Большая игра в рукаве Ориона. Роман второй. «Золотое дно»

Михаил Альбертович Вильдт, 2018

Приключения капитана фон Касселя продолжаются! Далёкое будущее. Разделённое на два вида человечество сталкивается в межзвёздном конфликте. Франц фон Кассель, капитан гвардии маленького герцогства "Остзее", против своего желания и убеждения, вынужден бежать сквозь распадающиеся на его глазах миры и пространства, чтобы вернуть своё доброе имя, спасти друзей и разобраться в сложном клубке противоречий между хомо сапиенс – человеком разумным, и хомо претерис – человеком бескрайним.

Люди же, которых я вижу сейчас на руководящих постах в Русском Центре или на Русской Окраине, или в Союзе Памирских народов, или в Кавказской автономии — это клоуны, клоуны с разной формой шизофрении. Я бы им не копейки не дал, не то, что хороший корабль. А ещё у клоунов всегда есть хозяева, а я не вижу хозяев этих клоунов. И это мне не нравится.

Капитан Илья Афанасьев.

«Большая игра в рукаве Ориона».

Роман второй. «Золотое дно».

Посвящается Альберту Людвиговичу Вильдт,

русскому учёному немецкого происхождения,

чей взгляд был всегда обращён к звёздам.

август 2018

1. Стук в дверь.

MEPHISTOPHELES:

Wer lange lebt, hat viel erfahren,

[Nichts Neues kann für ihn auf dieser Welt geschehn.

Ich habe schon in meinen Wanderjahren

Kristallisiertes Menschenvolk gesehn.

"Faust". Eine Tragödie.

Johann Wolfgang von Goethe,

deutscher Staatsmann, Dichter und Naturforscher.

Мефистофель:

Кто долго жил, имеет опыт ранний

И нового не ждет на склоне дней.

Я в годы многочисленных скитаний

Встречал кристаллизованных людей.

«Фа́уст». Философская драма для чтения.

Иога́нн Во́льфганг фон Гёте, немецкий государственный деятель,

поэт и естествоиспытатель.

— Делай, что хочешь, Рязанцев — я махнул на него рукой и снял шлем. Кровь ещё бурлила по венам и стучала в висках в ожидании боя, но если честно, то я был рад, что с этими русскими всё-таки не придётся драться. И всё пытался быстро придумать, как мы выкрутимся из сложившейся ситуации. — Чертов актёр, — сказал я Рязанцеву.

— Что-то не похоже, чтобы ты выглядел расстроенным, — улыбнулся Павел.

Он крутил себя в кресле туда-сюда, как будто не случилось ничего серьёзного. Не было у нас на борту трёх лежащих в беспамятстве офицеров, союзного Ганзейскому Союзу флота, всего в нескольких тысяч километрах от нас не горела, подорвавшись непонятно на чем, терассаконтера Альянса Свободных миров, которую наш «Барон Врангель» должен был прикрыть и довести до планеты любой ценой, к нам на абордаж не заходит русский рейдер, наверняка с хорошей абордажной командой на борту.

— Давай-ка сыграем ёще немного, — попросил меня Павел, — Зайди за внутренний визор отсека, Франц, чтобы тебя не было видно. Если хочешь, скажу «пожалуйста».

— Ну что это за игры в прятки? — устало ответил я, садясь на обшитый металлокерамикой бимс, проходящий над палубой через переднюю, крайнюю часть рубки, так, чтобы меня не брали камеры.

Я мог только слышать, но похоже, Павел вызвал терассаконтеру.

На дисплее перед ним появился адмирал Франциско. Видно его мне не было, но голос был точно его — не перепутаешь.

— Адмирал, у нас проблемы, — услышал я голос Рязанцева.

— Почему снова Вы? — спросил дон Мариано, — Где капитан фон Кассель?

— Капитан фон Кассель находился с абордажной группой и, скорее всего убит, у нас попадание в абордажный отсек, — не моргнув глазом, доложил Рязанцев, — Ходовые двигатели выбиты. Корабль неспособен к манёвру. На нас заходит, предположительно с целью абордажа, русский рейдер класса «Всадник». Готовимся к отражению атаки.

Как много людей хотят меня убить, подумал я. Слишком много, за последнее время. А Рязанцев врёт как поёт. И ходовые двигатели подставил сам. Точно сам. Меня опять втёмную сыграли. Но поверит ли ему дон Франциско?

— Наши данные совпадают — сухо кивнул дон Мариано. — Почему не выходят на связь мои представители на Вашем корабле? — спросил он.

— Ваши офицеры находились с фон Касселем, в десантном отсеке, — сухо ответил Рязанцев. — Скорее всего, они погибли вместе с капитаном, — Всё, что могу сказать, дон капитан-навигатор.

— Искренне жаль, что ваш капитан погиб, — сказал Мариано таким голосом, что я чуть не расхохотался, от его сожаления, — Но почему-то не верю Вам, — добавил дон Мариано презрительно. Так, как будто бы он разговаривал с опасным, но тупым животным. — Жаль, что мне сейчас не до Вас. Мы не можем локализовать пожары.

Он не жаловался, не просил о помощи, он просто снисходил до низшего существа, с которым свела его судьба. Когда-то, когда он ещё был адмиралом, а я был оберлейтенантом герцогства Остзее, он очень разозлил меня своими манерами. В то время это чуть не стоило ему жизни.

— Вряд ли мы увидимся снова, адмирал, — сказал Рязанцев беспечно. — Русские уже отстрелили абордажные капсулы. Мы будем драться, но шансов мало. Засвидетельствуйте по возвращении, что мы выполнили свой долг.

— Думаю, русские возьмут Вас в плен в случае неудачного для Вас исхода боя. Вы же sapiens как и они. — Капитан Франциско произнёс слово sapiens так, как бы он произнёс «paramecium»*. — Впрочем, держитесь бодрее, майор, — сказал он, — Если через полчаса Вы не выйдете на связь — я попробую выбросить десант, с тяжёлой и всей техникой, что у меня осталась, на планету. Вряд ли мы спасём «Деву Марину». На планете мы разобьём лагерь так, чтобы продержаться до подхода ближайших крупных ганзейских судов с десантом. Если окажетесь на планете и будет возможность — выходите на сигнал лагеря. Моих сил вполне хватит, чтобы довести нашу операцию до конца. Это всё.

— Принято, дон капитан-навигатор, — ответил Рязанцев.

Экран отключился.

Как раз в это время раздался стук — я чуть не сказал «в дверь». Даже подумал, что это стук по обшивке рейдера, настолько он был громкий и натуральный — но стук не мог быть слышен сквозь шумопоглощение внешних контуров. Однако, сама мысль об этом, признаюсь, развлекла меня.

— Персональная система связи, — пояснил Павел, «стук в дверь», улыбаясь, убирая громкость и открывая шлюз, — Всё Игорь шутит…

Я помнил, что Игорем звали лидера русских ирредентистов Одинцова. Вот как. Так они друзья. Почему-то я не удивлён…

— Ты знаком с полковником Одинцовым? — спросил я Павла Рязанцева.

— Учились когда-то вместе, в Москве, в историко-архивном, — пояснил Рязанцев. — Гражданская специальность, знаешь ли.

— Интересная история у нас получается, — сказал я, всё ещё сидя на металлокерамике бимса, — Хоть кино снимай.

Индикатор кислородной насыщенности шлюза загорелся зелёным.

— Давай, — усмехнулся я, — пускай своих друзей.

— Надеюсь, — сказал Павел серьёзно, открывая шлюз и внося необходимые изменения в систему «свой-чужой», — они станут и твоими тоже.

— Посмотрим, — только и ответил я.

Я отключил и отложил за спину автоматическую винтовку, сел в кресло, закинул ногу на ногу, и с интересом приготовился наблюдать за происходящим.

Шлюз открылся, в него ввалилось целая толпа десантников, похожих на ос. Такое сходство придавала широкая жёлтая полоса, пущенная через устройство камуфляжа по черно-белому имперскому доспеху. Получался черно-жёлто-белый флаг. С момента захвата повстанцами «Орла», флаг стал прочно ассоциироваться с ними.

Из толпы, прямо к Рязанцеву, направился один из русских десантников, с большим таким вот «осиным» угольным шевроном на рукаве. По пути он снял шлем, и я узнал полковника Игоря Одинцова. Выглядел он совсем так, как его изображали медиа: лёгок, подтянут, мускулист, но не так тяжело, как принято в десанте. Он носил, как и Головин усы — как писали его поклонники и особенно поклонницы, это придавало ему сходство с русскими деятелями далёкого прошлого. Вероятно, это ему льстило, раз он их носил. На мой взгляд, выглядели, эти, слегка закрученные вверх, усы глупо. Сам Одинцов нравился людям, и, как я ранее уже говорил, был лично мне симпатичен тем, что слова у него не расходились с делами. По моему личному мнению — это был очень неплохой для русских вариант нового военного лидера, когда умение нравиться людям, решительность и военная удача сочетались в одном человеке. Время для Игоря Одинцова сейчас было тоже подходящее.

Как мне показалось, он был, немного, позёр:

— Павел…, — с радостью и явным удовольствием от встречи сказал Одинцов, подходя и обнимая Рязанцева, — это было грандиозно! Прими мои комплименты. Образцовый показательный бой, как на тренажёрах. Правдоподобность, азарт — всё на такой тонкой грани!

Русские вообще любят обниматься. Похоже, что объятия — ритуальный элемент их боевого братства. У имперцев это исключительно солдатский обычай. Совсем не могу представить себе, чтобы обнимались имперские или ганзейские офицеры. Дистанция.

— Игорь, — сказал Рязанцев, — хочу представить тебе: капитан рейдера «Барон фон Врангель», Франц фон Кассель.

— Рад видеть Вас, капитан, — сказал мне Одинцов на хорошем имперском. Он подал мне руку и по-имперски же щёлкнул каблуками десантных гравиботинок, — Полковник Одинцов, к вашим услугам.

— Я немного говорю по-русски, — сказал я, отвечая на приветствие — Могу сказать, что я Вас таким и представлял.

— Без хвоста, как у продвинутой части человечества? — пошутил Одинцов на тему модификаций тела у террисов, и добавил, — У нас мало времени, друзья, нужно решать, как действуем дальше, не поменялись ли наши планы. И вообще, мы можем остаться втроём? — спросил он то ли меня, то ли Павла.

Интересно, кто-то видел когда-нибудь терриса с хвостом?

— Капитан? — посмотрел на меня вопросительно Рязанцев.

— Всем покинуть отсек управления, — приказал я, оглядывая капитанский мостик.

— Я не могу, — раздался голос Юкки фон Бёма из его ниши. — Я здесь не один.

Глаза Одинцова окинули пространство отсека и, увидев фон Бёма и «скульптурную» группу из лежащих бескрайних с ним рядом, заиграли весёлыми искорками.

— Наш медик, лейтенант фон Бём, — пояснил Рязанцев.

— Разрешите полюбопытствовать, — спросил Одинцов, подходя к неподвижным телам офицеров Альянса, не подававшим никаких признаков жизни. — О! Вот как вы решили эту проблему. Остроумно. Ваш медик нам не помешает. А Вы не хотите выбросить этот мусор за борт, капитан? — спросил Одинцов, повернувшись ко мне.

— Я не успел подумать об этом, — сказал я, — настолько я не был в курсе, как Вы сказали Павлу «наших» планов, и Вашей спецоперации.

Одинцов с Рязанцевым переглянулись:

— Что Вы, капитан, — возразил мне Одинцов, — это ваша спецоперация! — Он особенно подчеркнул слово «ваша». — Я имею в виду Ганзу, продолжал русский полковник. — Как я понимаю, это очень большая спецоперация по спасению некоего капитана фон Касселя. Причем адмирал Ганзы Головин сильно рискует своей головой. Ведь так, Павел? — повернулся он к Рязанцеву.

Павел кивнул, с некоторой укоризной глядя на меня.

Ганзейские «гиены» Рязанцева, топая своими гравиботинками, вышли. Мы остались втроём в отсеке управления, если не считать Юкки фон Бёма с его подопечными.

— А почему Вы участвуете в их… — я запнулся, — в ганзейской… — в нашей, — наконец выдавил я из себя, — спецоперации?

— Тяжело Вам, капитан. — улыбнулся Одинцов, и плюхнулся в кресло, рядом с майором Рязанцевым, — Вы не возражаете? — спросил он то ли у меня, то ли у Рязанцева формальное разрешение.

Он с удовольствием покрутил себя в кресле, оглядываясь по сторонам, оценивая новый для него корабль:

— Хороши ганзейские инженеры, — сделал он комплимент ганзейскому кораблестроению, обдумывая ответ, на, вероятно, непростой для него вопрос. — Я участвую потому, что выбора у меня нет, — наконец ответил он мне. — Помните поговорку, про то, что «враг моего врага мне друг», капитан фон Кассель?

Я кивнул головой, оценивающе рассматривая его. Говорят, у русских это не принято, но мне было не до приличий и этикета.

— Мне, моим людям и идее, которой я служу, это выгодно, — продолжал Одинцов, разглядывая снова тела трёх бескрайних, вокруг Юкки фон Бёма.

— А какой идее Вы служите, полковник? — спросил я с интересом.

— Чтобы не говорить долго сейчас, ведь у нас мало времени, — сказал Одинцов, и искорки снова мелькнули в его глазах, — считайте, что я гуманист.

Рязанцев хмыкнул. Мне стало ещё интереснее. Я-то думал, что Одинцов начнёт говорить высокие слова о гражданской войне.

— Я абсолютно серьёзно, друзья, — настойчиво повторил Одинцов, — Вы ведь знаете, что эти представители «Свободных Миров», — он кивнул на лежащих террисов, — устроили на нашем Екатеринодаре. И Вы ведь точно помните ваш имперский Аахен, капитан, — он посмотрел на меня, — Ведь хорошо помните?

— Да — сказал я, — очень хорошо помню. Орбитальная бомбардировка.

— Города-побратимы, — зло вставил Рязанцев.

— Я думаю, мы все испытываем те же чувства, — голос Одинцова стал жестче. — Впрочем, вам ещё предстоит увидеть то, что осталось от Екатеринодара. Бомбардировка-то была со «всячинкой».

Я приблизительно понял смысл этого слова, но по оттенкам, почувствовал, что было что-то такое, чего я не знаю.

Мы помолчали, понимая, что времени у нас немного.

— Вы ведь уже слышали последние новости? — снова спросил Одинцов.

— Ты про десант на планету? — Рязанцев провёл тыльной стороной ладони по бритому подбородку там, где снова пробивалась щетина, — Хорошо у тебя работает перехват, Игорь! Это же случилось, можно сказать, только что.

— Я про десант, — подтвердил Одинцов, проверяя что-то на панели личного коммуникатора на предплечье, — Большой друг Ганзейского Союза, капитан-навигатор Мариано Франциско, начал эвакуацию экипажа своего линкора на планету, ещё когда мы подходили к вашему рейдеру. Сейчас на планету, — Одинцов ещё раз посмотрел рапорт, — пошла уцелевшая тяжёлая техника.

— Франциско говорил о своих планах во время сеанса последней связи — сказал Рязанцев. — Выглядел дон Мариано хреново, но, как всегда, гордо. Так что ничего хорошего от него ждать не приходится. Но ты же эвакуировал гражданских?

— Ришара насмотрелся? — ехидно спросил его Одинцов.

— Ну да, сказал Павел, — он из немногих журналистов, кто отвечает за свои слова.

Одинцов поморщился. — В общем да, отвечает. Толик хороший парень и всегда проверяет, но… Но его инсайды на мою тему только от меня.

— Деза? — закусил нижнюю губу Рязанцев, — Про эвакуацию гражданских — это была твоя деза?

— Частично, — ответил ему спокойно Одинцов, — Сам подумай, как я мог эвакуировать целую планету пиратскими рейдерами и шахтёрскими фрахтерами?

— То есть? — спросил Рязанцев.

— У меня, — пояснил полковник, — да что там у меня, — у всей оставшейся в живых гражданской общины русской колонии Екатеринодара, на такой фрахт просто бы не хватило денег.

— А то ты платил когда-то, Игорь… — сказал Рязанцев с лихой весёлостью.

— Я и тут не мог платить, — серьёзно сказал Одинцов. — И дело вовсе не в том, что нельзя было захватить пару грузовых кораблей Альянса. Как ты, наверное, знаешь — мы захватили несколько, с оружием, боеприпасами, медикаментами и едой — без них на планете, после бомбёжек, начался бы хаос.

— А в чем же дело? — с некоторой иронией спросил его Павел. Я видел, что он говорил с Одинцовым действительно, как старый друг, не боясь задеть и обидеть того случайно брошенным словом.

— Всё просто, — ответил ему Игорь Одинцов, — русскую власть на планете представлял я. Если бы я взял деньги гражданских, переживших две орбитальные бомбардировки, потерявших близких в этом огненном аду, это было бы неправильно. Кубанцы только что успешно пережили несколько штурмов со стороны Альянса. Наверняка агенты террисов воспользовались бы этим, чтобы дискредитировать ополчение. Представляешь себе сообщения в ресурсах интерсети: «Ополчение полковника Одинцова отбирает деньги у только что переживших орбитальные бомбёжки граждан русской колонии Екатеринодар?»

— Да уж, — сказал Павел, — таких бы нашлось много. Так как тебя не любят официальные медиа ресурсы — мало кого не любят.

— Точно, — согласился с ним Одинцов, — только я плевать хотел. Один «кракен» — не два «кракена», так у вас говорят, капитан фон Кассель? — задал он мне почти риторический вопрос.

— И как же Вы вышли из ситуации? — кивнул я ему в ответ.

Я знал, что самые известные и мощные ресурсы интерсети, принадлежавшие как Альянсу, так и КРПС, разорванного сейчас гражданской войной на несколько частей, демонизировали полковника Одинцова одинаково сильно. Несмотря на то, что причины для этого у них были совсем разные.

Ресурсы Альянса писали о нём и показывали репортажи о русских ополченцах много и часто. Началось это после того, как он со своим небольшим штурмовым отрядом захватил недостроенный «Орёл», а затем взял под контроль планету, на орбите которой стоял русский сверхкорабль в состоянии пятидесятипроцентной готовности. Было понятно, что Альянс рассчитывает добраться до русского космоса, на революцию в котором он потратил столько денег и сил. Демонизацию «русских ирредентистов», как людей Одинцова впервые начал ресурс «El Mundo Today»*, и подхватил «La Vanguardia»*. Серьёзные издания. Весьма. Такое действие привело к росту популярности Одинцова на русских планетах, с одной стороны, но формировала образ врага, не менее сильный, чем президент Андреев, в пространстве Свободных миров.

Ресурсы разорванной на части русской конфедерации, такие, как «Планеты 24», взорвались колоссальным количеством ток-шоу, где Одинцова представляли то честным, но глупым патриотом русских пространств, то опасным и безответственным мечтателем-одиночкой, давшим Альянсу прекрасный casus belli*, в нелёгкое время, когда русский космос ослаблен гражданской войной.

Ганзейский союз пытался игнорировать его в медиа-пространстве вообще.

Впрочем, доверие к официальным ресурсам, за время периода скатывания миров sapiens и praeteris, до стадии прямого вооружённого конфликта, упало на невиданно низкий уровень. Пропаганда и контрпропаганда началась с хороших, продуманных, логичных, правдоподобных мифологем, но, из-за перехода пропагандистской борьбы на уровень личного участия граждан в компании «за» и «против», материалы солидных ресурсов опустились до предельно низкого интеллектуального уровня. Всё для того, чтобы вбросы «материнских» издательств, формирующие мейнстрим, не «торчали» над любительским творчеством доверчивых граждан, хоть в «Imperium Sapiens», хоть в «Alianco de Liberaj Mondoj» *.

Потом произошло, на первый взгляд, нечто неожиданное. На фоне примитивной пропаганды, люди охотнее смотрели или читали частных журналистов — вроде Урсулы Вальдер, или Анатоля Ришара, а простой и понятный, честный и бескомпромиссный образ полковника русской контрразведки, несмотря на умолчание и многочисленные попытки изобразить его в чёрном свете, поднимался быстро в рейтингах популярности всё выше и выше.

— Так как же Вам всё-таки удалось решить проблему, полковник? — спросил я Одинцова.

— Да просто всё получилось, — ответил он, отмахнувшись, — на войне сложные схемы не работают.

— Шантаж, — пояснил Рязанцев, с ухмылкой, — это его любимый метод.

— Я не люблю это слово, — сказал Одинцов, поморщившись, — Павел преувеличивает. Мне больше нравится «ультиматум». Вполне правильный термин.

— И кому Вы поставили ультиматум? — спросил я, скорее для поддержания беседы.

Мне всё больше нравились эти двое русских, которые в короткой передышке спецоперации, остро ощущая временной лимит, вели, внешне неспешно, беседу.

— Сами подумайте, — ответил Одинцов, — не мог же я запугать достаточное количество пиратских капитанов в «серой», пограничной с Кубанью, зоне?

— Да уж, не мог, — усмехнулся Рязанцев, — даже до Головина дошли слухи, как быстро из Екатеринодара исчезло Временное кубанское правительство.

— Об этих клоунах, решивших поиграть в русскую идею, я и говорить не хочу. — поморщился Одинцов, — Но незадолго до моего прихода на Кубань, Фёдор Алексеич Головин, представлявший здесь Ганзу, пропустил такое количество судов русского флота, что я не мог не воспользоваться таким подарком… Я тогда сильно переменил своё мнение о Четвёртом адмирале Ганзы.

Похоже, что последняя фраза предназначалась мне.

— Так ты проводил эвакуацию планеты кораблями русского флота? — недоумённо спросил Рязанцев, — Ришар наврал в своих сообщениях?

— Ришар не врёт, — сказал Одинцов, — поэтому я и имею с ним дела. Приход осколков русского флота в серые зоны резко изменил в них расклад сил. Некоторые русские капитаны, по моей просьбе, были более убедительны чем я, апеллируя к простым чувствам гуманизма людей, которые, в силу своей деятельности, вынуждены были о них забыть. Я же говорил, что я гуманист. Пиратские капитаны эвакуировали своих соотечественников, попавших в беду, по своей, доброй воле.

— Я бы много дал, чтобы увидеть, как их уговаривали. — Покачал головой Рязанцев, улыбаясь.

— Я думаю, нам придётся многое увидеть в ближайшее время — перевёл разговор в деловое русло Одинцов. — Так что у нас по спасению капитана фон Касселя?

— Остался последний пункт, — сказал Рязанцев.

— Даже два, — сказал Одинцов, — что мы делаем с этими уродами? — он кивнул на террисов, — За борт?

Они оба посмотрели на меня.

— Я против, — неожиданно сказал я.

— Жаль, что Вы не убирали тела гражданских с улиц Екатеринодара, вместе с моими ребятами, — сказал Одинцов, — Вы бы не были таким гуманным.

— Я против, — повторил я, — Пока я капитан этого корабля. Это мои пленные. И это люди. Только другие люди. Вы же сами сказали, что Вы гуманист.

— Хорошо, — согласился Одинцов, — Тогда могу предложить Вам комплекты имперских сеток «Фау-5»*, как раз на этот случай. Вроде всё? — он посмотрел на часы, — По времени наш абордаж должен был завершиться.

— Недооцениваешь моих ребят, — обиделся Павел.

— Даже с твоими ребятами, — сказал Одинцов, — уже бы всё кончилось. Пора переходить на «Всадник». Ваш «Врангель» отбуксируем на «Орёл».

— Капитан, — обратился он уже ко мне, — вахту на рейдере оставим из Ваших или из моих людей?

— Господа, — ответил я, — к чему формальные вопросы? Признаться, с момента, когда я стал ганзейцем, я чувствую себя марионеткой, куклой какой-то. Вы же всё сами решили.

— Всё решил Фёдор Алексеич, — сказал Рязанцев, — Головин. Это его план, чтобы тебя спасти. А что касается «марионетки»… Ты не поверишь, Франц, но я давно чувствую себя точно так же.

— Самое странное, что я тоже, — сказал Одинцов. — С того момента, как связался с вашим адмиралом. Но хватит об этом. Если нет возражений, тогда на «Врангеле», для правдоподобности, останется моя вахта. И Ваш медик — он кивнул на фон Бёма.

— У вас был ещё какой-то вопрос, — напомнил я. — Мы решили только с пленными.

— Торпеда? — спросил Рязанцев у Одинцова, — у тебя ещё осталась хотя бы одна торпеда, Игорь?

— Осталось две. — ответил тот Рязанцеву.

— Вот и прекрасно, — довольно кивнул русский полковник. — Кстати, капитан, На «Орле» Вас ждёт сюрприз. Надеюсь, приятный.

— Не люблю сюрпризов, — проворчал я.

*«…так, как бы он произнёс «paramecium».

Парамеции, род инфузорий, здесь в значении — примитивные, одноклеточные.

*«…El Mundo Today»

"Мир сегодня"

*«La Vanguardia»

"Авангард"

*«…прекрасный casus belli»

Повод для войны.

*«…Alianco de Liberaj Mondoj»

интерлингва — «Альянс Свободных Миров».

2. Террасаконтера"Дева Марина".

…Отдельные философии рождаются из беспредельного океана возможностей (“всё”). Каждое рождение конкретной философии со всеми ее претензиями на исключительность есть нечестие по отношению к океану равновозможного. С неизбежностью наступает время наказания за нечестие рождения. Философии наказуются взаимным изничтожением друг от друга. Это изничтожение и есть философский процесс, а изничтоженное нисходит в историю философии — явленную часть беспредельного океана возможного. Орудие же этого изничтожения — рефлексия…»

Сергей Михайлович Половинкин.

"Всё". Опыт философской апологетики.

Хрестоматия"Философские сокровища Империи Сапиенс".

Раздел"Генезис современного русского сознания."

Русский рейдер «Всадник», имитируя успешный конец абордажа, швартовался к «Барону Врангелю». Сторонний наблюдатель, а в данном случае это мог быть капитан-навигатор Мариано Франциско, должен был бы с большой долей уверенности сделать вывод, что команда ганзейского рейдера мертва, или взята в плен. На что, как становилось ясно, и был расчёт Рязанцева, или адмирала Головина, или их обоих.

Русский рейдер правильно, с идеальной точностью, зашёл с правого борта, не теряя ни секунды напрасно, дал запрос на стыковку, и ещё до полной остановки, намертво «прилип» своим левым бортом, включив на считанные секунды, свои маневровые двигатели.

В швартовом шлюзе «Врангеля», находились первый взвод гиен и человек пятнадцать русских десантников, пришедших с Одинцовым на «абордаж». Было похоже, что эти ребята пересекались уже не в первый раз. По крайней мере, так мне показалось. Встреча незнакомых вооружённых людей — пусть даже и союзников — практически всегда сопровождается чувством настороженности. Оружие в чужих руках всегда рождает ощущение опасности. И если к своему оружию ты быстро привыкаешь, и оно становится скоро частью тебя самого, продолжением рук или внутренних чувств, то незнакомый вооружённый человек поневоле заставит тебя долгое время следить за направлением ствола его автоматической винтовки или его персональным местонахождением. Даже гражданские инстинктивно не переносят нахождение пусть и невооружённых, но незнакомых людей сзади, за спиной. Что говорить о людях, чья профессия — постоянное чувство опасности?

Но и «гиены» Рязанцева, и «осы» Одинцова, носившие название «Всадники», сейчас сидели группами на полу — рядом беспечно лежали оружие и шлемы, никто и не подумал оставить включёнными защитные поля на доспехах. Я услышал смех, типичные армейские шутки и истории.

— Чистая правда, — услышал я, как один десантник, сидевший совсем близко у двери, говорил другому, — мой первый день в училище, мы ещё совсем зелёные все, а препод наш выходит и говорит: «Будем знакомы, будущие господа офицеры, моя фамилия — подполковник фон Розенберг».

Смех. Хороший, дружеский смех.

Я тоже чуть усмехнулся. Такие подполковники, которые заговаривались иногда от преподавательской работы, были, наверное, у всех. Только нашего подполковника звали Жюсслен де Фуа. Среди моих однокурсников он стал известен тем, что как-то заснул во время просмотра учебного фильма по какому-то классическому произведению, и когда главный герой закричал: «Командир, что делать?» — не просыпаясь, громко приказал: «Всем перестроиться и повторить атаку». В другой раз отличники курса полетели с ним для знакомства с английской эскадрой в Лондон и в графе «ваш пол», что звучало по-английски, как всегда слишком кратко: «Sex», написали: «Natürlich, ja!». Подполковник де Фуа тогда собрал всех вечером и прочёл длинную и проникновенную лекцию о том, что он и его друзья, будучи курсантами, тоже озорничали, «и весьма», добавил он, но «офицер не может позволить себе то, что может простой солдат».

Прерывая мои быстрые воспоминания, Гюнтер Лютьенс, командир первого взвода «гиен», подбежал и встретил нас почти у самых дверей отсека управления. Смотрел он вопросительно и весело — как и положено хорошему младшему офицеру во все времена.

Одинцов кивнул ему, как старому знакомому.

— Готовьте людей к переходу на русский рейдер, — приказал я.

— «Ганза владеет всем», — громко сказал, кивнув мне и повернувшись к десантникам Лютьенс.

— «Так будет вечно», — нестройно и многоголосо раздалось в ответ — солдаты стали подниматься, подбирая снаряжение.

— Как у вас манерно, — съязвил Одинцов, разглядывая открывшуюся нам картину боевого братства штурмовых команд двух рейдеров, ещё недавно готовившихся к абордажу друг с другом.

— Завидуйте молча, полковник, — поддел его Рязанцев, стоявший рядом.

— Подготовиться к переходу через швартовый шлюз, — бодро приказал Лютьенс.

Загорелся зелёный свет, двери шлюза открылись перед строем солдат, оказавшихся теперь «нос к носу» со своими недавними вероятными противниками.

— ЗдорОво, «гиены»! — весело сказал кто-то из «всадников» полковника Одинцова, оставшихся на русском рейдере, — здорово, животные!

— От коней слышу, — не остался в долгу кто-то из «гиен».

— На русский рейдер — марш! — отдал команду Лютьенс, и наши люди, вперемешку с людьми Одинцова, потопали на «Всадник».

Я, Рязанцев и Одинцов уходили с «Врангеля» последними.

— Кони и собаки — друзья человека, — сам себе сказал Одинцов.

— «Гиены» — не собаки, — возразил Рязанцев, — они почти кошки.

— Все лучше, чем наши «друзья»-метаморфы, — сказал я.

***

Минут через пять мы уже были в боевой рубке «Всадника». Русский рейдер оказался невероятно похожим на ганзейский — то же расположение отсеков, та же внутренняя цветовая гамма сигналов, только десантный отсек побольше, а системы управления попроще. Ганзейские корабелы наверняка и здесь приложили руку, хоть русские и любили повторять, что они сами, всегда всё сами.

Георг фон Менгден, навигатор «Всадника», которого, как я успел услышать, Одинцов и русские коллеги называли «Юра», отшвартовался от «Врангеля».

— Приказы? — обратился он к Одинцову.

— Что с нашей террасаконтерой? — спросил тот, — Эти «тоже люди», которые заливают мирные города напалмом, — тут он посмотрел на меня, — прореагировали как-то на абордаж нашего рейдера?

Случайно или нет, но точки перехода, расставляемые Империей, делали и в лучшие времена русское пространство труднодоступным, практически изолированным от миров Альянса. Поэтому всё, связанное с homo praeteris, было для русских если в не в диковинку, то необычно. После последнего «сбоя» в работе точек тенденция только усилилась.

— У них пожары, — ответил Юра, — но террисы почти завершили эвакуацию. Уходили быстро. Почти бежали. В настоящее время щиты терассаконтеры отключены.

— Они что-то транслировали? — спросил Одинцов

— Передали два шифрованных сообщения, сказал фон Менгден, — перехват мы сделали и передали на «Орёл». Наши люди над ним работают.

— Надеюсь, что капитан-навигатор Франциско уже вас похоронил, коллеги, — сказал Одинцов нам с Рязанцевым.

— Хорошо бы, — подал голос Рязанцев, — Как ему в глаза смотреть-то теперь?

— В глаза мы ему смотреть не будем, — сказал Одинцов, — А то вдруг они у него фасеточные?

Какое-то время он рассматривал обречённый, огромный корабль, уже брошенный командой. Тот плыл в темном пространстве, как диковинный морской зверь. Обломки его нижних палуб, дрейфующие вместе с ним, напоминали стайки мелких рыб-падальщиков, вокруг мёртвого хищника. Корабли Альянса, как все корабли на свете, обладали своей, особенной красотой. В них было что-то и от древних галер, бороздивших моря на Старой Земле, и от морских хищников, таких похожих на любой планете, где есть океан.

— Давай торпеды, Юра, — сказал Одинцов навигатору, выводя на дисплей чертежи террасаконтер, и находя среди них «Деву Марину». — Давай торпеды, Георг, — повторил он, отмечая цель, — Одну в отсеки боеприпасов, вторую — куда хочешь, на свой вкус.

— Дайте чёткий приказ, капитан, — сказал фон Менгден бесстрастным голосом.

— Юра, — сказал ему Одинцов, поморщившись от дотошности своего офицера, — дай просто одну торпеду туда, где ещё не горит.

Фон Менгден пожал плечами и включил инфракрасный режим на визорах, чтобы ещё раз определить очаги пожаров.

Рейдер еле слышно вздрогнул.

— Торпеды пошли, — невозмутимо доложил «Юра» через несколько секунд.

— Не могу отказать себе в этом удовольствии, — посмотрел на нас с Рязанцевым Одинцов, переключая экран на визоры, разворачивая картинки торпед и общего вида обречённой террасаконтеры. Хоть это, конечно, и не вернёт тех, кто погиб в Екатеринодаре. — Присоединяйтесь, — сказал он нам, — редкое зрелище. Первое, в своём роде.

Я смотрел, как торпеды шли к цели. В рубке «Всадника» повисло молчание. Было слышно, как Одинцов постукивает перчаткой по панели пульта управления

— Террасаконтера, как немая, — нарушил молчание Рязанцев. — Ушли наши «друзья», значит.

«Дева Марина» была, по сути, уже мертва. Когда в ту часть, где находился отсек управления, как нож, вошла первая торпеда, стройное, красивое тело террасаконтеры деформировалось, и вдруг, вспухло несколькими отвратительными «нарывами». Деформация поверхности корабля, распространяемая взрывными волнами, рвавшими переборки и плавившими сверхвысокими температурами отсеки, дошла и до огромной носовой скульптуры: стоявшей над отсеком управления прекрасной обнажённой девушки, выходящей из морской пены. Скульптура начала было тоже начала «опухать», превращаясь во что-то из страшных снов, но раскололась надвое. Гигантская верхняя часть её прекрасного торса, с руками, державшими рукоять спады, закувыркалась в нашу сторону.

Скульптура «Девы Марины» казалась крохотной на фоне огромного корабля.

Вторая торпеда, поразившая отсек боеприпасов, дала «опухоли» ещё больших размеров, деформировавших корпус с ещё большей скоростью. Внезапно гигантский корабль «лопнул» большой, черно-оранжевой объёмной кляксой, закрывшей от нас бесконечные звёзды, чей рисунок так сильно менялся с каждой точкой перехода. Последний, большой взрыв превратил террасаконтеру в большое облако обломков.

— Вот и всё, — сухо и жёстко сказал Одинцов, глядя на море, дрейфующих в нашу сторону, фрагментов.

Было что-то чертовски грустное в картине гибнущего корабля, пусть даже это была террасаконтера террисов. Мы убили его, как когда-то китобой убивал кита, поражая его гарпуном с гранатой, которая взрывалась в теле огромного животного, ощущавшего приближение смерти. Я знал, что похожие чувства испытывают все, кто находился в рубке. Неожиданное для всех нас неловкое молчание повисло в отсеке управления русского рейдера.

— Поздравляю Вас, полковник, — сказал я, снова нарушив тишину в рубке «Всадника».

Нельзя поддаваться эмоциям. Фокус только на успех.

— С чем? — не понял Одинцов — он думал о чем-то, он был погружён в свои мысли, глядя куда-то мимо.

— Это первая крупная потеря Альянса, с начала войны, — заметил я. — Этого не смогла сделать ни Империя, ни мы. Сделай я такое — или кто-то из имперских капитанов — нас ждала бы крупная награда.

— Ну-ну, — Одинцов повернулся ко мне, цитируя известную поговорку: — «Что адепт Серапеона сделает за идею, ганзеец сделает только за деньги…», русский полковник расхохотался и добавил: — Не завидуйте мне так, фон Кассель. Вы ведь тоже причастны. И гораздо больше, чем Вам кажется.

Я удивился. Молча. Но видимо настолько выразительно, что Одинцов перестал смеяться:

— Ганзейскому капитану нужны пояснения?

— Видите ли, полковник, — возразил, я с ноткой некоей отстранённости, — я не совсем ганзеец. Я остзеец. Разницу понимаете?

— Простите, если обидел Вас, фон Кассель, — Одинцов хитро улыбнулся. — Разницу я понимаю. Уж поверьте человеку, до сих пор не выступившему ни на одной из сторон русской гражданской войны…

— Нынешняя гражданская война чем-то отличается от других в истории человечества? — спросил я, уже примирительным тоном.

–Трудно сказать, ответил мне бывший студент Московского Историко-Архивного Института Игорь Одинцов, — как говорил мой добрейший учитель, профессор Сергей Михайлович Половинкин, «учение о человеке до сих пор остаётся одним из наименее изученных аспектов деятельности самого же человека». Это вообще первая война за последние двести лет…

— Утверждение Вашего учителя так же парадоксально, как и первая война за двести лет.

— Не провоцируйте меня, фон Кассель, — вдруг сказал Одинцов, — когда-нибудь потом, в другой обстановке, мы как-нибудь сядем и обязательно поговорим обо всём, может даже поумничаем и вспомним не только уважаемого Сергея Михайловича, но и многих как русских, так и имперских мыслителей, которых заботили действительно серьёзные вещи. Гораздо более серьёзные, чем собственное выживание, или торжество над грудой обломков пустого корабля.

— Согласен с Вами, — ответил я, — просто попал под впечатление того местного апокалипсиса, который мы тут с Вами устроили.

— Как Вы думаете, — спросил Одинцов, выдержав небольшую паузу, — почему мне удалось торпедировать, уже оставленный экипажем, один их самых крупных кораблей Альянса?

— Подрыв на минах, пожары, — сказал я, — А ещё, вероятно, виртуозная работа Ваших минёров.

— Ни я, ни мои минёры, не заслужили Вашей похвалы, — покачал головой Одинцов. — Всё время, пока я удерживал планету — мои ребята, конечно, ставили минные поля. Поставили мы мины и к подходу террасаконтеры, но безуспешно. Сенсорные поля «Девы Марины» зафиксировали их, потом вышли рейдеры просканировали и уничтожили всё, что мы поставили. Так что это не мои минёры.

— Третья сила? — улыбнулся я. — Неведомый и таинственный союзник из глубин внешнего космоса?

Одинцов рассмеялся.

— Я, конечно, балуюсь литературой на досуге — есть такой грех, даже суеверен иногда, как любой человек нашей профессии, но в такие чудеса просто не верю.

— Тогда что было причиной? — удивился я.

— А вот не буду отвечать и всё, — сказал полковник Одинцов. — Я обещал Вам сюрприз на Екатеринодаре, и вы его получите. Юра — повернулся он к фон Менгдену, — давай их рейдер на буксир — и пойдём домой.

— Я помогу? — спросил Рязанцев Одинцова — тот кивнул, соглашаясь и добавил, — стыковка верхней плоскостью.

Нет, так нет, — пожал я плечами. — Слишком много загадок. На Екатеринодаре так на Екатеринодаре. Совсем рядом. Всего-то полчаса хода.

«Всадник» взял нашего «Барона» на буксир довольно быстро. В том, как Менгден производил стыковочные манёвры, было что-то пиратское. Очень уверенно. Очень точные движения. Помощь Рязанцева оказалась почти не нужна.

— Буксировочная стыковка завершена. Стыковочные шлюзы открыты, — сухо доложил фон Менгден.

— Красавец ты, Юра, — от души, восхищённо похвалил его Рязанцев.

Фон Менгден только молча кивнул головой в ответ.

— Передайте на «Барон» «смирительные рубахи» для наших пленных, — приказал Одинцов кому-то через переговорное устройство. — Да, три-четыре комплекта «Фау-5». Чуть погодя отдал приказ: «Курс — на «Орёл».

Мы шли к «Орлу», ставшему домом для русских ирредентистов, уже минут тридцать-сорок. Рязанцев, листавший сетевые новости, вдруг выругался.

— Мы становимся известными, — сказал он с досадой, смотрите, друзья:

На голоэкране, в верхней полусфере капитанской рубки, появилось бородатое лицо известного журналиста:

— Приветствую, меня зовут Анатоль Ришар, я журналист, в меня стреляли, меня ловили, меня арестовывали…

— Секунду, — сказал Рязанцев, — я переключу тизер.

— Привет, дорогие друзья! — начал тот же голос, — Когда мы с моей коллегой поняли, что произошло, мы поняли, что это надо показать! Об этом нужно говорить! Потому, что это неимоверно, на самом-то деле…

— Толик не удержался, — сказал Одинцов, — Молодец, вообще-то, только слишком рано.

— Только что, так называемая миротворческая миссия, — продолжал Анатоль Ришар, — блокирующая русскую ирреденту у планеты Ектеринодар, потеряла сразу два корабля! Предположительно, потерпела катастрофу или подорвалась на минах, терассаконтера сил Альянса Свободных Миров «Дева Марина». Мы пока не знаем, что случилось с его командиром, капитаном-навигатором Мариано Франциско и всем экипажем. Кроме того, русскими ирредентистами взят на абордаж ганзейский рейдер «Барон Врангель». На его борту, в качестве ганзейского капитана, между прочим, находился всем известный, как говорят в пространствах «Alianco de Liberaj Mondoj», бывший пособник Герцога Остзейского, Фридриха, Франц фон Кассель. Как сообщают нам мои источники, которым я верю, команда рейдера, включая личный штурмовой отряд адмирала Ганзейского Союза Головина, погибли при абордаже.

— Вот и всё, фон Кассель — сказал Одинцов, — Вы мертвы. С честью пали на поле боя, защищая прогрессивное человечество. Кстати, — добавил он, — давайте перейдём на ты, раз уж Вы всё равно пали от моей руки?

— Нет проблем, Игорь, сказал я, — Как говорят те из террисов, что являются адептами Сераписа: «у покойников нет выбора». К тому же, меня так много раз убивали в последнее время, что я уже как-то привык. C Павлом на «ты» мы перешли тоже после того, как меня в очередной раз похоронили медиа.

— Напиши что-нибудь, на тему: «Есть ли жизнь после смерти?», — в шутку порекомендовал Одинцов. — В твоём случае, она будет честной.

Мы рассмеялись.

— Франц, ты уже придумал себе новое имя? — неожиданно для меня спросил Рязанцев.

— Зачем? — удивился я. — Меня моё имя вполне устраивает.

— Тебя будут искать, Франц, — пояснил Одинцов. — Анатоль, конечно, пустит ещё много порций дезы про тебя, он человек правильный и честный, но тебя будут искать.

— У меня разве есть выбор? — ответил я им обоим.

— На «Орле» и на планете Екатеринодар, насколько я знаю, есть хорошие регенераторы, — заметил Одинцов. — Мы сможем поменять твои отпечатки пальцев и поработать над твоей внешностью, заменить импланты и идентификаторы личности. Так хотел Головин, а я в долгу перед Фёдор Алексеичем, хоть он сейчас и ганзеец.

— Менять внешность, как будто я преступник? — пожал я плечами. — Я не жалею ни о чем, что я сделал в своей жизни, Игорь, — твёрдо продолжал я. — Всё, что я хотел — это защищать то, что мне дорого. Сегодня я умер для всех от твоей руки, как предатель. Мне не хочется начинать новую жизнь таким образом. Доброе имя — это так мало, но и так много из того, что может позволить себе человек.

— Я понимаю тебя, Франц, — возразил мне Одинцов, — но смена идентификаторов личности даст тебе какое-то время подумать, как быть дальше. Может быть, ты ещё послужишь своей Родине и своему миру, а может быть — тебе захочется просто частной жизни. Только повторяю, тебя будут искать, даже мёртвого. Я говорю лишь о том, что смена имени может дать в твоём случае лишь небольшой выигрыш во времени. Но и это может оказаться вполне достаточно. Мне кажется, что тебе сейчас самое главное — найти себя в изменившемся мире. Выбрать путь, свой новый путь и сторону, на которой ты будешь. Доступ к «Серебряной Тени» и её технологиям — слишком лакомый кусок, а ты-почти единственный «ключ» к нему. Так что спокойной жизни у тебя не предвидится.

— Нужно подумать, — только и ответил я.

–… Случайна ли смерть фон Касселя — продолжал голос Ришара, — и других гасконцев, что шли по душу полковника Одинцова, или это спецоперация руководства Альянса с целью заморозить возможный доступ к тайнам кораблей типа Эрфиндер? Вряд ли на этот вопрос ответят медиа Свободного Мира. Вы же знаете, как я его люблю всем сердцем! Как я люблю всем сердцем свободу слова и прочие завоевания Свободных миров. Однако, их когда-то вполне приличные медиаресурсы, сейчас, как Вы знаете, превратились в дно донное. Но мы с моей коллегой будем следить за ситуацией. Подписывайся, чтобы знать, что такое на самом деле правильная информация. Подписывайся, чтобы ничего не пропустить.

— Кто такие гасконцы? — спросил я, — Что-то из древней истории?

— Возможно у него хобби — древняя французская литература, — предположил Рязанцев. — Был когда-то такой писатель Дюма — кажется офицер, между прочим. Ты ведь тоже балуешься поэзией, Франц?

— Кстати о поэзии, — внезапно сказал Одинцов. — Я читал твои некоторые твои стихи. «Глаза гиен укажут им путь». Так попасть в точку мог только хороший поэт, правда, — русский полковник смотрел на меня с иронией, мол, «догадайся сам».

— С ума схожу от ваших загадок, друзья, — сказал я, — Поэты, писатели… Говорите прямо.

— Мы в зоне действия швартовых полей «Орла» — напомнил о себе фон Менгден. — Захожу на посадку. Передаю управление.

Швартовые поля громадного силуэта «Орла», надвигавшегося на нас, уже захватили «Всадник», к которому был прикреплён «Барон Врангель» и плавно тащили внутрь, прямо в открытый шлюз русского недостроенного сверхкорабля, висевшего на фоне синего глобуса планеты.

— Прекрасно, — сказал Одинцов. — Так вот о поэзии. У тебя был офицер — его звали Адольф ван Фростен. Хотел бы поговорить с ним?

Конечно, я хотел бы. Если бы только знать, где сейчас Адольф. По-настоящему, только сейчас, за эти несколько недель я почувствовал, как мне не хватает моих ребят.

— Да, — коротко ответил я Одинцову, — только где он?

В этот самый момент «Всадник» слегка вздрогнул всем своим корпусом.

— Посадка завершена, снова подал голос фон Менгден. — Процентная смесь «кислород-азот» за бортом соответствует норме.

— Прекрасно, — похвалил его Одинцов, вид у него был загадочный.

Я посмотрел на Рязанцева, — тот тоже состроил хитрую физиономию.

— Команде — разрешение покинуть корабль, — отдал приказ Одинцов. — Пошли, что ли, Франц, — сказал он мне.

Коридоры «Всадника» показались мне длинными и бесконечными. Впереди меня топали своими гравиботинками, по рифлёному полу «Всадника», черно-белые «гиены» Рязанцева, вперемешку с черно-жёлто-белыми, как осы, русскими десантниками. Потом мы разделились. Основная масса солдат, тащившая использованное оборудование и пустые ящики-кофры для боеприпасов, пошла вниз по широкому грузовому пандусу. Мы втроём, свернули влево и вышли, сквозь скромный, парадный выход рейдера.

В огромном, посадочном ангаре линкора «Орёл», внизу, у трапа рейдера «Всадник», ставшего совсем крохотным, я увидел несколько фигур. Они тоже казались маленькими. Но я сразу узнал их.

*«…Natürlich, ja!»

Конечно, да!

3. На «Орле».

«Я вообще считаю, что смертность разумного существа — это первобытная дикость.

Над нами вся галактика смеётся. Думаю, есть правило: «Нет бессмертия — нет контактов».

Не по чину. Говоришь с человеком, а он умер. Гадость какая-то.»

Д.Е. Галковский, русский историософ

Хрестоматия"Философские сокровища Империи Сапиенс".

Раздел"Генезис современного русского сознания."

Я спустился по трапу следом за Одинцовым. Трое из четверых, встречавших нас, просто молча обняли меня. Конечно, им было, что сказать мне — и Адольфу ван Фростену, и Патрику Гордону, и Адаму Вайде. Но мы вчетвером — всё, что осталось от личного эскорта Герцога Остзейского, — просто молчали. Обнялись и стояли нос к носу. Потом мои друзья расступились, и я увидел ту самую девушку.

— Лейтенант Небесной Канцелярии герцогства Остзее, Элизабет Суге, — сухо представилась она, а потом, вдруг сказала, совсем как тогда, в пневмолифтах бункеров Кёнигсберга, перед боем: — Капитан, я рада Вас видеть!

Она подала мне руку. Я снял перчатку, и подал ей руку в ответ. Её рука была тёплой и непривычно нежной.

— Я тоже рад Вас видеть, лейтенант, — ответил я ей. — Искренне рад, что Вы живы. И благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали.

— Так ты уже знаешь, капитан? — удивился ван Фростен.

— Как не знать, друзья, — ответил я ван Фростену, не сводя глаз с Элизабет, — благодаря вам я жив!

Глаза у Элизабет Суге были усталые, как у человека, который на допингах много дней. Так выглядят десантники после девяноста дней тяжёлого боевого выхода. Сколько же ты дней не спала, лейтенант Сугэ?

— Гм, какие же вы, всё-таки манерные, остзейцы, — сказал стоявший рядом Одинцов. — Элизабет, давайте хоть я Вас обниму!

— Geh weg, Odintzoff*, — сказала Элизабет, поморщившись в шутку и улыбаясь, — Я же говорила тебе, пошёл вон: — kein Körperkontakt, keine Umarmung.* Улыбалась она красиво, какой-то очень знакомой улыбкой.

— Ладно, ладно, — Одинцов сделал жест рукой, — и всё-таки, помните, как у Вас говорят, — Ich stehe zu Ihrer Verfügung*.

— Я говорила Вам, что Ваше гортанное"р"желает желать лучшего? — спросила Одинцова, шутя, Элизабет. — Всё потому, что вы недостаточно настойчивы. «Р» Элизабет произнесла по-русски, от усталости получилось похоже то ли на рычание, то ли на урчание:"р-р-р…"Все, кто стоял рядом, заулыбались, глядя на неё. Кажется, у неё был дар превращать усталость в бодрость и плохое настроение в хорошее.

— Это ничего, — сказал Игорь Одинцов, с удовольствием глядя на Элизу, и превратившийся, на какое-то время, из полковника и грозы пиратов, в мальчишку-кадета, — зато у меня «р» наступательное, а у многих оно правильное, но отступательное.

— Элиза засмеялась и бросила в него своей перчаткой. Одинцов словил её, и тоже смеясь, подал ей обратно.

В это время, на трапе, появились лейтенант фон Бём и Рязанцев. За ними, затянутые в сетки для пленных, шли три терриса, взятых Рязанцевым в плен. Павел пристегнул их контактным креплением с одной стороны к себе, с другой — к фон Бёму.

— Здравствуйте, Павел, — сказала Элизабет, помахав рукой Рязанцеву.

— Привет, принцесса, — махнул рукой Павел в ответ. — Видите, — он показал рукой в нашу сторону, — привёз Вам, что обещал.

Мне почему-то показалось, что речь обо мне. А Элизабет, которая лейтенант Сугэ, кажется, давно со всеми знакома.

— Не махайте так руками, — почему-то недовольно ответила Элизабет Павлу, — у вас же на руке крепление к «Фау-5!» Если будете так изображать мельницу — сетка порвёт Ваших пленников в куски.

— Слушаюсь, принцесса, — согласился Рязанцев, но всё равно снова дернул руками.

Русские, и в частности Рязанцев, часто называют всех подряд девушек, принцессами. Как я понимаю, это что-то вроде нашего «Mein Schatz»*. Хотя, честно говоря, Элиза того заслуживала. Она говорила, как принцесса, смотрела, как принцесса. Даже кидалась перчаткой как-то по-особенному. Я не заметил этого тогда, во время осады Фридрихсхалле. А теперь — меня это приятно удивило, но не более, чем удивило.

Потому, что…

Потому, что всё это время я молча смотрел в пространство за «Всадником». Там я увидел знакомый до боли, до мурашек по коже, до чувства, такого же сильного как любовь, силуэт корабля. Прожектор подсветки был направлен на рельефную, словно бы откованную простым молотом, надпись древним, готическим шрифтом: «Folge, wie ein Schatten»*. Там стоял МОЙ корабль. Моя «Серебряная Тень», Mein «Silber Schatten».

— Я же обещал тебе сюрприз, Франц, — сказал, уловив направление моего взгляда, Одинцов.

— Спасибо, Игорь, — тихо и растроганно сказал я. — Как я сказал, я не люблю сюрпризов. Но это — самый лучший сюрприз!

— Какие хитрые эти русские! — наигранно возмутился Патрик Гордон. Он забрался на несколько ступенек вверх по трапу, чтобы лучше всех видеть, — Кому спасибо? Капитан, дорогой наш друг Франц, это мы поставили «Тень» так, чтобы ты сразу увидел! И терассаконтеру эту, мы бахнули… Так что записана она будет на счёт твоего корабля.

Я вопросительно посмотрел на Одинцова.

— По чести сказать, — согласился Одинцов, — терассаконтера «Дева Марина» — это работа Ваших людей и Вашего корабля.

Я не люблю сюрпризов. Но сейчас сюрпризы были приятными. Надолго ли их хватит?

— Это ещё почему? — задал я от растерянности глупый вопрос.

— А кто ещё, кроме «Серебряной Тени», мог так незаметно поставить мины прямо по ходу террасаконтеры со всеми её системами обнаружения? — гордо сказал Ван Фростен, пожимая плечами. — Хотя, знаешь, Франц, команду над кораблём я уступил Элизабет.

— Почему? — ревниво спросил я Элизабет, вспоминая беседу с Головиным о том, что внезапно, есть ещё один человек кому подвластен мой корабль — Разве у Вас есть доступ к «Серебряной Тени»?

Элизабет, казалось, не слышала мой вопрос. Она сейчас смотрела на меня так, как будто я был и Навигатор Андреас, и Всадник Йорг и Воин Михаэль, все трое, в одном лице спустившиеся с небес.

— Потому, капитан, — ответила она, глядя на меня своими синими глазами, — что так хотел герцог Фридрих. — Это он приказал ещё там, в бункере Фридрихсхалле, в Кёнигсберге. Но теперь это снова Ваш корабль.

Ван Фростен кивнул. — Теперь ты снова капитан, Франц!

— Хватит, — подвёл черту Одинцов. — Хватит, а то я не выдержу и пущу слезу. Вы все на МОЁМ корабле, я самый старший по званию и вообще… — он сделал паузу. — Подчиняетесь мне, — он обвёл всех взглядом, — Господа ганзейцы, на планете десант. Вы всё равно мертвы почти для всех, кто о вас знал. Вас всех убили мои бравые «Всадники» во время безжалостного абордажа. Посему, не откажитесь помочь мне. Павел — пленных в багги и отвезите в спецбоксы. У всех остальных часа три личного времени.

Сказано было с чувством. Возразить было нечего. Но очень хотелось есть и спать. Смертельно. Непонятно, чего больше.

Но за три часа мы даже толком осмотреться не успели. Драка на планете началась почти сразу. Я успел, разве что, быстро перекусить и принять душ, чтобы хоть как-то освежиться. Зато всё это — на своём корабле. Дома.

***

Пару часов поспал, а показалось, что разбудили почти сразу.

Военный совет перед боем Одинцов проводил прямо на палубе швартового ангара судов среднего класса. Всё так и было — несколько багги поставили между «Всадником» и «Серебряной Тенью». Вокруг стояли, сидели на самих багги и прямо на земле, офицеры «Всадников» Одинцова, командир первого взвода «гиен» Гюнтер Лютьенс, и мы впятером, всё что осталось от эскорта «Тени». Полевую, автономную тактическую карту Одинцов повесил прямо на трап «Всадника».

Рядом с ним, в лёгкой форме кубанского ополчения стояли двое, с черно-оранжевыми, полосатыми, металлопластиковыми шевронами. Оба были среднего роста, и чем-то неуловимым очень похожие друг на друга. Тот, что повыше, носил усы, но не такие, как у Одинцова, а выбритые в тонкую полоску над верхней губой, его слегка вьющиеся волосы, угольно-черного цвета, были зачёсаны назад.

Второй был слегка ниже ростом, мужественно выглядящий человек, красивый такой красотой, которую Рязанцев бы назвал «лихой». Такие экземпляры сразу заставляют женщин краснеть, а у мужчин вызывают всевозможные комплексы.

— Разрешите представить тем, кто не знаком, — сказал Одинцов, — Виктор Зиньковский, — хлопнул он по плечу того незнакомца, что был повыше, — выборный командующий кубанского ополчения, и Олег Касаткин, указал он рукой в сторону «лихого красавца», сотник роты специального назначения кубанского ополчения. К нам прибыли только что с планеты.

— Можно просто Алик, — сказал Касаткин, беззастенчиво разглядывая всех, кого не знал, — Всё равно воевать вместе.

— Итак, — начал Одинцов, — с того, что было терассаконтерой «Дева Марина», на планету высадилась экспедиционная бригада «Ratoj de la dezerto»*, с тяжёлой техникой. На наличие ополчения на планете они не расчитывали, — спасибо нашему другу Ришару за вовремя подброшенную дезу. Разведка, — он кивнул на Зиньковского и Касаткина, — сообщает, что противнику удалось посадить на планету десять боевых машин типа «мачете», — это аналоги имперских «гепардов», три шагающие боевые машины управления боем типа «Торо», около четырёх тысяч человек личного состава, 10-15 тонн боеприпасов.

И «нахуэли», — добавил Касаткин.

Мне показалось, что в конце предложения Алик Касаткин зачем-то, намеренно, поставил знак вопроса. Русские засмеялись — но я не понял шутку.

— Что смешного в слове «ягуар» на лингва астека? — спросил я стоявшего рядом Рязанцева.

— Непереводимая игра слов, — улыбнулся он.

— «Нахуэль» — означает ягуар на одном из диалектов окраинных планет Альянса — зачем-то пояснил назидательно Одинцов, глядя на Касаткина.

Я заметил, что Элиза Сугэ, сидевшая на капоте одного из багги напротив карты, шутку поняла сразу — она смеялась вместе со всеми.

— Простите, моих орлов, сказал Одинцов Элизе, — это разрядка, после боя на планете, — будьте сдержаннее, сотник Касаткин.

Элиза только махнула рукой:

— Ну что Вы, полковник — я теперь такой же солдат, как все, так что давайте без церемоний.

— Прошу прощения у дам, — спокойно сказал Касаткин, глядя на Элизу и разведя руками, мол, вот уж такой я хам.

По-русски, как я заметил, Элиза говорила тоже превосходно, вообще без акцента. Возможно, она где-то неправильно ставила ударения, но мне это было пока незаметно.

— Как Вам угодно, — продолжал Одинцов, — можно и без церемоний. Так вот, у противника около пятидесяти, — он сделал паузу, и снова посмотрел на Касаткина, — «нахуэлей» — это аналоги имперских или ганзейских «мардеров».

— Ну, — не удержалась Элиза, — имперские «мардеры» всё-таки получше будут.

Глаза у неё были всё ещё красные, усталые. Успела ли она поспать хоть немного — кто знает.

— Перевесом «Крысы» не обладают, — продолжал Одинцов, кивнув головой в ответ на реплику Элизы, — это для них неприятный сюрприз. Скорее всего, их первоначальным планом была высадка и захват установок генераторов энергии около самого Екатеринодара. Тут они понесли первые потери.

— Хотели получить много энергии, аж пищали, — сказал Олег Касаткин, — иначе быстро технику не распакуешь, щиты на полную не используешь.

— Террисы высаживались в аварийном порядке, а не в боевой готовности, — пояснил атаман Зиньковский. — «Мачете», кажется, вообще не были снаряжены. Нам удалось сбить несколько этих самых «нахуэлей» установками экстренной коррекции погоды, в них было полно десанта, как мы поняли по перехвату переговоров. После чего десант рассеялся по большой площади, чтобы избежать потерь. Зона рассеивания десанта — вокруг фермы производства питания.

Зиньковский подключил личную сеть к карте и сопровождал рассказ наглядной подсветкой и маркерами. — Район рассеивания подсвечен красным. — продолжал он, — Нам удалось засечь, как они сразу поставили маяк пространственного сигнала, но сигнал SOS дать не успели. Алик со своими ребятами, тут же накрыли их батареями залпового огня.

— Они поставили заграждение типа «купол» слишком поздно, — пояснил Касаткин. — Мы успели отстрелять кассеты и уничтожить маяк.

— Это из хорошего, — сказал Одинцов. — А из плохого, даже очень плохого, это то, что заграждение «Купол» террисам всё-таки удалось поставить. Чуть позже. Подключили генераторы фермы, как я понимаю.

— Так что теперь только рукопашная, — уныло подытожил Зиньковский.

— Это сколько же наших людей ляжет! — вырвалось у Рязанцева.

— А пленные? У нас есть пленные? — быстро спросила Элиза, — Может условия обмена?

— Вряд ли, — ответил ей Одинцов. — Насколько я понимаю, террисам очень нужен факт совместной операции Альянса и Ганзы против sapiens. Как медиасобытие. На фон Касселя-то, — он кивнул на меня, — террисы согласились затем, чтобы было громкое имя. Sapiens против sapiens. Показать, что эта война — не способ забрать пространства, освоенные чужими руками. Показать, что дело не в разнице видов и не в разных моделях общества.

— Всё хорошее против всего плохого. Всё светлое и прогрессивное против устаревшего и дикого. — Ничего нового, — зевнул Рязанцев.

— Тогда логично, что Франциско будет ждать подхода ганзейских «кракенов» с десантом, чтобы вынудить их к совместным действиям против планеты, — предположил я. — Потом ещё можно будет разделить последствия кошмаров орбитальных бомбардировок Екатеринодара между Альянсом и Ганзой поровну. А через какое-то время приплести и Аахен, чтобы попробовать снять с себя вину. Зачем ещё нужны медиа-ресурсы в наше время?

— Согласен, — кивнул Одинцов. — Поэтому у нас всего-то местная неделя времени максимум, — до подхода «кракенов». Я думаю, что Альянс может перебросить сюда ещё одну терассаконтеру — или прислать целую эскадру — чтобы устроить какую-то жуть в качестве показательно — устрашающей мести.

— Ну, «Деву Марину» уничтожили без проблем, — довольно сказал Патрик Гордон.

— Нужно искать какой-то другой выход, — покачала в раздумье головой Элиза, — кроме штурма в лоб. Как по первым контактам — террисы хотят драться?

— Они всегда хотят и готовы, — ответил Зиньковский. — Люди они такие, нехорошие. Десантные группы с их сбитых боевых машин пытались драться даже в местах вынужденной посадки. Получается это у них очень хорошо. Пока размен шёл один к одному — но это с учётом их проблем с высадкой. В плен взять пока никого не удалось — да и ребята не брали — после орбитальных бомбардировок злые все стали, — продолжал Зиньковский, — Наши просто зажимали их прямо у машин. Помнишь, Игорь, нам попал груз с сетками «Фау»?

— Помню, — кивнул Одинцов, — это когда транспорт «Новый Иерусалим» случайно прошёл кубанскую точку перехода. В описании груза стояло: «оружие» — естественно я отдал приказ забрать всё. Триста тонн смирительных рубах образца «Фау-5» — те, которые пакуются в капсулы для заряжания, для борьбы с экзофауной.

— Да уж, — сказал Рязанцев, — террисы ещё та экзофауна…

— Ну вот, наших-то, из ополчения, концентрировалось около мест вынужденной посадки их «нахуэлей» намного больше. Этими рубахами, «Фау-5», мы и пуляли в упор из подствольников, — сказал Зиньковский. — Зажимали их огнём у машин, потом, когда они пытались в ближний бой — охотники их обстреливали. Маркер ставили на ноль — на максимальное сжатие сетки. Так что сразу всех в куски. Деморализует их личный состав хорошо. Они ж тоже живые.

Меня передёрнуло от представленной картины.

— Сколько на планете гражданских? — задал вопрос Рязанцев.

— Женщин и детей почти нет, — ответил Зиньковский, — разве что по недогляду. Только ополченцы. «Под ружьём» — тысяч семь-восемь. Экипирована наша пехота нормально, много тяжёлого пехотного доспеха, техника есть неплохая. Тут Игорь Иваныч постарался, — Зиньковский повёл рукой в сторону Одинцова.

— Ого, очень неплохо, — проявил интерес, молчавший до того Лютьенс, — а какая техника?

— Штук тридцать «гепардов» — но реально в боевом состоянии девять-десять, остальные после орбитальных бомбардировок с разной степенью повреждений, — сказал Одинцов, — Две командные шагающие машины типа «рубеж», по боевым машинам десанта у нас приблизительный паритет — тридцать пять-сорок в строю. Мы можем предположить, что по расчётам Франциско, «крысам» нужно продержаться неделю. Нам же нужно уничтожить их максимально быстро. Ещё до подхода ганзейских «кракенов». Потом, будем уходить с планеты в серые зоны.

— Всё-таки бросишь Кубань, полковник? — спросил Зиньковский грустно.

— Ты её тоже бросишь, Виктор, — ответил ему Одинцов. — Кубань — это люди. Люди — это надежда вернуться.

Алик Касаткин сказал тихо по-русски что-то про мать, я опять не понял, что. Похоже, это было нечто крепкое потому, что Одинцов резко рубанул рукой по воздуху:

— Всё, я сказал. Слушать. Мой план, исходя из того, что есть у нас и противника, следующий:

— Зиньковский и силы ополчения имитируют атаку на контур «купола». В случае успешного продвижения, под «купол» не входить, в рукопашную с террисами наших людей не пускать. Касаткин «рубежами» отыграет роль мобильных ПВО или артприкрытия. Вряд ли они успеют снарядить «мачете» за пару часов, в условиях дефицита энергии.

Я заметил, как Элиза одобрительно кивает головой, отмечая кивками пункты плана, излагаемые Одинцовым.

— Павел, — посмотрел он на Рязанцева, — тебе самое тяжёлое. Недалеко от фермы служебная вилла бывшего общественного управляющего этой самой фермы. Что с ним, мы не знаем — возможно он там, возможно вилла пуста. При доме находилась экспериментальная биолаборатория. У неё общий коллектор с фермой. Ты берёшь своих «гиен» и, если нужно, то моих «всадников». Твоя задача — попробовать пройти во время боя на ферму и нейтрализовать устройство «купол». Так хоть у нас будет какое-то преимущество. Вряд ли они успели обнаружить общий коллектор. Пока они не распаковали и не снарядили приземлившуюся с орбиты технику, время работает на нас. Но если дать террисам время — они нас в порошок сотрут. А самое скверное — если мы дотянем до подхода ганзейских «кракенов», находящихся в системе. Возможно, они в этом случае будут вынуждены вступить в бой на стороне Альянса, если «крысы» продержатся до их прихода.

— А ещё хуже, если мы будем слишком долго возиться с террисами и «кракены» подойдут в тот момент, когда мы будем эвакуировать остатки гражданских и уходить с планеты сами, — в тон Одинцову добавил Рязанцев, — Чего уж тут. Всё просто и ясно.

Всё, как любила говорить известная журналистка Урсула Вальдер, «ясно и понятно». Но времени в обрез.

— Возможно, я и мои люди пойдут вместе с «гиенами»? — спросил я.

— Я просил бы, вместе с твоими людьми, пробомбить ферму, если удастся отключить «купол», — сказал Одинцов. — Всё-таки и ты и твои остзейцы, пилоты с именем.

— Только не на «Тени» — сказала Элиза тревожно, — только не на «Тени», полковник. Она наш козырь.

«А почему бы и нет», — подумал я, и совсем уже было собирался озвучить эту мысль, но Одинцов опередил меня:

— Конечно не на «Тени», Элиза, — понимающе посмотрел на неё Игорь, — Все мы понимаем, что если наш «уважаемый» дон Мариано Франциско хоть как-то поймёт и сообщит, что «Тень» здесь, то сюда придут не только ганзейские «кракены». Сюда бросят всё, что только можно. Я же понимаю, что от этого зависит жизнь Вашего…

— Моего герцога, — быстро сказала, не давая завершить Одинцову фразу, Элиза.

— Вашего герцога — соглашаясь с ней, кивнул Одинцов. — Так что «Тень, по возможности, стараемся не демаскировать.

Выглядело так, как будто Элиза не дала русскому полковнику проговориться о чём-то очень важном, что касалось её и моего друга Фридриха, а возможно и меня.

Интересная девушка. На меня «нахлынуло опять», как тогда перед боем над Фридрихсхалле. Было жалко её.

— Пробомбим на «гепардах», — сказал я, — Только без лейтенанта Сугэ.

— Я тоже пойду с пилотами Остзее забирать небо, — сказала Элиза.

— Нет сказал я, — вспоминая бой над Кёнигсбергом, — нет. Только я, оберлейтенант ван Фростен, лейтенанты Гордон и Вайде. Четыре «гепарда» вполне хватит, чтобы не оставить от фермы камня на камне.

— Четыре машины против десяти? — недоверчиво спросил Лютьенс, — Не мало ли, капитан?

— Вряд ли террисы успеют подготовить к бою все «мачете», учитывая их аварийную высадку на планету, — ответил я ему.

— Даже если четверо против десяти, — поддержал меня задумчиво молчавший ван Фростен, — у нас хороший шанс. Мы хорошо знаем друг друга. Дрались вместе в небе над Кёнигсбергом против таких же. Не хочу обидеть наших русских коллег, — он кивнул Касаткину и Зиньковскому, — но, не разбавляйте нас новичками. Может случиться так, что они, скорее, помешают нам, чем окажут реальную поддержку.

— Согласен, кивнул Одинцов, — но я буду держать наготове ещё пять-шесть машин, на всякий случай.

— А лейтенант Элизабет Сугэ поможет координировать ведение боя, — добавил я. — В конце концов, это и есть её военная специальность.

Я не хочу, чтобы эта девушка погибла здесь, а ещё, не дай бог, рукопашный бой с террисами.

— А что будет, — подняла на меня глаза Элизабет, — если кто-то поймёт по переговорам в эфире, во время боя, что капитан фон Кассель жив? Это убьёт половину всего того, что я, — тут она запнулась, — что все мы проделали. Вы когда-нибудь видели молчащих в бою пилотов?

Это была правда. Молчащие пилоты в хорошей драке — происходит она в атмосфере, или в открытом пространстве, — это фантастика. Почище той, что писали когда-то все, кому вздумается, в двадцать первом веке, по отсчёту Imperium Sapiens, на Старой Земле. Когда в небе над планетой, или в открытом пространстве, среди крупных кораблей, закручивается карусель боя на крохотных, по сравнению, даже с рейдером, «охотниках», молчать просто невозможно. Даже, если ты не делал инъекции боевых допингов.

— Ну… — слабо возразил я, — драться мы будем под позывными…

Однако, мне самому было понятно, что Элизабет права. Она молча смотрела на меня своими синими глазами, ожидая, когда я сдамся.

— Франц, — полковник Одинцов хлопнул меня рукой по плечу, — а оставайтесь-ка со мной. Усилите, если что, ПВО. Я дам Вам один командный «рубеж». Оставайтесь.

У офицеров Остзее не принято хлопать друг друга по плечу. Но здесь, у русских, совсем другие порядки.

— Это разумно, командир, — сказал мне ван Фростен, — Я сделаю всё в лучшем виде. И трёх «гепардов» хватит, чтобы не оставить от фермы, где террисы готовятся к бою, камня на камне.

Я подумал, потом кивнул, соглашаясь — и подал Одинцову руку:

–Хорошо, пойду на «рубеже». Насчёт «не оставить камня на камне» — буду участвовать.

— Какие камни, — проворчал Рязанцев, — там и камней — то нет…

*«…Geh weg, Odinzoff»

пошёл вон, Одинцов.

*«…kein Körperkontakt, keine Umarmung»

не приближайтесь ко мне, никаких объятий

*«…Ich stehe zu Ihrer Verfügung»

я в Вашем распоряжении.

*«…Mein Schatz»

«Моё сокровище», обращение к любимому человеку.

*«… Folge, wie ein Schatten»

«Следуй, как тень». (нем.)

*"Ratoj de la dezerto"

«Крысы пустыни» (интерлингва)

4. Касаткин: нерассказанная история о любви.

А будет это так: заплачет ночь дискантом,

И ржавый ломкий лист зацепит за луну,

И белый-белый снег падет с небес десантом,

Чтоб черным городам придать голубизну.

Юрий Иосифович Визбор. Русский поэт 20 в.

Сборник"Поэтические сокровища Империи Сапиенс. Русская поэзия."

Меридиан Екатеринодара как раз совпал с положением Орла на орбите, когда мы вошли в плотные слои атмосферы. Раскаляясь от высоких температур, «падая» к планете, «Барон Врангель» шёл, следом за «Всадником» Одинцова, к космопорту Екатеринодара. Туда, где находился штаб ополчения. Рейдеры были слишком крупными кораблями, чтобы использовать их в штурмовке наземных объектов. Элизабет зафиксировала несколько пусков по нам малых тактических ракет из-под «купола» над фермой, — слишком «вкусной», слишком соблазнительной целью были рейдеры, входящие в атмосферу. Элиза, севшая за контроль боевой части, уже было собиралась отражать атаку. Но до нас не дошла ни одна ракета террисов. Наземное ПВО повстанцев отработало чётко.

Ферма, снабжавшая Екатеринодар продовольствием была такой огромной, что, наверное, тысяч с двадцати метров её можно было уже рассмотреть без визорного увеличения. Казалась, что её прозрачный корпус, блестевший хрусталём, находился совсем рядом с городом. В принципе, так оно и было — масштабный маркер показал двадцать имперских миль.

Сам город Екатеринодар, пострадавший от орбитальных бомбардировок, был черней чёрного, повсюду торчали остовы жилых башен. Однако, даже в разрушенном и оплавленном состоянии они сохраняли следы «русского стиля». Стремительные линии, летящие вверх, рвущиеся в небо.

Вдоль города, от колоссальной гряды белоснежных гор, отороченных плотной, сочной зеленью леса, впадая в большой залив, бурля белым о многочисленные пороги, летела, пронзительно-синяя, как небеса, Кубань. Изумрудный лес сбегал по склонам и заканчивался, у самого моря, узкой полоской пляжей.

«Мардер», для первого взвода «гиен», лейтенанта Гюнтера Лютьенса, русские завели на «Барон Врангель». В то самое время, пока мы совещались на «Орле». Состоянием боевой машины Рязанцев остался доволен. Совсем новый, как сказал Павел. Когда-нибудь, хорошо бы поинтересоваться, откуда у русского полковника Игоря Одинцова появились совсем новые, имперские «мардеры».

Майор Рязанцев, естественно, уходил на задание со своим первым взводом. Он отстыковался, не дожидаясь нашего приближения к космопорту Екатеринодара.

— «Ганза владеет всем, Франц», — услышал я его голос.

— «Так будет вечно», — ответил я, как будто я всю жизнь был ганзейцем, и добавил, глядя на «мардер», — Удачи, Павел!

«Вернись живым, друг», — подумал я.

— «Всё будет наше», — непонятно к чему, зло ответил Павел, скорректировал курс и отключил связь.

Ганзейская боевая машина десанта резко «упала» вниз, набрала скорость, зависая слева-снизу от нас, и на бреющем полёте, пошла в сторону фермы, растворяясь в пёстром ландшафте планеты.

–База, прикройте «мардер» глушилками, — приказал Одинцов. — Сделайте его максимально невидимым для террисов, насколько можно.

— Принято, — ответили с планеты.

— Вас понял, — ответил ему голос, в котором я узнал голос навигатора фон Менгдена.

Наши рейдеры — русский «Всадник» и шедший за ним ганзейский «Барон Врангель» были уже над пустынным космопортом сожжённого флотом Альянса Екатеринодара. Космопорт, казавшийся совсем небольшим в верхних слоях атмосферы, стал теперь огромным, занимая почти всю юго-западную часть города. Он примыкал своими окраинами к зелёной зоне, тоже носившей следы гигантских ожогов.

«Делай, как я», — пришёл мне сигнал от Одинцова. На тактической карте замигал мой маркер посадки, присланный «Всадником». Одинцов сажал мой «Барон Врангель», прямо у входов в технобункеры. Посадочное поле привычно «провалилось» под нами — и вакуумные подушки парковки мягко приняли наши рейдеры на себя.

Я вышел, и по резкому запаху озона понял, что над нами тоже включён «Купол». Сами терминалы, насколько я мог видеть, носили следы сильнейших пожаров и оплавлений. Похоже, что Екатеринодар тщательно заливали какой-то разновидностью напалма. Боеприпаса древнего, простого и страшного. Мои оставшиеся в живых остзейцы, покинувшие корабль вслед за мной, тоже были шокированы открывшейся картиной. Разглядывали молча, зрелище было неприятное. Даже спокойный обычно Ван Фростен ругался тихо, на родном наречии крохотного Виллемштадта, что на далёкой Мартинике.

К нам подошёл Игорь Одинцов, посадивший свой рейдер парой минут ранее. Рядом с ним были уже знакомые нам усатый Зиньковский и «красавец» Касаткин. Мы все были под впечатлением, и никто из нас не решался задать Одинцову вопрос о судьбе города.

Однако, он сам решил прояснить картину.

— Все, кто приходит на планету, задают два одинаковых вопроса: «Как это было?» и «Как такое могло случиться», — Одинцов говорил негромко, но акустика внутри сгоревшего терминала была такой, что даже слабый шёпот был слышен за много метров. — Теперь здесь, как на кладбище, — повторил мою мысль Одинцов, — слышно хорошо, и чтобы не было разных домыслов, снижающих наш бесспорно высокий боевой дух, я расскажу кратко…

Он перевёл дух, собираясь с мыслями.

— Террасаконтера Альянса в три часа утра вошла в верхние слои атмосферы, — пояснил Одинцов, и почти до вечера сбрасывала сверхзвуковые штурмовые дроны. Сбить на моменте подлёта было почти невозможно. Дроны выходили в заданные точки и отстреливали кассеты…

Одинцов говорил медленно и тихо, снова переживая тот день.

— А чем это всё? — спросил, покрутив рукой Патрик Гордон, — Почему так всё выгорело?

— Сначала равномерно ваккумные и фугасные бомбы, — чтобы пробить отверстия в жилых башнях, — продолжал Одинцов, разглядывая вместе с нами следы пожаров, — потом, по окраинам, зажигалки с какой-то токсичной дрянью, похожей на напалм, — не встречал такой раньше. Город загорелся от краёв, и пожары распространялись к центру, выжигая кислород. Огненные смерчи, возникшие из-за разности температур, сметали и всасывали в себя людей, ищущих спасения, многие прыгали в горящий ад с верхних этажей башен, задыхаясь и испытывая недостаток выгорающего кислорода.

— Изощрённо, — сказала Элиза, слушавшая эту историю сжав скулы, — точь-в-точь, как Аахен.

— Капитан-навигатор Франциско — большой выдумщик, мрачно пошутил Касаткин, — но у меня тоже всё в порядке с фантазией, сказал он, глядя на Элизу. — Когда я доберусь до него, он это прочувствует.

— Вас не поймёшь, Олег — осуждающе сказала ему Элиза, — то ли Вам больно и это скорбь, — то ли весело и это флирт. Нехорошее у Вас смешение жанров.

— Смешение жанров — моё второе я, просто мы мало знакомы, сказал Касаткин, — А насчёт флирта… Какой там флирт, лейтенант! О чём Вы! Я сам, со своими ребятами, сносил на площади города тела задохнувшихся и обожжённых до неузнаваемости ещё при жизни людей. Потом ресурсы Альянса показывали видео с ними, обвиняя нас же в их гибели. Свой счёт Альянсу я выставлю, и уж поверьте, он его закроет… А Вы чудо, какая хорошенькая, добавил он с улыбкой после секундной паузы.

— Ууу, — разочарованно сказала Элиза, — Вы так меня и не поняли, «человек-загадка». Она отвернулась от Олега Касаткина, как если бы его не было и подошла ко мне, как если бы хотела говорить со мной о чём-то.

Конец ознакомительного фрагмента.