, обязательно понравятся любителям исторических романов». – Refinery29

Часть 2

Фабьен

Глава 7

Май 2015 года

— Объявляю выставку «Швея из Парижа» открытой!

Публика, собравшаяся в Метрополитен-музее на ежегодное празднество, зааплодировала и начала продвигаться к залам. Фабьен помедлила, не желая очутиться в самой толчее. Хотелось побыть одной у каждого экспоната — она до такой степени гордилась своей бабушкой, что буквально задыхалась от восторга. Фабьен поняла, что стоит рядом с Анной Винтур^[34], и нацепила глупую улыбку. Однако секунду спустя улыбнулась уже по-настоящему; Анна, которая также была одета в «Стелла Дизайн», заметила ее вечернее платье и с одобрительным кивком шепнула:

— У вас превосходный вкус.

Весь вечер Фабьен преследовало неуловимое ощущение нереальности происходящего. От вида Пятой авеню, заполненной обезумевшей толпой, жаждущей лицезреть знаменитостей (с каким разочарованием, должно быть, они взирали на Фабьен!), и до красной ковровой дорожки, вдоль которой под прицелом камер прошли Кейт Хадсон, Сара Джессика Паркер и, кажется, одна из сестер Кардашьян — Фабьен редко смотрела телевизор и потому не была в этом уверена, — а еще Хью Джекман и Николь Кидман; к этим двоим ей хотелось подбежать и дружески поприветствовать, потому что они австралийцы.

Если бы только Эстелла могла прийти и увидеть все это, думала Фабьен. Бабуле понравилось бы, как люди восхищаются платьем «Зве́зды и по́лосы», классического темно-синего цвета с узкими белыми горизонтальными полосами и оригинальной звездой чуть выше сердца, или великолепной красной юбкой — единственным экземпляром из 1943 года, — вышитой крошечными повторяющимися изображениями трех ведьм на помеле, или блузками 1944 года с рисунком на ткани: обесцвеченная карта Парижа, на которой улицы выглядели как тонкие перекрещивающиеся линии; образ города, изо всех сил снова пробивающегося к свету. Фабьен подошла ближе, чтобы рассмотреть еще более неяркую карту на одной из блузок, и споткнулась о чью-то ногу. Чтобы не упасть, она выставила вперед руку и задела спину незнакомого мужчины.

— Простите! — воскликнула она. — Я загляделась на блузку.

Мужчина обернулся; то же самое сделала его спутница. Оба вежливо улыбнулись.

— Это потрясающе, верно? — обратилась женщина к Фабьен. — Я пыталась отыскать Триумфальную арку и не заметила вашу ногу. Сама виновата.

— Так вы нашли арку?

— Вот она. Справа внизу. — Мужчина показывал на карту, и Фабьен невольно обратила внимание на то, что тот очень привлекателен: темные волосы, голубые глаза, со вкусом пошитый смокинг — в котором он походил на Тома Форда^[35] — и титановый браслет от Тиффани на запястье.

Фабьен резко переключилась на блузку, и как раз вовремя, прежде чем незнакомец поймал ее взгляд, и велела себе не домогаться чужого бойфренда, особенно бойфренда такой приятной женщины. Она улыбнулась, различив крошечную Эйфелеву башню, затем проследила глазами вдоль Елисейских Полей, по рю де Риволи, пока не уперлась в нагрудный карман прямо над сердцем, и увидела крестик на рю де Севинье. Там находился дом ее бабушки. Дом, в котором Эстелла никогда не жила.

— У вас чудесное платье, — сказала женщина, с восхищением глядя на Фабьен. — Можно потрогать вот этот цветок? Как настоящий!

— Конечно! — рассмеялась Фабьен.

Женщина нежно провела рукой по кожаным лепесткам черного пиона, украшавшего плечо Фабьен.

— Само совершенство. Никогда не подумаешь, что пион сделан из кожи. Оттого он выглядит еще более интригующе. — Она вздохнула и посмотрела через плечо Фабьен на другое платье. — Только взгляните. Можно носить сейчас, и все скажут, оно по-прежнему сказочно красиво.

Фабьен повернулась к золотому платью, одной из самых любимых вещей бабушки. Эстелла всегда говорила, несколько загадочно, что платье предопределило ее судьбу.

— Согласна с вами.

Они замолчали, и до Фабьен дошло, что она всего лишь случайная собеседница, лишь отнимающая время у пары.

— Приятного вам просмотра, — сказала она и двинулась дальше.

Следующие два часа пролетели быстро; Фабьен обошла всю выставку, не в силах отогнать от себя мысль: как здесь понравилось бы бабушке! И как понравилось бы отцу…

Она пила шампанское. Затем куратор Института костюма представил ее паре знаменитостей, при виде которых она чуть не лишилась дара речи. У Бабули ни за что не зарябило бы в глазах от звездного блеска, напомнила себе Фабьен и попыталась представить, что все они обычные люди, подобные ей самой. В час ночи она решила, что пора уходить; увиденного достаточно, чтобы дать Эстелле исчерпывающую информацию. Она вышла на улицу и направилась вниз по ступенькам ловить такси. У пары впереди, кажется, были проблемы. Мужчина поддерживал под руку женщину, которая двигалась медленно и неуклюже, словно получила травму и каждый шаг причинял ей боль.

— Могу я помочь? — спросила Фабьен и бросилась вперед, не в силах наблюдать мучительную картину и ничего не делать. А вдруг эти двое скатятся с лестницы?

— Вот и опять мы встретились, — через силу улыбнулся мужчина. Фабьен узнала ту самую пару, с которой столкнулась ранее.

— Ах да. А если я поддержу ее с другой стороны? Или поймаю вам такси? — Она коснулась руки женщины и увидела ее лицо: бледное, застывшее и безучастное, будто та полностью погрузилась в себя.

— Такси было бы неплохо, — ответил мужчина.

Фабьен поспешно преодолела оставшиеся ступеньки и отчаянно замахала рукой. Такси подрулило к бордюру, как раз когда пара доковыляла до тротуара.

— Спасибо. — Мужчина ответил ей очередной вежливой улыбкой, которая не затронула его потемневших от тревоги глаз. Он помог женщине сесть в машину, и спустя секунду их поглотила манхэттенская ночь.

* * *

— Долго мне еще ждать?

Фабьен разбудили, как ей показалось, среди ночи; однако, разлепив глаза, она поняла, что на улице светло, а туман в голове вызван переменой часового пояса и поздним отходом ко сну.

— Она настойчиво потребовала привезти ее сюда, — извиняющимся тоном произнесла сиделка, вкатывая в спальню кресло. — Я удерживала ее, сколько могла.

— Все в порядке. — Фабьен села на кровати и наклонилась поцеловать бабушку в обе щеки.

— Она позавтракала и сделала все утренние процедуры, — сообщила сиделка и вышла из комнаты.

— Как прошел вечер? Ты развлеклась? — спросила Эстелла таким знакомым голосом, который невозможно спутать с другим: своеобразная смесь французского и американского акцентов и необычный тембр, словно не от мира сего. Да и внешний вид, с грустью отметила Фабьен, это подтверждает. Будто бабушка больше не принадлежит сегодняшнему дню и уже присоединилась к отцу Фабьен на небесах; до сих пор Эстелла цеплялась за этот мир кончиком пальца, но в конце концов даже и он соскользнул. Фабьен считала, что ей повезло: Бабуля в свои девяносто семь лет все еще с ней. И вдвойне повезло, потому что, хотя тело бабушки ее подводит, ум остался таким же острым, как всегда.

— Вечер прошел идеально, Бабуля, — ответила Фабьен и принялась рассказывать бабушке все: во что была одета публика, какие экспонаты выставлены, кто присутствовал и кто что говорил, какими почестями осыпали Эстеллу Биссетт и ее легендарную линию одежды «Стелла».

Эстелла протянула ей открытый конверт.

— Самой красивой, уж во всяком случае, была ты, — с гордостью произнесла она.

Фабьен вытряхнула из конверта фотографию, которую, вероятно, доставил сегодня утром какой-то бабушкин почитатель из журнала «Вог». Фото запечатлело Фабьен на красной ковровой дорожке в бесподобном вечернем платье, созданном Бабулей персонально для нее, — сплошная лента серебристого шелка, изящно драпированного и спиралью обвивающего ее тело, с необыкновенно пышной юбкой, которая сделала бы честь любой принцессе, с глубоким вырезом и рукавами-крылышками, начинающимися от края плеч и открывающими ключицы; а чтобы не изобразить Фабьен совсем уж принцессой, на выручку пришли пионы из черной кожи, букетик слева на талии и такой же над правой грудью. В этом платье она уже не чувствовала себя неуклюжей австралийкой, спотыкающейся о чужие ноги.

— Мне кажется, ты пристрастна, — улыбнулась Фабьен.

— Твой отец наверняка согласился бы со мной.

Фабьен коснулась бабушкиной руки:

— Ему бы понравилась выставка.

Слезы, которые, как она надеялась, наконец иссякли, вновь навернулись на глаза.

— Фабьен… — вздохнула Эстелла. — Мне тоже его не хватает.

На несколько минут обе замолчали. Фабьен понимала, что бабушка, как и она сама, вспоминает Ксандера Биссетта, отца Фабьен и сына Эстеллы. Замечательный человек, любящий отец и сын, он, казалось, совсем не старел — даже в семьдесят четыре года волосы были не совсем седыми. Однако месяц назад с ним случился тяжелый инсульт.

— Твоя мама не захотела приехать в Нью-Йорк вместе с тобой? — спросила Эстелла.

Фабьен покачала головой.

— Думаю, она страшится увидеть тебя. Вы с папой так похожи. Она… — Как описать то, что произошло с мамой за месяц после смерти отца? — Она упала духом и не в состоянии распрямиться. Я за нее беспокоюсь. Правда, теперь ушла с головой в работу, как всегда.

Сидя рядом с бабушкой и крепко сжимая ее руку, Фабьен ощущала ту же привязанность, что и в детстве — и большую, чем близость к матери, — хотя и видела Эстеллу лишь раз в год, в июле, когда Фабьен с папой совершали путешествие из Сиднея в Нью-Йорк и затем во Францию.

— Да и ты тоже хандришь. — Бабушка откинулась в кресле и придирчиво оглядела Фабьен. — Слишком грустна для молодой девушки. И дело не только в твоем отце. Почему ты не приехала со своим молодым человеком?

— Мы расстались, — созналась Фабьен.

Тот самый молодой человек, Джаспер, последние два года был ее бойфрендом, и кстати, не таким уж молодым — тридцать семь лет. На восемь лет старше Фабьен. На следующий день после смерти отца она наконец поняла, что их с Джаспером представления о любви разнятся: для него это означало иметь девушку, с которой он будет хорошо смотреться на очередном показе, и к тому же совместимую с ним в постели и с которой ни к чему особо напрягаться, поскольку тебя уже выбрали и не нужно добиваться расположения. А вот для Фабьен любовь означала запредельную интенсивность чувств и нестерпимую вибрацию в воздухе, когда любимый рядом; постоянное желание коснуться руки любимого. Хотя, возможно, это всего лишь фантазии и такую любовь, какой она представала в рассказах бабушки, Фабьен может никогда не испытать, — та любовь осталась в прошлом, когда все было иначе.

— Ну и отлично. Мне он никогда не нравился, — произнесла Эстелла как отрезала. Фабьен не смогла удержаться от смеха. — Тебе нужно съездить в Париж, — продолжила бабушка. — Париж — то место, где ты непременно найдешь свою любовь.

— Бабуля, люди находят свою любовь в разных местах по всему миру. Нет необходимости ехать в Париж.

— Любовь, которую ты найдешь в Париже, особого рода, — настаивала бабушка. — Отправляйся туда на уик-энд. Взбодрись, прежде чем возвращаться в Сидней и браться за новую работу. Что ты теряешь?

— Я проделала весь этот путь, чтобы повидаться с тобой, — осторожно возразила Фабьен. К тому же нужно кое о чем расспросить бабушку, а сделать это из Парижа невозможно.

— Мне не нравится видеть тебя такой понурой. Хочу видеть настоящую Фабьен, ту, которую я почувствовала в тебе, еще когда впервые взяла на руки. Просто ты еще не открыла в себе ту Фабьен. — На последних словах бабушка выставила вперед палец, словно желая подчеркнуть их, и от напора Бабули Фабьен слегка вздрогнула.

Настоящая Фабьен… Кто она? И чем отличается от Фабьен нынешней? Да, ей очень грустно, ведь недавно умер отец, и еще она рассталась с Джаспером. Уик-энд в Париже ничего не изменит.

* * *

Входя в театр Пале-Рояль, Фабьен уже не сомневалась, что бабушка была намного мудрее ее. В конце концов, сдавшись под напором Бабули, она отправилась в Париж на уик-энд и уже на другой день почувствовала себя лучше. Даже ночь в самолете ее не утомила. А еще, кажется, она не пробовала ничего вкуснее французского багета и французского кофе в одном из уличных кафе в сердце квартала Марэ, неподалеку от дома бабушки, где Фабьен с отцом — и реже с матерью — останавливалась на каникулах столько раз, что воспринимала его как уютную пижаму, хотя подобное сравнение наверняка звучало оскорбительно для такого большого и старинного особняка. А сегодня она проведет вечер в своем любимом театре, который посещала с бабушкой так часто, что не имело значения, какое представление дают; даже просто очутиться в хорошо знакомом и приятном месте достаточно, чтобы почувствовать красоту, неподвластную времени.

Вот и сегодня вечером Фабьен даже не поинтересовалась программой заранее и, к своему удивлению, обнаружила, что это не спектакль, а фильм. Афиша у входа анонсировала документальную ленту о Жане Шлюмберже, одном из выдающихся дизайнеров компании Тиффани, который к тому же, как она прочла, во Вторую мировую войну служил в «Свободной Франции» Шарля де Голля.

Фабьен нашла указанный в билете ряд и обнаружила, что придется потревожить пару, уже занявшую свои места. Те были увлечены разговором, судя по их печальным лицам, серьезным. Фабьен по-французски заверила капельдинершу, что помощь ей не требуется, и, выждав секунду, произнесла:

— Excusez-mo…i^[36]

Мужчина и женщина подняли глаза, и Фабьен узнала обоих; потребовалось лишь секундное усилие, чтобы вспомнить, где именно они встречались.

— Метрополитен-музей! — воскликнула она одновременно с женщиной, и обе рассмеялись.

— Ну что ж, на этот раз я не наступила вам на ногу, — сказала Фабьен.

— Мелисса Огилви. А это Уилл.

Мелисса улыбнулась и жестом показала на своего спутника. Фабьен села рядом с Уиллом и представилась:

— Фабьен Биссетт.

— Биссетт? — повторила Мелисса. — Мы встретились на выставке Эстеллы Биссетт, и у вас та же фамилия. Вряд ли это совпадение.

— Эстелла — моя бабушка.

— Ого! Вот откуда ваш потрясающий наряд. Мне безумно понравилось платье, в котором вы были на выставке, и я догадалась, что оно уникальное.

— Бабушка создала его для меня, — кивнула Фабьен. — Такую красоту жаль снимать, даже ложась в постель.

Мелисса вновь рассмеялась.

— Откуда вы? — спросил Уилл. — Я слышал ваш превосходный французский в разговоре с капельдинершей, и вы определенно не американка, иначе каждый в Метрополитен-музее знал бы от вас, кто ваша бабушка.

— Я из Австралии.

— А безупречный французский у вас с рождения?

Фабьен покачала головой, стараясь не замечать, как красив Уилл. Она не собиралась домогаться спутника Мелиссы — мужа, бойфренда или кем он ей приходился.

— Моя бабушка очень упряма; она настояла, чтобы меня учили французскому с детства, едва я начала говорить. Муштровала меня в глаголах и поясняла непонятные слова всякий раз, когда я у нее гостила. Теперь я ей очень благодарна, хотя в свое время сопротивлялась. А еще мы каждое лето приезжали в Париж. У Эстеллы дом в квартале Марэ.

— Ужасно хочется совершить прогулку по тем местам.

— Это самый прекрасный район Парижа. Непременно посвятите ему хотя бы день. Вы надолго здесь?

— Только на уик-энд, — ответила Мелисса. — Мой брат взял на себя обязательство каждый месяц вывозить меня в какое-нибудь новое место.

Фабьен постаралась сдержать радость от открытия, что Уилл всего лишь брат Мелиссы.

Уилл взглянул на сестру и покачал головой, однако она продолжила:

— У меня рак яичников. В терминальной стадии. Я знаю, Уилл считает, я должна держать это при себе и не грузить людей, однако что есть, то есть. И пока я чувствую себя более-менее сносно, он каждый месяц выгуливает меня в разных уголках мира.

Мелисса положила руку на плечо Уилла, и Фабьен увидела, как на его лице проступили горестные складки.

— Спасибо, что помогли нам в тот вечер, — обратился он к Фабьен. — Вот еще одна причина, по которой я понял, что вы не американка. Истинный житель Нью-Йорка скорее перешагнул бы через нас, чем поймал такси.

— Я не сделала ничего особенного. — Фабьен пожалела, что не могла сделать большего. Ее поступок перед лицом терминальной стадии рака у такой молодой женщины — Мелисса выглядела лет на двадцать пять — был настолько незначительным, что не стоил и упоминания. И она понимала, каким стремительным и агрессивным может быть этот вид рака, потому что ее мама основала одну из первых женских онкологических клиник в Сиднее.

— Время от времени у меня случаются боли в спине, — сказала Мелисса. — Изматывающие боли. И в тот раз моя болезнь решила, что я уже достаточно наразвлекалась и единственный способ напомнить о моих ограниченных возможностях — это скрутить меня с такой силой, что я еле выползла с выставки.

— Наверное, каждый на моем месте сказал бы: «Мне очень жаль». А вот я не буду. Лучше скажу: я рада, что вы решили приехать в Париж. Моя бабушка верит, что Париж лечит лучше всякого врача.

— Я тоже рада, что мы здесь, — ответила Мелисса.

Уилл приобнял сестру за плечи и поцеловал в щеку. У Фабьен сжалось горло, на глаза навернулись слезы.

К счастью, в этот момент люстры в театре начали гаснуть, и она смогла вытереть глаза, как полагала, незаметно для других. Однако в этот момент Уилл что-то передал ей. Это оказался отутюженный и идеально свернутый белый носовой платок. Льняной. Неужели еще не перевелись мужчины, которые носят с собой такое? Бабушка была бы в восторге.

— Спасибо, — прошептала она.

Фабьен не могла сосредоточиться на фильме. Ею овладели противоречивые чувства: сострадание к Мелиссе, которую она едва знала, но которая казалась такой активной и полной жизни, что в любых других обстоятельствах стала бы ей чудесной подругой; и сильный дискомфорт от того, что Уилл сидел рядом и она остро ощущала его малейшие движения. Со дня смерти отца все ее чувства, казалось, обострились и причиняли боль; Фабьен говорила себе, что и сейчас всему виной недавняя утрата. Однако она точно знала: причина ее состояния — Уилл Огилви, с его античной красотой, очевидной привязанностью к сестре и тщательно сложенным носовым платком.

В антракте Фабьен не торопилась вставать с места, чтобы дать Огилви возможность побыть наедине друг с другом, однако Мелисса наклонилась и предложила:

— Идемте с нами в бар. Может, хоть так я смогу получить то, что заказываю, а не то, что понял бармен, слушая ужасный французский Уилла.

— А вчера за ужином ты говорила, что рыба очень вкусная, — засмеялся Уилл.

— Я пыталась перевести меню, — заговорщически шепнула Мелисса, — а брат решил, что дорадо — это вид говядины!

— Разве что морская корова, — тоже засмеялась Фабьен.

Уилл улыбнулся, и у нее екнуло в животе.

«Прекрати, — велела себе Фабьен. — Ведешь себя как тинейджер».

— Что будете пить? — спросила она, радуясь поводу отлучиться в бар, и, увидев как Уилл достает кошелек, предложила: — Я угощаю.

— Джин с тоником, — отчеканила Мелисса. — Уилл тут же нахмурился. — Могу я пропустить бокальчик? Он меня не убьет! — добавила она с мрачной усмешкой.

— Лисс… — Уилл выглядел чернее тучи.

Фабьен поспешно удалилась в сторону бара, чтобы не видеть размолвки между братом и сестрой, и лишь потом спохватилась, что Уилл еще не выбрал напиток. Поэтому заказала ему коктейль «Апероль Спритц», как и себе.

— Замечательно, — кивнул Уилл, когда Фабьен с извинениями вручила ему бокал. — Будем здоровы! За новых друзей!

— Вы работаете вместе с бабушкой? — спросила Мелисса.

— Нет. Хотя она уговаривала… да что там, умоляла каждый год. Я тоже работаю в индустрии моды, хотя и в ином направлении. Меня как раз недавно назначили, — Фабьен улыбнулась, радуясь поводу произнести это вслух, еще не вполне привыкнув к названию должности, в которой ее утвердили около месяца назад, — главным куратором моды музея Пауэрхаус в Сиднее. Работа моей мечты, — созналась она.

— Поздравляем! — Мелисса подняла бокал и чокнулась с Фабьен. — Но почему вы не предпочли сотрудничать с бабушкой?

— Лисс, — перебил сестру Уилл, — ты слишком любопытна. — Он повернулся к Фабьен: — Мелисса думает, ей все сойдет с рук просто из сочувствия. Если вас раздражают ее вопросы, так прямо и скажите.

— Все в порядке, — солгала Фабьен. Мотивы ее решения лежали слишком глубоко, и она предпочитала ни с кем с ними не делиться. — Думаю, я побоялась, — нерешительно продолжила она, — не оправдать ее ожиданий. Бабушка — просто воплощение энергии. Она очень долго находилась на гребне успеха. И я не хочу стать той, которая пришла и все испортила. — Она закончила говорить и вздрогнула. А вот это уже перебор. Едва успела познакомиться с людьми, а они уже знают о ней больше, чем кто бы то ни было.

— Я понимаю, — мягко сказал Уилл.

— Еще бы ему не понимать, — заявила Мелисса. — Мне пришлось практически силой заставить его согласиться на теперешнюю должность. Ведущий дизайнер Тиффани. Тоже не хотел испортить то, что досталось по наследству. Хотя испортить не было ни малейшего шанса, — с насмешкой добавила она.

— Ведущий дизайнер Тиффани, — повторила Фабьен. — Вот откуда ваш интерес к фильму. У вас чудесная работа.

— Чудеснее не бывает, — улыбнулся он.

— И очень выгодная. — Мелисса протянула руку, демонстрируя браслет, украшенный великолепными бриллиантами.

Прозвенел звонок, приглашая зрителей занять свои места. Двигаясь по проходу, Уилл легко коснулся талии Фабьен, чтобы пропустить вперед, и все ее тело встрепенулось. Такого с ней в жизни не случалось.

Глава 8

На следующее утро Фабьен примерила и забраковала три наряда и выругалась про себя, когда поняла — это все, что она взяла с собой; свидание с привлекательным мужчиной было последним, о чем она думала, пакуя вещи. Наконец она остановилась на костюме от «Стеллы», винтажной вещице из пятидесятых годов приглушенно-синего цвета, который дополнила красным шарфом и красной губной помадой, и отправилась во Дворец инвалидов на встречу с Мелиссой и Уиллом.

Встреча была идеей Мелиссы; она хотела, чтобы кто-то с познаниями на уровне эксперта показал ей квартал Марэ и окрестности. Фабьен созналась, что обещала бабушке посетить выставку в Музее армии — экстравагантная просьба, подумала тогда Фабьен, однако Эстелле девяносто семь, она может позволить себе некоторые странности, — и Мелисса решила, что они с Уиллом составят ей компанию, а потом вместе отправятся побродить по Марэ.

Дворец инвалидов был огромным зданием. Уилл ни разу не заходил внутрь, и Фабьен надеялась, что, даже если выставка окажется скучной, великолепие здания, по крайней мере, будет стоить затраченного времени. Они встретились у входа. Фабьен поцеловала Мелиссу в обе щеки по французскому обычаю — в Париже она легко вспоминала этот ритуал — и решила, что может проделать то же самое и с Уиллом. Приблизившись к нему, она вдохнула аромат цитрусовых, амбры и моря, почувствовав себя на Ривьере.

— Прошу прощения, если вы мечтали провести этот день по-другому.

— Не сомневаюсь, что мы проведем этот день чудесно. — Уилл улыбнулся, причем так, что Фабьен не смогла ему не поверить.

— На какую тему выставка? — спросила Мелисса.

— Эстелла говорила, что-то о войне. А об этом периоде своей молодости она нечасто рассказывает. Вот потому я решила, что обязана пойти, тем более бабушка настаивала.

Фабьен уткнулась в проспект.

— «МИ9: тайное министерство Второй мировой войны, — прочла она вслух. — Сформирована в декабре 1939 года как внутренняя разведывательная служба, призванная организовывать побеги британских военнопленных и помогать вернуться в Британию тем, кто оказался на оккупированной врагом территории, сумев избежать плена. В годы Второй мировой войны МИ9 стала для них якорем спасения, хотя о ее существовании за пределами армии никто не знал; деятельность службы спасла жизни тысячам британских военных. Выставка организована в честь французского народа, всех, кто сотрудничал с МИ9, создавал подпольную сеть маршрутов побега по всей Франции, и тех, кто помогал беглецам не попасть в руки врага. Мы также чтим память сотрудников МИ9, работавших бок о бок с французами и вызывавших огромное раздражение германских войск, когда беглецы проскальзывали у них сквозь пальцы и возвращались на военную службу, чтобы продолжать сражаться с новыми силами».

— Веселое начало, — сказал Уилл.

— Тогда можете пойти и заняться чем-нибудь другим, — ответила Фабьен.

— Я шучу. — Уилл двинулся за ней. — Посмотрим, что нам покажут.

Хотя Фабьен и не могла понять причину настойчивости своей бабушки, однако и ее, и, очевидно, Уилла с Мелиссой тоже уже через полчаса настолько захватило увиденное, что они втроем были рады — да нет, «рады» не то слово, чтобы описать потрясение, — а просто благодарны судьбе, что пришли сюда.

Фабьен перевела для Уилла и Мелиссы несколько написанных по-французски табличек, объясняющих, что солдаты должны были считать побег из плена своим долгом, что их обучали тактике побега перед отправкой на фронт и что в лагерях военнопленных создавались комитеты по побегу, которые связывались с МИ9, чтобы получать планы и приспособления для побега. Многие из этих планов сработали. Они изумлялись, глядя на пуговицы со спрятанными внутри компасами и другие диковинные вещи: летные ботинки, превращавшиеся в крестьянскую обувь; одеяла с отмаркированными на них шаблонами выкроек, которые можно было разрезать и прострочить, получив гражданскую одежду; спрятанные в авторучках пилки; первая из напечатанных на шелке карта замка Кольдиц, куда отправляли злостных участников побегов, — та самая карта, благодаря которой из неприступной крепости сбежали многие пленные. Однако Фабьен и ее новые друзья сразу стали серьезными при виде списка тех, кто погиб, помогая пленным союзникам и сбитым летчикам вернуться в Англию.

— Здесь говорится, что схваченных агентов МИ9, а также французских мужчин и женщин, которых арестовывали за помощь союзникам в побеге, приговаривали к смерти или отправке в концлагерь, откуда мало кто вернулся, — читала Фабьен. — В то время как самих военнослужащих из числа союзников, которые участвовали в подготовке побега, просто отправляли в лагерь для военнопленных.

— Какая молодая, — прошептала Мелисса, касаясь застекленного шкафчика, где была представлена подпольная сеть «Пэт» — маршрут, по которому беглецов переправляли через Францию, — а еще описывалась судьба Андре Боррель, двадцатидвухлетней француженки, одной из тех, кто руководил работой сети.

Фабьен вздрогнула. В словах Мелиссы она уловила нотки запредельной эмпатии, что заставило подумать: а ведь Мелисса сама наверняка слышала то же самое в свой адрес, причем неоднократно. Какая молодая! Слишком молодая, чтобы умереть. И она действительно молода. Как Андре Боррель — преданная, схваченная и отправленная в концлагерь, где ей дали смертельную дозу фенола — в июле 1944 года, всего за месяц до освобождения Франции.

— Трудно представить себе, насколько смелыми были эти люди, — сказала Фабьен, чувствуя, как Уилл подошел к ней и встал рядом. — Помогать другим безвозмездно, только лишь ради великой цели. Существуют ли сейчас такие?

— А что бы делали на их месте вы? — спросил Уилл. — Занимались исключительно собой, ни во что не вмешиваясь? Или, подобно этим людям, делали бы все, что в ваших силах?

— Хочется думать, что я сделала бы правильный выбор, — негромко произнесла Фабьен. — Но, учитывая, что мне даже не хватает смелости взять в свои руки бизнес бабушки, такой вариант маловероятен.

— Это другой вид смелости. Один вид происходит от любви: любви к бабушке и ее наследию. А другой вид, как у этих людей, называется… — Уилл запнулся, подыскивая нужное слово.

— Героизм, — закончила Фабьен.

— Да. И я не думаю, что в наши дни есть много настоящих героев. — Он положил руку на плечо сестры.

Фабьен отступила в сторону, давая им возможность пережить этот момент вдвоем. Она принялась изучать ряд фотографий под заголовком «Герои МИ9». Всматривалась в лица людей, которые в большинстве своем были моложе ее, и вдруг застыла в изумлении и вскрикнула. Под одной из фотографий стояла подпись: Алекс Монтроуз.

Кажется, это слышали все. Фабьен попыталась сделать вид, что чихнула. Внезапно она поняла, почему бабушка так настойчиво уговаривала ее пойти на выставку. Причиной тому Алекс Монтроуз, человек, имя которого Фабьен еще три недели назад не слышала. Однако оно было напечатано на листке бумаги, лежащем у нее в сумочке; том самом листке, найденном при разборке вещей отца после его похорон.

Бабушка не знала, что Фабьен нашла документ. Однако, судя по тому, как Эстелла настаивала на посещении выставки, она хотела, чтобы внучка что-то разузнала об Алексе Монтроузе. Следовательно, в те несколько часов, которые Фабьен проведет на Манхэттене, ожидая рейса в Сидней, она должна вновь встретиться с бабушкой. Должна расспросить ее о найденном документе. Алекс Монтроуз наверняка занимал важное место в жизни Эстеллы, а значит, и Фабьен тоже. И ей необходимо в этом разобраться.

* * *

В течение всей поездки на метро они молчали, не в силах сбросить с себя оцепенение, в которое погрузились в музее. И, только выйдя из подземки у Деревни Сен-Поль и затерявшись на узких улочках этой жемчужины квартала Марэ, снова пришли в хорошее расположение духа.

Фабьен потащила новых друзей обедать на рынок Анфан-Руж неподалеку от бывшего Карро-дю-Тампль, где за шаткими столиками подавали бесподобную еду. Затем они посетили два hôtel particulier, заброшенных особняка — Карнавале и Сале, остановились выпить кофе и побродили в лабиринте двориков Деревни Сен-Поль — один раз Фабьен с трудом вспомнила, как найти дорогу. Теперь здесь находилось эклектичное скопление художественных галерей, кафе, антикварных магазинов с винтажными сокровищами и всякими чудесными вещицами. Мелисса нагружала Уилла все более растущей кучей пакетов. Наконец они добрались до Вогезской площади — места, которое Фабьен всегда считала изюминкой квартала.

— Какая красота! — воскликнула Мелисса, когда они повернули от рю де Турнель и взгляду открылась площадь, ограниченная с четырех сторон зданиями и особняками из красного кирпича с отделкой белым камнем, крытыми серебристым сланцем, совершенно симметричная и еще более прекрасная благодаря повторению фасадов, контуров и изящных форм. Сводчатые каменные аркады отбрасывали здания в прошлое, в то время как модернистские галереи крепко удерживали в настоящем. В центре площади располагался парк — маленький анклав зелени со множеством скульптурных изваяний, где парижане, прихватив одеяла, устраивали пикники.

— Здесь в самом деле чудесно, — широко улыбнулась Фабьен, радуясь, что Мелиссе тоже понравилась площадь.

Фабьен почувствовала, как Уилл коснулся ее руки тыльной стороной ладони, посторонившись, чтобы пропустить идущего навстречу прохожего. Уилл смотрел вниз, но руку сразу не отдернул. Два дня назад Фабьен отодвинулась бы, лишь бы только не показать повышенного интереса, однако Фабьен сегодняшняя даже не шевельнула рукой. Рука была теплой и приятной, словно шелк.

— Давайте устроим пикник! — Мелисса захлопала в ладоши, как ребенок, и умоляюще посмотрела на брата, словно ожидая от него возражений. — Я совсем не устала. Серьезно, давно уже так хорошо себя не чувствовала. Бабушка Фабьен права: Париж — лучшее лекарство.

— Кстати, дом моей бабушки прямо за углом. Пойду принесу оттуда плед, тарелки и стаканы. Ведь у нас пикник с шампанским?

— Разве в Париже не каждый вечер заканчивают шампанским? — засмеялся Уилл.

— Нет, — улыбнулась ему Фабьен. — На обратном пути я забегу в булочную, возьму что-нибудь поесть. А еще по пути сюда мы прошли мимо сыров, помните?

— Может, я этим займусь? — предложил Уилл. — Купить хлеб и сыр, наверное, несложно…

— Если покупать будешь ты, то одному богу известно, что окажется у нас в желудках, — подколола брата Мелисса. — Советую тебе просто молча ткнуть пальцем на витрину.

Мелисса поспешила занять свободные места на одной из лавочек, чтобы увильнуть от протестов Уилла. Фабьен показала ему, в какой стороне искать магазины, а сама заторопилась к рю де Севинье. Пока она собирала все нужное, пискнул телефон. «Привет, Фаб. В следующую субботу иду на деловой ужин. Мне нужна пара. Ты как? Или все еще не разговариваешь со мной? Джаспер».

Она подумала было проигнорировать сообщение. «Или все еще не разговариваешь со мной?» Звучит так, словно речь идет о чем-то второстепенном, словно у них произошла размолвка, затянувшаяся по вине Фабьен, в то время как она ясно дала понять своему бывшему, что между ними все кончено. А он просто недоуменно пожимает плечами, словно не желая перетруждаться и тратить эмоции на Фабьен, — вот, собственно, и итог нескольких лет их отношений. «Нет, Джаспер, только без меня», — напечатала она в ответ, отклонив последовавший сразу же звонок.

Вернувшись на площадь, она не обнаружила Мелиссу. Уилла тоже не было. Фабьен углубилась в парк, решив, что они нашли для пикника другое место, однако друзей не оказалось и там. У нее упало сердце. Наверное, тащить их в военный музей было не очень хорошей идеей.

— Прости, задержался. Такое впечатление, что все хотят хлеба и сыра.

Фабьен резко повернулась и оказалась лицом к лицу с Уиллом, держащим в руках багет и упаковку сыров.

— Не могу найти Мелиссу, — озабоченно затараторила она; исчезновение сестры Уилла свело на нет облегчение, которое она испытала, увидев, что он не сбежал.

— Она мне позвонила. Сказала, что устала, поймала такси и едет в отель. Я предложил подождать и поехать вместе, а она говорит: «Даже не думай. Тогда я никуда не поеду, и тебе придется терпеть меня, усталую, весь пикник». Мелисса очень упрямая, ее не переспорить. Я решил отпустить ее. Думаю… — Уилл запнулся, — она не очень тонко намекнула, что хочет дать мне возможность провести время наедине с тобой. И надеюсь, ты не против.

Фабьен покраснела.

— Напомни мне отблагодарить Мелиссу за вмешательство.

Уилл рассмеялся и взял ее за руку.

— Где устроимся?

Губы Фабьен растянулись в улыбке, да так, что стало больно.

— Может, вон там?

Они ели и болтали. Фабьен узнала много нового: его мать умерла в возрасте чуть старше тридцати от рака груди, и Мелисса унаследовала плохие гены. Она планировала в тридцать лет принять превентивные меры, сделать мастэктомию и гистерэктомию, но болезнь настигла ее раньше.

— Ужасно, — тихо сказала Фабьен.

— Не то слово.

— А отец? — спросила Фабьен. — Ты с ним близок? Мне кажется, да, ведь он был всем, что у тебя осталось. — В некотором смысле Фабьен сама порой ощущала, что отец был для нее всем. Мать, которая целиком отдавала себя работе в онкологической клинике — хотя, наверное, так и должно быть, когда на карту поставлены жизни, — всегда присутствовала в жизни дочери меньше, чем отец.

— Мой отец, — произнес Уилл мгновенно изменившимся, хриплым и суровым голосом, — предпочитал другие развлечения. Он находил утешение в женщинах, а не в своих детях. Мы с Лисс больше общались с домработницей, чем с ним.

— Неудивительно, что вы с Мелиссой так близки.

— Когда умерла мама, Лисс было двенадцать, а мне семнадцать. А к тому времени как мне исполнился двадцать один год, отец приобрел себе другую квартиру, чтобы «принимать гостей» без, как он выразился, моего укоризненного взгляда. Приходил к нам раз в неделю, пока я не сказал, что он может не беспокоиться. Мы с ним уже много лет не виделись.

— Как печально, — сказала Фабьен, мельком увидев в Уилле обиженного мальчика, который с юных лет вынужден был взять на себя заботу о сестре и для которого наверняка станет тяжелым ударом ее смерть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

34

Анна Винтур (р. 1949 г.) — британская журналистка, с 1988 г. главный редактор американского издания журнала «Вог».

35

Том Форд (р. 1961 г.) — режиссер и дизайнер одежды в компании Гуччи.

36

Извините (фр.).