6
На отчаянный лай собаки не обращал внимания никто из собравшихся у сгоревшего дома. Зевак было много — не каждый день горят дома на улице. Кроме того, дом Кедрина знали все — мрачный, заброшенный, он порождал множество измышлений, однако все они считались сущей выдумкой. Когда же ко мне и Ирине подошел полицейский и попросил нас пройти вместе с ним на задний двор, где он подвел нас к вырытой в земле яме, у которой собрались полицейские и громко лаяла служебная собака, он показал нам то, что в дальнейшем возбудило такое множество легенд, которых дом Кедриных не знал никогда. И теперь измышления эти уже не считались откровенной выдумкой, а являлись плодом того, что было подлинно страшней бесплотных привидений.
Яма располагалась у самого забора под кустами малины. Это был самый дальний угол просторного участка — он всегда был сокрыт густыми кустами, малинником, клонившимися к земле ветвями яблони и травой, которая даже зимой выглядывала из-под сугробов. Собака разрыла землю, вырвав из нее с корнями траву, и представила взору собравшихся целую груду мохнатых трупов.
— Вероятно, кошачьи, — заметил полицейский. — Вы хоронили здесь домашних животных?
— У нас никогда не было домашних животных, — сказала я, как и Ирина шокированная увиденным, однако не утратившая самообладания. — Как их много!..
— Целое захоронение, — хмыкнул полицейский. — Любопытно…
Их словно разрывали на части — костей было так много, будто яма на три метра вглубь и на три по диаметру была заполнена разложившимися трупами животных. Слух об этой страшной находке разлетелся так скоро, словно весь город в то утро видел эту яму и кости, белевшие в черной земле.
Мы в недоумении стояли над ямой и смотрели на ее страшное содержимое; Ирина первой отвернулась, прижалась к моему плечу и горько, с придыханием расплакалась. Я обняла сестру, однако взгляда от ямы не отвела, — я смотрела на нее, смотрела прямо, решительно, а слез в моих глазах уже не было.
— Где вы были в ночь пожара? — спросил меня следователь.
— Ночевала у друга. — Я отвечала сухо, твердо. — Дом долгое время пустовал, — добавила я, — на участке сажали картошку соседи. Возможно, кому-то пришлось не по душе то, что в дом вернулись хозяева…
— Вы подозреваете кого-то из соседей?
— Нет. Но люди у нас злые.
Следователь чему-то кивнул и спросил, скрестив замком пальцы:
— Значит, вы не предполагаете, кто мог совершить поджег?
— Не предполагаю.
— А трупы животных?
Я помедлила.
— Я не знаю, откуда они там, — ответила я. — На территорию легко попасть, кто угодно мог их там закопать.
Следователь снова кивнул.
— Мы с вами свяжемся, — сказал он, дав понять, что допрос окончен.
Ирина ждала за дверью. Ей еще предстоял разговор со следователем. Я не стала подходить к ней, а только бросила на нее беглый взгляд. Не проронив ни слова, я двинулась к выходу.
Мне не о чем было говорить с сестрой. Номер ее телефона я узнала у соседки, с которой она когда-то общалась. При виде меня ни один мускул не дрогнул в лице Ирины. Все, чем мы одарили друг друга при встрече, — пара беглых касаний и взглядов, не адресованных друг другу. Мы были чужими. Когда-то я старалась поддерживать связь с Ириной, но однажды она попросила меня больше ей не звонить, потому как, по ее словам, у нее растут две дочери, на которых я могла в дальнейшем оказать негативное влияние.
— Ты распутная женщина, — сказала она мне. — Честно говоря, мне противно слушать тебя. Все, что ты рассказываешь, так грязно… Пошло…
Я была искренне поражена услышанным.
— Что ты такое говоришь?.. — воскликнула я. — Я звоню тебе, чтобы…
— Больше не звони, — прервала меня Ирина. — Конечно, если случится беда…
И я больше не искала связи с Ириной до самого дня пожара. Определение, данное мне сестрой, я долгое время считала плевком в мою измученную душу. За что? Я говорила Ирине об отношениях с Климовым, о своих скитаниях, о той трагедии, которая разворачивалась в моей жизни, а Ирина, унаследовавшая от матери крупицу фанатичной набожности, оттолкнула меня, отреклась от меня тогда, когда я была совсем одна и нуждалась в поддержке.
Поступок Ирины накрыл шторм последовавших затем событий, и во мне зародилась крепкая обида по отношению к сестре, а сказанные ею слова жгли сердце.
Теперь я держу ответ. Я стою на границе, на самом краю пропасти, и страшусь скорой встречи с Тем, Кто ждет меня там, в самом сердце этой необъятной тьмы.
