Вне игры

Настя Орлова (2024)

Романтические истории Насти Орловой такие чувственные и увлекательные, что задевают за живое, заставляя сопереживать героям и радоваться за них, как за своих давних знакомых. Рита Воскресенская пережила жестокий абьюз со стороны бывшего парня и больше не верит в любовь. Больные отношения оставили раны не только в ее душе, но и на теле. Девушка закрылась в себе и отстранилась ото всех, чтобы больше никогда не испытывать боль и не влюбляться. Какое-то время ей удается следовать плану, пока однажды отец не решает выдать её замуж… Никита Любимов играет в хоккей и наслаждается холостяцкой жизнью. Чтобы спасти девушку от договорного брака с протеже ее отца, Никита предлагает Рите фиктивные отношения. У героев есть три недели, чтобы все поверили в их чувства, но появление бывшего парня Риты ставит эти планы под угрозу. «Вне игры» — это книга о сломанной девушке, которая, несмотря на все трудности, находит в себе силы, чтобы подняться с колен и продолжить жить. Она готова доказать всему миру, что гораздо сильнее, чем кажется. А любовь, которую та совсем не ждала, лишь укрепит ее веру в себя и подарит крылья.

Глава 10

Никита

— Так и не скажешь, о чем вы говорили? — пыхтит на пассажирском сиденье рядом со мной Воскресенская. — Меня это тоже касается, между прочим!

Моя машина неторопливо катится по полупустым воскресным дорогам в сторону набережной. Мы с Ритой уже несколько минут обмениваемся колкостями — она никак не уймется, я пока не готов раскалываться.

— Отец твой сказал — мужской разговор. Не нагнетай. Я по твоему совету во всем с ним соглашался, — отвечаю спокойно. — Ну почти.

— Я думала, мы партнеры, — бросает Воскресенская возмущенно, выразительно скрестив на груди, едва обозначенной объемной толстовкой, тонкие руки.

Вижу, ее и правда задевает, что я не говорю с ней о содержании короткого тет-а-тета с ее отцом. Если бы мы встречались по-настоящему, я бы точно не поддался на ее притворные обидки — есть вещи, которые должны оставаться между мужиками, а так вдруг чувствую, что не прав. В платоническом треугольнике с ее отцом Рита мне, конечно, ближе, поэтому я сдаюсь. Полное содержимое разговора ей знать не нужно, но в общих чертах обрисовать картину мне несложно.

— Если вкратце, он сказал, что если я тебя обижу, то для того, чтобы отрезать мне яйца и скормить их медведям, океан между странами помехой не станет, — говорю с сухим смешком.

Рита демонстративно закатывает глаза:

— Папа просто шутит.

— Да нет, у меня создалось впечатление, что он абсолютно серьезен. Не то чтобы я боялся твоего отца, но его воинственность произвела на меня впечатление. — Свернув на светофоре к реке, я паркую машину на свободное место и поворачиваюсь к Воскресенской. — Он очень сильно волнуется за тебя. Я бы сказал, даже больше, чем того предполагают грани разумного.

Рита, словно ей неприятно это слышать, отворачивается от меня. И даже делает вид, что увлечена креплением на ремне безопасности. Странная, а она что ожидала? Что за закрытыми дверями кабинета ее папаша нас благословлял?

— У него есть на то основания? — спрашиваю с неожиданным напором, как-то по-новому воспринимая информацию моего собственного отца о том, что в прошлом Воскресенской — абьюз и психологические травмы.

— Не понимаю, о чем ты, — сухо отмахивается она, щелкая ремнем, чтобы поскорее выбраться из тачки.

— Еще как понимаешь, но лезть тебе в душу я, Рит, конечно, не стану, — заявляю спокойно. — Но мне кажется, ты должна понимать, что в случае чего можешь мне доверять.

Длинные ресницы, скрывающие от меня выражение ее глаз, мгновенно взмывают вверх, а настороженные янтарные озера прямо встречают мой взгляд.

— Если вкратце, доверие — это не та материя, которая возникает после трех встреч, — ее голос звучит подчеркнуто отстраненно. — Без обид, Никита. Я благодарна тебе за то, что вчера ты меня выручил. И твоя готовность поддерживать нашу игру на протяжении двух недель вызывает у меня восхищение. Но лезть ко мне в душу тебе действительно не стоит. Там много такого, что тебе не понравится.

— И опять звучит как вызов, — произношу задумчиво, с интересом наблюдая, как бледная кожа Риты покрывается румянцем.

— Ничуть, — отзывается она. — Я не совсем дура, чтобы провоцировать тебя. Я просто… Я просто хочу, чтобы, когда ты уехал, меня оставили в покое.

— Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.

— Мне двадцать один, — поправляет она. — А что касается «рановато» — это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Сирии это делают.

Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого, кроме как последовать ее примеру.

Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное послевкусие. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.

Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация — просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять в чем.

— Так и будешь дуться? — спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной на пионерском расстоянии друг от друга. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец — сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.

— Я не дуюсь, — отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах толстовки.

— Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.

— Ладно, — на удивление быстро соглашается она. — Давай договоримся.

— Слушаю.

— Я не знаю о чем, — внезапно она издает сдавленный смешок. — Я вообще не понимаю, почему так вспылила. Это на меня не похоже. Извини.

— Ого! — искренне изумляюсь я. — Девушка, которая признает свои ошибки.

— Это не ошибка, Любимов. — Она широко улыбается. — Это разные взгляды на некоторые вещи. Мне, в сущности, не за что извиняться.

— Как скажешь, — произношу я с коротким смешком.

Мне ее извинения вообще не упали, я просто удовлетворен, что Рита наконец расслабилась и улыбается мне. Ей, к слову, удивительно идет улыбка.

— Хочешь мороженое? — спрашивает девчонка, когда мы равняемся с небольшим киоском.

— Можно.

— Я буду пломбир в вафельном стаканчике, а ты? — задумчиво прикусив губу, Воскресенская изучает ассортимент вкусов на табличке.

— И я по классике.

— Два пломбира, — просит Рита у продавщицы, вытаскивая из сумки карточку, но я оказываюсь быстрее.

Под негодующий взгляд своей спутницы ввожу пинкод и, улыбнувшись молоденькой продавщице, забираю из холодильника два упакованных в целлофан вафельных стаканчика.

— Вообще-то я собиралась тебя угостить, — тянет Рита хмуро, принимая мороженое.

— В следующий раз, Воскресенская.

Она снова лукаво улыбается. Я снова думаю о том, какая красивая у нее улыбка. Как вдруг девчонка резко дергается и, сократив между нами расстояние, повисает на моей шее, едва не впечатав в мою грудь вафельный стаканчик.

Конец ознакомительного фрагмента.