Черная химера

Наталья Хабибулина, 2014

И снова майор Дубовик… Есть ли у преступления шанс остаться нераскрытым? Неожиданно приходится возвращаться к, казалось бы, раскрытому делу профессора Вагнера… Неужели Дубовик ошибся?

Глава 1.

Подготовка к Ноябрьским праздникам шла полным ходом. На улицах развешивали транспаранты и красные флаги. На фронтонах домов появились огромные портреты главных людей государства. В магазины завозили товары повышенного спроса. Люди в радостном возбуждении сновали по улицам городка в предвкушении праздничных дней.

Шестого ноября выпал первый снег.

В отделении милиции Энска царила радостная суматоха. Машенька по секрету всем рассказывала, что из области должны привезти приказ о награждении и премировании особо отличившихся работников, при этом она глазами показывала на дверь с надписью «Уголовный розыск». Все понятливо кивали.

В буфет завезли праздничные наборы, за которыми сразу же выстроилась очередь; хотя рассчитано было на всех, тем не мене все беззлобно толкались, стараясь встать впереди. Для вечера были приготовлены пирожки, торты и пирожные. Буфетчица Татьяна расставляла на полках шампанское и коньяк, застилала белыми скатертями столы.

Вечером в актовом зале должна была состояться торжественная часть, как уже сказала Маша, с награждением и премированием. После этого ожидались концерт художественной самодеятельности силами отделения и танцы.

В отделе оперативников была пока ещё рабочая обстановка, несмотря на то, что все уже были одеты в праздничные кителя, ходили, сверкая начищенными сапогами. На груди Калошина — медали «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и значок отличника милиции, Доронин же блистал медалью «За отвагу». Костя Воронцов, по молодости лет, не имеющий пока никаких наград, кроме спортивных значков, беспрестанно приглаживал свой непокорный чуб и бегал в канцелярию. Калошин несколько раз проводил его взглядом и, пряча хитрую улыбку, спросил:

— Неужели и мед привезли?

— Какой мед? — не поняв, удивленно вскинул брови Воронцов.

— А такой, — кивнув в сторону канцелярии, вступил в разговор, смеясь, Доронин, — которым там намазали!

Костя на минуту замер, а потом махнул рукой:

— Да ну вас! — и засмеялся.

— А раньше-то, почему же не замечал Машеньку? — добродушно спросил Калошин.

— Да она всё с Тороповым из ГАИ дружила, на меня ноль внимания! — почёсывая в затылке и вновь поправляя чуб, застенчиво ответил Воронцов.

— Ну, теперь-то все в порядке?

— Не знаю, но танцевать со мной согласилась.

— Смотри, Костя, девушки — они такие, хвостиком вильнет, и ищи её! — серьезно предупредил Доронин.

— Хорошо вам рассуждать! У тебя жена — красивая и верная! А Варюша — та вообще не про мою честь, у неё вон какой жених!.. — Костя обреченно махнул рукой: — Не везет мне что-то с девчонками, наверное, не умею я ухаживать!

— А ты бери уроки джентльменства у Дубовика! — снисходительно улыбаясь, в очередной раз посоветовал Доронин.

— Да уж, тот научит! — усмехнулся Калошин.

— А кстати, Геннадий Евсеевич, он-то будет на нашем празднике? — поинтересовался Воронцов, — я хотел с ним кое-что обсудить. По телефону неудобно, а так — не дождешься! Вечно занят! Может быть, хоть сегодня уделит мне минуту?

— Вот насчет этого, Костя, я не в курсе. По-моему, и сегодня он занят…

— И Варя не знает? Он что, праздник будет справлять без неё? — продолжал допытываться Воронцов.

— Замаял ты меня, — Калошин подвинул телефон в сторону парня, — позвони ей и спроси. А вообще, я не понял, чего это ты так расслабился? У нас масса незаконченных дел, отчеты не написаны. Мы с Дорониным упираемся, а ты взялся женихаться, и нас от работы отрываешь! Садись работать! — уже строго приказал майор. — Между прочим, расслабляться не советую, сами знаете, что у нас в праздник обычно бывает!

Воронцов притворно вздохнул и уселся за свой стол:

— Может быть, пронесет?

Некоторое время они работали, молча, слышен был лишь скрип перьев и редкий стук клавиш «Ремингтона».

Заглянул Гулько:

— Что, товарищи опера, мои отчеты ждете? Пожалуйста, все закончил. Даже не верится — тишина!

— Валерий Иванович, сплюнь! — Калошин махнул рукой: — Только сейчас говорил о том, чего можно ожидать! Начальство районное ещё не появилось?

— Вроде кто-то подъехал. Дежурный сказал, что подполковник прибыл, а кто именно — я не понял, да и какая разница, кто будет нас поздравлять — свою часть отведет и отбудет пьянствовать к себе.

В этот момент открылась дверь, и вошел офицер в форме подполковника КГБ с наградными планками на кителе и орденом «Красного Знамени» на правой стороне груди.

Оперативники встали, приветствуя вошедшего. И вдруг — знакомая улыбка и блеск элегантных очков!

— Ба! Подполковник Дубовик! — Калошин стремительно вышел из-за стола: — Не виделись неделю, и такие изменения?! — Кивнул на погоны: — За Вагнера и Штерн?

Тот скромно улыбнулся:

— Да нет, было кое-что другое, а за последние дела вас приказано отблагодарить от имени и вашего, и моего начальства.

— Так это тебе поручили нас поздравлять? — уточнил Калошин.

— Да я сам напросился, и никто не возражал. У меня здесь свой интерес, а начальству приятнее дома праздновать.

— Так это же здорово! Мы с тобой, Андрей Ефимович, будто уже сроднились! — широко улыбнулся Доронин, — даже коньяк научились пить!

— Ну, это наука не сложная! — отмахнулся Дубовик. — Сегодня же и закрепим! Тем более, что поводов предостаточно. — Он отвернул манжет кителя, посмотрев на часы: — По-моему, подходит время торжества.

Дверь приоткрылась, и показалось симпатичное лицо Машеньки:

–Андрей Ефимович, вас Сухарев ищет, уже все пошли в президиум, — при этом она многообещающе стрельнула глазками в сторону Воронцова.

Дубовик перехватил этот взгляд:

— О-о!

— Ага! — Калошин подмигнул. — Так что праздник у нас обещает быть богатым на события. А ты, подполковник, скромняга, — он показал взглядом на грудь Дубовика.

— Ну, у вас не хуже! И смотрю, что ты, Геннадий Евсеевич, у нас Ворошиловский стрелок! — щёлкнул пальцем по значку на груди майора и добавил многозначительно: — Награда, значит, по назначению…

Потом тихо спросил, наклонившись к уху Калошина:

— Варвара, надеюсь, дома?

— А ты что же, не предупредил её о своем приезде? — удивился майор.

Дубовик развел руками:

— Честно сказать, утром ещё не знал, что поеду сюда, генерал приказал быть на торжественном собрании, но когда узнал о моем желании, вызвал к себе и — вот! — показал пальцем на погоны. — Я хотел сделать ей сюрприз, — и, с едва заметным волнением, спросил: — так она что, не дома?

— Вообще-то собиралась с подружками в Дом Культуры на концерт и на танцы. Не волнуйся, там её и найдешь. — Калошин ещё раз посмотрел на китель Дубовика: — А сюрприз тебе вполне удался, — и похлопал его по плечу.

Торжественная часть немного затянулась, Сухарев решил отметить праздник Октября значительным докладом о достижениях их отделения, несколько раз при этом подчеркивая помощь КГБ, кося незаметно взглядом на Дубовика, который снисходительно слушал дифирамбы и в свой адрес. Потом он сам сказал немало хороших слов оперативникам, не забыв и экспертов, отметив особенно Карнаухова за внимательную и кропотливую работу. Многие в отделении даже и не подозревали о том, какие матерые преступники были изобличены группой Калошина, но награждение его именным оружием — пистолетом ТТ — встретили одобрительным гулом. Не обошли начальники вниманием и других офицеров. Аплодисменты долго не смолкали.

Когда, наконец, сцену заняли доморощенные артисты, в основном из Добровольной Народной Дружины, Воронцов подошел к Дубовику и отозвал его в сторону. Там торопливо изложил свою просьбу о рекомендации на учебу в школу КГБ. Дубовик удивился этому, но от души похвалил парня за такое стремление и понял, что его визиты и прямое участие в раскрытии последних дел возымели положительный действие. Пообещал обязательно помочь. А когда Костя, краснея, спросил его дать некоторые советы, как успешно ухаживать за девушками, громко расхохотался и спросил:

— И кто же из твоих старших товарищей направил тебя ко мне? Хотя, я подозреваю, кто это мог быть, — все так же смеясь, сказал он.

— Вы сами все знаете… — Костя хоть и улыбался, но чувствовал неловкость.

— Я тебе скажу только одно: когда ты полюбишь по-настоящему, и полюбят тебя — никакие советы не нужны будут, все само собой получится. А сейчас!.. Если не выходит, значит и не расстраивайся — не твоё! — он по-дружески похлопал Воронцова по плечу и опять улыбнулся: — Ну, мужики, ну, черти!

Доронин позвал их в кабинет к Сухареву.

Там был накрыт праздничный стол. Подполковник объяснил, что хочет отметить это событие в узком кругу со своими «орлами», а заодно и поздравить Дубовика с присвоением очередного звания. Когда уже были произнесены главные тосты, тот подошел попрощаться с Сухаревым, пообещав на днях заехать, чтобы решить один немаловажный вопрос. Уже уходившего Дубовика подполковник придирчиво оглядел с ног до головы и, наклонившись к стоящему рядом Калошину, сказал немного раздраженно:

— И как это у него получается: любой костюм, даже военный носит с таким шиком? Иной раз аж зло берет — некоторые наши офицеры не всегда даже оторванную пуговицу заметят! Да-а, всё-таки у них дисциплина!

Калошин не стал спорить с начальником, хотя ему очень хотелось сказать, что многое зависит от самого человека, но потом решил, что Сухарев может обидеться.

Ближе к ночи дежурный вызвал опергруппу на происшествие: в Маевском переулке была зарезана супружеская чета. Провозились до самого утра, но преступников все же удалось задержать по горячим следам. Ими оказались братья Великановы, уже не однажды отметившиеся в сводках ГОВД. Допрос отложили до вечера, сами же оперативники разошлись по домам, чтобы уже через несколько часов собраться на демонстрацию в честь Седьмого ноября.

Калошин вошел в квартиру, тихо защелкнув задвижку. Подойдя на цыпочках к двери дочери, осторожно приоткрыл её. На тумбочке у кровати девушки сразу увидел небольшую белую коробочку духов и улыбнулся: «Эстет!..», но отцовская ревность тут же погасила улыбку. Он стал вглядываться в лицо дочери: Варя спала, разметав по белой наволочке кудрявые волосы, на её пухлых губах играла безмятежная улыбка. «Все хорошо!» — подумал майор, и радость, смешанная с тихой грустью, заполнила его сердце. Опять подумалось об одиночестве, вспомнилась жена Марина, такая же кудрявая и белолицая; вот такой же, как сейчас увидел дочь, он не раз видел жену спящей, возвращаясь с ночного задания. Но она всегда, будто чувствуя на себе его взгляд, просыпалась и с улыбкой встречала его, кормила завтраком, ни о чем не спрашивала, ждала, когда он сам начнет разговор. Калошин тяжело вздохнул: «Разве можно вот так запросто найти такую жену, которая поймет и пойдет за тобой до конца? И разве кто-то сможет заменить мне Марину?» — прикрыв дверь, пошел на кухню. Спать расхотелось, и он решил заварить себе крепкого чая. Пока возился у плиты, проснулась Варя. Она тихонько вошла и, подойдя сзади к отцу, обхватила его руками:

— С добрым утром, папочка! А я не слышала, когда ты пришел, — она горячо дышала ему в спину.

— Ну, видимо, ты провела бурный вечер, потому так крепко спала, — с ноткой ревности сказал отец.

Варя засмеялась, откинув голову назад. Опять царапнуло: « Как мать…», но Варино настроение он все же поддержал широкой улыбкой.

— Если бы ты видел, что было вчера!.. — смеясь, продолжила дочь.

«Да уж представляю!» — с усмешкой подумал Калошин, слушая Варин рассказ.

— Стоим с девчонками в уголке, болтаем. Вдруг замечаю, как у них вытягиваются лица. Оборачиваюсь — ко мне идет подполковник Дубовик! Все на него оборачиваются! Конечно, военных вчера было немало, но такой — один! — Варя вдруг закружилась по кухне в танце с воображаемым партнером: — Мы танцевали весь вечер! Пили шампанское! И я была пьяная! Представляешь?! Первый раз в жизни!

— Ну, пьяная ты была, скорее, от счастья! — подхватил Калошин дочь и прокрутил её вокруг себя.

— А помнишь мою бывшую учительницу, Прасковью Петровну? Она смотрит на меня сквозь очки и таким скрипучим голосом заявляет: «Калошина! Вы ведете себя не подобающим комсомолке образом! Стыдно, Калошина!» А мы сидим и смеёмся. Андрей Ефимович тихонько говорит: «По-моему, она нам завидует!» Она услыхала, глянула на него презрительно, поджала губы, — Варя показала, как это сделала учительница, — и удалилась!

— Ну, и что же было дальше? — нарочито равнодушно спросил отец, не глядя на дочь, но та поняла вопрос отца и опять рассмеялась.

— Папа, мы расстались у нашей двери! — она звонко чмокнула Калошина в щеку и убежала в комнату.