Мечты не сбываются

Надежда Дубоносова

Вера живет обычной жизнью: заканчивает девятый класс и встречается с классным парнем. В день шестнадцатилетия все меняется. После крупной ссоры с теткой она уходит из дома, а на следующий день узнает о зверском убийстве. Тетка и ее дети мертвы.Отныне на страдания обречен каждый, кто вызовет ее гнев. Сможет ли Вера найти в себе достаточно сострадания, чтобы не превратить все вокруг в хаос и перестать сеять смерть?Ответы знает ее новый знакомый, но он не заговорит, пока не появится новая жертва…

Глава 4

Я долго терла ладонями друг о друга — будь между ними деревянная палочка, впору было бы развести огонь. Мне по-прежнему холодно, но я по крайней мере могу писать дальше — должна, иначе не успею.

Вернувшись домой, я первым делом поставила телефон на зарядку. Потом не нашла ничего лучше, как засесть в своей комнате за учебник истории. Учеба еще толком не закончилась: впереди маячили вступительные экзамены в колледж. За год я наслушалась от учителей, какие они сложные, и насколько невелик шанс из сдать у тех, кто «бросает учебу на полпути». Я старалась не обращать внимания на их слова и готовилась при каждой удобной возможности.

Сосредоточиться толком не удавалось: родители так громко спорили на кухне, что до меня периодически доносились их голоса. Сначала папа обвинял правительство, которое не защищает своих граждан, потом маму, которая во всем мне потакает, и наконец начал ругать меня.

— Она не только стыд, она и гордость потеряла! — доносилось из кухни. — Этот позвал, она пошла. А если другой позовет? Тоже пойдет, как девочка по вызову? Так тем хоть платят.

Не помню, что ответила мама. Или, может, я просто не услышала: мама всегда говорит тихо. Помню, как-то отстраненно подумала: с чего это заботит папу больше смерти сестры? Может, Лестер сделал так, что все постепенно об этом забывают?

Или папу действительно больше всего волнует, с кем я сплю.

Я открыла последний параграф и с минуту перечитывала один и тот же абзац, не замечая, что ничего не вижу из-за слез. От усталости хотелось спать. Свет настольной лампы незаметно тускнел, пока не погас совсем. Я заснула прямо за столом.

Проснулась ночью — мне показалось, кто-то тронул меня за руку. Я вздрогнула спросонья, ожидая увидеть в темноте что угодно — призрак, Лестера, хоть даже самого дьявола. Но это всего лишь завибрировал телефон. Смс-ка.

«Дима серьезно болен. Причину объяснять не стоит, не так ли?»

Конечно, никакой подписи. Номер был незнакомый. Первой мыслью было набрать его, но я была почти уверена — равнодушный женский голос сообщит, что такого номера не существует.

Сон как рукой сняло. Я встала и, не зажигая свет, подошла к окну. Окинула взглядом ночной город. Раньше я часто описывала черное небо, полную луну с её загадочным молочным светом и теперь не знаю, что нового сказать об этом. Разве что о темноте, которая обладает удивительной властью притуплять любые чувства: боль, страх, радость, отчаяние. Темнота приглушает их, пока начисто не сотрет из души и не вернет блаженное бесчувствие.

Я подумала о Диме. Наверняка он не спит, хотя время позднее. Почему Зоя решила отомстить ему? За что? Он же любит меня. Заботится. Мне не за что на него злиться.

Возможно, эта хрупкая Зоя, частичка всемирной нелепости, созданной «вместе с сотворением человека», просто ошиблась. Или ошиблась я, и мне в самом деле пора обратиться за психиатрической помощью.

Я отошла от окна и нерешительно взглянула на кровать. Ехать к Диме? Ложиться спать? Он не звал меня — да и откуда мне знать, что ему плохо?

Похоже, придется спать. В той самой кровати, где накануне спала Ульяна. Мама сказала, что сменила белье еще утром.

Я легла, ожидая ощущения тревоги или страха. Но ничего не было. Я заснула быстро и даже выспалась. Всю ночь мне снился высокий худой мужчина с длинными волосами, одетый в старинный сюртук и панталоны. Он гулял по облакам, ступая по ним босыми ногами и не обращал на меня никакого внимания.

На следующий день после смс-ки Димы о том, что он почти при смерти и ждет меня, чтобы проститься, я поехала к нему. Дверь открыла его мама и тут же сообщила, что накануне он отравился.

— Отравился? — вырвалось у меня вместе со вздохом облегчения. По крайней мере никто не втыкал в него нож.

— Ест всякую дрянь в этих кафешках, — Димина мама, крепкая женщина с деловым каре, кивнула на комнату сына. — Нет, чтобы дома нормально поесть, он где-то шляется. Вот дошлялся. Ночью думали, аппендицит — скорую вызывали. Такой цирк стоял. Они его в больницу, он уперся, помирать так дома…

Я на секунду представила, как высокий и крепкий Дима упирается, и покачала головой.

— Так что если это все-таки аппендицит, а его не вырезали, то дома он как раз и помрет. В ближайшие двадцать четыре часа, — громко закончила его мама, явно рассчитывая, что Дима нас слышит. И тут же вежливо добавила: — Чаю?

— Да, спасибо.

Пользуясь тем, что его мама отправилась на кухню, я прошла в комнату Димы. Он лежал на своей узкой кровати, не двигаясь и не открывая глаз, бледный и глубоко несчастный. Странно было видеть его в домашних штанах и растянутой футболке. Я поцеловала его в небритую щеку.

— Это не аппендицит.

Он слабо пожал мою руку.

— Откуда ты знаешь?

— Ты бы уже умер.

— А…

Про себя я подумала, что устроить кому-то аппендицит Зое не под силу. Даже открыла рот, чтобы спросить, не встречал ли он вчера девочку, похожую на привидение, но тут вошла его мама. В руках у нее была чашка размером с небольшую кастрюльку.

— Чай с чабрецом.

— Спасибо.

— Дима, есть хочешь?

— Неа…

— А чаю?

— Ничего не хочу, спасибо, мам.

— Смотри, — она поставила поднос на стол и по-хозяйски потрогала его лоб. — Опять поднимется температура, вызову скорую.

— Мам.

— На этот раз тебя точно заберут.

— Мам! — от возмущения он даже приподнялся на локтях.

— Что мам? У меня, знаешь ли, не пятеро сыновей, а всего один, — невозмутимо отозвалась женщина. Выглядела она обеспокоенной. — Лежи, лежи. Захочешь есть, скажешь.

Она чуть заметно кивнула мне и вышла. Я села на единственный свободный стул в комнате — за стол, заваленный кучей записочек и оберток от конфет. Дима был ужасным сладкоежкой.

— Такое ощущение, что у тебя на столе завелся хомяк.

— Ммм?

— Откуда столько обгрызанных бумажек? Мама не кормит?

Это был самый простой способ его расшевелить. Дима искренне считал, что в двадцать лет пора жить отдельно. Стоило напомнить, что он до сих живет с мамой, как он взрывался. Но на этот раз он ничего не ответил, даже глаза не открыл.

Я сделала глоток крепкого чая, размышляя, как бы расспросить его о случившемся и не выглядеть при этом подозрительно. Хотя что мне терять? Я и так «самый странный человек из тех, кого он знает».

— Вера? — вдруг обратился ко мне Дима.

— Я тут.

— Какой сегодня день?

— Суббота.

— А… Я думал, воскресенье.

Я подошла к нему и прикоснулась ко лбу. Кажется, температура все-таки поднялась.

— Все это так странно… еще вчера мы разговаривали в парке. Там было так тепло, солнечно. А потом все.

— Что все?

— Зашел в кафе. Просто в кафе, блин… Ох… — из бледного он сделался почти зеленым.

— Тошнит? — я потянулась за тазиком, который стоял наготове рядом с кроватью.

— Нет. Не надо, — он сглотнул, справляясь с приступом. — Одна кафешка изменила все!

— Ну, ты же не умер.

Я снова погладила его по голове. Когда болел, Дима любил драматизировать. После мы обычно делали вид, что ничего не было — ни драм, ни бесконечных разговоров о непредсказуемости жизни. Я вообще не понимала, к чему они: пусть мы все умрем хоть завтра, сегодня-то останется прежним.

— А что бы ты делала, если бы я умер? — Дима попытался улыбнуться.

— Постаралась бы умереть с тобой в один день.

— Ого. Я польщен.

На некоторое время он замолчал.

Я все думала, как Зоя могла отравить его.

— Ты был один в кафе?

Он попытался улыбнуться.

— Нет. С очаровательной шатеночкой, такой, знаешь… если бы я не узнал, что вы вместе учитесь, подумал бы, что ей лет тринадцать.

— Это с которой?

— Такая, знаешь, тихая девочка…

— Которая? — с нажимом повторила я, хотя уже знала ответ.

— Кажется… да. Кажется, её зовут Зоя.

Я ждала этого и все равно оказалась не готова. С трудом успокоив дыхание, я хотела спросить, о чем это они мило беседовали, но тут раздался звонок. Кто-то без остановки жал на дверной звонок.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочила и захлопнула дверь в Димину комнату, для пущей верности прислонившись к ней спиной.

— Ты что творишь? — Дима так удивился, что перестал походить на умирающего и даже привстал с кровати.

Вместо ответа я прижала руки к груди, пытаясь унять сердцебиение. Сердце колотилось у самого горла, в голове одно за другим проносились кровавые видения. Вот Зоя врывается в квартиру с огромным ножом для разделывания мяса. Слепо, словно на ощупь, ищет Диму, набрасывается на него…

— Вера? Ты чего? — он с трудом поднялся с постели. Попытался отодвинуть меня, но не тут-то было: в дверь я уперлась спиной, в пол ногами и испуганно качала головой. Не пущу. Не пущу ее сюда.

— Да что с тобой? Это моя мама! Я слышал, как она уходила. Что ж такое-то, дай я открою дверь!

— Нет, ты не понимаешь! — выдохнула я. — Это не она.

Звонок затих. Послышался звук поворачивающегося ключа. У Зои не могло быть ключа от квартиры.

— Вы тут уснули, что ли? — послышался голос Диминой мамы. — А? Трудно открыть дверь? У меня сумки в руках!

— Вера, — Дима смотрел на меня так, будто это я стояла перед ним с ножом для разделки мяса. — Это моя мама. Дай я пройду. Что с тобой?

Его голос пробился в мое сознание только с третьей попытки.

— Ау, есть кто дома? — судя по шагам, его мама стояла уже перед самой дверью.

Дима взял меня за руки.

— Ты чего-то боишься?

— Нет.

— Успокойся. Сядь, — он почти силой отодвинул меня от двери и усадил за стол.

Вошла его мама.

— Вы чего закрылись? Непотребностями занимаетесь? Уже?

Мы уставились на нее с одинаково ошарашенным видом.

— Все нормально?

— Все окей, — хором ответили мы.

Димина мама подозрительно взглянула на нас.

— Ты как-то неважно выглядишь, Вера. Тоже плохо себя чувствуешь?

— Нет, нет. Просто устала.

— За двадцать минут? — она подняла одну бровь, но допытываться не стала. — Ладно. Проголодаетесь, дайте знать.

— Спасибо.

Мы остались вдвоем. Прежде, чем Дима успел что-то спросить, я сказала:

— Я пойду.

Я хотела встать, но он надавил мне на плечи.

— Может, объяснишь, что происходит?

— Ничего.

— Я же вижу.

— Да ничего не происходит, правда. Пусти.

— Вера!

Я глубоко вздохнула. Не злиться, не злиться на него. Только не злиться.

Дима погладил меня по щеке.

— Что с тобой? Ты вся побледнела.

Вместо ответа я порывисто его обняла. Так крепко, что он пошатнулся. Потом погладил меня по спине, как ребенка.

— Ты чего? Ну… Скажи мне, наконец, что с тобой творится. Всё из-за того, что случилось с твоей теткой?

— Не совсем.

— Тебя кто-то обидел?

— Нет. Кто меня обидит с таким защитником, — я улыбнулась. — Все хорошо. Просто устала. Конец учебного года, экзамены…

— Ты со всем справишься, малышка, — пробормотал Дима, запуская пальцы мне в волосы и одним движением расплетая косу. — Ты же знаешь, я всегда рядом…

— Знаю. Полежи лучше, а то температура поднимется, — я почувствовала, как мне радуется его тело. Еще немного, и он уложит меня на свою узкую кровать.

— Рядом с тобой-то, конечно…

— Дима…

— Ммм?.. — он прижал меня к себе так крепко, что я ощутила мышцы под его футболкой.

— Тебе правда нужно полежать. Отдохни.

— Когда ты рядом, я иногда с ума схожу.

Он водил руками по моей спине, пробуждая ответное желание. Как бы я ни думала о Диме, мое тело так к нему привыкло, что отзывалось на малейшее прикосновение. Внезапно я почувствовала, что он скорее висит на мне, чем обнимает. Не знаю, чем Зоя отравила его, но это явно было что-то посерьезней просроченного творога.

Я поцеловала его в щеку.

— Тебе надо отдохнуть.

— Я не…

— Я приду завтра, ладно? Когда твоей мамы не будет дома.

Он сник, но возражать не стал. Слабость взяла свое, и он вернулся в кровать. Я поцеловала его на прощанье и ушла.

В воскресенье Диме стало лучше настолько, что он настойчиво приглашал меня остаться на ночь, но я так и не выбралась. Даже нашла подходящий предлог — в понедельник мне снова нужно было в школу, на этот раз на консультацию перед экзаменом. Там я и столкнулась с Зоей. Точнее, она сама подсела ко мне.

— Привет, — она казалась все той же миловидной и робкой хрупкой девочкой. Такая ни за что бы не порешила троих человек. Она и нож-то в руках не удержит.

— Привет.

Зоя приветливо улыбнулась. Кажется, она и впрямь мне симпатизировала.

— Как дела?

— Плохо, — откликнулась я, состроив грустную гримасу. — Ты же слышала: на днях умерла моя тетка. Говорят, будто она в припадке эпилепсии зарезала себя, — я внимательно следила за ее реакцией. Когда приходил Лестер, в классе ее не было. Значит, она должна была, мягко говоря, удивиться. Но удивленной Зоя не выглядела — скорее расстроенной.

— Ох… Верочка, мне так жаль, — она ласково дотронулась до моего плеча.

— Спасибо. Правда, не знаю, что мне теперь делать…

Я горестно вздохнула.

— Ты любила её? — тихо спросила Зоя.

Глаза её, и без того большие, казались необъятными озерами, полными сострадания и любви.

— Ты не представляешь, как! — я даже не заметила, что повторила излюбленную Димину фразу. Потом громко всхлипнула и сделала вид, что едва могу удержаться от рыданий.. — Мне так не хватает её! Кто бы это ни сделал, он должен ответить!

Я принялась рассказывать, как любила тетку, с удовольствием наблюдая, как Зоя бледнеет. Услышав, что мы с Ульяной вечерами напролет болтали по душам, она стала белее своей шифоновой блузки.

— Но, если не ошибаюсь, вы впервые увиделись после разлуки всего несколько дней назад, — возразил голос у меня за спиной.

Я подпрыгнула на стуле. За последней партой, прямо позади нас, сидел Лестер. Одет он был также, как в моем сне — в темно-синий бархатный сюртук с золотой вышивкой и белоснежную рубашку. Волосы забраны в низкий хвост. В глазах пляшут задорные искорки.

— Ты что здесь делаешь?

Я завертела головой по сторонам. Его кто-нибудь еще видит? Класс был почти пустой, звонок еще не прозвенел. Зоя смотрела прямо на него.

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась она.

Ну слава Богу.

— Привет. Я следователь, — сказал Лестер, глядя ей в глаза. Потом повернулся ко мне. — Так ты говоришь, снова увиделась с теткой только накануне смерти?

— Ага. И теперь не могу простить себе, что не успела сказать, как ценю ее.

На его губах заиграла зловредная усмешка.

— Настолько ценишь, что ушла из дома, когда она приехала?

Зоя мелко задрожала, переводя взгляд с меня на своего хранителя. Интересно, она вообще его раньше видела?

— Я ушла прогуляться. Скажи… скажите, господин следователь, — поправилась я, всем видом показывая, что он такой же следователь, как я королева Великобритании, — а что, вы, собственно, здесь делаете?

— Видишь ли, я тоже ушел из дома. Прогуляться. По школе. Прогуляешься со мной?

Я посмотрела на Зою. Судя по виду, она была на грани обморока. Ладно, пусть разбирается с этим сама. Я вышла из класса вслед за Лестером.

— Сейчас прозвенит звонок.

— Не прозвенит, если мы не захотим, — он щелкнул пальцами, едва мы оказались в коридоре. — Или если я не захочу.

Он выжидательно уставился на меня, я на него. Мы стояли посреди пустого школьного коридора — в школе, кроме нашего класса, больше никого не было, — и ждали друг от друга неизвестно чего. Я нарушила тишину первой.

— Что тебе нужно?

— Думаю, ты хотела бы по крайней мере узнать номер моего мобильного.

— Да ладно. Ты за этим пришел?

— Строго говоря, я не приходил, а просто появился у тебя за спиной.

— Очень смешно.

— Так тебе нужен мой номер?

— А он у тебя есть?

— Почему бы и нет? Я же не доисторический человек, вполне могу нажать на кнопочки, чтобы связаться с людьми в любой точке земного шара.

— Мне не нужен твой мобильный. Если ты так беспокоишься о моих желаниях, пожалуй, есть одно — убери от меня Зою.

— По-моему, она тебе не мешает.

— Она мешает мне, — сдержанно возразила я, чувствуя, как от злости у меня начинает звенеть в ушах. — Позавчера она просто так отравила моего парня. А если в следующий раз она отравит моих родителей?

— Она связала тебя по рукам и ногам, — прошептал Лестер, будто сам себе не верил.

— Представь себе! Разве это не то, чего ты добивался? Ты должен быть очень доволен собой!

Он ухмыльнулся.

— Вполне.

— Я не понимаю! Неужели Богу так весело связывать зло и добро и смотреть, что из этого получится?

— Бога нет, — спокойно сказал Лестер. Его голос прозвучал слишком громко в пустом коридоре. — И никогда не было. Я долго живу — дольше, чем ты думаешь. И если я в чем-то и уверен, то только в одном — нет ни Бога, ни дьявола. Мы одни в этом мире.

Я вгляделась в его кукольное лицо. Кажется, последняя фраза причинила ему самую настоящую боль.

— Если нет ни Бога, ни дьявола, значит, и абсолютного зла тоже нет, и ты малость промахнулся со своей теорией.

— Думаешь, ты — абсолютное зло?

Опять эта игра «кто задаст больше вопросов за раз». Ладно, я почти научилась в нее играть.

— А разве не ты утверждал это пару дней назад?

— Не думаю, что именно это.

Я в бессилии стукнулась затылком о стену.

— Кто-то из нас просто сошел с ума. Вот и все объяснение.

Он негромко рассмеялся.

— Если один из нас сойдет с ума, моя радость, второй разнесет полгорода. Или полстраны. Или полмира. Да хоть всю галактику, — он развел руками, будто предоставлял мне право действовать на свое усмотрение, — начинай, если руки чешутся что-то изменить.

Я молчала. Он изучающе меня разглядывал, всем видом давая понять, что любая моя реакция его ничуть не огорчит.

— Поведай мне о своих рассказах.

— Рассказах… Ты же и так знаешь. Это даже не рассказы. Так, отрывки. Фантазии.

— Ах, только отрывки. Я думал, дело уже до романов дошло.

— Нет.

Я сложила руки на груди. Если он высмеет еще и это, у меня в жизни вообще ничего хорошего не останется. Ничего по-настоящему моего.

— Если ты кому-нибудь про это и расскажешь, то только мне, — сказал Лестер.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Потому что это я, а это ты. Потому что пока мы тут стоим, вселенная остановилась. Время не идет, уроки не учатся. Красота. Хочешь посмотреть на застывшие лица одноклассников? Они забавные.

Я покачала головой.

Лестер тоже прислонился к стене рядом со мной и сложил руки на груди. Я заметила, что от него вообще ничем не пахнет. Никакого, даже мимолетного запаха.

— Ну, — тихо произнес он. — Я хочу послушать.

Я по-прежнему молчала, вспоминая, сколько исписанных тетрадей ежегодно улетали в мусоропровод. Мне казалось, из-за них меня точно когда-нибудь упекут в психушку.

— Тебе не нравится мир таким, какой он есть, верно? — не повышая голоса, подсказал Лестер.

Чтобы не быть с ним на одном уровне, я опустилась на корточки и обхватила колени руками. Так у меня было хоть немного личного пространства.

— Никогда не нравился, — призналась я еле слышно. — Сколько себя помню. Мне просто не хотелось в нем жить. Он какой-то… неправильный. Люди неправильные. Одинаковые. Иногда во мне поднимается — не знаю. Упрямство, что ли. Протест. Тогда я пишу. Просто чтобы не потерять свой мир, каким я его вижу. Я в нем как в коконе из собственного воображения.

— А как все началось?

— Не помню… сначала я, вроде, придумывала другую концовку для мультиков, которые смотрела — мне не нравилось, как они заканчивались. Потом была собака…

— Собака?

— Ненастоящая. Мне хотелось собаку, родители не покупали, и я просто придумала, что у меня есть собака. Придумала, как нашла ее на улице, у нее было два черных пятнышка на мордочке, одна лапка короче другой. Потом придумала, что она немного пожила у меня и ушла на улицу. И умерла.

— Ай-яй-яй.

— Потом была девочка… ее я тоже придумала. Она очень любила одного мальчика. Мне было лет двенадцать, и я очень верила в любовь. Да… Ты же и сам, наверное, это знаешь. Я записывала все, что приходило в голову, оно было для меня настоящим. Когда уставала писать, жила почти только в фантазиях. Я не думала, что так не бывает, или что этих героев нельзя увидеть и потрогать. То, что их не было в действительности, не значило, что их не было совсем. Это было в моей жизни, и довольно. Мне хотелось уйти от реальности — я уходила. Хотелось писать — я писала. Это была целая вселенная, а я в ней — центром и Богом. Я была всем.

— И что изменилось?

Я вздохнула. В груди было больно от каждого следующего слова.

— Не знаю. Пару лет назад для меня писать было, как дышать: я не задумывалась, как это делаю. Потом перестало получаться, я стала думать над словами. Чтобы они не повторялись и чтобы было красиво. В общем, стала думать больше о том, как оно звучит, чем о том, зачем я это делаю. А потом я встретила Диму.

— И что?

— Ну что-что. Поверила в то, что это он. Типа, знаешь, во что все девочки верят. Вечная чистая любовь.

— Что, любовь оказалась не такой уж чистой? — усмехнулся Лестер.

— Она оказалась не такой, как я думала. Но мне с ним все равно повезло.

— Да-да, Дима замечательный, умный, красивый, добрый, что там дальше по списку? Ты так часто про себя это повторяешь, что я сам уже готов на нем жениться.

— Ты слышишь чужие мысли?

— Не всегда. Но у тебя на лбу просто бегущая строка.

Я подняла голову.

— Чего?

— Ничего. Продолжай.

— Я все уже рассказала. Раньше я жила, чтобы писать. Даже просто начну жить в собственной вселенной? Потом решила, что необязательно умирать для этого, можно ведь представить. Например, что нет никакой школы, а вокруг только зеленые поля, над ними красивые пурпурные облака, похожие на птиц.

— Не получается?

— Что?

Лестер постучал костяшками пальцев по стене рядом со мной.

— Не получается школу заменить лугом?

— Я же тебе русским языком говорю…

Он махнул рукой.

— Все с тобой понятно. Твоя исповедь утомляет, радость моя. Если расписать это, выйдет не меньше трех страниц. У меня бы рука отсохла.

— В твоих силах сделать так, чтобы я тебя больше никогда не утомляла, — я поднялась на ноги.

— Ну уж нет.

— Ну уж да, — я решительно направилась к классу. — Кстати, а как Зоя узнала, что я разочаровалась в Диме?

Лестер пожал плечами, направился к двери женского туалета и с абсолютно невозмутимым видом прошел сквозь неё.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Просто, чтобы ты знал: на эти фокусы ведутся только дети.

— Ваша связь день ото дня становится сильнее, — донеслось из туалета. — Ей уже не нужно находиться рядом, чтобы перенять твои желания.

— И что мне с этим делать?

— Подумай над своим поведением и постарайся изменить…

— Себя?

Лестер вернулся в общий коридор.

— Этого я сказать не могу. Попробуй изменить себя и посмотри, что будет.

Я замерла между ним и классом, не зная, куда податься. Из всех людей в мире больше всего я однозначно злилась на него.

— Но почему я? Я же не настолько злая!

Лестер прищурился.

— В тебе слишком много скрытой ярости. Я бы не протянул с тобой и дня.

— Спасибо.

— Скоро ты сама убедишься, что готова уничтожить полмира.

— К счастью, это мне не под силу.

— Кто знает, радость моя… кто знает. Хорошего тебе дня.

Щелчок неестественно длинных бледных пальцев — и я услышала отголоски отзвеневшего звонка. Урок начался, а Лестер исчез.

Вспоминая этот разговор, я улыбаюсь. Его фокусы никогда меня не пугали. С ним было легко. Часто мы балансировали между насмешками и бесконечными дискуссиями, из которых никто не выходил победителем. И все же он, циничный, резкий, ни к месту веселый и почти никогда настоящий, по-своему мне нравился. Я могла сказать ему все.

Он понимал меня.