«The Coliseum» (Колизей). Часть 1

Михаил Сергеев, 2014

Эту трогательную историю о двух девочках, лет двенадцати, поведал мне «очарованный странник». Откройте первую страницу, и вы… останетесь с ними уже до конца.

ПОЛИНА

— Миленький мой, сыночек, родной, — слезы мешали Полине говорить. — Я позволю тебе всё, да и не хочу запрещать, знаю, верю, хочу верить, ты правильно поступишь… Но это… Понимаешь, никто сам проклятое зелье не хочет, он попадается на крючок, на обман, ты просто не знаешь этого. Потом, буквально года через три, тебя им уже не достать… но вот сейчас, сейчас послушай меня, любимый…

Её сын Дмитрий в этом году досрочно оканчивал школу и проводил слишком много времени с одноклассниками, которые были его старше. Это настораживало мать. Минуту назад он зашел домой и теперь, не успев снять куртку, стоял перед нею несколько обескураженный напором, пытаясь угадать причину. Было девять вечера, время не позднее по всем меркам, и раньше его приходы не вызывали такой реакции… «Значит, дело в другом», — решил молодой человек, оправдывая упомянутую «до-срочность», и на всякий случай попытался вежливо сгладить натиск:

— Ма, ну что ты? Как с маленьким. — Он поморщился. — Никто не собирается меня ловить, в самом деле… не пацан уже… понимаю. Дай раздеться. — Сын откинул капюшон и начал шарить по карманам, искоса поглядывая на мать. Легкой досаде не давало перерасти в раздражение отчаянность ее тона. Но мешалось и что-то еще. — «Точно неспроста», — подумалось ему. Парень убрал маску недовольства с лица. — Я знаю таких… и всегда знал. Они по себе, я по себе.

— Так и есть, родной… давай, — Полина, опережая движение, помогла стянуть куртку. — Это пока к тебе не подойдет человек, которого ты уважаешь, равняешься. А случится такое обязательно. И скажет он то же самое, приём одинаков, как и десять, и сорок лет назад. «А слабо попробовать? — скажет, — или предков боишься? — Еще и добавит: — Куда ему, маменькин сынок». Срабатывает всегда… А в твоем возрасте тем более. В том и обман. Если действительно маменькин сынок. Но ведь это не так. Не так ведь? Ты же не такой?

— Ну, ма… не было ничего… — Дмитрий снова поморщился. Он не любил напоминаний о возрасте. — И вообще, я с Наташей гулял.

— Ради бога, не перебивай, — запричитала женщина, хотя сын и не делал этого. — Такое обязательно случается… у всех. А сын Ивана Сергеевича? А Сердюковы? Или они были глупее? Скажи, глупее? — вдруг мать остановилась. — С Наташей?! Опять? Она ведь старше на два года.

Ну, что общего? Дима?

Сын, еле сдерживаясь, поднял к потолку глаза.

— Мы же… — Полина осеклась. Она вспомнила, зачем здесь, и пробормотала: — Прости, я не о том, ну, скажи… наверное не глупее? Все проходят через это. Только кто-то остается среди людей, а кто-то уже никогда, слышишь, никогда не полюбит! Я просто дам тебе ключ, способ достойно выйти… Предложение на предложение — нужно сказать: «А самому слабо бросить? Или уже спекся?» А им слабо, понимаешь? Слабо!!! Самая страшная их тайна и ты вдруг, её знаешь. Пощады не жди. И вот тут будь мужчиной, не маменькиным сынком, сам, без отца. Поверь, мне всё это знакомо.

— Тебе?

— Мне, родной, мне. И еще поверь, откажешься — зауважают. Все. И те, что с тобой, и другие. Оглядись… сколько ломаются, пропадают. А белые вороны остаются жить. Но на авторитете тоже можно играть… Да здесь уж, сам… разберешься. Обещай мне, ну…

— Да никому я не нужен. Там принцип — хочешь, не хочешь, типа, решай сам.

— Это тоже прием, будто всё равно. Способы разные, много способов… а цель одна… — подсадить и получать то, от чего уже не могут сами отказаться. Даром, за счет таких как вы. Нет у них уже выхода. Самый доходный лохотрон в мире, как говорили в моей молодости. «Нету лоха — нет притока» — любил повторять один сокурсник. Кстати, знакомый отца.

Отец-то как раз смог устоять. И знаешь почему?

— Ну, почему? — машинально и уныло протянул Дмитрий.

— Потому что мать ему говорила эти самые слова! Что сейчас и я. Он, взрослый мужчина, признавался мне, что мама спасла его.

Полина к месту и просто по привычке использовала бывшего мужа даже сейчас, после стольких лет развода, причины которого ни за что не назвала бы.

— А над знакомым, уже памятник… столько лет.

— Отец?!

— Я же говорю, почти каждый прошел через это.

— А почему он никогда…

— Потому что считает тебя сильным. Да и мал ты был… а сейчас… уж не знаю, о чем вы говорите когда видитесь.

— Да ведь год как ездил к нему… Ты ж сама куксишься… Мать словно не слушала.

— Меня вот бог уберег, а сколько подруг, друзей хотели казаться взрослыми. И повзрослели… за год. Состарились так, что узнавать перестала. Внешность таких ударов не держит. Всё помню. Обещай… и я пообещаю, что больше никогда не коснусь этой темы.

— Ну, хорошо… ма, обещаю, — радуясь окончанию, улыбнулся парень.

— И я, родной.

Женщина обняла сына, незаметно вытирая все еще влажные глаза. Когда тот вышел, она тихо произнесла: «Господи, прости за маленькую ложь…»

Полина работала в пивоваренной компании, которая, впрочем, разливала и множество других напитков. Четырнадцать лет как один день. Порой казалось, вся ее жизнь, без остатка, будет пропитана ароматом не «Живанши», а карамельного солода с дрожжами, которые круг образованных женщин, в коем она пребывала, считал полезными для здоровья. Экономический отдел, где Полина не просто числилась, но к тому же работала, что стало характерным для эпохи рыночных, и не только, отношений, поставлял руководству разные цифры: рентабельности, окупаемости ну и… затратности. Цифры те, взявшись за руки, дадут фору любой головоломке. Однако, среди столь уважаемых понятий, все чаще мелькали точки безубыточности — а это цены, ниже которых торгуют со спорными целями, из чего следовало одно: грядёт смена хозяев.

Так и произошло. По иронии судьбы, новым генеральным стал ее сокурсник Валька Привалов, или Валентин Львович, как представили его коллективу. Назвав работников единомышленниками, а также суля радугу за грозовой тучей неприятностей, он отправил всех по местам, требуя думать, как влить новую струю и не только в прохладительные напитки. Подавленные люди разбрелись, резонно полагая, что струя та принесет смену и им. Полину попросили остаться.

— Ну, как ты? С самого начала здесь?

Шеф утонул в кресле.

— Сразу после защиты.

— Замужем?

— Нет, но у меня сын. А ты… вы?

Мужчина поморщился:

— Был женат, тоже сразу после защиты. Да сплыл.

— Отчего так? Впрочем, не важно. Теперь ты снова в Иркутске. Как сестра? Всё в Братске?

— Нинча? Она теперь технолог. Зарплатой, дочерью и небом слегка довольна. — Лицо расплылось в улыбке. — А, может, и не слегка, кто вас разберет? В особой открытости не замечена. Да ведь и была всегда такой.

— Не прибедняйтесь, Валентин Львович. Вон, какой раздобревший, солидный, как раз по креслу, — Полина хитро улыбнулась.

Тот расхохатался:

— Узнаю, узнаю Полю с поля! Помнишь пикники на Байкале? «Не важно», «Валентин Львович», брось ты это все. Что делаешь вечером? Посидим, потонем? А?

Именно сегодня, именно этот вечер, был у Полины не просто занят — забит обязательствами, которые нельзя было не исполнить. Но ее многому научили слова молодого парня, почти мальчишки из соседнего отдела, который жаловался на невозможность познакомиться с девушкой, в уши которой «вбиты» наушники. Сокрушаясь, тот спрашивал сотрудниц: «Вот вы, все, представляете, сколько упустили женихов, вопросом которых был бы: девушка, как пройти к ближайшему банкомату? — что означает: ты хороша, черт возьми! Да еще и умна, если держишь ушки без прослушки. Не представляете? Тогда жалуйтесь на мужской род дальше и слушайте то же от подруг».

— Свободна как никогда, — был ответ улыбающейся Полины. — И заметь, я ненавижу слушать музыку в наушниках, — решив все-таки опробовать «ты», спокойно добавила она, — редкое качество.

— Не понял… — удивленно отреагировал Валентин. — Я и не предлагаю. Сам не пользуюсь.

— Догадываюсь почему — тебя это раздражает.

— Короче, — подытожил шеф, так и не «догнавший» смысла сказанного, что и положено настоящему мужчине в разговоре с симпатичной и, к тому же, одинокой женщиной, — после работы на моей машине…

— Лучше на трамвайной, у ТЮЗа, — уклончиво, но твердо заметила Полина. — А с работы я уеду со всеми. И никаких пересуд.

— Хорошо, — понимающе кивнул тот. — В половине седьмого.

В уютном подвале маленького ресторанчика, что недалеко от «самосвала», как в студенчестве они называли дворец спорта, было тихо. Понедельник — не тот день, когда можно встретить веселую компанию. Через два часа, по меньшей мере, двое в Иркутске знали друг о друге почти все и были уже на «ты», как и сто лет назад.

— Слушай, у тебя была подруга, Ленка, резкая такая… не отставала от нашей компании, как она?

— Замужем за Андреем, помнишь, все заходил в комнату, рядом с вами?

— Андрюха? С филфака?

— Как и Ленка. Две книги издал.

— В писатели двинул? Во дает! А мне казалось, недотепа еще тот! Ну, дела…

— Да мы же вместе в школе учились, все трое… — Полина несколько смутилась, что не осталось незамеченным, — оттуда дружили…

— Да бог с ними!

— Да точно!

Оба рассмеялись, понимая всё.

Вечер, и не один, Полина провела удачно, но сдержанно. Сдержанным Валентина заставила быть она же. Наконец, глыба льда подтаяла, треснула и, отколовшись от айсберга неприступности, рухнула, поднимая в ее жизни мириады разноцветных брызг. Надежды. Но, как выяснилось, и успеха.

Через три месяца Полина носила уже другую фамилию.

Прошло два года. В понедельник и вечером, как и когда-то в детстве, она торопилась в ту самую квартиру на втором этаже высотного дома. Ей позвонила мать Лены, Галина Николаевна, и, очень волнуясь, просила быть у них. А еще через час…

— Да ты что?! Что с тобой?! — Полина трясла подругу за плечи. — Забыла, как мы решили вдвоем поехать в отпуск? Я же отпуск взяла!

— Да какой отпуск, Поля, — Галина Николаевна стояла в дверях зала, — она меня еле признаёт. Да и то, может просто уговорили…

— Когда, когда это случилось?

Молодая женщина повернулась к постаревшей за несколько дней матери.

— Два дня как. В субботу… думали, пройдет. Приезжал знакомый Бориса — доктор из сибирского отделения академии наук, сама понимаешь… такое афишировать. — Она вытерла слезы платком, — ничего утешительного. Причины не очевидны. Сказал, иногда помогает ударная доза какого-то антибиотика, возможен редкий вирус… не обнаруживается. Но излечения были. А пока… вот, тебя… может ты… с тобой что вспомнит? С кафедры звонили, сказала, что приболела.

— Об Андрее по-прежнему, ничего? — стараясь найти нить разговора, не к месту спросила гостья, подойдя ближе.

Галина Николаевна покачала головой.

— Ой, Полиночка… — Мать взяла женщину за руки. — За что это мне? — И, уткнувшись той в грудь, разревелась.

Елена, хоть и стояла до того молча, не выдержала. Глаза увлажнились, она сглотнула, села в кресло и, закрыв лицо руками, тихо прошептала:

— Не помню, господи, ничего не помню.

Полина усадила мать на диван, опустилась рядом и внимательно посмотрела на подругу:

— Значит, вообще ничего? Ничего-ничего?

— С вашего похода в кино, тогда, в детстве, — голос хозяйки дома дрожал.

— Какого похода?

— А она тебе расскажет… я-то вообще не знаю.

— Того, помнишь, два билета, с зеленой полосой? — Лена открыла лицо, всхлипывая и вытирая рукой слезы. — В шестом классе? Ты украла в бутике… мы пошли… потом экран повернулся, нет… мы повернулись…

Полина посмотрела на мать. Та пожала плечами, снова промокнув лицо платком.

— И так все два дня. Как бредит… и ведь детали, все в деталях… для того тебя и позвала. Может, поймешь?

— Но я не помню… да и мало ли смотрели фильмов? Как хоть назывался? — безо всякой надежды спросила та.

— Поля… это же действительно ты… я узнала тебя… боже как ты постарела! — вдруг отшатнулась Лена, с отчаянием глядя на гостью. — Мамочка, что же со мной происходит?.. мама, — она буквально перебежала к дивану и встала на колени, прильнув головой к коленям женщины. Плечи затряслись.

Полина нерешительно поднялась и, будто отстраняясь, отступила назад. Через секунду ее потерянный взгляд, скользнув по стене, замер, встретив такой же. В то самое мгновение на картине Карла Брюллова «Последний день Помпеи» тоже появились чьи-то глаза. Такое женщина увидела впервые. Странное знакомство состоялось.

Домой она вернулась за полночь.

— Ты что? Что-нибудь произошло? Я поднял всех знакомых. Могла бы позвонить! Пока не нашел Галину Николаевну. Она вроде как не в себе… сказала… была, ушла.

— Раз ты все знаешь… Ну как, как я могла позвонить?! Там такое происходит… Что же делать… — женщина, заламывая руки, ходила из угла в угол. — Ума не приложу… боже мой… А им? Им-то каково?

— Да что? Что случилось?!

— Лена потеряла память.

— И всего-то? А мужа она не боится потерять? Неделю ни ответа, ни привета.

— Я серьезно.

— Что значит серьезно? Забыла-то что?

— Всё.

Валентин внимательно посмотрел на жену и только тут понял неосторожность брошенных слов.

— Понимаешь? Всё! Всё! — почти выкрикнула Полина.

— Я слышал, бывает… — уже виновато ответил он. — Проходит. Возвращается.

— Дай-то бог. Ладно, давай спать, — резко оборвала она, — все потом. Завтра.

— Ма, ну чего расшумелись? — В дверях спальни показался сын. — Два часа уже. Что вы… какие-то…

— Ничего, Дима, уже ложимся. Ступай к себе.

— Я только попить…

Утром решение созрело.

— Так, я сейчас к Елене, заберу ее на несколько дней от матери на базу отдыха, к Светке, поживем, пусть проплачется, изольет мне все… остынет, ну а я постараюсь расшевелить память… как-нибудь. Все равно в отпуске. Может, получится. Нельзя ей такой… в городе. И ты не вздумай сказать кому… надеюсь, понимаешь, — сурово глянула на мужа Полина, разливая чай. — Да, присмотри за Димкой. Я говорила с ним на днях, — как-то рассеянно добавила она. — Ладно… потом.

Валентин Львович кивнул. У него вошло в привычку не задавать лишних вопросов, когда решение принято. А в житейских делах оно принималось супругой. Всегда.

Через час Полина была у Елены. Мать, будто зная что-то, смотрела с надеждой.

Еще через три часа она уже парковала авто рядом с корпусом, одного из кемпингов на берегу Байкала. Всю дорогу подруги молчали. Каждой было о чем подумать.

— Н-но? — Светлана Останкова, давняя знакомая Полины и просто красивая женщина, вопросительно смотрела на нее. — Что на этот раз?

— Да, вот… привезла отдохнуть… удалиться…

— Ясно. — Светлана понимающе ухмыльнулась.

— Да нет!.. — вспыхнула Полина. — Совсем не то… я серьезно.

— Что ж, располагайтесь, — директор развела руками, брови поползли вверх. — Вид из номера на восход. А как серьезность пройдет, прошу в гости. А их у меня всегда полная колода, — женщина рассмеялась, — глядишь, и вы попадете между строк! — Брови опустились, бедра качнулись и растаяли в суете прислуги.

Жена Валентина Львовича улыбнулась, понимая, что та имела в виду — один знакомый, не то чтобы писатель, а так, «грустящий над страницами», как выражалась Светлана, посвятил подруге маленький эпизод.

Друзей у Полины было множество, несмотря на «своенравность» во всём. Отнюдь не считая себя взбалмошной, она присвоила эмоциям другое имя — «непримиримая». Чуть скуластое, красивое лицо, в «уральской» смуглости которого все видели загар, вместе со стремительной походкой, вписывались и «ложились» в открытый характер как нельзя лучше. Эту черту она не скрывала. Даже бравировала. Однако умела в нужный момент контролировать себя, и даже наступать на горло собственной песне, «если необходимо», как сама же выражалась. Чем необыкновенно дорожила. Полина часто, резким движением головы, откидывала назад длинные волосы, огненно рыжий цвет которых, должен был говорить всем: не подходи просто так! Опасно! И одаривала приятной улыбкой, вдруг и неожиданно, тех, кто разделял знаками или такой же улыбкой отношение к жизни, мужчинам и планам на неделю. Дальше Полина смотреть не любила… за исключением… ну, вы и сами догадались, дорогие мои, чего.

Из простой семьи, в которой отец, водитель троллейбуса, после многих лет «унижения», как считала наша героиня, дослужился, наконец, до мастера цеха, она всю молодость положила на образование, где слово обучение» имело настолько расширенный смысл, что наш читатель, зная детали и поступки, несказанно поразился бы образу, который попытается навязать ему автор, сглаживая и щадя. Но согласитесь, на то он и автор!

Короче, все это нужно было Полине, чтобы вырваться из придуманного «унижения». Представьте, удалось. Но скорый развод, ребенок, казалось, ставили на титанических усилиях крест, угрожая вернуть то унылое состояние, в котором пребывала еще девушкой, когда завидовала однокашникам. Однако годы уже научили другому. И результат не замедлил сказаться. Как вы успели также заметить.

Теплая, ясная погода и усыпанный желтыми листьями склон, убегающий к самой воде от корпуса, где их разместила знакомая, возвещали о бабьем лете, которое случилось как раз вовремя.

Пообедав, они вышли за территорию и направились вдоль берега. Обычно свинцовая гладь озера, радуясь чистому небу, поголубела и покрылась снежными барашками, которые, перешептываясь, набегали, превращаясь в прибой.

— Четыре балтийских моря! Пятая часть запасов пресной воды мира! — восхищенно обратился к ним мужчина в шляпе. — Вот это яблоко раздора! Новая Ева лукаво улыбается из глубин, и новое яблоко протягивает людям тень ее! Потешимся! Ох, потешимся!

— О чем вы? — бросив на того рассеянный взгляд, спросила Лена, но спутница дернула ее за рукав: «Пошли, пошли…»

— О вас родные, о вас! Полюбуйтесь широтой просторов!.. — мужчина провел рукой по горизонту. — А тюлени?! А говорящий дельфин?! Откуда?! И здесь! Чудо! Такое желанное чудо! А что таят глубины старика! — Он наклонился, отряхивая длинный плащ и провожая пару странным взглядом, помахал рукой. — До встречи!

Полина машинально обернулась и кивнула.

— Он что-то сказал о говорящем дельфине? — продолжая идти вперед, отстраненно спросила Лена.

— Выбрось из головы, — та махнула рукой и остановилась. — Ну что, милая, давай-ка все сначала, — и заглянула подруге в глаза, — ты хоть помнишь, как погиб твой отец?

— Мама рассказала, — Елена спокойно смотрела вдаль.

— А муж? Андрей? Он пропал. Тоже рассказала?

— Нет, — в глазах появился испуг. — Наверное, жалела. Я не спрашивала… молчала… Да и что я могла спросить?! Я же его не знаю. Что-то случилось? Хотя, если со мной… уже несколько дней… не удивительно. Кошмар, все это кошмар, Поля… давай ходить, я не могу стоять, спать, жить… жить не знаю как, для чего… для кого. Вот узнала тебя… боже…

— Не раскисай. Сейчас я буду рассказывать, что произошло в последнее время. Самые свежие события. Слушай и пытайся пробудить память.

Они двинулись дальше.

Солнце клонилось к закату, когда женщины, уже возвращаясь, остановились у самого забора кемпинга.

— Пойдем, скоро ужин.

— Постой, — Лена сделала жест рукой, — расскажи… расскажи еще раз про тот день… ну, когда мы попали в кино. Только с самого начала.

Спутница вздохнула.

— Давай присядем.

Сегодня Полина вспомнила всё, во что перестала верить много лет назад. А главное — поняла, что никогда и не забывала.

Старая скамейка под елью оказалась на удивление теплой, будто кто-то заботливый покинул ее только что. Отстраненный взгляд подруги уже не смущал Полину и она добросовестно, слово в слово, повторила свой рассказ.

— А почему вообще ты запомнила этот день?

— Так, манекен, магазин… честно говоря, всё давно уже кажется сном… Может я просто уснула, пережидая дождь? — и с надеждой добавила: — Может так и было?

— Послушай, — спокойно глядя вглубь аллеи, продолжала подруга, — ты сказала, что выходя из магазина наткнулась на нашего слепого?

— Ну, вроде. Почему тебя удивляет?

— И он спросил: торопитесь?

— Так потому и запомнила! Просто не видел, что я одна.

— Нет, — Елена покачала головой, — слепой знал… что-то здесь не так. Однажды я видела, как мальчишки дразнили его. Да, он повернулся тогда и снял очки. У него вместо глаз впадины… мальчишки убежали, а я осталась. Оказалась рядом случайно… Он так долго смотрел на меня… Будто видел… прорезал, насквозь. И хочу двинуться, да не могу. Как примерзла…

— А ты-то почему вспомнила об этом?

— Да он тоже спросил: вас это трогает? Тогда я буду ждать… О каком-то приюте сказал. Понимаешь? «Вас»! А там, в кино, я что-то видела… Что-то связанное с ним…

— Глупости. Фильм как фильм, ничего особенного. Я не удивлена, что вообще его не помню… если бы не магазинчик…

— А как ему представляется мир? Слепому? — Лена задумчиво посмотрела вдаль. — Каким видит он его там, внутри? Кто мы для него?

— Да такой же человек… ведь трогает свои руки, ноги… ест то же самое, слышит, говорит… — Полина покачала головой, думая совершенно о другом.

— Нет, я не об этом. Вот улыбка… знает ли он, что это такое? Почему люди улыбаются. Почему плачут.

— Может и знает. Кто-нибудь рассказал, или даже показал…

— Не то… ему ведь рассказали, что люди улыбаются, когда им хорошо. А разве ему было когда-то хорошо? Всегда такой грустный…

— Глупости всё это, — повторила Полина и обиженно отвернулась, — о чем ты думаешь?!

— Подожди, — Лена положила ей руку на колено. — Улыбаются и садисты… им ведь тоже бывает хорошо, когда кому-то плохо? А слепой такого не может знать… значит, люди для него другие, не как для нас… и улыбка, ее содержание, понимаешь, другое. Она настоящая… та, что была в начале начал… Но самое удивительное, что я узнала это там…

Полина подняла брови:

— И такие мысли волнуют тебя? После всего, что произошло?

— А что произошло?

— Ну, хотя бы… развалился Союз, стало больше колбасы, машин и негодяев. Всего на порядок. Не прибавилось одного — счастья. Тебе повезло, потеряла память, а как быть мне… за сына вот боюсь. Но сейчас… и это не главное.

— Что ты такое говоришь?! Повезло?! И не главное? Ну, не молчи!

— Да ты же медленно убила свою семью… — выдавила Полина. — Всех. По очереди.

Подруга закрыла лицо ладонями.

Ужина не было.

«Г-н N проснулся одетым на диване. Он с удивлением оглядел сначала комнату, затем себя. Брюки, жилетка, галстук. Так, стоп. Почему галстук торчит из-под мышки?» — такой сон приснился в следующую ночь Валентину Львовичу, большому любителю классики. «Черт побери, — подумал он, — сколько же их, господ N? И который из них я?»