Его пленница

Маша Малиновская (2024)

Самир Албаев, по прозвищу Алабай, — крупный бизнесмен, чьё слово в нашем городе — закон. И о том, что мой брат крупно задолжал ему, я узнала лишь когда люди Албаева ворвались в наш дом и перевернули всё вверх дном, брата избили и дали короткий срок на возврат долга. А в качестве гарантии забрали… меня. И теперь я — пленница самого опасного мужчины из всех, кого я знаю. Я в его власти, и он может сделать со мной всё, что угодно…

Глава 6

— Покажи ей, где взять еду, Хани, — командует Мадина, кивнув дочери на меня.

Та поджимает губы, хмурится, ошпаривает меня взглядом, а потом кивает идти за ней.

— Здесь можешь взять овощи, — показывает пальцем на ящик. И ящик этот стоит самым нижним в целой пирамидке таких же и с такими же овощами. — Вот в этом холодильнике есть мясо, яйца, сыр. Большой холодильник не трогай, там еда для хозяина дома.

Пока Хани говорит, я наблюдаю за её лицом — она кривит губы и немного морщит нос. Кажется, будто я жутко воняю, и её это невероятно раздражает.

— Спасибо, — киваю, но она задирает нос и, не удостоив меня ответом, возвращается к матери.

— Как поешь, будешь лук чистить, — сообщает мне Мадина, и они с дочерью приступают к готовке, сделав старательно вид, что меня тут не существует.

Раскрыв холодильник, смотрю, чем тут можно поживиться. Беру пару яиц, масло и колбасные слайсы, в хлебнице чуть выше вытаскиваю себе два куска нарезного батона. Пока яйца жарятся, из того самого ящика кое-как выуживаю себе помидор, едва не отдавив верхними ящиками пальцы. Замечаю ещё контейнер с виноградом и отрываю себе кисточку на десерт. Раньше у нас во дворе тоже рос виноград, за ним ухаживал папа, но когда родителей не стало, в одну зиму всё помёрзло. Мы с Костей и не знали, что лозу нужно было закапывать на зиму. Я, конечно, на рынке покупаю иногда, но папин был вкуснее.

Пока завтракаю, присев за столом, наблюдаю за Мадиной и Хани. Они чистят картофель и о чём-то негромко переговариваются. Кухня большая, я сижу у самого окна за небольшим столиком, поэтому не слышу, о чём именно они говорят, но подозреваю, что обо мне — короткие взгляды искоса их выдают.

Хани как-то нервничает, а Мадина одёргивает её, даже, кажется, успокаивает.

— Мадина, Самир сказал, чтобы завтрак подала на полчаса раньше, ему уехать надо, — в кухню заглядывает один из тех парней, что вчера был с Аблаевым у нас дома.

— Да, конечно, уже всё готово, — кивает домработница и спешит за тарелками, а потом идёт к кастрюлям на плите.

Что-то старательно накладывает, и это что-то пахнет весьма аппетитно, потом присыпает рубленой зеленью, ставит тарелки на поднос.

— На, неси, — говорит Хани, а та быстро одёргивает платье, стаскивает с головы целлофановую шапочку и набрасывает красивый, нежно-персиковый платок, который, надо сказать, ей очень идёт.

Глубоко вдохнув, Хани берёт поднос, выпрямляет спину и идёт к выходу из кухни, а ещё я успеваю заметить, как она, уже перед самым выходом кусает губы несколько раз, а потом их чуть выпячивает, и тогда скрывается из виду.

Всё ясно.

Наша маленькая дочурка домработницы влюблена в хозяина дома. Ну или если и не влюблена, то точно хочет захомутать его. Поэтому и меня едва взглядом не сожгла.

Соперницу во мне увидела? Дура. Не нужен мне этот жуткий тип, похитивший меня из родного дома и держащий в плену как заложницу без какого-либо на это права.

Надо дать ей понять, что я ей совсем не конкурентка.

Или наоборот? Может, тогда она поможет мне сбежать отсюда?

Хотя, дело это рискованное, ей самой потом несладко придется. Кто знает, на что этот Албаев способен? Взгляд у него, как у зверя дикого.

Доедаю свой завтрак и иду чистить лук. Спорить с Мадиной не хочу, лучше лишний раз не отсвечивать. Поэтому беру нож и, плача, чищу целые полведра лука. Интересно, зачем им столько? Шашлык в промышленных количествах делать будут, что ли?

Отмыть руки потом получается с трудом. Но я и не белоручка, переживу.

Весь день я топчусь на кухне. Мадина на новые задания не скупится. Признаться, к вечеру я уже падаю от усталости. Надо будет высчитать с Албаева за мою работу на в счет долга брата.

После целого дня на кухне ужинать мне совсем не хочется, поэтому я иду в душ, где тщательно отмываю от себя кухонные ароматы, а потом без сил падаю спать.

Утром снова тащусь вниз, когда Мадина приходит и отмыкает дверь снаружи. Но сегодня обнаруживаю на кухне ещё одну девушку — ту самую, беременную, о которой говорила Албаеву Мадина.

— Привет, я Азиза, — она мило улыбается мне, когда я готовлю себе завтрак.

— Диана, — киваю ей. Приятно увидеть обращённую к тебе улыбку, когда все остальные смотрят со злостью и презрением.

— Там картошка есть отварная, бери на завтрак. Много сварили.

— Сама себе приготовит, — отзывается от дальнего стола Хани, а Азиза подкатывает глаза. Кажется, они тоже не особенно ладят.

Чуть позже Хани и Мадина куда-то выходят, и в кухне остаёмся только я и Азиза.

— Фух, я устала, — девушка опирается спиной о столешницу и вытирает вспотевший у горячей плиты лоб. — Может, чаю попьём?

Мы наливаем себе по кружке и садимся за стол у окна. Я вижу, как Азизе тяжело, живот у неё уже большой.

— Какой у тебя срок? — спрашиваю её, делая глоток из чашки.

— Тридцать четыре недели уже, — улыбается она и поглаживает живот. — Мальчик там у меня, пинается бесконечно.

— На таком сроке в декрет уже пора.

— Да вот же, неделю эту доработаю и уйду. Самир Рустамович хорошо платит за работу, поэтому пока могу — работаю. Если бы ещё некоторые настроение не портили…

Она закатывает глаза, а потом смотрит многозначительно.

— Кажется, вы тоже не подруги, — прыскаю.

Азиза мне нравится. Милая, искренняя, открытая. Хорошая девушка.

— О, ты не представляешь, — качает головой, а потом добавляет тише, склонившись чуть ко мне, насколько ей позволил её большой живот. — Она успокоилась только когда я вышла замуж, а потом забеременела. Хани в каждой видит соперницу — сама она нацелилась на Самира Рустамовича, хочет хозяйкой в этом доме стать. Вот только он в её сторону совсем и не смотрит.

— Шевелитесь давайте! — окрикивает нас заглянувшая в кухню Мадина. — Азиза, ты полотенца постиранные развесила?

— Нет ещё, — отвечает та и встаёт, держась за поясницу.

— Тогда с какой радости уселась чай пить?

— Иду уже, иду!

— Подожди, я тебе помогу, — тоже встаю. Девушкам на больших сроках беременности нужно быть осторожнее с развешиванием белья, особенно если для этого нужно поднимать руки вверх — нам так на акушерстве в училище говорили.

Азиза уже чай допила, поэтому ополаскивает чашку и убирает, а я не успела. Сейчас помогу ей, потом допью.

Мы уходим из кухни и идём вместе в прачечную, помогаю ей выгрузить постиранные полотенца из машины, а потом вместе выходим на улицу на задний двор и развешиваем.

Признаться, я рада, что у меня появилась возможность выйти на улицу. Знаю, что тут полно охраны, и сбежать у меня точно не получится, но хотя бы погулять на свежем воздухе.

Когда мы заканчиваем, Азиза отлучается в уборную, а я возвращаюсь на кухню. Кипячу чайник и подливаю горячей воды в свой остывший чай, который я толком и выпить не успела. Делаю несколько глотков, но тут же кривлюсь.

— Фу.

Что за чай такой? Пока свежезаваренный был — вкусный, а как остыл, так кислинка появилась.

Выливаю чай в раковину и мою чашку. Вспоминаю, что Азиза говорила, что ей нужно почистить от хвостиков клубнику на желе. Достаю ящик с ягодами и ставлю под кран, чтобы помыть, но… странное дело — в глазах появляется ощущение, будто песка в них насыпали. И даже двоиться начинает.

И воздуха становиться мало. Язык будто неповоротливый, в горле резко пересыхает.

Я пытаюсь сморгнуть пелену, кое-как наливаю себе воды в стакан, но ощущение, что обычный стеклянный стакан весит тонну.

Ноги подкашиваются и приходится схватиться за столешницу, чтобы не упасть.

Что со мной происходит? У меня как будто аллергия на что-то острая.

Анафилактический шок? Но на что?

— Мадина! — слышу зычный окрик Албаева за спиной. Понимаю, что он вошёл в кухню, но ощущение, что голос его доносится через толстый слой ваты. Будто откуда-то издалека.

— Она… вышла… — кое-как шепчу, а потом перед глазами совершенно темнеет.