Мораторий на крови

Марк Фурман, 2021

Документально-художественный детектив о том, к кому, за что и как применялась высшая мера наказания в России; о том, по чьей милости террористы, педофилы и серийные убийцы живут и будут жить еще долго. По данным Следственного комитета РФ, только за три последних года в стране зарегистрировано свыше 500 убийств, подпадающих под признаки серийности. Особенно устрашают факты, касающиеся детей. Более 1,5 тысяч детей и подростков стали жертвами преступников. В 1997 году Владимир Ретунский из Воронежской области был осужден за убийства восьми девушек. Ему дали всего 15 лет. Другой серийный маньяк, москвич Александр Пичужкин, проживающий в районе Битцевского парка столицы, за 2001–2006 годы совершил 49 доказанных убийств! Журналистам он с гордостью заявил: «Если бы меня сейчас выпустили, первым делом я убил бы пару человек, чтобы стресс снять, и выпил водки…» С 2000 года в России произошло более 40 терактов, при которых погибло свыше 1600 человек. Многие из террористов и серийных убийц по-прежнему живы. Они смотрят на нас из-за решетки и смеются…

2

Ответственный дежурный по Тригорскому централу подполковник Благов с аппетитом ел наваристые щи, принесенные из тюремной кухни, когда на столике у окна заработал факс. Подполковник недовольно взглянул на лист бумаги, змейкой выползавший из аппарата.

«Уже спозаранку шлют директивы. Чиновники — они чиновники и есть. Что в ЖЭКе, что в областном УИНе» (Управление исполнения наказаний. — Авт.), — неприязненно подумал Благов. Сейчас его больше интересовало, съесть ли соблазнительный шматок мяса сразу или оставить «на десерт» после щей?

Не торопясь, покончив со щами и свининой, Благов взялся за оперативный журнал. Заглядывая в листок с пометками, он припоминал о случившихся за сутки событиях, которые следовало вписать в толстую казенную книгу. Но, прежде чем взяться за отчет, он должен был принять участие в неприятной процедуре по исполнению двух смертных приговоров — расстрелов серийного маньяка Милославского и террориста Дамзаева. Благов не впервые участвовал в подобных акциях. И всякий раз, когда они внезапно, как смерч, обрушивались на его дежурство, испытывал чувство досады за столь неудачно сложившийся день.

Нет, особой жалости к приговоренным к «вышке» он не испытывал, резонно, как и все в централе, считая, что убирают их справедливо и по делу за жестокие кровавые преступления. Таких, как эти двое, расстреливать нужно, но почему именно сегодня утром, сейчас и немедля, а, скажем, не днем позже? Его больше раздражали не сама смерть и неизбежные хлопоты, связанные с составлением протокола, а тот негромкий хлопок из пистолета с глушителем, при котором он присутствовал. Выстрел слышался, приходил, возвращался к нему в тот же день, обычно перед сном, а иной раз звучал внезапно, раскатом среди ночи, и тогда Благов до утра не мог уснуть.

«Ничего, бумага от чиновников обождет», — бросив взгляд на факс, удовлетворенно подумал сытый Благов. Потянувшись, он вяло поднялся с насиженного за ночь стула, надев фуражку, взглянул в зеркало и пошел к месту акции на нулевой блокпост.

⁂

Поднятый около пяти утра по тревоге старшина Пелипенко, пройдя через КПП, направился на свое рабочее место в оружейную комнату. Перебирая в руках связку ключей, нащупал массивный ключ от сейфа.

Открыв сейф, старшина застыл в раздумье. Впрочем, из содержимого железного ящика для исполнения расстрела выбирать было нечего. На полке, прикрытый газетой и промасленной желтоватой тряпицей, лежал пистолет «ТТ». Взяв оружие, Пелипенко любовно подержал его в руках.

— Вот и пришел юбилей, корешок, — вслух произнес старшина. — Сегодня сто и сто первое, все из твоего ствола.

Он вынул магазин, взглянул на него. И хотя там было всего два патрона, Пелипенко знал, что их хватит для сегодняшней акции. По одному патрону на каждого.

Под этим словом — акция, он и все в централе понимали вполне определенное и привычное действо — расстрел. И хотя расстрелы убийц, приговоренных судом к высшей мере, осуществлялись нечасто, в урожайный год их набиралось и по пятнадцать-двадцать человек.

Пелипенко, исполнявший обязанности заместителя начальника централа по вооружению, знал, что в тюрьме его зовут «палачом». Что ж, палач так палач. Слово пусть и обидное, но по существу. Он, отслуживший во внутренних войсках без малого тридцать лет, начинал в северных лагерях с караульных вышек да конвоев. Когда сил и проворства поубавилось, его перевели в надзиратели. Последние двенадцать лет он служит в оружейной команде. Его первый наставник, покойный уже Кондрат Виссарионович, начал производить расстрелы вскоре после войны, еще в сороковых. Отчество учитель получил от отца, ветерана-чекиста Виссариона Листова, знавшего самого Сталина. Так, гордясь отцом, и прослужил до смерти от рака легкого.

— Ты, Ванюша, приучайся акцию исполнять с одного выстрела. Он первый, он и последний, — учил Листов молодого Пелипенко. — А для этого следует голубчика загодя под нулевку остричь. Стрелять надо на два сантиметра пониже бугра в затылке, направив ствол вверх. Там черепная кость тоньше, пуля прошьет мозг, как по маслу, и никаких проблем. Хотя сейчас кругом одни «макаровы» на вооружении, лучшего ствола в сравнении с «ТТ» я пока не знаю. Был как-то на семинаре по этому делу в Перми, там Свищев из Мордовии хвалил немецкий «парабеллум», кто-то использовал американский крупнокалиберный «кольт». Спорить не стал. Но, как до меня очередь дошла, так прямо и обнародовал:

— Более подходящего, чем «ТТ», пистолета для исполнения не встречал. И почти все, а было нас человек тридцать, со мною согласились.

Сегодня Пелипенко предстояло расстрелять двоих. Первым пройдет акцию Георгий Милославский — серийный убийца-маньяк. А получасом спустя, как уберут труп и наведут порядок, еще до начала рабочего дня он пустит в расход террориста Дамзаева.

Старшина убрал заряженный «ТТ» в кобуру, из оружейки прошел в караульное помещение. Там, расписавшись в журнале за оружие, он рассказал помощнику дежурного капитану Быховскому услышанный недавно анекдот:

— Выступает товарищ Сталин. Вдруг кто-то чихнул. Сталин спрашивает: «Кто чихнул?». Все молчат. «Расстрелять первый ряд!» Расстреляли. «Я еще раз спрашиваю: кто чихнул?» Все молчат. «Расстрелять второй ряд». Расстреляли. «Я в последний раз спрашиваю: кто чихнул?» Боязливый голос в последнем ряду: «Я, извините, товарищ Сталин, простудился вчера…» «Будьте здоровы, молодой человек! Казнить нельзя, помиловать! Десять лет без права переписки».

Вот так, под вялый смех еще сонного после ночи капитана, Пелипенко поднялся на второй этаж, где в специально отведенной комнате собрались участники акции. Старшим при ее исполнении обычно становился ответственный дежурный по централу. Сегодня им был подполковник Благов, с которым у бывалого старшины, несмотря на разницу в званиях, сложились приятельские отношения. Не раз доводилось им сидеть за одним столом, париться в его же, Пелипенко, бане, а то и выезжать по разного рода поводам на шашлыки да застолья за город.

Кроме Благова, в расстрельную команду входила охрана, врач Пирожков и главное действующее лицо — он, Иван Пелипенко. Теперь всем собравшимся оставалось лишь спуститься в подвал на нулевой блокпост, где за толстыми, возведенными еще при Екатерине Второй, звуконепроницаемыми стенами исполнялись смертные приговоры.