Отрывки из жизни внутри музея (сборник)

Михаил Ефимов, 2017

Сборник из 33 рассказов о внутренней жизни сотрудников музея государственный Эрмитаж от лица монтажника экспозиции этой организации.

Вышка для простых героев

Наверное, посетители никогда не задумываются, как вешают в Эрмитаже картины под десятиметровый потолок, как реставрируются роспись, барельефы на той же высоте. А ведь перевески и реставрация происходят довольно часто, и задумываться об этом приходится нам. Но прежде чем начать этот важный специализированный процесс, надо сделать работу не такую уж профессиональную, не такую сложную, но зато очень опасную и, соответственно, страшную. А именно — собрать вышку, с которой эта работа будет производиться. Каждый ярус вышки всего два метра высотой — немного. Но если представить вышку, например, пятиярусную, то это уже приличная высота.

Но и это ничего, если смотреть, как это делают, со стороны. То ли дело собирать самому. Каждый ярус состоит из двух боковин с перекладинами, двух косых штанг, одной прямой и полика сверху. Косые кладутся крест-накрест для придания конструкции жёсткости. Завершение этапа построения яруса — установка полика сверху. Но и это не так страшно. А вот дальше ты должен вылезти через люк в полике наверх и ждать, пока тебе подадут боковины. На каждом ярусе находится человек, который и занимается этим нехитрым делом — передаёт верхнему детали конструкции, это самая лёгкая должность в созидательном процессе. В эти сладкие минуты, пока ты ещё не установил боковины, ты находишься на полике шириной полметра и длиной два. Вокруг тебя нет ничего, за что можно взяться рукой. Если это не первые ярусы, то вся вышка ходит под тобой, шатается, правда, в пределах допустимого, хотя тебя это совсем не успокаивает. Точнее, ты пытаешься себя успокоить, но безрезультатно.

Первые два яруса собираются без признаков страха. И вот, начиная с третьего, у тебя появляется неприятное чувство, которое растёт вместе с высотой вышки. Не каждый сотрудник хозчасти рвался испытать это чувство на себе, на это добровольно отваживалось только несколько человек, каждый по своим причинам, остальные выше второго яруса несобранной вышки бывать не любили. Но этого часто и не требовалось. Обычно в залах для повески картин хватало трёх-четырёх ярусов. Но работы в музее не ограничивались только картинами. Иногда приходилось мыть или менять окна, находящиеся под потолком, например в высоком Николаевском зале, или мыть скульптурные композиции Иорданской лестницы. В этих случаях тремя-четырьмя ярусами не отделаешься, мы собирали по пять и даже по шесть ярусов. Чтобы вышка не качалась, она по возможности привязывалась верёвками ярусе на пятом, если было за что. Если не было, приходилось ограничиваться откосами, крепившимися внизу.

Но как-то мне пришлось собирать вышку высотой восемь ярусов, то есть шестнадцать метров. В Соборе стекольщикам надо было заменить маленькие круглые окна, находящиеся аж под куполом. Быть в самом верху сразу вызвался Вадим. Он вообще любил всякие авантюры, да пощекотать себе нервы, ещё при этом был и очень энергичным человеком. Он нам рассказывал, что как-то в юные годы на спор в компании проехал одну остановку метро между вагонами поезда. Сейчас, конечно, его на такое «слабо» уже не взять, но такой шанс полихачить он пропустить не мог. Для удобства вместе с ним наверху сначала был и я. Яруса с четвёртого вышка начала шататься от стены и обратно, с каждым метром высоты всё больше и больше. Когда вокруг тебя стоят ограждения, это не очень страшно, но когда их ещё нет и ты передвигаешься по полику чуть ли не на четвереньках, потея от страха, начинаешь вспоминать, что ты не альпинист.

После шестого яруса Вадим храбро сказал, что хочет остаться один, тем более что центр тяжести вышки из-за количества людей на верхних ярусах и так смещён слишком высоко, а должен быть как можно ниже, для устойчивости. И вот мы, последний раз вместе, установили над собой полик седьмого яруса, и Вадик, открыв в нём люк, вылез наверх, один как перст. После этого, к моему ужасу, я заметил, что вышка начала совершать движения не только от стены к стене, но плюс к этому ещё и скручиваться по оси. Вадим, видимо, это тоже заметил, потому что сверху раздался его зычный разухабистый голос. Вадик запел. Внизу стояли «обозники», научная сотрудница, пришли даже две девушки-лаборантки послушать концерт и посмотреть цирковое представление «обозных» гимнастов под куполом.

Собрав восьмой ярус, нам удалось привязать вышку к какой-то детали барельефа почти под крышей Собора. Но лично нам это как мёртвому припарка, зато потом стекольщики могли работать спокойно и не трясущимися руками.

Когда мы слезли, я спросил у Вадика:

— Слушай, как это ты так хорошо держался, спокойно ходил по не ограждённому полику, ещё и песни орал, неужели не страшно? Перед девушками, наверное, рисовался?

— Конечно, страшно, — тихо ответил Вадим. — Ты думаешь, зачем я песню-то орал? Она и помогает от страха. А то, что ноги трясутся и по спине текут струйки холодного пота, так этого никто не замечает. Ну и, конечно, не без девочек обошлось! — уже во весь голос прогремел он так, что эти девочки наверняка услышали.

После обеда мы пришли разбирать наше сооружение. Стекольщики свою работу закончили, уступив нам место под куполом. Но вот Вадима с нами не оказалось, его направили на другую работу, поэтому на вышку полез я. Забравшись на самый верх, я посмотрел вниз — казалось, что люди размером с игрушечных солдатиков, что-то там суетились, посматривали вверх. Пока удавалось держать страх в кулаке. Первым делом пришлось развязать верёвки крепления вышки к стене, и она сразу начала качаться. Казалось, что амплитуда всё увеличивается, появилась уверенность, что вышка сейчас раскачается ещё больше и рухнет. Глаза сами стали искать, за что в таком случае зацепиться и висеть, пока не снимут. А мозг тут же успокаивал: такого произойти не может, не первый раз собираем, я хожу осторожно, не раскачиваю, что может случиться. Но уверенность не слушала доводы мозга. И на пике этой борьбы я начал разбирать вышку. Косые и прямые штанги я снял, ещё ходя по полику в полный рост. Но когда надо было снимать боковины, к которым штанги и крепились, мои ноги, не слушая приказы мозга, сами начали сгибаться, кулак разжался и страх вылетел на волю. От одной боковины к другой я шёл или, скорее, передвигался гусиным шагом, почти на четвереньках. Было очень стыдно, несколько раз я пытался заставить себя выпрямиться. Но усилия воли хватало только наполовину, после этого ноги опять сгибались, по спине текли ручейки холодного пота, а проклятая уверенность нашёптывала, что вышка сейчас будет падать.

— Эй, Мишка, чего, страшно? — смеялись внизу. — Ты чего ползаешь по полику?

— А ты сам залезь, снизу, конечно, выглядит не страшно! — проорал я со злостью.

Честно говоря, злость была не на ребят, а на себя за трусость. «Встать, сволочь!» — крикнул я мысленно. Сжав зубы, я выпрямился полностью на пару секунд.

— Хо-па! — Ударил каблуками рабочих ботинок по полику.

Ну, вроде сам себе показал, что могу. Снизу засмеялись. Но через три секунды ноги опять возвратились в исходное положение древнего примата.

Вот наконец все ограждения сняты, я один стою на маленьком полике, держаться не за что, вышка раскачивается и скручивается подо мной винтом. Переваливаясь, как гусь, я подполз к люку и с облегчением нырнул вниз. После восьмого яруса всё, что ниже, кажется уже не таким страшным. Седьмой и шестой ярусы я ещё прошёл на полусогнутых, каждый раз выпрямляясь всё больше, как будто постепенно эволюционировал в человека прямоходящего. А вот пятый мне показался совсем не высоким, почти как на земле, хотя вначале, когда мы его собирали, было страшно уже на нём — вот и теория относительности.

Последние два-три яруса я уже прыгал, как горный козел, по полику и с гомерическим смехом раскачивал остатки вышки, от ужаса не осталось и следа.

Спрыгнув на пол и ощутив под собой твёрдую землю, я получил ещё ряд необычных ощущений, сродни космонавту, после полёта ступившему на землю. Меня немного покачивало, и была какая-то эйфория, да и смотреть на предметы не сверху было необычно. Всё прошло по дороге в «обоз». А там нас с Вадиком, как двух героев, отпустили с миром домой.