Чёрный с белым не берите

Нада Калина

Одинокая блогерша Ксюша работает фрилансером и увлекается масками. Мысль о самодостаточности долгое время спасает её, но однажды она чувствует, что проблему одиночества надо решать. Успешная переводчица Оксана, надменная красавица, окружена мужским вниманием. Но и ей в личной жизни не везёт. Девушек объединяет большой секрет, который они не раскрывают никому. Кто-то должен дёрнуть за верёвку, чтобы развязать узел, запутавший жизненный путь переводчиц в сложный лабиринт, и раскрыть тайну масок.

9. Оксана. Любовь и революция

Дневник Оксаны. Лейпциг, 1990 год, март

«Я в смятении. Боже, что делается с Восточной Германией и с восточными немцами! Многие в ажиотаже от того, что благодаря новому правительству идёт налаживание отношений между ГДР и ФРГ. Люди как будто обезумели — бросились оформлять визы в Западную Германию, у кого там есть родственники или знакомые. Берлинцы ходят на прогулку в Западный Берлин. Мы с Кнутом были в Берлине в прошлую субботу. Он хотел остаться там на второй день, но я не согласилась, потому что к понедельнику надо было готовиться к семинару по стилистике языка. Другие, старожилы и консерваторы, в панике: всё, чем они жили — идеология, традиции, представления о том, что можно и нельзя, рушится на глазах. Я консерватор или нет?

Кнут тоже хочет в ФРГ, возможно, на каникулах. Зовёт меня с собой. Сказала, что подумаю. Я хочу и не хочу. Я хочу с Кнутом! Я не хочу в ФРГ! Я — консерватор, я не хочу в ФРГ!

У нас в стране хоть и демократизация, и либерализация, и перестройка всего полным ходом, но умы перестроить быстро невозможно. И потом мы остаёмся социалистической страной с коммунистами во главе.

Этот ветер перемен растрепал мозги окончательно, а у меня любовь.

Недавно Кнут объяснял мне ситуацию с коммунистической партией ГДР:

— Люди массово вышли из СЕПГ, из остатков была создана СДП, теперь её члены пачками бросают партийные билеты. Моя кузина из Галле была членом СЕПГ, вышла из партии со словами: никогда больше!

— Что плохого-то ей партия сделала? — спрашиваю я.

— К коммунистам теперь другое отношение. Она со студенческой скамьи была ярым партийцем, даже делегатом какого-то съезда СЕПГ. А теперь боится, что партийность будет помехой в карьере, а ей ещё дочь растить.

— Женщины не дружат с политикой. Я её понимаю.

Боже мой! Как я боюсь!

Почему вся эта заваруха в Германии произошла именно сейчас, когда я здесь, когда я нашла замечательного Кнута? И когда мне ничего нельзя?

Видимся с Кнутом в универе на переменах, лекции закончились, а семинары проводятся в разных группах отдельно. Он пытается меня подкармливать, потому что я плохо питаюсь. Конечно, я не говорю ему, что мне не хватает стипендии, потому что я накупила подарков родственникам. Официальная версия — у меня плохой аппетит.

Вчера он пригласил меня на семейный ужин к родителям, то есть к маме и отчиму. С отцом мама развелась, а господин Пич — вот уже 7 лет мамин муж и отчим Кнута. Вообще Кнут живёт отдельно, снимает комнату недалеко от универа. У немцев такой негласный обычай: выросло чадо — живи самостоятельно.

С мамой и отчимом он познакомил меня ещё перед Рождеством. Милые бюргеры, особенно господин Пич, Кнут называет его просто Эрнстом. Квартира у них не шикарная, но в два раза больше, чем у моих родителей. Кроме спальни и гостиной, которую немцы называют жилой комнатой, у них есть столовая и кабинет отчима. Отчим у Кнута какая-то шишка на какой-то фабрике, не очень поняла слова — они оказались очень длинными и слишком незнакомыми.

— А вы ходите к родителям на ужин? — спросил меня тогда отчим.

— Я живу вместе с родителями и ужинаем мы обычно вместе, смотрим телевизор и ужинаем.

— О, у вас в столовой есть телевизор? — удивилась мама. — Я слышала, что у японцев во всех комнатах телевизоры.

Я не стала разочаровывать маму и не пояснила, что столовой у нас как таковой нет, что обедают мои соотечественники, как правило, в кухнях, но именно у моей семьи кухня такая крошечная, что когда мы собираемся поесть вместе, то выходим с тарелками в центральную комнату, где перед диваном стоит большой стол, а у другой стены тумбочка с телевизором.

— Даже в ванной комнате? — со смешком спросил господин Пич.

— Там-то обязательно! — подтвердила его вторая половинка. — Представляете, сидите в ванне с пеной и смотрите телевизор.

— Я бы согласился, — пробасил отчим, — если бы можно было смотреть телевизор в одной ванне вместе с женой.

Кнут вовремя перевёл разговор на другую тему, как будто боялся, что я что-нибудь лишнее ляпну про советскую ванную комнату или отчим — про совместную с женой ванну. Слава богу, о политике мы тогда не разговаривали. Кажется, они воспринимали меня чужой.

А вчера… Я думала мы идём просто ужинать. Но во время ужина Кнут начал разговор о нас двоих.

— Мы с Оксаной были в Берлине, я имею в виду в Западном Берлине.

— Ух ты! — оживился отчим. — Ну и как там загнивающий Запад?

— Ты не поверишь, в полном расцвете!

— А в магазинах были? — поинтересовалась мама.

— Вечно ты мама про… — начал было Кнут, явно распаляясь.

Я наступила ему на ногу и продолжила сама:

— Конечно, были. Покупки мы сделать не могли, с обменом денег пока ещё проблемы, но общее представление получили. Очень неплохо!

Неплохо — слово неточное, товары, которые мы смогли лицезреть, отличались невиданным качеством, а некоторых вещей в нашей стране вообще нет. Я находилась в культурном шоке, но говорить об этом по естественным причинам не стала.

— Мам, я много раз тебе говорил: не это важно. В ФРГ другая политическая система, форма правления, другая экономика, там всё другое. Загнивает скорее наша Республика, как это ни грустно.

Я сникла. Тема, конечно, животрепещущая, но такая опасная для меня. Отчим Кнута увидел, что мне не по себе, и хотел было заговорить о чём-то другом, но Кнут был настроен решительно.

— Сейчас самое время подумать о будущем. У нас ещё долго всё будет налаживаться и утрясаться. Знаете, что говорят в мире о ГДР? Страну называют «спящим великаном». Изменения идут, но так медленно, всё здесь очень ненадёжно и зыбко. Мне хотелось бы крепко подумать о безопасности моей семьи и обсудить этот вопрос с вами.

— Сынок, мне так приятно, что ты думаешь о нас, но…

— Мама, Эрнст, я вас очень люблю. Но сейчас я имею в виду свою собственную семью.

Я дёрнулась: «Господи, что он задумал? Мы ничего такого не обсуждали!»

— Вы зарегистрировали брак? — простонала мама, выронив вилку из рук.

— Нет. Но это дело времени. Своей женой я представляю только Оксану.

Ох, почему же он мне этого раньше не сказал? Милый мой Кнут! Такой серьёзный вопрос. Кнут посмотрел на меня:

— Не волнуйся, пожалуйста. Прости, что не сказал тебе заранее. Боялся, что не придёшь сегодня на ужин. Ты же не против стать моей женой?

Я была в полном смятении. О замужестве я совсем не думала. Я была уверена, что мы будем вместе, но мне ещё учиться два года в моём родном институте.

— Я не против, — выдавила я как-то нерадостно.

— Ты просишь нашего благословления? — снова вступила мама.

Кажется, она никак не ожидала такого поворота. Господин Пич в это время копил мысли и силы, но ничего не говорил, а только загадочно ушёл в себя. Никто уже ничего не ел.

— И это тоже, — ответил Кнут, — но это не всё.

— И где вы планируете жить? — наконец задал свой вопрос отчим.

— Вот именно это я и хотел с вами обсудить, — Кнут встал из-за стола. — Я уберу посуду, если больше никто ничего не будет есть.

— Я помогу, — тут же бросилась я из-за стола.

Я уже плохо соображала. Информация в этот вечер оказалась эмоционально взрывной.

После ужина мы уселись в другой комнате. Эрнст предложил вина. Я отказалась. Меня и без того трясло от возбуждения. А мне ещё предстояло узнать, что задумал мой рыжий тихоня. Мама и отчим Кнута выпили белого вина.

— За ваш союз пить ещё рано, — высказался отчим вначале, — так что пьём за здоровье.

Я сидела напротив мамы, теребила край жилета и терпеливо ждала.

— Мы будем жить в Западной Германии, — бухнул Кнут.

Опа! Что он дальше говорил, я дословно не помню. У меня и сегодня ещё руки дрожат, и мозги набекрень. Всё так неожиданно.

Кнут говорил, что когда закончится учёба, он поедет, вроде, к тётке, которая живёт во Франкфурте-на-Майне — он ей написал письмо, там найдёт комнату и работу, а я приеду позже, мы продолжим учёбу в Лейпцигском универе на заочном отделении, он поможет мне с переводом. Он верит, что всё получится. Но ведь я гражданка другой страны! Я не знаю, как быть. Ой, не знаю я…»