Понедельник. Литературный альманах. 9-й выпуск

Михаэль Фартуш

Международный альманах «Понедельник» продолжает знакомить с творчеством авторов литературного объединения «Понедельник начинается в субботу». В девятом изумрудном выпуске читатели откроют для себя новые имена, а также познакомятся с новыми произведениями уже полюбившихся авторов. В новом выпуске представлены произведения самых разных направлений, но все они связаны тонкими и живыми нитями в единый сюжет. И вдумчивый читатель обратит на это внимание.

Валентина Бендерская, Тель-Авив

ИЗ ЦИКЛА «ПАССАКАЛИЯ»

Светлой памяти Леонида Колганова

1. РЕТРОСПЕКТИВА

Солнце утром поднималось,

опоясывая день,

и не ведая усталость,

словно лучник, развлекалось,

метя в Землю, как в мишень.

А под вечер полоскало

пряди рыжие в воде

и, накрывшись одеялом,

за горою — в платье алом —

пряталось… Как конь в узде —

месяц выезжал на туче

и, трясясь под звёздный стон,

все поля вокруг окучив,

своей страстью неминучей

под гнусавый саксофон

ублажал души усталость

той, кому не двадцать лет…

Счастье выпало под старость:

испытать такую малость —

что любил меня ПОЭТ!

2. ПЕРСТЕНЬ С ЧЁРНЫМ ГРАНАТОМ

…Чтоб жалась могила к могиле,

И вновь мы сливались во мгле!

Л. Колганов

Ты перстень с чёрным гранатом

надел мне на палец зимой,

когда мороз призрачным сватом

на нас сыпал снежной крупой,

и ветер стелил рушниками

позёмку под «Свадебный марш»

у замка стоящей веками

горы, словно ворот апаш.

Нам скатертью стлались дороги,

а снились ухабы и рвы,

стихи обрывались на слоге,

горели дворцы синевы,

Морана* бренчала метелью

по струнам остывшей земли —

готовую стать колыбелью,

чтоб вместе в неё мы легли,

и жалась могила к могиле

в кромешной безвылазной тьме.

Противилась я этой силе

и вечной могильной тюрьме.

Противилась смерти и тлену,

и вязкой рутине болот,

стирала засохшую пену

обрыдлых насущных хлопот!

Рождались стихи, как метели,

и мчались в трагический май,

где в буйстве черёмух и трелей

замолкли на слове: «Прощай…»,

взорвавшись, как бешеный атом,

затихли, как омут реки…

Но перстень твой, с чёрным гранатом

с тех пор не снимаю с руки.

*Moрaнa (чеш.) — миф. персонаж, связанный с обрядами умирания и воскресания природы.

3. РАЗРЫВ-ТОСКА

Разрыв-трава, разрыв-трава

Мне разрывает грудь

Л. Колганов

Я жена, твоя жена,

но послала судьба на

худосочное житьё вдовьей ночи.

И теперь моя тоска

заржавелого листка

угасающей луной тычет в очи.

А за ней разрыв-трава

жжёт мне грудь, твои слова

растерзали моё сердце в клочья.

4. ПЛАТА

Все почести будут земные,

Вот только не будет меня.

Л. Колганов

Трясёт осина предо мной

своими медякам,

а ты отдал свой золотой,

чтоб встретиться с веками.

Ты был не жаден: на распил

давал своё богатство,

свой неуёмный, страстный пыл

на нужды поэтбратства!

И братья брали, не стыдясь,

и сёстры не стыдились…

Лишь непорочна наша связь,

мы волюшкой кормились,

несли безропотно кресты

в желанье обоюдном

пронзить века, свести мосты

на поприще прилюдном.

Стоят мосты, звучат стихи,

разносит песни вьюга,

но нет тепла твоей руки,

тебя — моего друга.

5.ТВОЙ ЗОВ

Остались только Бог и ты.

Л. Колганов

Мои глаза оливкового цвета

вобрали зелень ведьминых болот.

В пустую жизнь, как рыжая комета,

я ворвалась — твой самый главный лот,

Сжигая всё в пространном ареале,

я пролетела над твоей судьбой.

И, перепутав все пути в астрале,

на время твоя смерть дала отбой.

В твоей душе — глубокие ожоги,

моих потерь не пожелать врагу!

Но было рано подводить итоги.

Сменив хамсин на зимнюю пургу,

ты полетел, неся меня на крыльях

своих побед и застарелых бед.

Огнём взметнула прыть моя кобылья!

И не было счастливей этих лет!!!

Как битый молью, чёрный бархат ночи

унёс тебя в безмолвность черноты

и, как могильный червь, мне душу точит,

зовёт туда, где рядом будешь ты.

6. МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ

И я прошу: «Грачей и снег верните…»

Л. Колганов

Я сплету из твоих стихов

наш портрет навсегда двуединый.

Пару строф или пару слов

станут прожитой жизни картиной,

на которой — «чётный квадрат»

и грачи улетали далече,

умирала любовь стократ

в ожидании радости встречи,

где вдвоём, отпустив закат,

день встречали в объятиях солнца,

не был нужен ни брат, ни сват,

ни сиянье в манящих оконцах,

где весь Мир был в тебе одном —

ты и храм мой, и Светоч, и Демон,

где величье вечным грехо′м

восставало на подступе зрелом!

Ты теперь на другом берегу, —

ну а я занята круговертью:

в ней любовь твою берегу,

разрываясь меж жизнью и смертью.

7. ОМУТ

Вы не достойны и русского мата,

Я же по жизни лечу без плацкарты!

Л. Колганов

Моя печаль без дна и гроба.

В ней утонули нынче оба:

ты — до кончины, панихиды,

а я теперь, когда обиды

смешны и жалки, как и те,

кто нам в колёса тыкал палки.

Напрасен их сизифов труд,

их, как больничные каталки,

колёса жизни перетрут

и перетопчут в слое пыли

их безызвестные могилы.

Ты снился мне такой счастливый,

такой родной и сердцу милый,

бежал, объятья распростёр,

и рядом бойкий репортёр

хотел заснять моменты встречи!

Меня ты ждал, как ждёт любовник

объятий страсти роковой,

шёл на свиданье, как паломник

идёт к иконе пресвятой!

С твоим уходом в сон безбрежный

жизнь никогда не будет прежней.

8. СПЯЩАЯ КНЯЖНА

Круги расходятся разлуки —

И — по воде, и по — земле!

Л. Колганов

Молчит твой телефон,

страница на фейсбуке.

Окончен марафон,

где мы с тобой в разлуке,

в полёте роковом

меж родиной и домом.

Пошло всё кувырком,

земной коры разломом.

Пошли в тартарары

любовь моя и нежность,

потушены костры

и бурь твоих мятежность.

Тоской поражена,

попала горю в сети.

Как спящая княжна,

мертва на этом свете.

9. РАБА ВИНЫ

Мы — две лебединые песни,

Сольёмся в полёте в одну…

Л. Колганов

Тот май отбушевал в просвет

последних дней любовью.

Я приклонила маков цвет

к могилы изголовью.

Скитаясь в горькой тишине

по памяти глубинной,

где гимном стал тебе и мне

звук песни лебединой,

я — призрак тучи дождевой,

всё время льющей слёзы,

и над тобой, и над судьбой —

печальные прогнозы,

и ни жива, и ни мертва,

бессмысленно блуждая, —

как прошлогодняя ботва

былого урожая,

лежу отбросом у стены, —

ни ночь, ни день немилы.

И вянет мак рабом вины

и я с ним у могилы.

10. ПЕРВОЗДАННОСТЬ

Не седыми ослеплён годами,

А твоей пронзительной красой!

Л. Колганов

Зацветает опять баугиния,

отряхнувшись от старой коры.

Для тебя оставалась Богиней я

до последних дней звёздной поры.

Эта сила твоей первозданности

мне дарована раньше была,

хоть и жизни земной нашей странности

заразительны, как кабала,

чередою с фанерными позами

эталонов мирской красоты,

где кидают — смертельными грёзами —

с пантеонов подложных понты.

Эталоны все эти мне побоку

и, отбросив планктон кормовой,

повинуюсь я чувству глубокому

лишь к тебе, мой во веки СВЯТОЙ!

11. ПАССАКАЛИЯ

«Человек исчезает как тень»

(итал. Passacaglia della vita, лат. «Homo fugit velut umbra»)

Не поедем с тобой в Италию

И в Венеции нам не бывать…

Я сегодня пишу пассакалию

И смотрю на пустую кровать,

На тобою обжитое кресло —

Мне поэтом оставленный трон,

Слышу ныне, во веки и присно

Твой звучащий над ним баритон —

Голос-гром из глубин подсознанья,

Из утробы болот и песков,

Из желанья, мычанья, стенанья

Всех библейских племён и веков,

Голос боли зубной и скрипучий,

Словно ржавый усталый металл.

Билась в теле душа, как в падучей, —

Ты в неё свои стрелы метал.

Все слова твои — царские фасцы,

Символ власти над серостью тла,

Или душные сатисфакции —

След от розог на «мёртвых» телах.

Ярославною, плачущей скорбно,

Отпеваю я душу твою.

Над судьбою волчицей утробно

Нам ветра пассакалью поют.

ДИПТИХ «БЕРДИЧЕВ»

1. ОТЧИЙ ДОМ

Дом ещё живёт и дышит

Ранним утром акварельным,

Сном таинственным под крышей

И томлением пастельным.

Ещё бури и прибои

В нём бушуют, как и прежде.

Только жёлтые обои,

Как потёртые одежды.

Только трещин паутина

Расползлась по штукатурке,

И в пруду заросшем тина,

Словно бархат на шкатулке.

Малахитовая зелень

Обнимает дом снаружи,

Зев оконный в нём побелен

Отпечатком нежных кружев.

И пока в нём бьётся сердце

В ожиданье блудной дочки,

Я сюда приду погреться

И плести из слов веночки.

2. БЕРДИЧЕВ

Мой город родной, неказистый,

С потёртостью маленьких крыш.

В реке под горою волнистой

Ласкается томный камыш.

Плывут между улочек скромных

Неспешно уютные дни

И в двориках старых укромных

Мерцающей жизни огни…

Мне любы твои ароматы,

Капели из вишенных вен

И остров небрежно косматый

Вблизи кармелитовых стен,

Надтреснувший звук колокольни,

Израненной горестью лет,

И крик петуха протокольный,

Вещающий новый рассвет!!!

ИЗ ЦИКЛА «ТРИ ВРЕМЕНИ ГОДА»

1.НАЧАЛО СЕЗОНА ДОЖДЕЙ

Смывая пыль и грязь за лето,

обрушился на город дождь

и, как блестящею монетой,

сверкает лужами, кометой

гарцует босоногий вождь!

Вода! Вода! Живая сила!!!

И горло пересохших рек,

морщины склонов напоила,

как будто только и радела,

чтоб сократить пустыни век.

Вновь караваны горных лысин

покроет редкий пух клочков

травы, кустов, как корку — плесень.

Признание громо'вых песен —

скупая красота цветов!

2. КОНЕЦ СУБТРОПИЧКСКОЙ ЗИМЫ

Разливает молоко на кусты и на деревья

По весне корова Нут,* нежась в солнечной траве.

Это первые дары новолетнего преддверья,

Несравненные дары нагим веткам и листве.

Вновь теплом преобразилась онемевшая пора,

Расплескалась, развопилась, словно невидаль какая,

Обновилась диорама вдоль облезлого двора,

На припёке растянулась ящерица золотая.

Оживился пейзаж взбудораженным стаффажем —

Воскресенью нет числа на листках календарей.

Перекрикивая гул, воспарил галдёж над пляжем

Завершением сезона субтропических дождей.

* Корова Нут — древнеегипетская богиня неба (смена дня и ночи)

3. ЛЕТО У КРАЯ ОЙКУМЕНЫ

Влажная липкая кожа, налитая

мякоть телесная — мятая глина.

Простынь прилипла к скелету. С исходом дня

ночь обезумела…

Красными, будто варёными раками,

Устланы пляжи телами бессильными.

Бьются в истерике на судах с баками

волны плаксивые.

Вот оно, лето, — горячее, паркое,

зноем палящее, солнцем клеймящее,

с тенью, никак не спасающей, парками

зелень томящее…

Ветки обмякли, к жаре тугоплавкие,

скрючились, съёжились в струпья до вечера.

Их ожидает — влюблённых (над лавками)

тайная ве′черя…

ЦИКЛ «ИМЯ»

1. ИМЯ

Она, как небес корабли,

плывёт, не касаясь земли,

младенца держа на руках.

Какой он оставит в веках

след дел — от столиц до окраин?

И было его имя Каин…

Она, как мираж пустыни,

идёт в длинном платье из сини,

к груди прижимая сокровище:

кто — ангел он или чудовище

для мира, так ждущего чуда?

Ему дали имя — Иуда…

Летит быстрокрылою птицей

в тунике из скромного ситца.

У мира всего наяву —

ребёнок родился в хлеву.

Какую он весть нам принёс?

И звали его Христос!

2. СТРАСТИ ПО ВЕНЕЦИИ

¹

Зной (как среди песков Сахары)

дыханьем разогретых тел

подогревался и без пары,

не напрягаясь, буйно прел,

соединяя запах тленья,

морского бриза, пота псов,

испытывал домов терпенье

и обитателей дворцов.

По венам с жёлто-серой плазмой

в гондолах ёрзал сгоряча

и ниспадал слезой алмазной

со лба до самого плеча.

Я с ним сроднилась, будто с духом

венецианских мудрецов,

и на фасадах зорким оком

искала взгляды праотцов.

И силуэт в гробах каньонов

мелькал обломком миражей,

отбрасывая тень поклонов

из окон разных этажей.

Совсем не это время года

владело северным волхвом.

И уж совсем не та погода

роднит Венецию с «Петром».

Хотя и тот, и этот — камень,

но в обрамлении воды

закрылся плотным слоем ставень,

как в ожидании беды.

Столпотворенье Вавилона,

галдёж, как в пятничный базар…

А в небе облако-икона

лучилось, как из тьмы квазар…

Мосты, мосточки, гроздь фонтана…

У той, у этой ли воды

гулял поэт?.. У «Флориана»* —

свой счёт избранников судьбы…

Брег Сан-Микеле* — третий лишний

сей карнавальной суетни,

в могильные забился ниши

под звук цикадной стрекотни.

Покойный остров в жизни прений

стоит вдали, особняком,

и спит на нём мой светлый гений

под солнцем высохшим цветком…

*«Флориан» — самое старое кафе Европы, появившееся в далёком 1720 году. Его посещали многие известные личности, такие как Казанова, Хемингуэй, Байрон и Бродский. И в наше время здесь нередко появляются знаменитости.

3.БУМАЖНЫЙ ХЛЕБ

Пойдем, поэт,

взорим,

вспоём

у мира в сером хламе.

В Маяковский

Встреча с тобою была, как взрыв

Атомно-водородной бомбы.

Стихи читала наотмашь, навзрыд,

Круша в глухих душах тромбы!!!

Слог твой — как ветер свежий в лицо,

Хлёсток молнией яркой,

Лезвие бритвы, молот с серпом,

Дух пе́чи доменной жаркой!!!

Ты с Солнцем пошёл взорить, воспеть,

У мира в сером хламе.

В трио возьмите меня к себе —

Я буду петь вместе с вами.

Петь буду смело горнилом вслед,

Мясом к гарниру из стали.

Благословляю бумажный ваш хлеб

За то, что выжить мне дали!

4. ЕЛАБУГА, 31 АВГУСТА

— Бог, не суди! — Ты не был

Женщиной на земле!

М. Цветаева

Краснощёкие нектарины

подавали сегодня к столу.

День последний усопшей Марины

загорался в музейном углу,

В заточении за занавеской

поднимался в предутренней мгле,

на стене угасающей фреской

под гвоздём в сердобольной петле.

Может, фартук тому был причиной

и пустой его вечно карман,

что записку друзьям и ключи на

скатерть брошены, как в океан?!

Может, сил больше не было верить?

Только нет в этом Божьей вины —

кто не знал скотской жизни потери, —

не был женщиной этой страны!

Здесь в музее сверкают витрины,

отражая оставленный след

в этом доме душою Марины,

но в котором её больше нет.

5.РАСКОЛЬНИК

Я вернулся в мир казнить

Всех, кто был фальшивой масти!

Л. Губанов

Он пришёл — молодым!!!

И ушёл — молодым.

Скок по полю — гнедым!

Едкий — с искрами — дым!

Колокольный надрыв!

Безутешный набат!

Ослепительный взрыв —

Мой растерзанный брат!

И с расколом — раскол!

И с женою — жених…

Он с оскалом — металл,

Всех карающий — стих!!!

Из житья выйти смог

За предел нежитья!

К чаше дерзкого «СМОГ»*

Причастилась и я!

*СМОГ — молодёжно-поэтическое движение начала 60-х годов.

6. ПИАНИСТ

Владимиру Крайневу

Возвращаясь домой, потрясеньем гордясь,

Мне кричать всем хотелось от счастья:

Там играл пианист — страсть по струнам лилась

От натянутых жил до запястья!

Звук — по локоть, плечо, предо мной, надо мной,

На себя будто бы нанизала, —

Виртуоза игра иерихонской трубой

Разрушала апатию зала!

Тишины монолит, как Берлинской стены

Всей торос из железобетона,

Раскололся под властью витальной волны

Торжества совершенного тона!

Возвратившись домой, позабыв обо всём,

Диск крутила — в тоске — граммофонный.

Там играл пианист, — рассказать бы о нём,

Да молчал аппарат телефонный…

Примечания

1

Иосифу Бродскому