Деревянное солнце

Наталья Львовна Ключарёва, 2009

Сборник очерков, написанных для газеты "Первое сентября" в нулевые годы

Шамбала Кологривского уезда

Владения языческой богини Костромы. Дремучее нутро Русской равнины. Сказочные, взлохмаченные леса. Имена рек — голос растворившихся без следа древних мерян.

Бездорожное и безразмерное пространство раскручивается перед тобой, как клубок: кажется — всё на ладони, рукой подать, а тронешься в путь — и целый день едешь, недоумевая, откуда оно берется, это неуклонно нарастающее расстояние.

Костромская земля — первый подступ к бесконечности, наша ближняя — пять часов от Москвы — бездна. Более родная нам, чем огромная Сибирь и титанический Урал, где русский человек до сих пор не житель, а поселенец.

***

Автовокзал в Костроме. Обманчивый в своей обыденности. И уже знаешь эту ловушку, этот неприметный капкан внутриобластных маршрутов, которые тянутся много дальше междугородних, но вновь и вновь даешь себя заманить.

Расписание — как «Повесть временных лет»:

«Галич, Солигалич, Судиславль, Чухлома…»

Растворимый кофе в буфете — словно снадобье, переносящее в другую складку мира.

Человек в резиновом плаще с островерхим капюшоном вздыхает за соседней стойкой:

«Шабашил раньше. То муху продам, то червя. А теперь некому продавать — все в могилах. Ни червя, ни мухи…»

***

За слепым стеклом автобуса — брезжит рассвет. А выберешься оттуда лишь в сумерках.

И первое, что увидишь при въезде в Кологрив — глиняную церковь в половину человеческого роста. Все как полагается: купол, пределы, даже колокольня — только маленькое.

Попутчики, с которыми уже сроднился, наперебой объясняют, что храм вылепил мальчишка из соседней деревни:

«Нет, обыкновенный мальчишка»

«Да, своими руками»

«Как зачем? Душа просила»

***

Еще в Кологриве есть несостоявшийся железнодорожный вокзал — рельсы в итоге легли в сотне километров отсюда. Правда, злословят, что местный купец отгрохал этот особняк вовсе не для пассажиров, а для своих многочисленных жен.

Теперь в кирпичном дворце — Кологривский краеведческий музей. С непременным чучелом лося и битой утварью каменного века.

Смотрительница плавает за тобой по пятам, как тяжелая сонная рыба. Ее отсутствующее лицо отражается во всех витринах, куда ты заглядываешь.

А вот и тот самый пиджак с разноцветными заплатками. Висит на стене, на аккуратных деревянных плечиках. Так и подмывает пожать пустой рукав: «Здравствуй, Ефим!» — но бдительная рыба не дает даже поднять руку.

***

Ефим Честняков родился в конце 19 века. В деревне Шаблово Кологривского уезда.

Его первые краски — тертые цветные камушки из реки Унжи.

Родители — простые крестьяне — художества почитали за блажь. Учиться Ефим сбежал против их воли.

Сначала получил звание народного учителя. Шесть лет проработал в сельских школах и даже в училище для малолетних преступников.

А потом не выдержал — и рванул в Петербург: учиться на художника. Поступил в ученики к самому Репину. Но тот быстро сообразил, в чем дело. И учить Ефима отказался: чтоб не испортить.

В Петербурге сделана единственная фотография Ефима. Крупное лицо грубой крестьянской лепки, но при этом удивительно нежное, стыдливое.

***

В 1914-м он навсегда вернулся в Шаблово. Под негласный надзор полиции — за участие в демонстрациях.

От политики Ефим был бесконечно далек. Но он искал справедливости, всеобщего благоденствия, пробуждения народной души, дремлющей в обмороке тяжелого труда. Поэтому его путь, лежавший совсем в других пределах, мог ненадолго пересечься и с движением революционных масс.

Однако Ефим был очень кратковременный попутчик. В Шаблово он уже загадывал о большевиках такую загадку:

«Тверды как сталь и злы как вошь, ничем их душу не проймешь»

И распевал рискованную частушку:

«Где-то нищие дерутся,

То российска революция.

Теребят один другого,

Чуть почти что не нагого.

Ты, товарищ, мне не брат —

Больше у меня заплат!»

Говорят, мудрый Ефим и юродствовать стал, чтобы укрыться от хлынувшей в жизнь вездесущей политики. Роль деревенского дурачка давала мандат на неограниченную внутреннюю свободу. По словам крестьянина, знавшегося с начальником Кологривского НКВД, Ефима спасло именно это:

«У него всю писанину забирали специалисты в Горький. И сказали, что не все дома. Он помешан. Как дурак. Смотрели специалисты хорошие. Они его считали подозрительным: он пророчил ведь»

Представляю этих «хороших специалистов» из НКВД, читающих в рукописных Ефимовых книгах, например, такое:

«Мир троичен. Самый первый план — вечный, он всех раньше — душа того света. Второй план — это тот свет. Мы живем в третьем плане. <… > В бесконечности вселенной есть дивные-дивные миры, например, есть миры человекоподобных, и с крыльями. И это я говорю не как гипотезу, а как действительность. Все люди человеки и я тоже, но у каждого человека есть то, что он знает точно»

Наверное, Ефиму и не пришлось прикидываться. Достаточно было просто быть собой: рисовать, лепить глиняных кукол, разговаривать с цветами и ручьем — чтобы люди, погруженные в заботы о хлебе, сочли его сумасшедшим.

«Множество людей делают что-то для своего пропитания, мало думая о более существенном, неслучайном, — писал Ефим. — Много ряби на поверхности вод, ею-то и занимается большинство. И душа исстрадалась, что мало делается для коренного воздействия на жизнь. Кругом пасти и ловушки для всех, чтобы не было ни от кого капитального служения, не шли бы дальше ремесленного творчества. И так жизнь мало совершенствуется, тянется по кочкам и болотинам…"

***

От Кологрива в сторону Шаблова тянется (но не дотягивается) грунтовая дорога, по которой раза два в неделю ходит рейсовый автобус. Сама деревня лежит немного в стороне. Деревянный чур с резной табличкой «Шаблово» и витиеватой бородой указывает место, где надо спрыгнуть с автобуса или попутки и пойти прямиком в ромашковые поля.

Миновав два или три поля (глаз быстро теряется в отсутствии ориентиров), тропинка ныряет под косогор и упирается в дощатую лестницу, ведущую на Ефимов ключ. Все деревья вокруг обвязаны цветными лентами.

Ефим бывал здесь каждый день. Учил крестьянских детей, с которыми водил дружбу, слушать воду и понимать ее язык.

Одна из его маленьких учениц, будучи уже древней старухой, рассказывала, что здесь, у родника, как-то приходила к Ефиму Богородица в сарафане. Он в этот момент черпал ложкой воду.

«Боже мой, какой испуг — и лошка выпала из рук», — описывала это происшествие бабка то ли Ефимовым, то ли собственным стихом.

Другая крестьянская девочка переписала и сохранила сочиненную Ефимом поэму, где этот ключик открывал дверь в иной мир. Надо просто идти по нему, как по сказочной ниточке, и там, где он уходит под землю, — нырнуть следом:

«И к нашим царствам проводник

Тебе послужит сей родник.

На землю бережно ложись,

Руками цепкими держись,

Ногами в пропасть не скользи

И так над бездною ползи.

И в тайниках пещер земных

Узнаешь радость слов иных.

И мы там будем лишь одне,

Да цветны камешки на дне»

«Над евонным домом видели, шо вот как ангела трипещуца, — вспоминала третья старуха. — Все воссияло ночью… это ангела прилетели… ангела-то с крылышками…»

Местные жители верят, что и вода из Ефимова ключика, и земля с его могилы, и тополя, посаженные его рукой, лечат от всех болезней. В памяти народной он остался не как художник и философ, а как целитель и пророк. Начни расспрашивать о Ефиме — и почти наверняка получишь рассказ об избавлении от хвори или о сбывшемся предсказании.

Во время войны бабы бегали к Ефиму — узнавать о судьбе своих солдат. Говорят, ни разу не ошибся. Да и саму войну чувствовал заранее: привез за околицу тележку глиняных кукол. И когда сбежался народ — обычно Ефим устраивал веселые кукольные представления — взял палку и, плача, стал колотить по фигуркам. Люди перепугались. На следующий день началась война.

А в мае 45-го Ефим, пользуясь своей «дурашной» свободой, говорил ликующим односельчанам:

«Христос воскрес, победил смерть, радуйтесь — вот это победа. А военная победа — наубивали миллионы, да и радость. Какая тут радость — слезы!»

Недалеко от Ефимова родника находится Зеленая церковь. Так называется лесная поляна, где на пеньке под открытым небом украдкой служились литургии. Ефим, друживший с царицей цветов и русалками, сюда тоже ходил.

***

В Кологривском районе 22 деревни обозначаются в бумагах страшноватым словосочетанием: «населенные пункты без жителей» (кем, спрашивается, населенные?). Долгие годы (уже после смерти Ефима) и Шаблово стояло пустым. Полуразрушенные избы зарастали крапивой, завалившиеся заборы терялись в траве. Казалось, жизнь ушла отсюда навсегда, и след многовекового человеческого присутствия вот-вот растворится в природе.

Но в 2001 году здесь поселилась семья Матюхиных из Костромы: отставной военный Александр Михайлович с женой Мариной и восемью приемными детьми. Они приехали целенаправленно к Ефиму.

Первое строение, возведенное в Шаблово, когда вся большая семья еще ютилась в вагончике, — двухэтажный дом-музей на месте, где когда-то стояла Ефимова «шалашка».

Уже потом в одной из тетрадок художника, сохраненных старухами в соседних селах, Матюхины прочитали и описание будущего запустения, и предсказание, что люди вернутся в Шаблово через сорок лет. Ефим умер в 1961 году. Между его смертью и появлением в деревне новых жителей — ровно сорок лет.

***

Матюхины в шутку называют свой музей — самым труднодоступным в России. Несмотря на это посетители, особенно летом, бывают чуть ли не каждый день.

На первом этаже, как при Ефиме, — маленькая сцена. Как и раньше, дети устраивают тут спектакли на сюжеты Ефимовых сказок. В честь самой известной — «Щедрого яблока» — в музей со всего мира привозят и присылают всевозможные яблоки: деревянные, стеклянные, фарфоровые, плюшевые.

На втором этаже стоит патефон с ручкой и несколько ящиков старых пластинок. Ефим, хоть и удалился от мира в глухую деревню, технических новинок не гнушался. Например, привез в Шаблово первый фотоаппарат и заснял «на карточку» всех односельчан от мала до велика.

С бревенчатых стен смотрят исподлобья недоверчивые крестьянские лица. Те же самые, что Ефим бесконечно рисовал толчеными цветными камушками из Унжи. Будто вглядывался и не верил глазам — и смотрел снова и снова, стараясь увидеть что-то за гранью видимого.

«От каждого человека исходят излучения: от доброго — добрые, от злого — злые, и ясновидящие могут их видеть. Так что не только дела и слова, но и наши мысли имеют последствия не только на земле, а во всех мирах. Можно читать мысли», — писал Ефим в своих тетрадках.

В музее хранится принадлежавшая ему Библия, густо испещренная разноцветными подчеркиваниями. У Ефима был двойной учительский карандаш — синий с одного конца и красный с другого. Когда он с чем-то соглашался — обводил синим, а если спорил — то красным.

«И какого цвета больше?» — спрашивает каждый второй гость.

«Да поровну», — смеется Марина Матюхина, проводящая экскурсию.

***

Мир за пределами Шаблова узнал о Ефиме в начале 70-х. Искусствоведы из Костромы отправились в экспедицию по родным кочкам и болотинам — и в Солигаличе открыли художника Григория Островского, писавшего семейные портреты тамошних купцов.

Возвращаясь, разговорились с водителем попутного грузовика. Тот выслушал восторги окрыленных музейщиков и заметил:

«А наш-то Фимка чем хуже? У художника Репина учился. Знаете такого?»

Решили на всякий случай завернуть и в Шаблово. И собрали по избам целый ворох мерцающих утопических полотен, на которых русалки, ангелы и крестьянские дети идут, играя на дудках, в страну обетованную.

У кого-то картины Ефима висели в красном углу, у кого-то валялись на полу вместо коврика. Видимо, в зависимости от того, кем считали его хозяева: святым или дурачком.

Прошла череда выставок — в Костроме, Москве, Турине, Флоренции. Шабловского крестьянина узнал и полюбил, наконец, и здешний мир. В других мирах, в которых он «ходил, летал не раз», его, наверное, уже давно знали и любили.

***

Шаблово стоит на горе Шаболе. Отсюда видно далеко вдаль. Видно, как петляет среди темных лесов светлая Унжа. Как волны ветра прокатываются по верхушкам елей на том берегу. Как ныряет в сизых облаках бледное солнце.

И кажется почему-то, что именно отсюда, с этой птичьей высоты и заглянул Ефим за черту горизонта:

«С течением времени всё больше будет раскрываться прошлое и будущее вселенной. Жизнь многообразно будет проходить перед очами созданий… И жизнь Христа, земная и от века, всё более будет видна и понятна. И книги не нужны будут: очи увидят и уши услышат картины времён, эпох и переворотов, жизнь народов земли и непостижимого для ума нашего числа существующих созданий. Существа высшего порядка во вселенной уже видят, слышат то, что земля увидит в грядущем».

В последние годы (после публикации духовидческих стихов Ефима) сюда потянулись всевозможные искатели просветлений, разумеется, переименовавшие Шаболу — в Шамбалу.

А вообще-то «шаболой» местные жители называют любое высокое место. Так что Шамбала тут не одна. На всех хватит.