Оченырд

Михаил Александр

В мире (хм, как неожиданно!) свирепствует смертельная эпидемия. Егор точно знает, что делать: туго набив огромный рюкзак, он отправляется на Полярный Урал. Там, на заброшенной метеостанции у подножья хребта Оченырд, он планирует переждать апокалипсис. Однако реальность вмешивается в его планы самым причудливым образом. Теперь, поставив всё на карту (в данном случае – географическую), Егор получает шанс спасти не только себя, но и человечество.

© Михаил Александр, 2020

ISBN 978-5-4498-5025-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Свежий ветер гонит рваные, набухшие дождём облака, колышет розовые свечи иван-чая, растущие в изобилии вдоль железнодорожного полотна. Здесь, в тундре, в горной долине, окружённой невысокими серыми сопками, почти ничто не может помешать ему. С явным пренебрежением — так отмахиваются от мелкой мошки — огибает воздушный поток пару брошенных заколоченных сараюшек, на одном из которых ещё можно разглядеть выцветший триколор и покосившуюся табличку со сплошными сокращениями: «Ст. 110 км Сев. ж. д.». Станция, впрочем, мало напоминает то, что мы привыкли называть этим словом. Здесь не найдёшь платформы или билетной кассы, зала ожидания и камеры хранения, рамки металлоискателя со скучающим охранником, путейца в оранжевой жилетке, не увидишь бездомного, уснувшего на лавке, не услышишь завывающий оклик диспетчера. Кругом только мокрый травянистый простор, где звенит комарьё, вспархивает пугливая птица, копошится заяц, и ничто — помимо протянутых из конца в конец рельсов — не предвещает человека.

Поезд появляется неожиданно как бы из ниоткуда — только что не было, и вот он есть, — локомотив и три пассажирских вагона, раскрашенных по обычаю серым и красным. Короткий состав движется по единственной колее так неторопливо, словно ему совершенно некуда спешить. Ближе к домикам поезд сбавляет ход и, наконец, останавливается, подобный гигантскому зверю, охает, выдыхая тяжёлый воздух из металлических лёгких. Проводница, как и положено ей от века, открывает дверь одного — в данном случае среднего — вагона. Вид девушки несколько необычен и удивил бы всякого, кто разглядел бы её со стороны. С уместной и опрятной серой формой, аккуратной белой блузкой и фирменным шейным платком едва ли сочетаются диковинная медицинская маска, прикрывающая нижнюю половину лица, испуганные глаза над маской и дрожащие торопливые пальцы, сжимающие ручку подъёмного люка. Справившись со своей привычной обязанностью, проводница исчезает в глубине тамбура, и тотчас в проёме двери появляется единственный пассажир, который поспешно спрыгивает на щебень. Спустившись, он сейчас же оборачивается и вытаскивает вслед за собой рюкзак — огромный, ста двадцати литровый тюк, который тяжко плюхается к его ногам. Этот мужчина — тоже в маске! — молод, довольно высок и явно физически крепок, однако рюкзак всё же выглядит слишком большим, чтобы один человек мог сдвинуть его с места и, тем более, перенести на значительное расстояние. Проходит всего несколько секунд, прежде чем дверь вагона резко захлопывается, красивое женское лицо мелькает за мутным стеклом и исчезает. А ещё мгновением позже тундру оглашает протяжный тепловозный гудок — и состав трогается, набирает ход, грохает по близкому мосту через небольшую речушку и постепенно стихает, исчезает так же таинственно, как и появился. Только тогда молодой человек снимает повязку, прикрывающую его нос и рот, аккуратно складывает, прячет в карман ветровки, проводит руками по коротко стриженным волосам, разминает плечи и глубоко вдыхает — наконец, безопасный! — прохладный летний северный воздух.

С явным усилием взвалив рюкзак на плечи, мужчина направляется прочь от насыпи по единственной грунтовой дороге. Его внешность выдаёт в нём человека опытного, не впервые оказавшегося в столь отдалённой местности: плотные штаны армейской расцветки, крепкие горные ботинки, стильная синяя ветровка поверх флисовой кофты. Он движется уверенно, как человек имеющий ясный план, и вскоре приближается к первому из нескольких двухэтажных бараков, когда-то образовавших посёлок. Дома заброшены — это видно с первого взгляда — двери подъездов распахнуты, многие стёкла выбиты. Ясный план предписывает обогнуть эти бараки справа и двинуться дальше, прочь от посёлка, однако в тот самый момент, когда путник приближается к ветхим постройкам, происходит непредвиденное — погода резко портится. Откуда-то с севера налетает холодный ветер, безобидное облако мрачнеет, мелкая морось превращается в ледяную крупу. Натиск стихии столь же ошеломителен, сколь и внезапен; острые кристаллы больно секут кожу, не успевшую ещё приготовиться к испытаниям. Молодой человек знает, что это всего лишь вода, что она не может причинить ему никакого вреда, что все его вещи тщательно упакованы в несколько слоёв полиэтилена, однако распахнутая дверь укрытия слишком близко, барак слишком явно безлюден и потому безопасен. Свернув с дороги, мужчина поднимается на засыпанное строительным мусором крыльцо и ныряет в глубину сырого, холодного, но всё же — на фоне разыгравшейся стихии — гостеприимного подъезда.

Внутри — стойкий запах неуюта, пустого, разорённого жилища. Как моллюск оставляет раковину, и та немедленно обрастает, ветшает, трескается, так и человек покидает дом, и в нём немедленно обретают силу общие законы тления. Посёлок геологов закрыли больше десяти лет назад, предоставив всем жителям квартиры в Салехарде. Можно представить, как они уезжали: выносили всё ценное в крепких, надёжно склеенных и тщательно пронумерованных коробках, тащили на руках туда, к станции, где грузили в специально поданные по такому случаю товарные вагоны. Громоздкое или ненужное оставляли, бросали как есть, стараясь заглушить в своём сердце привязанность к некогда милым предметам обихода — скрипучему комоду, щербатой раковине, давно выцветшей картине на стене. Первое время брошенные вещи и сами дома ещё, должно быть, надеялись, что хозяева вернутся — ждали, держали себя в форме, не уступали капризам погоды. Но приближалась осень, и стихии вступали в свои права: ветер ломал стёкла и распахивал двери, дождь проникал в эти бреши, заходили, оставляли свои следы звери и птицы. И вот уже трава прорастает в стыках бетонных плит, ползёт по стенам плесень, сочится вода сквозь дырявую крышу.

В надежде поскорее отгородиться от неуюта человек с рюкзаком толкает незапертую дверь ближайшей квартиры. Дверь нехорошо скрипит, поворачиваясь на испорченных петлях, но всё же открывает взору вошедшего тесное разорённое пространство, когда-то служившее прихожей. Гардеробный шкаф брошен на произвол судьбы, створка треснула и завалилась внутрь, зеркало подёрнулось патиной. Повсюду валяются какие-то случайные предметы, которые то ли не влезли ни в одну коробку, то ли были сочтены лишними в новой хозяйской жизни. Дверь налево ведёт в кухню; заглянув туда, наш герой обнаруживает, что окно разбито, так что дождь и ветер свободно врываются в дыру. От многолетней сырости испортилась мебель, стол размок и скривился, створки навесных шкафов рухнули, обнажив внутренности — стопки потускневших тарелок, оставленные чашки, пустые банки из-под крупы и сахара. В небольшой гостиной обращает на себя внимание притулившееся в углу пианино и потёртый табурет возле него. Другой мебели нет — видимо, хозяева сочли её достаточно ценной, чтобы разобрать и увезти с собой. Инструмент выглядит невредимым, но страшно прикасаться к нему, забытому в сырости и холоде на столько зим.

Дверь из гостиной скрывает от путника последнюю комнату — очевидно, спальню. Доски пола разбухли, так что войти внутрь удаётся с немалым трудом. Здесь не осталось никакой мебели, только висит на стене круглое, тоже потемневшее зеркало, да валяется на полу мелкий бумажный мусор. Окна в обеих комнатах целы, и это большое, двойное везение. Именно на спальне молодой человек останавливает свой выбор. Здесь он заночует, ибо время уже позднее, хотя догадаться об этом, глядя в окно, практически невозможно. Кончается июль, полярный день постепенно сходит на нет, но всё ещё в силе, и больший вклад в сумерки вносит погода. Путешественник выбирает угол почище, опускает рюкзак на вздувшийся паркет и начинает нехитрые приготовления ко сну. Вскоре коврик и спальник развёрнуты, ветровка аккуратно сложена на рюкзак, а дверь в гостиную — несмотря на явное сопротивление — закрыта. Бьющие в стекло дождь и ветер даже в чём-то помогают создать уют. В углу скрытый сумерками валяется рваный календарь за давний год, и милые рисованные котики сокрушаются о своей участи.

Молодой человек погружается в крепкий сон. Во сне он не видит, как около двух часов ночи — дождь не кончился, но заметно ослаб, сумерки редеют — на той же станции делает остановку другой, куда более длинный пассажирский состав. Другая проводница — тоже в повязке! — столь же поспешно открывает дверь вагона, а затем выпускает в темноту ещё одного пассажира с ещё одним — впрочем, куда меньшим — рюкзаком. Надо отметить, что этот пассажир, а точнее пассажирка, как раз не имеет повязки и, главное, никуда не спешит.