Здравствуй, Даша!

Микола Адам

Роман «Здравствуй, Даша!» – о десятиклассниках из маленького провинциального городка, в котором никогда ничего не происходило до описываемых событий, где консервативный и мещанский уклад быта считался порядком вещей, пока главная героиня Даша Белая не решила с этим бороться. Она перекрасилась в «эмо», объявив городу свой личный «бунт без причины», и влюбилась в режиссера местного Дома культуры Николая Михайловича, старше ее на двенадцать лет. Эта история – не философские нравоучения или размышления о смысле жизни. Это роман о сегодняшней молодежи, живущей и взрослеющей здесь и сейчас, об «эмо» и «скинхедах», об отцах и детях, о творчестве и искусстве, о первой любви и первых разочарованиях, о добре и зле, о подлости и предательстве, о верности и благородстве, о равнодушии и участии.

В этом городе нет рок-н-ролла!

Рок-н-ролла здесь нет!..

«Звери»

Перемен требуют наши сердца!

Перемен требуют наши глаза!..

«Кино»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЭПИЗОД 1

За окнами рыдала осень. Стучалась дождем в стекла, чтобы впустили, пожалели. Разбивалась каплями в отчаянии о равнодушие.

Ничего не изменилось за лето. Ничего существенного. Мальчики, какими были придурками, такими и остались, только смелее стали, наглее. Особенно Костальцев с Хвалеем, в последнее время повсюду державшиеся вместе. И откуда такая дружба? Что их объединяло? Разве что на одной улице жили, Индустриальной?… Папаша первого — директор мясокомбината, а мама — владелица местного салона красоты. И у папы Костальцева роман с географичкой Натальей Франсовной, о чем в знали, но делали вид, что нет. Отец же Хвалея заурядный пьяница. Хвалей, к тому же, вытянулся. Ростом был ниже всех, даже ниже нее, Даши Белой, ученицы 10-го «А», симпатичной, в общем-то, девочки, увлеченной Кафкой и фильмами Валерии Гай Германики, хотя не особо любила кино, больше книжки читала. «Властелин колец», «Гарри Поттер», Кафка, особенно «Америка» Кафки. Гулять — не гуляла. Скучно и однообразно было в их городе и пойти некуда. Никаких достопримечательностей. С удовольствием соглашалась участвовать в школьной самодеятельности, но это происходило всего лишь три раза в году: на Новый Год, на Восьмое Марта и на Двадцать третье февраля. Мероприятия происходили почти всегда одинаково по похожим друг на друга сценариям. Скукотища, в общем.

Даше очень хотелось подружиться, хоть с кем-нибудь, но с кем? Все ее отношения с одноклассниками ограничивались «привет-пока». Ни о какой дружбе она раньше и не помышляла. Мальчики, скорее всего, дружили друг с другом, но не все. Колю Пиноккио, прозванного так за длинный нос, вообще зачмырили и человеком не считали, потому что он не мог постоять за себя и плакал как девчонка, боясь ответить агрессией на агрессию. Он неплохой парень, но трусливый, прилежный в учебе и все такое, однако школа для него, наверное, ад. Он даже перемещался как-то боком и ближе к стенке, чтобы не получить пинком под зад, потому что обидеть его, то есть слабого, считалось святой обязанностью каждого уважающего себя «пацана». А ни один уважающий себя пацан, так мальчики друг друга называли, не позволит себя просто так унизить. Жалко Пиноккио.

Мария Петровна, училка по русской литературе, сидела за учительским столом, возвышаясь над классом, читала что-то гламурное в глянцевом журнале, медленно и с удовольствием поедая шоколад, ожидая окончания урока. Она озадачила учеников сочинением на тему «Как я провел(а) лето». Никто не галдел и не шумел в классе, даже странно, все усердно уткнулись в розданные листочки и сочиняли собственные каникулы. Даша ничего не сочиняла. Она написала, что ни на какие курорты не ездила, ни с какими мальчиками не знакомилась, никому не признавалась в большой и чистой любви. Написала о своей сестре, о ее жизни в общаге, о ее подругах, прошедших «Крым и Рим», как они выражались; о том, как попробовала вино, но оно ей не понравилось, кислое какое-то. Водка лучше. Ее хоть пьешь залпом, а потом закусываешь, а потом тепло по всему телу и так хорошо вдруг становится, краски появляются в серости будней. А еще про папку, который мог днем и ночью пялиться в голубой экран, лежа на диване. Ему было все равно что смотреть, лишь бы человечки бегали или портретики вещали.

Блин, так хотелось с кем-то посоветоваться, поделиться самым сокровенным, просто поболтать, в конце концов. Таня Павловская вроде ничего как человек. На танцы в Дом культуры ходит. Должна наверняка адекватно отнестись к Дашиному предложению дружбы. Только сидела она слишком близко к училке. Нет, ничем она не выделялась таким, подхалимажем, там, или еще чем-нибудь похожим, и подруг в классе вроде у нее не было… Да, надо с Таней стусоваться. С ней будет не скучно.

ЭПИЗОД 2

— Тань! — позвала Даша одноклассницу, догоняя ее после уроков. — Таня! Павловская!.. Подожди!..

— Чего тебе? — обернулась та у самых дверей, ведущих вон из школы.

— Отойдем? — попросила Даша, поравнявшись с Павловской, чтобы не мешать спешащей толпе учеников избавиться от груза школьных стен.

— Зачем? — спросила Павловская, однако последовала за Дашей к ближайшему окну.

— Понимаешь, — взяла Даша одноклассницу за руку, — я тут подумала, короче…

— Зацени, Костальцев, — заметил девочек Хвалей, шагавший к выходу в компании Костальцева и еще нескольких пацанов из паралелльного класса, — Белая с Павловской, как «голубцы»…

— Лесби, — поправил его Костальцев, вглядываясь в одноклассниц, быстро спрятавших руки за спины, будто пойманные с поличным воришки. — И кто из вас актив, а кто пассив?

— Отвали, Костальцев! — произнесла Павловская с вызовом.

— А то чё? — бесстрашно заявил Хвалей.

— Дратуй отсюда, придурок! — крикнула в адрес Хвалея Даша.

— Сама дура! — не растерялся Хвалей.

Дашей овладела вдруг такая страшная неприязнь к этому представителю мужского вида, что она едва сдерживала себя. На подоконнике нащупала чей-то учебник, забытый или просто оставленный, схватила его и запустила в Хвалея. Тот, естественно, увернулся, быстро среагировав, но был несколько обескуражен.

— Слышь, — выдавил он, — Белая! Ты чё, бешеная?

— Это у нее обострение осеннее, — придумал Костальцев и рассмеялся собственной выдумке. Вся компания засмеялась тоже, вторя лидеру.

— Ха-ха-ха, Костальцев, очень смешно, — парировала Павловская.

— Так, Костальцев! — внезапно появилась географичка Наталья Франсовна. Она дежурила по школе. — Что здесь у вас происходит? Почему домой не идем? Или хотите на дополнительные занятия остаться? Я устрою.

— Почему сразу Костальцев? — деланно возмутился Костальцев.

— Это Белая тут терминатором заделалась, — пришел на помощь другу Хвалей. — Поставьте ее в угол, Наталья Франсовна, а то она учебниками швыряется.

— Да, — подтвердил Костальцев, — причем чужими, попрошу заметить.

— Все! — прекратила прения Наталья Франсовна. — Заканчиваем балаган и марш по домам! Хвалей, девочек пропускаем вперед!

— А чё я? Я ничё.

Даша подхватила Павловскую за руку, и девочки мигом покинули школу под улюлюканье одноклассников. Бежали до Площади. Она разлеглась в нескольких десятках метров от школьного двора. На рыночном пятачке перешли на шаг. Мальчикам, всем из той компании, было в другую сторону.

— Дебилы, блин, — произнесла Даша, успокаивая часто бьющееся сердце.

— Ловко ты зарядила по Хвалею книжкой, — похвалила ее Павловская. — А чего звала-то?

— Да мне некому… не с кем поделиться, что ли, самым сокровенным, — не знала, как сказать, чтобы ненароком не обидеть, Даша.

— В подружки, что ли, зовешь? — догадалась Павловская.

— Ну, в общем, да, — призналась Даша. — И в гости приглашаю, прямо сейчас.

— Если чё, я не по тем делам, — вспомнила Павловская намеки Хвалея.

— Ты чё, дура, что ли! — воскликнула Даша. — Я тем более не по тем. Не хочешь, так и скажи, что не хочешь. Переживу как-нибудь.

— Да ладно, не парься, — сказала Павловская. — Ты вроде нормальная. Где мы раньше были? Пойдем к тебе.

Девочки перешли дорогу, свернули направо, спустились вниз по тротуару мимо Ресторана, магазина. За банком повернули налево к пятиэтажкам. Прошли через два двора и уткнулись в подъезд Дашиного дома. На третьем этаже Даша проткнула боковую дверь ключом, открыла, пропуская одноклассницу вперед. Ее комната находилась слева, сразу за дверью. Комната ее и старшей сестры, если честно, но поскольку сестра сейчас жила в Минске, комната принадлежала Даше полностью, хотя двухэтажную кровать никто не разбирал. Да и зачем? Две кровати рядом занимали бы больше места, а так было довольно просторно. У окна — стол из красного дерева с четырьмя вместительными шуфлядками и глубокой полкой внизу, между шуфлядками и боковой стенкой. На столе — комп, журналы разные, учебники, тетрадки, настольная лампа. Офисное кресло и мягкое кресло рядом. Одно у стены. Трюмо и банкетка за дверью, шкаф напротив кроватей. На полу — мягкий ворсистый ковер. Стены обвешаны плакатами с изображением Аврил Лавин, Сергея Лазарева — любимого исполнителя старшей сестры, Джареда Лето, актера и вокалиста группы «30 секунд до Марса», Джонни Деппа, Эми Ли.

— Клёво у тебя, — оглядевшись, сказала Павловская.

— А у тебя не так? — не поняла Даша.

— Не так, — пожала плечами та. — Я же у бабушки живу.

— А родаки где?

— А родаков как корова слизала, — села Павловская в кресло.

— Жесть, блин, — промолвила Даша. — Извини, если чё, я не знала.

— Забудь, — отмахнулась Павловская. — Мы вообще друг о друге ничего не знаем.

— Да, — согласилась Даша. — Кофе будешь? — предложила.

— Давай, — согласилась подруга.

Даша включила электрочайник.

— Так чего у тебя случилось? — напомнила Павловская о главном.

— Есть одна тема, — сказала Даша. — Короче…

Закипел чайник, и Даша не договорила.

Приготовив кофе, она разлила его по чашкам, подала одну гостье. Со своей чашкой села на кровать напротив Павловской, уставшей, кстати, ждать продолжения начатого Дашей разговора, заинтригованная словами новоиспеченной подруги. Не выдержав затягивающегося молчания, она спросила:

— Что короче?

— Я, короче, хочу стать эмо, — на одном дыхании выпалила Даша, сжимая обеими руками чашку, будто грея об нее пальцы.

— Гонишь? — не поверила Таня.

— Правда, — подтвердила Даша, и столько в ее взгляде мерцало решительной уверенности, что Павловская поняла сразу о нешуточном намерении одноклассницы.

— Не поймут, — сказала она. — Хотя, стой, ты собираешься в школу завалить в прикиде эмо?

— Ну, да, — кивнула Даша. — А чё такого-то? Сеструха говорит, в Минске эмо в порядке вещей.

— Так-то в Минске! — заметила Павловская. — У нас тебя зачмырят. Тот же Хвалей первым пальцем станет в тебя тыкать, как на уродку.

— Ну и фиг с ним, — сказала Даша. — Эмо — это же круто, а главное, не скучно. А то заплесневели уже все здесь. Я и в чате стала общаться с эмо-девочками. Они такие интересные, прикольные.

— Так тебе по приколу приспичило эмо заделаться? — спросила Таня.

— Нет, почему. Мне очень близки мотивы и образ жизни эмо.

— И склонность к суициду ты тоже имеешь? — подколола Павловская.

— Зачем? — не поняла Даша.

— Ладно, проехали, — остановила саму себя Таня. — Твое дело. Что я тебя отговаривать буду? Шмотки где будешь брать?

— В пятницу сестра приезжает. Я с ней обо всем договорилась. Она и покрасит меня, и шмотки привезет, — ответила Даша. — А в субботу я в новом образе приду на дискач.

— Ну-ну, революционерка, — обозвала подругу Павловская.

— Почему сразу революционерка?

— А то кто же?

— Ну клёво же будет, — настаивала Даша. — А как еще выразить собственное «я»? Показать, что я личность? Ты вот через танцы свои самовыражаешься? Я буду через эмо-образ.

— Да я же не против, — улыбнулась Павловская. — Просто трудно тебе придется в нашем болоте, хотя прикольно будет посмотреть на реакцию, особенно учителей. А предки твои что скажут?

— Я думаю, им вообще пофиг, что со мной и как я живу, — сказала Даша как-то грустно.

— Бывает, — вздохнула Павловская. — Такая же фигня, как со мной. Только мои не скрывают этого.

— Так чего, мы подруги? — решила, наконец, напрямик спросить Даша одноклассницу.

— Подруги, подруги, — заверила Павловская, которой тоже очень хотелось с кем-нибудь секретничать и кому-нибудь по-настоящему довериться.

ЭПИЗОД 3

Осень зарядила дожди не по-детски. Словно пулеметными очередями, расстреливала непрекращающимися ливнями все живое. Утверждала себя, открыто заявляя, что пришло ее время, и никому другому распоряжаться на обретенной территории не позволит. Однако не все страшились осенней мокреди. Молодости, вероятно, вообще не ведомо такое понятие, как «страх». Молодость безрассудна и легкомысленна, отчаянно храбра и безумно влюбчива, склонна к самопожертвованию и подвигу, но не прочь получать подарки и призы, одновременно жестока и милосердна, а еще любимица смерти и войны. Недаром Виктор Цой когда-то рассказал всему миру, что «война — дело молодых, лекарство против морщин». Бесстрашная молодость не боялась осени, ее коварных простуд и ангин, потому что в сердце жила весна. И остановить музыку осень тоже была не в силах. Как бабочки на яркий свет, на звуки музыки спешили подрастающие юноши и девушки, будущие мужчины и женщины. Именно музыка пока связывала и объединяла их вместе. Пусть бессмысленная и глупая, не навязчивая и не оставляющая никакого следа после себя, но такая необходимая в эти несколько часов, выделенных руководством отдела культуры под дискотеку, когда мальчишки и девчонки, по сути, могли не притворяться кем-то, кем должны быть в обществе, а оставаться самими собой. Именно музыка дарила несколько часов истинности, а не притворства, которым обеспечивала по полной жизнь. Абсолютно разные, и в социальном положении, и в умственном развитии, молодые люди, как трезвые, так и в подпитии, не проходили мимо, а непременно заходили в танцзалы. Их намерения были различны. Кто-то хотел танцевать, кто-то отдохнуть, кто-то познакомиться, кто-то встретиться с друзьями, покурить, поболтать, кто-то выпендриться и подраться, кто-то целоваться не таясь… Ни осень, ни ее заряженные, как пулеметы, дожди не могли помешать молодежи оставаться молодежью. Поэтому еще с шести вечера в субботу диджей Кролл, ученик одиннадцатого класса из Первой школы, сын директрисы местного Дома культуры, официально оформленный мамой, как работник ДК, по договору подряда на полставки, завел свою «шарманку» так, что разрывались колонки «Алиса» и звук, вырывавшийся из динамиков, точно джинн из бутылки, растекался по всей Площади и укутывал собой, убивая шум дождя.

Потихоньку народ собирался. Приходили по одному, по двое, по трое, потом целыми компаниями заходили, но выходили на крыльцо, ожидая основной приток, который подтягивался часам к девяти вечера, когда темнело. А темнота, как известно, друг молодежи. Но это не означало, что никто не танцевал в фойе Дома культуры, отделанного под танцплощаку. Желающих хватало, особенно девочек. Им необязательно было присутствие мальчиков под быстрые ритмы, они неплохо справлялись и без них. Вот под медленные композиции без мальчиков не обойтись, хотя вопрос тоже спорный.

Даша приехала на дискотеку в машине парня ее сестры, который обязан был находиться рядом с ДК и следить за порядком, поскольку служил в милиции и как раз пришла его очередь дежурить. Помимо милиции за порядком, как правило, наблюдали сторож Дома культуры, кто-то из сотрудников и кто-нибудь из учителей. Эту необходимость ввела местная власть после того, как в прошлом году на подобном мероприятии забили насмерть одного ученика.

Дащу готовили к дискотеке, как Наташу Ростову к первому балу. Сестра привезла необходимые шмотки, несколько дисков с музыкой, которую, предположительно, слушали эмо, лишний раз спросила, окончательное ли решение Даши преобразиться в эмо, и приступила к перевоплощению. В первую очередь покрасила волосы Даши в черный цвет и выстригла ломаную челку, черным лаком покрыла ногти сестренки, потом одну прядь волос сделала розовой, глаза и веки обильно обработала черной тушью и карандошом, чтобы сложилось обманчивое впечатление, что тушь размазана из-за слез, губы помазала бесцветной помадой. На розовую облегающую футболку с длинным рукавом, предложенную Даше сестрой, одели черную маечку с черепом на груди, полосатые черно-розовые леггинсы натянули на ноги. Обулась Даша в матерчатые розовые кроссовки. Пиком и шиком такой красы явилась настоящая балетная пачка из розового газа. Где достала все эти вещи, сестра не призналась. Вероятно, думала, что у Даши очередная блажь. Сходит на дискотеку, как на карнавал, и успокоится. Ну не могла же в самом деле, взаправду, сестренка так рёхнуться на эмо! Это же не Минск! Не поймут консервативные жители провинциального, а потому спокойного бытоуклада, революционного, можно сказать, поступка обычной девочки. Да и на спад уже идет в больших городах новомодное веяние. Старшая сестра не сомневалась в том, что Даша просто чудит и хочет понравиться какому-нибудь мальчику, а какому не говорит, потому что в ее возрасте всегда какие-то тайны и недомолвки, по себе знает. Как бы то ни было, Тимур, парень старшей Дашиной сестры, представитель так называемой власти, высоко оценил новый образ младшенькой. Ему понравилось, но он счел своим долгом заметить, что до Хеллоуина еще далеко. Месяцем ошиблись. Объяснять ему ничего не стали, сказали только, что Даша на спор так вырядилась.

Высадив Белую-младшую у входа в ДК, Тимур отъехал за здание, чтобы насладиться одиночеством со старшей, потрогать ее губы, а может, добиться чего послаще.

Те, кто находились на улице, на крыльце Дома культуры, буквально остолбенели, увидев Дашу. Они даже не сразу поняли, что перед ними именно Даша Белая, а не кто-то другой.

У Костальцева и сигарета вывалилась изо рта, так потрясло парня появление Даши, точнее, сама Даша, ее внешний вид.

— Привет, Костальцев! — проходя мимо него, сказала она.

— Привет, — провожая взглядом девочку, промямлил тот.

Один Хвалей не растерялся и не напрягал мозг. Хотя, что там напрягать?

— Смори, Белая почернела! — показывая пальцем на Дашу, выкрикнул он. — Иногда они возвращаются! — бросил ей вдогонку.

— Пошел в жопу, Хвалей! — отозвалась Даша и показала ему средний палец.

— Чё сказала, овца?! — бросился вслед за Дашей Хвалей, но та уже скрылась за дверями Дома культуры.

— Чё это было? — хлопая глазами, будто избавляясь от наваждения, спросил Костальцев у Хвалея.

— Белая вышла из ада, — пробубнил Хвалей.

— Она чё, дура?

— Явно не умная.

— Слышь, а ей так лучше, — вдруг высказался Костальцев, прикуривая сигарету, предложенную Хвалеем. Тот, непонимающе, уставился на друга. — Теперь она стала собой, баран, — засмеялся Костальцев.

— Мутантом, что ли? — предположил Хвалей.

— Сам ты мутант, — смеялся Костальцев. — Воображение вруби…

— А-а-а, — типа понял Хвалей, что имел в виду Костальцев, и засмеялся тоже, не понимая причины смеха.

А Даша поздоровалась со сторожем Витьком, не старым еще и вполне приятным дяденькой, восседающим на своем неизменном месте за вахтенным столом в прикрывающей раннюю лысину кепке, и вошла в мигающий разноцветными огнями танцзал, задрыгалась вместе со всеми, пока на нее не обратили внимание. Она ловила на себе недоуменные взгляды, восхищенные, презрительные, даже сладострастные, став центром вселенной, но делала вид, что не замечает их, что ей все равно. Хотя ощущение испытывала невероятного удовольствия, поскольку притягивала каждого, вырвавшись, как из замкнутого круга, из обычного и простого, всем понятного, превратившись в загадку и тайну.

Павловской среди танцующих Даша не обнаружила, сколько не искала глазами. Наверное еще не пришла, но прийти обещала. Словно в подтверждение ее мыслей, Таня возникла из ниоткуда, восхищенно пялясь на подругу. Сама Павловская оригинальностью не поразила, да, в принципе, и не собиралась, как не собиралась и трястись под непонятные для нее ритмы, абсолютно далекие от той музыки, под которую танцевала на занятиях по танцам. Она пришла поддержать подругу, до конца не веря, что Даша решится на подобное. Но Белая превзошла все ее ожидания.

— Слушай, клёво! — прокричала Павловская Даше на ухо, имея в виду ее внешний вид. — Пойдем отсюда! — позвала за собой, поскольку не хотела портить впечатления плохой музыкой, которая никак не подходила для нового имиджа подруги. Это не «Токио отель» и не «Слот».

— Куда? — растерялась Даша. В образ-то она вошла, но не знала, что с ним делать пока что.

— Увидишь, — тянула за собой Павловская.

Девочки покинули без сожаления танцплощадку с непонятными звукоизвержениями, именуемыми современной музыкой, прошмыгнули в левое крыло и поднялись на второй этаж, где размещались приемная и между приемной кабинеты методистов. В одном из них расслаблялись с помощью вина, пива и тортика с чипсами несколько девчонок. Это были танцовщицы из коллектива, в котором занималась Павловская, — Алевтина Мороз, Юля Пересильд и Руслана Михайловская. Даша их знала в лицо, но никогда не общалась лично. Аля Мороз училась в паралелльном классе, две другие девочки получали образование в лицее, располагавшемся в новом районе, недалеко от военкомата и больницы.

— Проходи, — подтолкнула Павловская Дашу, застывшую в проходе. Ее удивило, хоть и не сильно, свободное распитие спиртного. Да она и подумать не могла, что девочки, занимающиеся танцами, способны так ловко употреблять алкоголь, а Алевтина даже курила, стряхивая пепел длинной сигареты в пустой пластиковый стаканчик.

— Не тушуйся, — выдыхая дым колечками, сказала Аля, обращаясь к Даше. — Как видишь, мы не ангелы. Впрочем, как и ты. Смело, — обратила внимание на прикид гостьи. — Я думала, Танька сочиняет. А ты оказалась настоящей. Проходи, не стесняйся. Здесь все свои.

Даша нерешительно вошла в кабинет, села на предложенный Павловской стул. Таня примостилась рядом, чтобы Даша почувствовала, что девочки ей не враги.

— Что пить будешь? — спросила Аля.

— Не знаю, — Даша пожала плечами. — Я еще никогда…

— Все бывает когда-нибудь в первый раз, — изрекла Руслана Михайловская — высокая худощавая блондинка — разливая по стаканчикам вино.

— Пей, — протянула стаканчик Даше Аля Мороз, — за смелость.

Даша взяла стаканчик обеими руками, взглянула в его содержимое и начала пить быстрыми маленькими глотками, не отрываясь, пока не выпила все.

— Сигаретку? — предложила Аля.

Даша согласно кивнула, затянулась неумело, закашлялась.

— Подожди, — остановила подругу Павловская, потому что Даша готова была заплакать, то ли от попавшего в легкие дыма, то ли от смеха девчонок, которым стала смешна неопытность гостьи, — я покажу. Смотри, — взяла она сигарету, — произносишь фразу «Ой, мама» и одновременно вдыхаешь. Пробуй.

Даша сделала, как показала Павловская. Глаза ее увлажнились, пол поплыл. Казалось, она находилась на борту какой-нибудь яхты, покачивающейся на волнах. Тело обмякло, стало хорошо и приятно. Потом глаза вдруг загорелись, откуда-то появились бодрость в припрыжку с весельем, и Даша почувствовала, что знает девчонок в кабинете методистов сто лет.

— Ну как? — поинтересовалась состоянием подруги Павловская.

— Клёво! — показала Даша большой палец, поднятый вверх, и затянулась еще. — А что празднуем? — решила спросить.

— Рождение нового человека, — ответила Юля Пересильд — жгучая брюнетка с короткой стрижкой, невероятно пластична и обаятельна.

— А кто родился-то? — не поняла Даша.

— Ты, — прозвучал ответ.

— Да ну вас, — застеснялась Даша. — Гоните наверно.

— Кто гонит? — возразила Аля Мороз. — Гонит дед Андрей сэм в Потейках.

— Ну, спасибо тогда, — не нашла чего ответить другого Даша. — А как вы тут… Директриса не заругает? — показала руками на стол с алкоголем.

— Не волновайся, — заверила Юля Пересильд. — У нас все чики-пуки.

— Когда дежурит Николай Михайлович, — сказала Руслана Михайловская, — директриса спит спокойно и никогда его не проверяет.

— А кто такой Николай Михайлович? — не поняла Даша.

— О, Николай Михайлович, — подмигнула гостье Юля Пересильд, — это Николай Михайлович. Одним словом, лапочка.

— Бусечка, — поддержала Аля Мороз.

— Мировой чел, — дополнила Руслана Михайловская.

— Наш новый режиссер, — более доходчиво объяснила Павловская. — Молодой, сравнительно, жутко умный, но офигенно обаятельный. И так нас понимает…

— Так понимает, — поддакнула Юля Пересильд, — что разрешает некоторые непредусмотренные, несанкционированные…

— Язык не сломай, — перебила подругу Руслана.

— Короче, с ним можно все, — поставила точку Аля Мороз, — и с ним, как за каменной стеной. Никогда не сдаст и не сделает больно. Просто отвал башки.

— А разве еще есть такие? — не поверила Даша.

— Попадаются, как видишь, — сказала Руслана.

— Повезет же кому-то, — предположила Павловская.

— Главное, чтобы на стерву не нарвался, — заметила Юля Пересильд.

— Ладно, давайте выпьем, — предложила Аля Мороз. — Кто там за бармена?… За смелых и настоящих!

Дружно выпили.

Даша вдруг начала задыхаться. Воздуха не хватало катастрофически. Ноги подкашивались, как соломенные. В глазах потемнело и ярко вспыхивала и гасла в них лампочка. Стаканчик с вином выпал из рук, хорошо, что не на пол — не забрызгал ковер, окровавил лишь стол с несколькими бумагами на нем. Тошнотворный ком подползал к горлу. Нужно было на улицу. Срочно. Откуда-то взялись силы, и Даша рванула с места, помогая руками, ища опоры в стенах, вон из здания. На лестнице чуть не подвернула ногу, неудачно оступившись. Скатилась бы вниз кубарем, если б руки не уцепились за перила. Вынужденная несколько-секундная задержка спровоцировала застрявший в горле ком к действию. Он неудержимо подкатывал, желая низвергнуться, избавиться из темницы, как лава из кипящего вулкана. Зажав рот ладонью, Даша, пошатываясь, на почти негнущихся ногах, вырвалась из Дома культуры на воздух, точно дым из печной трубы, врезалась головой в живот стоящего на ее пути Хвалея, решившего покурить после выпитых нескольких больших глотков пива, вцепилась, как клещами, в его руки, чтобы не упасть. Тут же ее вывернуло наизнанку прямо на ноги Хвалея, обувшего совсем новые, ни разу не одеванные берцы.

— Белая! Тварь! — заорал Хвалей как резанный, до слез почти от обиды за себя. — Уберите ее от меня! Ты чё творишь, чучело?! — бил девочку по рукам тыльными сторонами ладоней и по голове, пытаясь избавиться от повисшей на нем, будто на столбе, одноклассницы.

— Не трогай ее! — налетела коршуном Павловская, поспешившая на помощь подруге.

Окружающие выстроились кольцом, наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь. Кто-то злорадно посмеивался, кто-то любопытно всматривался, кто-то выкрикивал пошлые замечания.

— Отвали от меня! — еще раз ударил по голове Хвалей Дашу, и та отпустила руки, упала на четвереньки, задыхаясь в рвотных позывах. — Убью, суку! — занес ногу для удара в живот.

ЭПИЗОД 4

Желание Хвалея поквитаться за испорченные обувь и нижние штанины, за прилюдное унижение девчонкой его, мужчины, хоть и не совсем мужчины, вполне понятно. Но нельзя же бить лежачих, тем более девочку, которая гораздо слабее, а в данной ситуации абсолютно беспомощна. И, тем не менее, никто не спешил Хвалея остановить, кроме Павловской, которую Хвалей отшвырнул от себя, как котенка. И взрослым, так называемым наблюдателям, было недосуг. Они тоже где-то по своему развлекались.

— Николай Михайлович! — завизжала Павловская, не то от боли, не то от отчаяния.

И он появился. Перехватил занесенную ногу Хвалея, подсек опорную его же и, рванув на себя, отпустил. Хвалей шмякнулся мягким местом прямо туда, куда вырвало Дашу, ничего при этом не расплескав.

— Блина! — проревел, отказываясь верить в произошедшее. А на глаза наворачивались предательские слезы. Те же, кто, затаив дыхание, еще несколько мгновений назад болели за него, теперь над ним смеялись.

— Разошлись все! — скомандовал Николай Михайлович, как на плацу. И его послушались. Кто-то вернулся в танцзал, кто-то отошел допивать оставшееся в сторонке с компанией, кто-то закуривал, повернувшись спиной, некоторые, разбившись на пары, удалялись обмениваться поцелуями.

Николай Михайлович помог Даше подняться, потом, обхватив ее ноги, взял на руки, словно ребенка.

— Вешайся, сука! — выстрелил угрозой ему в спину Хвалей. Он стоял, вытирая курткой мокрое на себе.

— Простите, вы что-то сказали? — обернулся Николай Михайлович — высокий, широкоплечий, крепко сбитый, коротко стриженый, по-военному, молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, — вежливо улыбаясь. Лишь правый глаз его нервно дергался, да небольшой шрам под ним в виде галочки, вероятнее всего, от ножа, вздулся.

— Ничё, — буркнул Хвалей, продолжая вытирать штаны.

Николай Михайлович, бережно удерживая в руках Дашу, обмякшую ему на плечо, сочащуюся слюной и все еще вздрагивающую в рвотных позывах, быстро понес ее в туалет, Павловская засеменила следом.

— Николай Михайлович, — говорила она по дороге, оправдываясь, — это я виновата во всем. Но кто ж знал, что так выйдет? Мы не думали, что на нее так подействует…

— Индюк тоже думал, — отозвался Николай Михайлович. — Чтобы я еще раз связался с вами…

— Больше такого не повториться, — обещала Павловская.

— Что, больше ей наливать не будете? — съязвил Николай Михайлович. — Или в дружбе откажете, как не прошедшей кастинг?

— Николай Михайлович, что вы такое говорите? — не поняла Павловская.

— Слушай меня сюда, — резко остановился Николай Михайлович, обернувшись к девочке, — если хоть одна душа узнает о сегодняшнем инциденте, здесь или в школе, на меня больше можете не расчитывать. Прикрывать вас я не стану, можешь не сомневаться…

— Да никто не узнает! — возмущенно воскликнула Павловская. — Хвалей заткнется и затаится до срока, вынашивая план мести. Не в его интересах раздувать из мухи слона. Все наши будут молчать, да и стукачеством наша школа никогда не славилась. А в методическом мы все уберем, не волнуйтесь.

— Смотри мне, — опять зашагал Николай Михайлович. Павловская едва поспевала за ним.

Распахнув дверь в женский туалет, Николай Михайлович сразу же прогнал цедящих пиво нескольких девчонок из района, пристроившихся на широком подоконнике обсуждать какого-то крутого чела, разобравшегося на прошлых выходных в данс-клубе «Потейки» с десятком отмороженных местных крутавелков. Нехотя они уступили туалет в полное владение Николая Михайловича, недвусмысленно подмигнув удаляясь.

Николай Михайлович включил холодную воду в кране, поставил Дашу на ноги, наклонив ее к раковине.

— Давай помогай подруге! — приказал Павловской умыть лицо девочке, сам удерживал ее равновесие.

Даша что-то промычала нечленораздельное, когда холодная вода коснулась ее губ и щек живительной влагой, попыталась сопротивляться.

— Даша, успокойся, — ласково прошептала Павловская, — все хорошо.

Девочку снова скрутило, она начала задыхаться, издавая громкие рвотные звуки, но блевать больше было нечем. Она выплевывала желудочный сок.

— Дай ей воды! — приказал Николай Михайлович Павловской.

Та послушно набрала воды в стакан. Николай Михайлович взял стакан, поднес к Дашиным губам.

— Пей! — строго произнес.

Даша замахала руками, затопала ножками.

— Не хочу! — прорвались слова наружу, как новорожденные. — Очень плохо, — перешла на полушепот и обмякла, ноги подкосились.

— Она чё, того? — испугалась Павловская.

— Нет, отрубилась, — ответил Николай Михайлович. — Теперь спать будет. Кризис миновал.

— А чё с ней было-то?

— Не пила она, видимо, никогда. А вы ее, судя по всему, не стесняясь, спонсировали. Отравление у нее алкогольное или аллергия на спиртное.

— И чё теперь?

— Чё-чё? — передразнил Павловскую Николай Михайлович. — Когда говорить научитесь? Спать будет. Только ее домой надо как-то доставить.

— Я щас позвоню, — достала мобильный Павловская, набрала номер Дашиной сестры. Длинные гудки. Еще раз набрала. То же самое. Третий раз набрала. Не отвечает.

— Ладно, показывай дорогу, — взял Дашу на руки Николай Михайлович, направился вон из туалета.

Сторожу он сказал, что скоро вернется, да и недалеко было идти. Каких-то полторы сотни метров.

Николай Михайлович укрыл Дашу своей курткой от дождя, который, хоть и притих, но не прекратился, на голову себе натянул бейсболку. Павловская шла рядом под зонтиком.

Дверь квартиры открыл Дашин папа. Мама уехала накануне с подругами и знакомыми, всего около десяти человек, на минибусе в Украину за шмотками, там дешевле, чем у нас.

— Здравствуйте, Сергей Николаевич, — поздоровалась Павловская.

— Привет, — недоумевающе уставился на нежданных гостей средних лет высокий мужик в белой майке и в спортивных штанах с лампасами.

— Позволите? — вежливо попросил Николай Михайлович пропустить его в квартиру. Дашин папа посторонился.

— Налево сразу, — указала путь Николаю Михайловичу Павловская.

Они вместе вошли в комнату. Таня расстелила постель, Николай Михайлович положил Дашу, разул ее и стянул с нее «пачку». Потом укрыл одеялом.

— Вроде все, — сам себе сказал.

— Что, собственно… — плохо соображал Дашин папа.

— Все в порядке, — улыбнулся ему Николай Михайлович. — Просто заснула ваша дочка. Будить было неудобно. Так что и вы не беспокойте ее, пожалуйста. Ну, всего доброго!

— До свидания, Сергей Николаевич, — попрощалась и Павловская, поспешая за Николаем Михайловичем.

— До свидания, — произнес вслед Дашин папа, пожимая плечами.

Выйдя из подъезда, Николай Михайлович остановился, пошарил по карманам, достал сигарету, закурил.

— Далеко не прячьте! — смелой походкой продефелировал Хвалей, подойдя близко к Николаю Михайловичу и Павловской. А неподалеку полукругом выстроились семеро ребят, гораздо старше Хвалея, с его двора.

— Курить вредно, — заметил Николай Михайлович.

— Вредно не курить, — парировал Хвалей.

— Оно и видно, — усмехнулся Николай Михайлович.

— Хвалей, ты чё? Обалдел? — это Павловская.

— Закройся, овца! — произнес Хвалей.

— Урод! — выдала Павловская, предусмотрительно спрятавшись за спину Николая Михайловича.

— Извинись! — вежливо попросил Николай Михайлович Хвалея.

— Слышь, дядя, — подошли остальные, но говорил один. В свете уличного фонаря Николай Михайлович хорошо разглядел физиономию урки, явно недавно освободившегося. — Не тебе учить манерам наших мальцов.

— Тебе что ли? — усмехался Николай Михайлович.

— А чё, я за учителя не сойду? — заржал урка, и все заржали.

Николай Михайлович не стал ждать, пока на него нападут. Он ударил первым. Закон неожиданности всегда срабатывает. Хвалей получил не больно, но неприятно. Остальные разлетались от бешеных, быстрых и точных кулаков Николая Михайловича, как кегли. Один урка увернулся, ушлый. Ножиком стал пугать.

— Послушай, уважаемый, — сказал ему Николай Михайлович, — я не хочу тебя калечить. Давай разойдемся миром. Твой малец сам виноват, бил по голове девочку, хотел ударить ногой в живот. Прав он, по-твоему?

— Нет, — скрепя зубами, подумав, ответил урка.

— Ну, так мы пойдем? — взял Николай Михайлович Павловскую за руку, которая с ужасом и восхищением наблюдала за происходящим, забыв даже зонтик открыть.

— Вали, — так же процедил урка, сплюнув под ноги.

Николай Михайлович, уверенно печатая шаг, направился к Дому культуры.

— Ваша куртка, Николай Михайлович, — протянула ему куртку Павловская, про которую он забыл и забыл бы ее у Белых дома, если бы не Таня.

А дискотека подходила к концу, оставалось совсем немного времени и последняя медленная композиция.

Павловская забежала на второй этаж, где ее подруги уже все допили и доели, принимались за уборку.

— Ну, чё там Белая? — поинтересовалась Аля Мороз.

— Обрыгалась вся, — грустно ответила Павловская. — Мы ее с Николаем Михайловичем домой провожали. — А потом глаза Тани вспыхнули, как звезды. — Но вы бы видели, как Николай Михайлович машется!..

— А что случилось? — были заинтригованы девочки.

Не упуская ни одной детали, иногда присочиняя, Павловская начала рассказывать о произошедшем, а слушательницы внимали ей, как ученики на интересном для них уроке, переспрашивая, где непонятно.

ЭПИЗОД 5

Даша проспала всю ночь и полдня, то и дело вскрикивая во сне. Возможно, изменялась, как человек. Так бывает, засыпает один человек, а просыпается совершенно другой. Абсолютно неузнаваемый, хотя с прежним лицом, с прежними руками и ногами. Кто знает, что ей снилось? Но напугала Даша свою сестру реально. Она почти не сомкнула глаз, сидя в придвинутом к кровати кресле. Павловская все-таки дозвонилась, рассказала вкратце о случившемся с Дашей. Поначалу Вера не придала значения услышанному. С кем не случается напиться? Она прекрасно помнила свой первый опыт встречи с алкоголем, закончившийся обнимашками с унитазом, думала никогда больше даже не пригубит спиртного. Но все как-то быстро прошло, не оставив никакого осадка, просто не напивалась больше. В общажной жизни без застолий никак, да и с мальчиками по трезвяку проблематично что-либо замутить, а так нормально. Поэтому Вера, вернувшись домой, убедившись, что Дашка спит, тоже легла. Забралась на верхнюю полку и сладко заснула в объятиях ощущений, полученных в машине с Тимуром. А Дашка среди ночи как заорет что-то из вокальной женской партии группы «Слот»! Вера чуть лоб не расшибла о потолок, вырываясь из сна. Спустилась, посмотрела на Дашку. Вроде нормально все. Сопит в глубоком сне, лежа правой щекой на подушке. Сходила на кухню, попила водички, проверила, как папка. Отца не было. Точно, ему же в ночную. Он сторожевал на маслосырзаводе. Вернулась в комнату. Только хотела забраться в свою постель, как Дашка опять заорала что-то из «Слота», перевернувшись на спину и размахивая руками, словно в бреду. Кое-как успокоив сестренку, смачивая ей виски холодной водой, Вера решила, что лучше понаблюдать, а то еще расшибется Дашка о верхнюю кровать в непонятном приступе. Так и просидела ночь до утра, как сиделка у тяжелобольного.

Потом пришел папка. Вера приготовила ему яичницу.

— Что с Дашей? — спросил он у старшей дочери.

— А что? — пряча глаза, чувствуя свою вину за Дашкино состояние, отозвалась Вера.

— Ее принес какой-то парень на руках в сопровождении Тани Павловской, — ответил Сергей Николаевич, садясь за стол.

— Я знаю, мне Таня звонила, — сказала Вера.

— Напилась, что ли? — догадался Сергей Николаевич.

— Да нет, папа, наверно, плохо стало, — повернувшись спиной, делая вид, что моет сковородку в раковине, ответила Вера.

— Да? — сделал вид, что поверил, Сергей Николаевич. — А с наружностью ее что? — спросил.

— А что? — сделала вид, что не поняла, Вера.

— Ты мне не чтокай, — жевал Сергей Николаевич, — я вопрос задал.

— Пап, у нас, у девочек, — попыталась объяснить дочка, — совершенно другое понятие о собственной красоте, нежели, чем у вас, мужчин. Даша эксперементирует. В ее возрасте это нормально.

— И блевать у всех на виду — тоже нормально? — съехидничал Сергей Николаевич. — Уши вянут, как о вас мне начинают выговаривать. Не знаешь, куда от стыда деться.

— А ты побольше слушай, — заявила Вера.

— Ладно, — доедая, промолвил Сергей Николаевич, — вернется мать, разберется с Дашкой. С тобой-то уже бесполезно. Я спать.

И так всегда. Отец никогда не вникал и не пытался вникнуть в проблемы собственных детей. Ими занималась мама. Он вообще был счастлив, когда его никто не трогал и не беспокоил, уткнувшись в телевизор, глядя свои ненаглядные диски. Происходящее на экране, по сути, в чужой жизни, волновало его больше, чем семья. Для приличия скажет пару наставительных слов, услыхав на улице или на работе что-нибудь о дочерях, и все. Эгоист, одним словом. Зачем тогда жениться было, детей заводить? Им же, помимо материальной помощи, нужна и моральная поддержка близких. А так получалось, что папка просто откупливался деньгами, лишь бы его оставили в покое. Правильно, дети выросли, почти, сами уже взрослые, но поддержка и понимание родителей необходимы по-любому. Да ну его, горбатого могила исправит. Пошел спать, пусть спит. Меньше ругани будет, когда Дашка встанет. Дашка любила ругаться с отцом, чтобы расшевелить его как-то, иногда у нее получалось, он становился радостным, ходил с ней куда-нибудь, баловал, гордился статусом отца, но чаще запирался ото всех, как в камеру, никого ни видеть, ни слышать не хотел. С мамой все чаще ссорился. Без повода. Просто так. Они даже спать вместе перестали. Папка теперь под телевизором оберложился.

— Вера! — услышала вдруг Вера Дашкин голос. — Вер!..

Старшая сестра поспешила к младшей.

Даша чувствовала себя погано, но терпимо, только в горле пересохло и безумно хотелось пить. Вера налила ей рассолу. Даша выпила полный стакан залпом.

— Спасибо, — отдала пустой.

— Ты как? — поинтересовалась Вера, приветливо улыбаясь.

— Жесть, — вымученно улыбнулась Даша в ответ.

— Чего напилась-то так?

— Да сама не знаю. Но так хорошо сперва было. А потом так плохо…

— Это неизбежно в неограниченном употреблении, — учила старшая сестра.

— И чё теперь делать? — спросила Даша совета.

— Ну, если стыдно за вчерашнее, — произнесла Вера, — значит, «праздник» удался. Ты хоть помнишь, что творила?

— Местами, — ответила Даша.

— Спросишь у Тани Павловской, — подсказала Вера, — она в подробностях расскажет.

— Да уж, — вздохнула Даша. — А ты как погуляла? — спросила.

— Офигенно! — зарумянилась Вера.

— Хорошо тебе.

— Не завидуй. Не за горами и к тебе это придет.

— Скорей бы.

— Ладно, давай дуй в душ, — предложила Вера, — а то ты на чумазого чертенка похожа…

— Вер, ты когда уезжаешь? — перебила сестру Даша.

— Завтра. Меня Тимур отвезет. А что?

— Накрасишь меня еще раз? — попросила Даша. — А дальше я сама.

— Ты серьезно?!

— Это мое, Вер, я чувствую.

Даша вылезла из-под одеяла и зашлепала босыми ногами в ванную.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭПИЗОД 6

Школу ждал сюрприз. Впрочем, сюрпризы школа получала каждый день. Вряд ли еще один что-либо изменил бы в ее творческой биографии. Насмотрелась за несколько десятков лет существования. Но дети есть дети — большие фантазеры и выдумщики. Куда взрослым до них! Воображение взрослых примитивно. У кого оно не затупилось, как карандаш, те стали писателями либо художниками. А пока они дети — взрослые, как на вулкане. И их, взрослых, очень раздражает непоседливость и из ряда вон выходящее поведение того или иного ребенка, ведущее к непониманию и непринятию, как личности. У взрослых все просто. Должно быть так, как они решили или сказали, и никак иначе. Пока ребенок несамостоятелен, пока им занимаются специальные социальные институты, то бишь родители, детский сад, школа, профтехучилище, и думать не моги о проявлении каких-либо личностных качеств. Взрослый человек, особенно наставник или учитель, всегда прав, даже если не прав. Ребенок обязан быть управляемым. В обратном случае заявляется, что ребенок ненормален психически и его должно изолировать от остальных детей, пока те не заразились той же болезнью, как вирусом. Ох, как боятся взрослые непонятного, не желая вникнуть в проблему и разобраться. Ведь и нужно-то всего ничего. Внимательнее отнестись к увлечению ребенка, вдумчивее, может быть, и для себя чего-нибудь почерпнуть. Но нет. Взрослым виднее, потому что они больше прожили. Их жизненный опыт гораздо богаче. А то, что эволюция не стоит на месте, — не волнует. Безусловно, не все дети развиты одинаково, впрочем, как и взрослые, но чаще всего и тех, и других стремятся причесать под одну гребенку Однако проблема отцов и детей именно в отрицании детского мира, как равного взрослому. Только поэтому происходит большинство катастроф и драм.

Даша не хотела быть, как все. И вместе со всеми деградировать. Выразить свой протест против усреднения школьного воспитания она могла только при помощи самовыражения. Случайное знакомство с творчеством Валерии Гай Германики сподвигло ее набрать в поисковике слово «эмо», чтобы побольше узнать о модной субкультуре. И ей понравилось. Не все, конечно. Но образ внешний — в самую точку. Возможно, ее «бунтарство» сочтут беспричинным. Учителя и все остальные взрослые в их маленьком городишке сломают голову над разрешением вопроса: почему? У нас же все так спокойно и стабильно. Учись, занимайся свободно, но только в приличном виде… Себя Даша понимала. И если ни до кого не дойдет ее перемена в разрушении стереотипов, что ж, поначалу все продвинутое и интересное воспринималось в штыки.

Вера, старшая сестра, все-таки поддержала Дашу. Да и что такого крамольного в черно-розовых тонах? Уж лучше быть эмо, чем скинхедом или панком. Те хоть не бьют никого, просто эмоций не сдерживают, плачут, когда хочется плакать, смеются, когда хочется смеяться, при этом никого не обижают и не лицемерят. Ну, а макияж — возрастное, пройдет.

Она накрасила Дашу, даже еще ярче, чем на дискотеку. И губы черной помадой намазюкала, а карандашом обвела, чтобы выразительнее стали. Рюкзак Даша поменяла на мохнатую сумку, типа почтовой, сложила несколько учебников и тетрадок туда. До школы ее подвезли на машине, хотя идти — пять минут. Тимур решил, что так будет лучше. К тому же от школы удобный выезд на трассу.

Потом сестры попрощались, обнявшись. Целоваться не стали, чтобы не запачкать друг друга помадой. Вера обещала привести в следующий раз еще каких-нибудь шмоток.

Дождя с утра не было. Ночь его употребила полностью, размазала по асфальту, оставив лишь лужи.

Во дворе, у самых ворот, догнала Павловская.

— Привет, — улыбнулась.

— Привет, — потупив глаза, ответила Даша, стыдясь самой себя. Она же помнила, хоть и не все.

— Ты чего, за субботу переживаешь? — догадалась Таня. — Забудь и разотри.

— Правда, что ли? — подняла глаза на подругу Даша.

— Конечно, — кивнула Павловская. — Клевый прикид, — заценила. — Круто.

— Тань, а кто этот мужик, ну, который нес меня?… — решила спросить Даша, чтобы знать: вдруг пересечется когда-нибудь с ним, а помнила только нос его широкий и такие же скулы гладковыбритые, да глаза зеленые и внимательные.

— А ты чё, не помнишь? — не поверила Павловская.

— Помню, — неуверенно ответила Даша. — Но не до конца, — добавила.

— Это наш Николай Михайлович, — с гордостью молвила Таня.

— Тот, про которого вы говорили?

— Он самый, — охотно подтвердила Павловская. — Но ты не знаешь самого интересного, — заговорщицки подмигнула. — Николай Михайлович потом такой класс самообороны показал. Хвалей наш каких-то ублюдков местных созвал, и они проследили за нами, когда мы тебя домой несли, вернее, Николай Михайлович нес, а я дорогу показывала, потому что сеструхе твоей не могли дозвониться. Так вот, когда мы вышли из подъезда, они напали на нас, прикинь!..

— Ты чё?! — удивилась Даша.

— Да Ван Дамм отдыхает! — восхищенно воскликнула Павловская. — Николай Михайлович их как цуцыков сделал, — продолжала. — И все так быстро, прикинь, я даже испугаться не успела. А один с ножом бросился на Николая Михайловича…

— И чё?

— Ты бы видела! — восхищалась воспоминанием и пережитыми ощущениями Павловская. — От одного взгляда Николая Михайловича тот козел нож выронил и просил прощения, как малолетка. А николай Михайлович взял меня за руку, сказал «до свидания», и мы пошли в Дом культуры.

— Чё ты тут сочиняешь, Павловская! — девочек догнали Хвалей с Костальцевым.

— Сочиняют бабы на базаре! — ответила Таня.

— А ты, чё, не баба? — заржал Хвалей.

— Она девочка еще, — встрял Костальцев. — Улавливаешь разницу?

— Белая, — толкнул Хвалей в спину Дашу так, что та чуть не упала, — когда штаны придешь стирать?

Даша развернулась и засандалила ему между ног своей полосатой черно-розовой ножкой в кроссовке, тот и ахнуть не успел.

— Сам постираешь, урод! — процедила, отвернулась и пошла дальше.

Хвалей, превозмогая боль, выбросил ногу в сторону девочки, но промахнулся.

— Стой! — выкрикнул он — Щас вылизывать мне будешь!

— Ату ее! Ату! — заулюлюкал Костальцев.

— Даша, беги! — прокричала Павловская подруге.

И Даша побежала, Хвалей — за ней.

Девочка миновала Колю Пиноккио и взбежала по ступенькам вверх на школьное крыльцо. Хвалей растянулся на ступеньках. Коля Пиноккио подставил ему подножку и весь сжался от неожиданности, пораженный своею смелостью, застыл на месте.

Конец ознакомительного фрагмента.