Дом на пшеничном поле

Модест Скоромный

В 33 главах, написанных в библейском стиле, я попытался ответить на самые распространенные и сложные вопросы, обращенные к церкви. Здесь нет отсылок к Священному Писанию, но есть попытка объяснить, что законы Божьи – не навязанные диктатором ограничения, а вполне логичные и естественные правила, созданные разумом.

Глава вторая

И когда прошел я через двери, то увидел город вокруг меня холодный и в снег укутанный. Дворцы и храмы с куполами из чистого золота увидел я в городе том, а дома там были из красного и белого камня. Красивы они были и долго ходили мы со спутником моим и смотрели на дела рук человеческих. Шли мы с Отшельником по улице и старались выбирать место, куда поставить ноги свои и не поскользнуться и не упасть. Сколько шли мы, о том не скажу, потому как во все время путешествия нашего не ведомо мне было, как время идет и идет ли оно или вовсе остановилось, а мы замерли в нем, хоть и идем куда-то. Но пришли мы в конце-концов на площадь большую и круглую, словно поляна лесная, хоть и не было на ней ни трав, ни деревьев, ни цветов, а лишь камень, словно из серой пыли созданный. И вот храм перед нами посреди камней, величественный и звон колокольный окутывает нас словно туман, медью звучащий и благостный. Вокруг ходило людей великое множество, но никому не было до нас дела до тех пор, пока Отшельник не увидал мужчину, стоявшего возле храма в том же молчании, что и мы. Одет он был в тулуп и шапку меховую и руки его были в рукавицах толстых и теплых.

— Вот тот, ради кого пришли мы сюда, — сказал Отшельник и подошел к человеку тому и прикоснулся к рукаву его. И в то же мгновение замерла толпа вокруг и повернулась и посмотрела на нас. И показалось мне в то мгновение, будто стоим мы на возвышении и смотрят на нас и ждут от нас важного или смешного и все, кто вокруг желают лишь того, что услышат они.

— Что нужно тебе, незнакомец? — спросил мужчина, к которому прикоснулся Отшельник. — Не видишь, что стою и молчу и думаю я о своем?

— Как знать, не об одном ли и том же мысли наши с тобою, — не спрашивая сказал Отшельник и показал мужчине ладонь свою и колос спелый пшеничный на ней.

— И что же это ты предлагаешь мне, человек, которого я не знаю? — спросил мужчина и отступил на шаг. — К чему мне колос, если нет у меня земли в которую посадить его или смолоть мне в муку зерна и накормить мышь, на что и хватит колоска одного?

— Стоишь ты возле храма и не заходишь в него, — покачал головой Отшельник, — и потому нет земли у тебя и лишь мелкие грызуны первыми приходят в мысли твои, но пришел ты сюда и смотришь и слушаешь и думаешь потому, что второй мыслью твоей было накормить кого-то, хотя бы и мышь, под полом живущую. В этом и схожи мы с тобой и потому стою я и предлагаю тебе дар мой. Пока он в руке моей, нет от него проку, но если примешь то, что предлагаю, даст он урожай, даже если упадет на почву, что негодной кажется.

— Я стою здесь и не вхожу внутрь, потому, что не понимаю зачем мне входить, — мужчина пожал плечами и отвернулся и не смотрел больше на нас и говорил словно бы сам с собою. — Я знаю, что Бог вездесущ и говорю с ним в молитве проснувшись и отходя ко сну. Разве не слышит он меня, разве не приходит ко мне, когда молю я его? Зачем же мне идти куда-то и говорить то же, что и всегда? И потом, священник, что служит там, говорит с прихожанами на языке странном, что в древности использовали предки наши, многое из слов его я не понимаю и что проку от проповеди, которая не ясности добавляет, но лишь темнотой окутывает разум мой?

— Зачем в храм идти, спросил ты меня и вот что скажу тебе на это: выстроил дом я однажды, — сказал ему тогда Отшельник и голос его также звучал словно бы ни для кого и для всех и толпа вдруг сделала шаг к нам, будто по команде неслышной, — украсил его и еду приготовил и позвал друзей, чтобы разделить с ними новую жизнь, что началась в доме новом. Но не пришли они, а позвали меня к себе и я пошел и пришел и говорил и смеялся с ними и ел и пил, ведь как обижаться мне на друзей моих, что не пришли ко мне, когда я приглашал их, ведь я люблю их.

— Ты хороший человек и правильно сделал, — мужчина повернулся и посмотрел на Отшельника, а тот улыбнулся и кивнул одобрительно.

— Спасибо за слово доброе, что нашел ты для меня. Скажи же мне, теперь, а что о друзьях моих думаешь?

Мужчина смотрел на него не мигая и продолжал молчать и не шевелиться, пока Отшельник не заговорил снова:

— А что до проповеди, в которой слов ты не понимаешь, слова это языка, на котором предки твои разговаривали, как сказал ты, что ж, это голоса тех, кто умер, чтобы ты жил, это наследие твое и в нем красота и поэзия и тайна и сокровище, как же не хочешь ты узнать все об этом? Неужели нет в тебе желания сыграть на струнах сердца своего песни, что хотели бы спеть те, кто вложил в них душу свою, но не могут, потому, что их уже нет? Не идешь ты туда и не спрашиваешь и не требуешь, чтобы объяснили тебе слова, что ты не понимаешь. Иди и стучи и вопрошай и требуй толкования слов этих, узнай, что означают они и пойми и прозрей и стань слышащим и видящим и не будь более слепым и глухим во веки веков. Может боишься, что прогонят тебя? Так это в заслугу тебе пойдет, если отправишься затем к другому, кто знает, и еще и еще и найдешь, наконец, что искал, поскольку сокровище не найдет только тот, кто не ищет. Ведь и птенец неразумный тянется к пище, что для него разжевывают, что же вера твоя даже с ним не сравнится?

Мужчина, с которым говорил Отшельник, все так же не шевелился и не говорил и не смотрел на нас больше, обратив голову к храму, а мы удалялись от него, и люди вокруг расступались при приближении нашем и походили мы на лодку, что плывет среди камышей.

Отшельник же, подошел к стене из кирпичей красных и прикоснулся к ней и засветились стыки кладки домовой и вот снова дверь перед нами и звуки мира безлюдного, голосами птиц поющего, ветром ревущего и не такого холодного.

— Ты так и не дал ему колоска? — спросил я за мгновение до того, как ушли мы из места первого, что было холодным в другое, что было немного теплее.

— Не дал. Беда его в том, что думает он будто в храм его на аркане тянут, а его же ведь просто зовут, — сказал мне Отшельник. — Говорил я с ним и слушал его и понял, что не готов он был взять колос мой сегодня и не знаю будет ли готов завтра. Да и нельзя таким как муж этот протягивать то, что не он нашел. Вот когда душа его позовет и он пойдет и найдет и постигнет, вот тогда и будет рука моя снова к нему протянута. Пойти и найти поле пшеничное он сам должен, только тогда и ценить станет зерна эти. А дом мой рядом стоит и я жду его и еще подожду какое-то время.

И была в его голосе великая надежда и великая печаль, что всколыхнули в душе моей чувства, что толкают нас на великие дела, злые или правильные. И стиснул я снова верный кинжал свой, что держал возле тела и понял я тогда, что не могу сейчас же отнять жизнь Отшельника, хоть и жажду этого. И еще я понял, что готов также и свою жизнь отдать за него, неведомо почему, и знаю, что будут бороться во мне два желания эти до конца времени, что дано мне будет провести с ним. Он же прошел через двери открывшиеся впереди меня и я шел за ним.