Мораторий на крови

Марк Фурман, 2021

Документально-художественный детектив о том, к кому, за что и как применялась высшая мера наказания в России; о том, по чьей милости террористы, педофилы и серийные убийцы живут и будут жить еще долго. По данным Следственного комитета РФ, только за три последних года в стране зарегистрировано свыше 500 убийств, подпадающих под признаки серийности. Особенно устрашают факты, касающиеся детей. Более 1,5 тысяч детей и подростков стали жертвами преступников. В 1997 году Владимир Ретунский из Воронежской области был осужден за убийства восьми девушек. Ему дали всего 15 лет. Другой серийный маньяк, москвич Александр Пичужкин, проживающий в районе Битцевского парка столицы, за 2001–2006 годы совершил 49 доказанных убийств! Журналистам он с гордостью заявил: «Если бы меня сейчас выпустили, первым делом я убил бы пару человек, чтобы стресс снять, и выпил водки…» С 2000 года в России произошло более 40 терактов, при которых погибло свыше 1600 человек. Многие из террористов и серийных убийц по-прежнему живы. Они смотрят на нас из-за решетки и смеются…

21

Исаев отыскал Фальковского лишь вечером на спортивной базе «Труда». Редактор отдела новостей, не раздевшись, спал в комнате летнего корпуса на втором этаже. Вокруг на полу — смятые газеты, недопитая бутылка темной «Балтики».

«Прикончу для профилактики, — прикинул Исаев. — Так вернее будет, не выливать же добро». Он зажевал пиво хвостом от воблы, валявшейся рядом с бутылкой, собрал разбросанные газеты, затем потряс Фальковского за плечо, не без труда разбудил его. Редактор отдела приподнялся, привалясь к спинке кровати, хмуро взглянул на Исаева:

— Явился, не запылился! И кто, Виталька, тебя по мою душу прислал? Беги, готовь завтрашний номер, я на два дня в отгуле.

— За номером дело не станет, Анатолий Соломонович. Но вас шеф срочно требует, машина со мной.

— Сделаем так. Свези меня до дома, а редактору скажи, что не нашел пропавшего. — Фальковский хитровато прищурился.

— Да знает Калистратов, где вы. Не поедете в редакцию, сам сюда заявится. Он с Виктором, водителем, на мобильной связи.

— Обложили… Еб…е работнички, — Фальковский грязно выругался, покачнувшись, встал.

— Что ж, вези, помощничек. Дай закурить, а прессу верни. — Отобрав газеты, он сунул их в прислоненную к стене репортерскую сумку.

⁂

В редакции «Вечернего Тригорска» светились лишь окна кабинета Калистратова. Фальковский с Исаевым прошли полуосвещенным пустынным коридором, остановились у распахнутой двери кабинета главного.

— А, пропащий. — Редактор полуобнял Фальковского за плечи. — Понимаю, Толя, и сочувствую. Скажу прямо, как давнему товарищу. Мы переживаем вместе с тобой, надеялись, уберут, расстреляют убийцу, и тут этот гребаный указ. Посему нужен именно твой материал.

— Ничего я, Илья Борисович, писать не буду. — Из-под опухших век с подрагивающими рыжеватыми ресницами Фальковский взглянул на главного. — С сегодняшнего дня ухожу на больничный или отгулы использую. Кстати, Виталий здесь, ему и поручи.

— Ваши гражданские права, Анатолий Соломонович, мне известны, — переходя на официальный тон, заметил Калистратов. — Но вначале материал, место в завтрашнем номере оставлено.

— Достал! Но я даже не знаю, о чем писать…

— Другой разговор. — Калистратов придвинул к нему диктофон. — Тут записан репортаж с комиссии по помилованию, на которой обсуждался президентский указ. Дай факты, мнения присутствующих, с редакционным, вернее, твоим комментарием.

— Что, Илья, никого другого не сыскал? — с вызовом, грубовато спросил Фальковский.

— Погоди, не кипятись. Для начала прими журналистское снадобье, сосни и за дело.

Калистратов подошел к книжному шкафу. Отодвинув том «Энциклопедического словаря», достал бутылку сухого «Каберне», из микроволновки на подоконнике вытащил блюдо с пиццей.

— Еще не остыла, — удовлетворенно произнес он. — Что ж, по стакану, акулы пера. Закусь преотличная. Заодно и послушаем, кто из комиссии за мораторий, а кто против…

Откинувшись на спинку кресла, Калистратов включил диктофон.