«The Coliseum» (Колизей). Часть 1

Михаил Сергеев, 2014

Эту трогательную историю о двух девочках, лет двенадцати, поведал мне «очарованный странник». Откройте первую страницу, и вы… останетесь с ними уже до конца.

ЛЕНА

Видя пристальные взгляды замерших людей и понимая, что та маленькая девочка, которой предстояло еще окончить школу, куда-то исчезла, а в платье, посреди огромного зала, стоит другая, совершенно незнакомая пока женщина, Лена не могла решить, что ее больше беспокоит: возраст, непривычное декольте или отсутствие подруги. А ведь еще надо как-то отсюда выбираться! Одной оставаться вовсе не хотелось. И хотя зал был хорошо освещен, Лене стало не по себе. «Непривлекательность» действа становилась очевидной и повлекла настороженность. Но самым неприятным было чувство, впервые посетившее девушку — полного одиночества. Вокруг стояли чужие люди. Место, где она находилась, было незнакомым. Ни подруги, ни родители, никто не мог помочь, настоять или посоветовать. Взять за руку и повести, показать выход. Подсказать, как это делали всегда взрослые… и дома, и в школе. Чего так не любила, как и все дети. Лене вдруг захотелось маминого участия, заботы, от которой стремилась избавиться, там, где-то уже далеко-далеко. Которая порой раздражала, казалась лишней для вполне самостоятельной, каковой считала себя. Иногда было просто стыдно перед подругами за такую опеку. Как радовалась, убегая из дома и получая свободу. Школа, друзья, двор. Аттракционы в парке, мобильные приложения по вечерам и, конечно же, куклы. Все стало вдруг частью, всего лишь маленьким кусочком того большого, главного и уже потерянного мира, который включал маму, папу, бабушку, даже веселую тетю Лиду, папину сестру, живущую в Москве. А звался семьей. Без которого необходимость остального вдруг поблекла и стала не такой важной. Да и ненужной. Вся притягательность мира за окном детской существовала лишь при живых родителях, их беспокойстве о ней. Ни за то, ни за другое Лена ручаться сейчас не могла. Где близкие, она не представляла. Знают ли, что произошло — неизвестно. Ищут дочь или просто пьют чай, а может, пошли прогуляться? Девушка впервые ощутила «другое», взрослое одиночество, неизвестное прежде чувство, которое щадит нас, оттягивая знакомство порой на долгие, долгие годы. Ей же для этого потребовалось лишь сходить в кино.

Тишину нарушил новый знакомый, будто подслушав ее мысли:

— Ну вот, ты рассуждаешь уже как женщина! Твоя подруга хотела стать такой. Но мы оказали честь тебе!

— Зачем?! — вырвалось у Лены. — Я не хочу!

— Ты боишься? Здесь нечего боятся, — опережая, ответил герцог и улыбнулся. — Ты пробудешь с нами совсем недолго и, совершив удивительную прогулку, отправишься домой, побывав в сказке. Представь лица подруг. Любая хотела бы оказаться на твоем месте. Они даже мечтать не могут о подобном. Смелее! Посмотри на эту роскошь, на дворец! Пусть на время, но он твой. Такого больше не случится!

Лена недоуменно смотрела на провожатого.

Чья-то рука потрепала подол платья.

— Не обращай внимания, девочка… простите, мадам.

Она опустила взгляд: рядом стоял знакомый мальчик, похожий на пажа.

— Если вы героиня романа, вам уже ничего не страшно, — продолжил он. — Но это касается только героинь. С другими труднее. Многие уходили отсюда… потеряв. И поверьте, последнее слово останется за вами. Здесь Его Светлость не солгал, — он кивнул на мужчину.

Лицо герцога светилось довольством.

Легкая неловкость, которую приходится пережить каждому, кому впервые говорили «вы», заставило Лену покраснеть.

— Ты пойдешь с нами, мальчик? — спросила она, смущенно улыбаясь.

— Конечно.

— Тогда говори мне ты.

— Хорошо, принцесса.

Лена улыбнулась опять.

— А как тебя зовут?

— Зови меня Жи Пи.

— Жи Пи? Так смешно?

Мальчик надулся:

— Что ж здесь смешного? Жан Пьер, Жан Поль или Пауль, не все ли равно? А можно просто: Жи Пи.

— Ну, хорошо, хорошо. Не обижайся, Жи Пи.

— Тогда вперед? — вмешался герцог и галантно подставил локоть.

Улыбка, платье, добродушный паж и слова… сладкие слова, как обычно это бывает, сделали свое дело. Девушка растаяла. В конце концов, какая из них не мечтает побывать принцессой? Хотя бы день? Лена все еще настороженно, но уже без страха, взяла хозяина под руку.

— Добро пожаловать во дворец грёз! — лакей распахнул золоченые двери и отступил.

Торжественная музыка наполнила своды, придворные, сделав реверанс, молча поклонились, провожая пару. Двери сомкнулись, оставляя колючие взгляды позади, музыка стихла, и Лена увидела овальный зал, розовые пилястры которого, одинаковые как близнецы-братья, подпирая декоративную балюстраду вдоль стен, убегали направо и налево. Там же, в глубине, начинались похожие на рукава галереи-анфилады, арки которых, множась как в зеркале, отделяли уходящие вдаль залы поменьше. Девушка подняла голову. Росписи на своде опускались и переходили в живые цветы, сплошь покрывая стены.

— Вот это да! — Восхищенно протянула она.

Тут Лена заметила еще одни двери, напротив, с медными полосами крест-накрест — единственное, что вносило некую дисгармонию в ощущения. Однако живописная оранжерея и отдаленные, слышимые из анфилад приятные звуки музыки, голосов и чего-то еще, окончательно успокоили девушку.

— Здорово! — прошептала гостья. — Для кого это всё?

— Для тебя. Сегодня всё для тебя! — герцог высвободил локоть и развел руками. — Я же обещал!

— А что там? — Лена кивнула на галереи.

— Самое необходимое. Ради чего мы здесь. Я подарю лишь то, что обещают вам родители, мм… большинство, только чуть раньше. Однако, покажу красоту финала. Ты получишь всё… и вернешься другой. Непременно другой, — добавил он и, чуть склонив голову, указал налево, приглашая следовать туда.

В этот же момент Жи Пи взял ее за руку и потянул в сторону дверей с медными крестами.

— Нам надо торопиться малыш, — герцог недовольно поморщился. — Не повторяй прежних ошибок.

Но мальчик с мольбой смотрел на гостью. «Прошу тебя, зайди», — говорили глаза.

— Что там, Жи Пи? — Лена удивленно подняла брови.

— Добровольный пленник, — отрезал герцог, стараясь казаться равнодушным. — Нежелающий смотреть в мир. Всего-то. — И помолчав, добавил: — Не стоит тревожить чужие раздумья и мешать причудам. Мы лишние в том молчании, поверь.

— Там заперт Великий Слепой, — тихо сказал маленький спутник. — Он очень хотел бы смотреть в мир, но не может. Не может вынести. Ему нестерпимо больно.

— Я же говорю, не стоит. И потом, его нет в твоих мыслях. Впрочем, как и в мыслях других. Мы прячем его от людей, для их же блага.

— Зайдите, мадам, — в голосе мальчика послышались нотки отчаяния.

— Я хочу посмотреть, — Лена упрямо подняла голову, показывая, что уже не маленькая и хотя бы в чем-то с ней нужно считаться. На самом деле, она вспомнила молодого парня в черных очках с палочкой, которого по дороге в школу встречали с Полиной. Воспоминание, усиливая любопытство, снова родило ту настойчивость, с которой всё и началось в этой истории.

Здесь мы напомним читателю: точно такое же чувство испытала и Полина, встретив на своем пути незрячего. То же любопытство помогло завладеть билетами. А упрямство привело в кино, а не в цирк, откуда мы повели бы совершенно другой рассказ о двух девочках лет двенадцати. И хотя результатом на этот раз воспользовалась подруга, что ж, видимо, наступила ее очередь. Тут уж ничего не поделаешь, случается. Ожидаемое одной — получает другая. Заметим, некоторая одинаковость мыслей и поступков свойственна юному возрасту. Однако, одинаковость мотивов, а главное результатов, убывает с годами. Как искренность и доверчивость в душе… или безупречность кожи на лице. Но… иногда, кто-то третий, росчерком пера меняет всё по своему усмотрению и сам же восхищается. В общем, повторим: случается… Как это и произошло в замечательную для девочек субботу. Впрочем, о ней чуть позже.

— А ты взрослеешь не по годам, — пожимая плечами, проворчал мужчина в мушкетерской накидке. — Но тут же, словно опять угадав мысли, заметил: — Послушай, вы с подругой всегда проходили мимо того слепого, оглядываясь из любопытства. Одного любопытства недостаточно, чтобы открыть двери. Недаром сказано: «Иудеи просят знамения, эллины — знаний». Но то и другое — бесполезно. Подумай!

— Все-таки, я хочу… взглянуть, — и, удивляясь сама себе, Лена решительно направилась вглубь зала.

— Постой! — голос герцога остановил ее. — Потеря слишком велика!

— Что я могу потерять?

Недоумение на лице гостьи давало хозяину надежду:

— Неужели ты будешь тратить время, над которым пока не властна?! На пустое! — Он кивнул в сторону дверей.

— А разве я трачу?.. — гостью удивила только первая часть вопроса.

— Это же самое главное для чего мы здесь! Ну, почти… — добавил хозяин поколебавшись. — Я хотел рассказать об этом по ходу… но раз так получилось… — Было видно, что мужчина взволнован. Лена внимательно смотрела на него.

— Здесь, то есть там, впереди, — быстро заговорил Его Светлость, решив, что поторопился, открывая замысел, и стараясь исправить ошибку, — есть зал сладостей и наград, зал удовольствий и всё это не трата, потому что впереди, через зал восторга и оваций… дорога в зал власти над своим временем! Власть над временем! А дальше… дальше. — говоривший выдохнул, умолк и несколько секунд смотрел на девушку, будто сомневаясь. — Время… мечта алхимиков и философов, королей и простолюдинов… Всех! Она делает неразличимыми перед вечностью тиранов и борцов с ними, злодеев и не тронувших пальцем мухи, если хотят того же! Жажда уравнивала их! Тысячелетия, века. Но не более того! — Мужчина сделал паузу. — А ты можешь получить!

— А что можно сделать… со временем? — гостья насторожилась.

— Глупая! Например, остановить! Один умник уже изрёк: остановись, ты прекрасно!

Лена снова глянула на пажа. Тот кивнул:

— Это тоже, правда.

— Или побывать в истории! — Герцог не унимался. — Ну, например, — он прищурился и довольный подмигнул ей, — побеседовать с фараоном!

— О чем? — толком не осознав предложенное, произнесла девушка.

— Ну, тогда глянуть на костры инквизиции, из толпы зевак!

— Страшно… А другого… ничего?

— Как ничего?! Венеция, дворец Дожей! Путешествие по каналам или на версальские феерии к Королю «Солнце», Людовику четырнадцатому! Что до меня… так я бы оживил «Утро стрелецкой казни». Плач и стоны, плач и стоны… и где? У самой кремлевской стены! Поразительное постоянство! Правда, государи ваши однообразны — фантазии хватает ноздри рвать да вешать… Вон, в Европе более изощренны, всё больше в тиши. Не ноздри интересны… души… э-э-э, — он запнулся, — в том смысле, что печемся… тьфу, не так выразился… ну да ладно… Хорошо бы по чарке, да за жизнь посудачить… кажется, так у вас говорят? Заметь, — добавил он, не давая гостье прийти в себя, — ты уже всё знаешь и не удивляешься. Одним хлопком в ладоши я сделал тебя взрослой! Так поверь в мое могущество. А мест… мест много, выбирай!

Лена только сейчас поняла, что имена и названия ей действительно знакомы. Лишь удивилась самой речи, но виду не подала. Только задумалась.

— А главное… — голос прервал размышления, — потом, нам откроются двери в зал власти над временем других! О, моя мечта! Зал самой высокой моды! Непреходящей моды повелевать!

— Зачем мне другие?

— Согласен, незачем, — поспешно кивнул хозяин, хрустнув пальцами.

— А что еще… есть… там? — всё еще думая о своем, спросила девушка.

— Ответвлений и закоулков много… но и тупиков… Нужен провожатый, верный спутник!

— А как же Андрейка? — Лена вдруг вспомнила про него. — И Полина?

— Забудь!

— А уроки?

— Никаких!

— А уборка в моей комнате?!

— Не нужна!

— Я оставила утром не прибранной… мама всегда…

— Посмотри на себя! О чем ты думаешь?! Роль, которую тебе стоит сыграть, началась. А если ты «героиня романа»? Помнишь? Занавес поднят! Зрители ждут! Впереди цель. Моя. Нет, уже наша! Место в жизни. Музыка бала манит… музыка особого бала, — герцог хитро покачал пальцем. — А друзья, знакомые… с ними ничего не случится. Они живы, здоровы и останутся… на своем месте… на годы. Оно, место, должно быть у каждого! Слышишь? У каждого. Разве не так?

— А что, что будет потом? — «Венеция, король-солнце» — мелькало в голове. — Лена была уже здесь. — Чем закончится… всё?

От бесконечного, казалось, перечисления всех этих причудливых названий, имен и слов ее снова захватило пленительное ожидание чуда. Но и легкой тревоги от них, непонятных до конца. И все-таки то, о чем грезит каждая девочка, каждый подросток, представляя, конечно, чудо по-разному и по-своему, брало верх. Оно еще оставалось в ней — манящее, и не только в странные путешествия. Завораживало и влекло, как и ожидания, способные пленять юность, особенно в двенадцать лет. Неожиданно такое близкое, не призрачное чудо, как в тех, пусть хороших, но чем-то одинаковых днях ее детства, которые оставила сегодня. Всего на мгновение. Лена готова была уже забыть тревожные нотки голоса. Она уже представляла, как расскажет обо всем Полине, родителям, подругам в классе. Да что там… всему миру! И мечтательно, чуть прикрыв глаза, улыбнулась.

— Потом ты вернешься домой, — голос вернул сознание на место.

— Домой?

Сожаление было не скрыть, да и вряд ли это у нее получилось бы.

— Я же обещал, — герцог улыбнулся, довольный результатом. — А пока время, повторяю, уходит. Нужно всё успеть! Мы теряем его… теряем именно сейчас. Да разве ты уже не хочешь? Вернуться? — он сделал вид, будто искренне удивлен. — Иногда мне сложно понять женщин… неужели после всех испыт… — он осекся, — после такой сказки, ты не захочешь увидеть подруг, может, уже взрослыми… поделиться, отдать? Часть того, что унесешь отсюда?

— Я могу что-то унести?

— О! Всё! Всё, к чему прикоснешься здесь, станет твоим!

— А почему взрослыми?

— Ты невнимательна, как и на уроках, о которых помнишь. Получив власть над временем, можно распоряжаться им… вернуться в любой, какой пожелаешь год! Любое время!

— В любое, любое?

— Конечно! Насладись! Если дойдешь…

— И что… могу вернуться, а там, — пропустив последние слова, гостья кивнула назад, — я замужем? — девушка заулыбалась.

— Даже выбрать, сколько будет у тебя детей! — довольный хозяин потер руки. — На тот момент.

— Здорово! — восхищенно глядя уже мимо, на левую галерею, прошептала она и только тут заметила, что Жи Пи дергая ее за рукав, что-то шепчет. Лена наклонилась.

— Зайди, зайди, это тебе пригодится. Ну же, не сдавайся, — услышала наша героиня и тут же вспомнила не только, почему хотела глянуть за двери, но и свою вредность, за которую так ругала бабушка.

— И все-таки я зайду.

Лена решительно, не глядя на сжатые губы Его Светлости, подошла и потянула за ручки дверей. Те остались неподвижными.

— Вот видишь!

— Милая леди, — вдруг услышала она.

Жи Пи слегка протянул к ней руки, словно боясь потерять внимание.

— Подумай, что бы ты очень хотела изменить, сделать по-другому, по-доброму и двери услышат…»

— Леди, — произнесла девушка, и в который раз улыбнулась. — Как странно. Милый мальчик, что же мне изменить… постой, мама где-то, наверное, беспокоится, переживает. Кажется, было бы лучше послушать ее и пойти в цирк. Мне ее правда жалко… и бабушка… да, пожалуй, я поступила бы так, — она вздохнула, понимая, что в этом случае сказка бы исчезла.

Жи Пи потянул за ручку, и дверь поддалась.

В огромном круглом зале, похожем на пантеон, потолка не было. Яшмовые стены, обработанные руками мастера лишь отчасти, вырастая из пола, подпирали уже не балкон, а нависающие кручи гор, уходящие ввысь. Справа в, казалось, специально устроенной нише, журчал небольшой водопад. Гигантская чаша, аккуратное дно которой было закончено автором, а края и своды неведомый ваятель оставил нетронутыми до лучших времен, неприветливо и настороженно принимала входящих.

С этим странным ощущением Лена, сжимая руку мальчика, медленно ступала вперед с поднятой головой и, продолжая рассматривать затянутые серыми тучами вершины, старалась понять, откуда льется неяркий свет.

Герцог неотступно следовал за ними. Наконец, все остановились.

— В последний раз прошу, одумайся! — провожатый понизил голос.

— Почему же? Мне жалко его. Я хочу поговорить, ведь он такой же… и никогда не видел улыбки… только слышал о ней — так сказала одна старушка. И даже лица мамы… когда гладила его в детстве…

— Да, милая девочка… и ее слез… — добавил паж.

— Знал!

Гостья вздрогнула.

— Знал, девочка! — повторил голос.

Все застыли.

В глубине зала, у левой стены на вытесанном из яшмы огромном стуле с поручнями из белого камня сидел человек. Большой человек. Сколотый выступ не давал возможности увидеть его сразу. Словно так и было задумано кем-то, чтоб одиночество пленника нарушалось лишь звуком падающей воды напротив. И хотя великаном назвать его было нельзя, непривычно большой рост выдавал в нем эту особенность даже в таком положении.

— Но я… взрослая, — неуверенно поправила Лена, приходя в себя. Слепой вовсе не казался ей страшным.

— Это они сказали тебе? — Человек кивнул в пустоту. — Но я не вижу. Не вижу! — Прогремел голос.

Руки Слепого, сжимая поручни, начали выпрямляться, поднимая могучее тело, однако локти, едва оторвавшись, замерли. Он обессилено рухнул обратно. Что-то звякнуло.

Только тут девушка заметила цепи, накинутые на запястья.

— Вы заковали его! — вырвалось у нее.

В этот момент герцог резко развернул Лену к себе и, глядя прямо в глаза, сквозь зубы процедил:

— Увы. Собственная просьба.

— Это так?! — обращаясь уже к пленнику, воскликнула гостья. — Так? — Повторила она с отчаянием.

Тот отвернулся.

— Но… зачем?!

— Я же говорил, мир невыносим ему. Ты только мешаешь… — герцог решительно кивнул в сторону выхода. — Поверь, нам лучше уйти, — произнес он и, потянув, больно сжал руку девушки.

Вынужденная повиноваться, Лена, упираясь, сделала несколько шагов, продолжая смотреть на Слепого.

Тот медленно повернул голову в их сторону.

Хозяин еще настойчивее потащил ее к двери. И тут произошло неожиданное: Жи Пи вдруг встал между ними и детским, но спокойным голосом произнес:

— Оставьте ее, дяденька, она вольна дослушать.

В поднятой руке он держал струну. Скрутившись спиралью, пружинка плавно раскачивалась, словно гипнотизируя кого-то. Человек в мантии будто окаменел:

— Ты помнишь, их магия недоступна посторонним? — и, наклонившись к самому уху пажа, прошипел: — Мальчишка!

— Да, к сожалению. Но она не посторонняя.

— Идем в Колизей? Уверен?

— Конечно, дяденька. И я вряд ли нужен вам.

Лена удивленно посмотрела на Жи Пи. Обращение «дяденька» она слышала впервые.

— Дурак! — герцог выпрямился, повернулся спиной к спутнице и тихо, чтобы не было слышно, произнес: — Девчонка наш последний шанс!

Мальчик вздохнул:

— Это так понятно, дяденька.

— Но ты не можешь сказать правду обо мне, — снова наклонившись, прошептал он.

— О чем вы там разговариваете?! — Лена пришла в себя.

Хозяин развернулся:

— О вас, милая, о вас.

И, приблизив свое лицо к ней, проговорил: — Разве тебе не жалко его худеньких плеч, на которых вспыхнет накидка? Если не хватит струн?

— Но ведь они у нас! — наивно возразила девушка.

Герцог, махнул рукой, развернулся и бросил:

— Договорились… я подожду, я умею ждать. А зеленый бархат всегда у кого-то на груди… ты ошиблась, — сожаление проступило на его лице, — ты ошиблась.

И о чем-то задумавшись, отошел на несколько шагов.

Гостья проводила его удивленным взглядом

— Я всегда видел ее лицо! — она обернулась на голос Слепого. — Лицо мамы… правда… только ее. У нас было одно сердце. Одна боль. И одни радости. Пока мама жила. Я стал взрослым… и мне предложили прозреть… увидеть мир… начать жить в нем! Они! — он указал на двери. — В обмен на мать. «Ее все равно ведь скоро не будет», — убеждали голоса.

Тяжелый вздох на секунду перекрыл шум воды.

— Те женщины, на балу — чьи-то забытые матери, девочка. Их отдали выросшие дети… и вполне зрячие… Они много, что отдают им. — Слепой поник и устало добавил: — Я отказался. Потом мамы не стало. В моей груди только половина сердца. — Он снова вздохнул и, вдруг резко подняв голову, произнес: — Врачу не снискать добродетели, спасая жизни, судье — творя справедливость… Обязанность не рождает ее. Патологоанатом тоже честен со своими пациентами, но это не прибавляет ему добра. Черствеет даже священник…

Вдруг мальчик протянул к нему руку и громко спросил:

— Так для чего сверкают купола?! — заставив гостью удивиться еще больше.

— Ты здесь, мой маленький друг… — сидевший повернул голову к ним, — и снова спрашиваешь об этом. Но день особенный… как и твоя спутница. На этот раз ты получишь ответ… вместе с нею. Понять преступную публичность доброты… Как я хочу быть с вами в тот момент!

— О чем он?!

— Так бывает… — прошептал мальчик.

— Корысть скрывают меценаты. Делясь украденным, все требуют награды… Но добродетель — не разменная монета! — Слепой покачал пальцем.

И, вдруг ударив кулаком в камень, воскликнул:

— Не упусти мгновения девочка! Не дай коснуться им твоего сердца, не примеряй дворцовых платьев. Береги его… оно из половинок… готовь отдать. Им, — рука снова указала на двери, — тоже нужна вторая. Не ошибись протянутой рукой.

— Но я… не хочу ничего отдавать… — догадываясь о чем-то, прошептала потрясенная гостья.

— А я всё бы отдал — дни, минуты, жизнь. Добавил немоту и ради этого…

— Ради чего? Я не понимаю…

— Чтобы найти единственную, самую дорогую струну жизни. Ту, которую ловит камертон души. Струну счастья. Среди миллионов звуков, рвущих человека… И если нужно стать глухим к остальному миру, к его обману… соглашайся. Соглашайся… — голова Слепого опустилась.

— Как же найти… струну счастья? — машинально вырвалось у Лены.

— Нужен ключ, — голос стал вдруг монотонно-равнодушным. — Придется отыскать адрес-календарь из Ливадийского имения Её Величества императрицы Марии Александровны… тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, в приюте… в нем ключ… Ведь ровно через сто лет родился человек, который откроет нужную страницу… Уже открывает!.. я вижу!!!.. и это…

Потрясенная девушка стояла, широко раскрыв глаза.

— Довольно! — воскликнул герцог. — Ложь, наветы и гадания не ее удел. Не верь ему! — он властно обнял гостью и с силой подтолкнул к выходу. — Туманность советов… призрачность видений… что может быть опаснее такой ловушки? Учись! Учись, слепой! Миром правит прагматичность, холодный разум! На пользу людям! Если бы ты прозрел! Из пещер — в особняки! С утлой ладьи — в роскошные каюты!

— Холод и темнота — прислуга Зла. Тепло — колыбель сердца!.. — голова пленника повернулась к ним. — Даже умирая, сердце оставляет тепло человеку. От лжи к предательству. От зависти — к преступлению! Вот на что меняет совесть холодный разум. И помни, девочка, важна только пометка в календаре! Ведь черный конверт всё ходит по рукам… Пометка…

— Но, но! — перебил хозяин. — Чтобы говорил ты, познай все блага доступные им?.. — он кивнул на спутницу. — Здесь! И сегодня! Удалился, так существуй в себе! Не сбивай других. Не втягивай. Свобода! Свобода человеку! — герцог погрозил Слепому пальцем, распахивая двери.

Лена на секунду обернулась и услышала:

— Может… — в словах томилось отчаяние, — может, ты все-таки надумаешь ослепнуть? — Пленник смотрел куда-то вдаль, и она заметила слезу на его щеке.

— Не слушай, забудь! Мало ли, что рождает незрячий мозг. Невидящий. Не знающий жизни, не знакомый с ней. Пойдем.

— Но почему он плачет?! — как-то сникнув, прошептала гостья.

— Пойдем, пойдем… — настойчиво произнес герцог и буквально вытолкал ее вон.