Москва. Автобиография

Группа авторов

Этот город за восемь веков своей истории повидал немало. Об этом городе говорили, что он стоит, подобно Риму, на семи холмах, что церквей в нем сорок сороков, что он хлебосолен и радушен – а еще не верит слезам... Именно с этого города после избавления от татаро-монгольского ига началась история государства Российского, и именно этому городу было суждено стать столицей. В этом городе жива память о прошлом, и все же он всегда современен. Этот город – Москва.

Скородом и Белый город, 1591–1593 годы

Пискаревский летописец, Самуил Маскевич

В 1591 году, уже в правление сына Ивана Грозного Федора, у стен Москвы вновь появились крымские татары; набег успешно отразили, однако стало понятно, что разросшийся город нуждается в крепостных стенах. Всего за год из дерева и земли были возведены стены протяженностью 15 километров, с 50 башнями. В летописи говорится:

Лета 7102 [1593/94 г.]…поставлен град древянной на Москве около всего посаду; конец его от Воронцова Благовещения, а другой приведен к Семчинскому сельцу, немного пониже, а за Москвою-рекою против того же места конец, а другой конец немного выше Спаса Нового, а за Яузу тоже.

За скорость постройки сооружение прозвали Скородом, а руководил строительством будущий царь Борис Годунов. Сегодня на месте стен Скородома — точнее, земляного вала, которым укрепили город после ухода поляков в 1611 году, — пролегло Садовое кольцо.

Одновременно со Скородомом строились и внутренние укрепления — Белый город. Как сказано в летописи, царь Федор «повелел заложить на Москве… город каменный… имя же ему царев Белый каменный город». Архитектором выступал русский зодчий Ф. С. Конь^[1], протяженность стен составляла более 9 км с27 башнями. Стена Белого города начиналась от Москвы-реки (в районе Васильевского спуска), шла к Яузе, поворачивала на север и полукольцом возвращалась к Кремлю. Сегодня на месте стен Белого города разбито Бульварное кольцо.

Польский рыцарь С. Маскевич успел увидеть московские укрепления до того, как они были разрушены в войнах Смутного времени.

Московские цари живут в Кремле; каждый из них, вступив на престол, строит себе новые палаты по своему вкусу, сломав прежние. Самое красивое здание есть дворец Димитрия Первого, похожий на польский. Шуйский в нем не жил, а выстроил для себя другой. Есть и каменный дворец, именуемый Золотою палатою; на стенах его находятся изображения всех великих князей и царей Московских, писанные по золоту, а потолок искусно украшен картинами из Ветхого Завета. Окна в нем огромные, в два ряда, одни других выше, числом 19; печь устроена под землею, с душниками, для нагревания комнат. Здание имеет вид квадрата, заключая в каждой стороне до 20 сажен; среди него стоит столп, на коем весь свод опирается. Из окон дворца царь показывается народу, а в известное время и царица. Здесь я жил довольно долго с некоторыми товарищами, укрываясь от огня: ибо москвитяне часто приветствовали нас огненными ядрами. Лошади наши стояли в дворцовых сенях, чего прежде, вероятно, не случалось: не только конь, но и думный боярин без царского дозволения не смел войти во дворец, со страхом Бога видеть.

Есть другой дворец, где принимают послов иноземных, но не столь огромный. Подле дворцов находится церковь Благовещения Богородицы, с золотым на куполе крестом: в ней царь обыкновенно слушает литургию. Главный же храм в столице есть церковь Пречистой Богородицы, где сам патриарх совершает службу; здесь коронуются цари и в торжественные праздники присутствуют при богослужении. В числе других храмов замечательна еще церковь Михаила Архангела: здесь погребают царей; гробницы их не великолепны; при каждой из них находится изображение умершего, частью на стене, частью на самом гробе, вышитое по бархату. Там я видел гроб и того младенца Димитрия, вместо которого у нас явился другой: ибо Шуйский, умертвив царя Димитрия, господствовавшего в России, и сам вступив на престол, чтобы доказать справедливость своего действия, перенес из Углича в Москву тело какого-то младенца, назвал его истинным сыном царя Иоанна, убиенным еще в детстве, по повелению Бориса Годунова, и похоронил между другими царями. Тот же Димитрий истинный, который царствовал, по словам Шуйского, был обманщик.

Прочих церквей считается в Кремле до 20; из них церковь Св. Иоанна, находящаяся почти среди замка, замечательна по высокой, каменной колокольне, с которой далеко видно во все стороны столицы. На ней 22 больших колокола; в числе их многие не уступают величиною нашему краковскому Сигизмунду; висят в три ряда, одни над другими; меньших же колоколов более 30. Непонятно, как башня может держать на себе такую тяжесть. Только то ей помогает, что звонари не раскачивают колоколов, как у нас, а бьют в них языками; но чтоб размахнуть иной язык, требуется человек 8 и 10. Недалеко от этой церкви есть колокол, вылитый для одного тщеславия: висит он на деревянной башне, в две сажени вышиною, чтобы тем мог быть виднее; язык его раскачивают 24 человека. Незадолго до нашего выхода из Москвы колокол подался немного на Литовскую сторону, в чем Москвитяне видели добрый знак: и в самом деле вскоре нас выжили из столицы.

Вся крепость застроена боярскими дворами, церквами, монастырями так, что нет ни одной пустыри: в этом смысле она похожа на двор шляхтича. Ворот в ней четверо: одни ведут к Москве реке, другие к Ивангороду. Над воротами Фроловскими, на шаре стоит орел, знамение герба Московского. Высокая, толстая стена и глубокий, обделанный с обеих сторон камнем ров отделяют Кремль от Китая-города. <…>

В Китае-городе 6 ворот и более 10 башен; мост из него чрез Москву реку наведен живой. Вся крепость застроена домами частью боярскими, частью мещанскими, а более лавками; пустых мест мало, только при самом рве, отделяющем ее от Кремля. Китай-город и Кремль находятся внутри третьего замка Ивангорода, который окружен валом и выбеленною стеною, отчего некоторые называют его Белым городом. В нем столько же ворот, сколько башен. Все же замки обтекает Москва река, в ней много мест мелких, но топких, оттого наши охотнее переплывали ее, нежели переходили в брод. Ивангород равным образом застроен домами бояр и посадских людей, так что нет ни одного пустого места; только при воротах, ведущих в Кремль и Китай-город, есть небольшое незастроенное пространство. Впрочем, как дома находятся в значительном расстоянии от стен и палисадников, то здесь довольно много места для защиты от неприятеля.

До прихода нашего все три замка обнесены были деревянною оградою, в окружности, как сказывают, около 7 польских миль, а в вышину в 3 копья. Москва река пересекала ее в двух местах. Ограда имела множество ворот, между коими по 2 и по 3 башни; а на каждой башне и на воротах стояло по 4 и по 6 орудий, кроме полевых пушек, коих так там много, что перечесть трудно. Вся ограда была из теса; башни и ворота весьма красивые, как видно, стоили трудов и времени. Церквей везде было множество и каменных и деревянных: в ушах гудело, когда трезвонили на всех колоколах. <…>

Примечания

1

Это был человек весьма жизнелюбивый и, так сказать, колоритный, как явствует из челобитной, обращенной к Борису Годунову: «Государю царю и великому князю Борису Федоровичу всея Руси нищие твои богомольцы игумен Сквородского Михайлова монастыря Алексей, да чернецы соборные… да келарь, да казначеи и вся братия Михайлова монастыря бьют челом и извещают на бельца Федора сына Савельева Коня. Живет тот Конь не по чину по монастырскому. В церкви Божие, государь, не ходит и из казны и из погребов и сушила всякие запасы проводит к себе в келью. И сам есть безбожник… а в монастырь, государь, Михайлов, приехав, меня, игумена честного, и старцев соборных лает б..скими детьми, а иных, государь, и из собора выметал и в поле разогнал, а прочую, государь, братию, служебников и крылошаня, колет остцом и бьет плетями и без нашего игуменского и без старческого совета… И после Ефимона на погребе пьет сильно и тебе, государю, хочет оговаривать ложью старцев и всю братию…»