Черная химера

Наталья Хабибулина, 2014

И снова майор Дубовик… Есть ли у преступления шанс остаться нераскрытым? Неожиданно приходится возвращаться к, казалось бы, раскрытому делу профессора Вагнера… Неужели Дубовик ошибся?

Глава 4.

А тем временем Дубовик с Калошиным до рези в глазах вчитывались в разные медицинские документы, относящиеся в большинстве своем ко времени заведования доктора Шаргина, и они пока им ни о чем не говорили. Бесконечные анамнезы, диагнозы самых разных больных, от всего этого голова шла кругом.

Изредка то — один, то другой откладывали в сторону заинтересовавшие их бумаги.

— Андрей Ефимович, нашел я историю болезни Турова, всё так, как сказал Хижин! — Калошин потряс тонкой папочкой.

— И?.. — Дубовик откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся. — Что там интересного, с этим Туровым?

— В прошлом году он дважды находился на излечении, так как страдает приступами амнезии, в связи, с чем имеет инвалидность.

— Значит, он был раньше пациентом Шаргина? Потому-то, видимо, и выбрали его.

В этот момент в комнату вошла пожилая санитарка, неся на подносе чай и неизменные хижинские огромные пироги.

— Вот, распорядились вас накормить, — ставя поднос на стол, сказала женщина.

— Спасибо, вовремя! — Дубовик отодвинул бумаги.

— Ну, пока вы будете чаевничать, я, если вы не против, пыль протру, а то без сопровождения тут нам находится нельзя. Всё-таки документы!.. — глубокомысленно произнесла санитарка. — Тут ведь до этого Анна Пескова работала, да вот сгинула куда-то, вроде к дочери в Москву подалась, да где-то видать в дороге и пропала!.. Вот ведь как бывает! — говоря всё это, она возила мокрой тряпкой, принесенной тут же из коридора, по стеллажам. Видя, что мужчины её слушают, продолжила: — Тут-то работать лучше, все чистые, тихие. Богатые встречаются. Бывает, что угостят чем-нибудь. Нам, правда, запрещено брать что-то из передач, но настаивают, а я и не отказываюсь: что будет от одного яблока или апельсина? Им вон, целыми сетками иногда несут. Только вот как сюда Федька Коломиец с дружком попали? Я удивилась тогда, заходила к Аннушке по делу, смотрю: Федька на лавочке сидит с перемотанной головой, а из окна, значит, доктор-то ему кричит: зайди, мол, сюда, и фамилию какую-то другую назвал, то ли Туров, то ли Гуров, а он же всю жизнь Коломиец!

При этих словах и Дубовик, и Калошин, буквально, замерли с раскрытыми ртами. Женщина, не замечая этого, продолжала:

— Я и мать его знала. Она всю жизнь Коломиец была, а он, вишь ты, другую уже заимел. Хотя удивляться-то особо нечему — Федька-то все по тюрьмам с детства, так и мать в могилу раньше времени свёл! Паспорт, поди, выкрал у какого-нибудь бедолаги, он ведь по воровству-то и сидел. Скрываться решил, видно, здесь. Аннушку спросила, она плечами пожала, и всё. Да оно и понятно: болтать у нас не принято.

— Скажите, — осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил Дубовик, — а где он живет?

— Да где-то в городе, я-то сама здесь, при клинике с племянником, он тут кочегаром работает. В город без нужды не ходим, так я давно уж Федьку-то не видела. Да и на что оно мне?

Когда санитарка вышла, забрав посуду, Дубовик взял папку с историей болезни Турова-Коломийца:

— Так, что здесь? Адрес, понятно, московский, того самого Турова, у которого украли паспорт. Чьи подписи есть, кроме Шаргина? Так… Лыков, эту фамилию я уже встречал, надо бы узнать, что это за «фрукт»… Раз расписался, значит, должен знать, что за операция была у этого субчика Коломийца. — Дубовик отвернул манжету рубашки: — Ого, времени уже много, сегодня до него не доберемся. Что, завтра с утра? Сюда вернёмся позже. Едем спать?

— Поехали!

Утром, выспавшиеся и приободренные поздравлениями министра внутренних дел Круглова и громким «Маршем Московской милиции», оперативники первым делом отправились в горотдел к коллегам. Начальник майор Лагутин, загорелый приятный здоровяк, только что вернувшийся из отпуска, встретил их радушно. Обменявшись поздравлениями, выпили предложенный коньяк, закусив дольками лимона. На вопрос, где его заместитель Муравейчик, махнул рукой в сторону двери:

— Работает! Ох, и обиделся он на вас, товарищ подполковник! — Лагутин засмеялся. — Но я его быстро успокоил! Попыхтел, попыхтел да и затух.

Дубовик снисходительно улыбнулся.

— Вам, товарищ подполковник, пришла телефонограмма, — майор протянул ему небольшой лист бумаги.

Дубовик быстро пробежал глазами отпечатанный на машинке текст, и, чиркнув спичкой над пепельницей, скомкал и сжег бумагу. Перехватив взгляды Лагутина и Калошина, произнес:

— Привычка!

Побеседовав ещё какое-то время, заручившись на будущее помощью майора Лагутина и его подчиненных, Дубовик с Калошиным отправились по месту проживания Коломийца, но там их ожидало полное фиаско.

Дверь квартиры открыл субтильный мужик неопрятного вида. Пока он разглядывал документы офицеров, чесал грязной пятерней в немытой голове, за его спиной появилась мадам внушительных размеров в бесцветном халате, в разодранных тапках и крашеными стрептоцидом жидкими волосами. Запах лука, исходящий от нее, заполнил сразу всю лестничную площадку. Она локтем оттеснила мужика в сторону, взяла толстыми пальцами документы и, не читая, отдала их оперативникам. При этом Калошин почувствовал, как Дубовик передернулся, и, стиснув зубы, заиграл желваками. Майор, понимая страдания такого эстета, как подполковник, легонько дотронулся до его локтя, как бы успокаивая.

— Вам чего? — голос бабы был громок и неприятен.

— Коломиец Федор здесь живет? — стараясь придать своему голосу как можно больше строгости, спросил Калошин.

— Здесь я проживаю! Опомнились! Он уж с полгода, как на погосте! — с этими словами «стрептоцидовая дама» захлопнула дверь.

Дубовик протяжно выдохнул:

— Пошли!

На крыльце они остановились. Калошин закурил, а Дубовик, раздувая ноздри, вдыхал снежную свежесть.

— Тьфу! — сплюнул он. — Бывают же такие личности! Мерзость сплошная! — он ещё раз сплюнул. — Ну, и к чему мы с тобой пришли?

В этот момент на крыльцо вышла женщина в пуховом платке:

— Вы интересовались Федькой Коломийцем? — спросила она у оперативников.

Дубовик с Калошиным резво повернулись к ней.

— Да, да! Вы что-то можете нам рассказать? — спросил майор.

— А что рассказывать? Умер мужик. Ещё по весне. Число точно не помню, но где-то после майских праздников. Он ведь все по больницам мотался, что-то у него с головой было не в порядке. Видать, с тюрьмы ещё притащил болячки. Зимой попал в аварию, сколько пролежал с пробитой головой, не знаю. Но вроде бы и вылечился. Даже сказал, что больше не страдает провалами в памяти. Радовался. А в мае вдруг стал резко чахнуть, маялся дикими головными болями. Аж, кричал, бедолага! После одного такого приступа его увезли на «скорой». Больше он и не вернулся. Жил одиноко. Так мы всем домом его и схоронили. Тихий был, спокойный, не пил. Хоть и уголовник… А эти!.. — она махнула рукой на окна квартиры, в которой только что побывали оперативники. — Срамище, да и только!

— Скажите, а где работал Коломиец?

— Так я же говорю, что по больницам мотался после тюрьмы. Инвалидность у него была. Сильные провалы в памяти мучили его.

— Ну, спасибо вам большое! — оперативники распрощались с женщиной и направились опять к Лагутину. По дороге Дубовик предложил вызвать Доронина для выполнения некоторых заданий. Калошину было приятно, что подполковник, таким образом, отмечает профессионализм его подчиненного, поэтому он, не раздумывая, согласился.

После небольшого разговора с Лагутиным о Коломийце, попросив достать из архива его дела, Дубовик решил отправиться к Лыкову, который оказался заместителем заведующего Райздрава, а Калошину поручил сходить в больницу, узнать подробней о смерти Коломийца. Встретиться договорились в архиве, и продолжить там работу, но в этот момент Лагутину позвонил дежурный…

Ерохин решил проводить Оксану после ночной смены до остановки автобуса. За воротами они сразу свернули на тропинку, которая шла параллельно дороге, ведущей в клинику. С утра опять пошел снег; с тяжелых веток сосен на молодых людей срывались пушистые белые хлопья, и они весело хохотали, стряхивая снег друг с друга.

В один момент Владимир нежно прижал девушку к себе и хотел поцеловать, но она вывернулась, и со смехом побежала вперед. Ерохин задержался на минуту, решив слепить снежок. Белый комок полетел вслед бегущей девушке и ударил ей в спину. Оксана резко споткнулась, взмахнув руками, и упала боком в сугроб. Владимиру стало стыдно за свой поступок, и он поспешил ей на помощь. Остановившись возле девушки, протянул было руку со словами извинения, но они застряли у него в горле: под её плечом снег постепенно из белоснежного превращался в ярко красный. Ерохин медленно опустился на колени, просунул ладонь под голову девушки и осторожно повернул лицом к себе. Потухающие глаза смотрели в небо, а яркие полные губы, вдруг вмиг побелевшие, разлепились в тихом шепоте.

— Что?! Что, Оксана?! — Ерохину хотелось закричать, но он почувствовал, что горло сжало жесткой паутиной, и он просто захрипел. А девушка, едва прошептав какое-то слово, дернулась в руках Владимира и замерла. Капитан осторожно опустил её голову, прикрытую тонким ажурным платком, на мягкую перину пушистого снега, а сам протянул руку и потрогал небольшую дырочку в темной ткани драпового пальто девушки.

Определить, что это было пулевое отверстие, Ерохину хватило полсекунды. Капитан соскочил с колен, огляделся, проследил взглядом в том направлении, откуда, по его расчетам, мог быть сделан выстрел и, разгребая ботинками снег, побежал туда. Место, где стоял убийца, определил сразу, но близко подходить не стал, так же, глазами, проследил цепочку следов, уже припорошенных снегом, уходящих вглубь парка, и быстро побежал параллельно этим следам. Но через пятьсот метров капитан вынужден был остановиться: начиналась улица с прохожими и проезжающими автомобилями. Определить в снежном вихре удаляющуюся фигуру предполагаемого преступника было невозможно. Ерохин в полном опустошении вернулся назад к убитой.

Необходимо было срочно идти в клинику и позвонить в милицию, но он не знал, как оставить девушку. Почему-то казалось, что ещё секунда, и большие черные глаза откроются, а губы заалеют от мягкой улыбки, и на щеках появятся милые ямочки. Ерохин вдруг встрепенулся, ударил себя по щеке и зло сказал:

— Ну, ты капитан — «кисель»! Бегом выполнять свой долг! — и в самом деле побежал так быстро, как ему это позволял уже порядком нападавший снег.

Пуля застряла в стволе стоящей неподалеку сосны. Ерохин обнаружил её сам и отдал эксперту. Делал он это все автоматически, сам же постоянно возвращался взглядом к неподвижному телу. Циничная мысль почему-то его даже радовала: «Слишком хороша была девчонка, и если бы её не убили, неизвестно куда бы меня это завело!»

Когда тело девушки увезли, а оперативники закончили осмотр места происшествия, Дубовик отвел в сторону Ерохина:

— Юлия Усладова — бывшая зэка, «форточница» — сидела за многочисленные кражи. Имеет дочь четырех лет, больную закрытой формой туберкулеза. Все её связи ещё отрабатываются. О ней пока все! А теперь, капитан, быстро и четко докладывай обо всем, что имеет хоть какое-то отношение к этому делу!

— Вчера мы с ней мельком поговорили о Кривец, и Оксана заявила, совершенно безапелляционно, что та была убита, и девушке даже известно, кто это сделал. Так сразу, сами понимаете, товарищ подполковник, в лоб спрашивать об этом я не мог, но очень надеялся узнать: она прониклась ко мне симпатией, и, думаю, что в скором времени что-то бы рассказала. С этой целью я, собственно, и пошел её провожать… — Ерохин закусил губу.

Дубовик пронзительно посмотрел на Ерохина, но промолчал. Капитан облегченно вздохнул: «Пронесло, а ведь ещё день, и…», про это «и» он решил больше не думать.

–Возвращайся в клинику, будешь у нас «на подозрении», это нам поможет на законных основаниях приезжать сюда, а ты — ведешь прежнюю деятельность — наблюдаешь за Юлией. И?..

–… «слушай, смотри, молчи»! Я это помню, товарищ подполковник, даже во сне!

— Зато кое-что другое забываешь! — Дубовик показал Ерохину кулак.

— А если бы я не пошел с ней? Засыпало бы всё снегом! — попытался защитить себя капитан.

— Резонно! И только это тебя оправдывает! — Дубовик усмехнулся. — «Прониклась симпатией»! А ты чем проникся?

— Сами говорите, чтобы сближался! — беззлобно огрызнулся Ерохин.

— До пояса! А у тебя шкала интереса поползла вниз! — Дубовик таким выразительным жестом подкрепил свои слова, что стоящие неподалеку оперативники, невзирая на трагичность обстановки, заулыбались.