Натальная карта

Мари Милас (2024)

Встреча с моей первой любовью сбила меня с ног — в буквальном смысле этого слова. А ведь гороскоп предупреждал меня держаться подальше от призраков прошлого. Хотя кого я обманываю: держаться подальше от Натаниэля — всё равно что сопротивляться ретроградному Меркурию. Я любила порядок, но после встречи с ним моя жизнь стала хаосом. Натаниэль всегда умел скрывать боль за своей обезоруживающей улыбкой. Он смеялся так искренне, что согревал всех вокруг, но я видела глубже. Знала, что им овладела пустота. Единственное, что оживляло Натаниэля, — взгляд на его маленькую дочь. Но даже она не могла помочь ему полюбить жизнь и себя. Однажды я спасла его сердце — теперь пришло время излечить душу.

Глава 10

Хлоя

Гороскоп дня:

этот день подбросит новые знакомства, от которых не стоит отказываться. Будьте спокойны и рассудительны. Не потакайте дьяволу на своем плече.

Мы подъезжаем к территории детского сада, Натаниэль паркуется и оставляет меня со словами:

— Я скоро вернусь, можешь поиграть с коровами.

Надеюсь, это не намек на мои необъятные бедра. Я всю дорогу старалась держать ноги на полупальцах, чтобы ляжки не растекались, как желе на этом приятном сиденье.

Однажды, Джон, фанат блондинок без целлюлита, сообщил всему ресторану, что, когда мой зад соприкасается с поверхностью стула, то становится в несколько раз больше. Даже больше его ягодиц, а ведь он мужчина. Я так и не уловила связи, но поняла, что в ту секунду явно потеряла контроль над ситуацией.

Как я могу стремиться к порядку, если мое тело в беспорядке?

Взгляд останавливается на коровах и прочих жителях фермы. Потом я замечаю розовый слайм и разноцветный поп-ит в подстаканнике.

У него есть дочь.

Что ж ладно, это не то, что я предполагала. Возможно, моя реакция была глупой. Просто я все еще не могу привыкнуть к тому, что Натаниэль не подросток. Он взрослый мужчина, у которого внезапно появился ребенок. Или не внезапно.

Все вполне логично.

Но я не собираюсь обманывать себя и говорить, что мне все равно. Вероятно, это бред, но когда вы по-настоящему любили человека, даже если вам было тринадцать лет, то нельзя равнодушно принять тот факт, что у него ребенок от другой женщины.

Женщины, на месте которой вы представляли себя множество раз.

Повторюсь, я мечтательница с повышенной потребностью планирования. Поэтому в тринадцать лет мне не составило труда представлять на месте Зака в моей свадебной книге лицо Натаниэля Фримана. Мысленно я даже настрочила дополнительные главы, где расписала наше счастливое будущее с двумя детьми, котом и попугаями-неразлучниками.

Маленькая Хлоя была той девочкой, которую обычно высмеивают в сериалах и любовных романах за излишнюю мечтательность. Но мне никогда не было за это стыдно. И не стыдно по сей день.

За мечты не может быть стыдно.

За любовь не может быть стыдно.

И за любые чувства и эмоции, которые мы испытываем, нам не должно быть стыдно. Они принадлежат только нам и только нам решать, какую оценку им давать. Чувства — это не поступки, мы не обязаны их контролировать.

Именно поэтому мне не стыдно, что мое сердце закололо от мысли, что у Натаниэля может быть счастливая семья.

Это не значит, что я не ощутила радость за человека, которого любила. Это лишь еще одно доказательство того, что мне все еще не все равно. Также как нельзя не отметить, что в тот момент, когда Натаниэль сказал, что не женат, с моей груди упал огромный камень.

Это неправильно, но мне не стыдно.

Можно тысячу раз переболеть, залечить и наложить множество швов на свое когда-то разбитое подростковое сердце, вступать в отношения, строить будущее с другими людьми, прожить двенадцать лет, будучи вполне счастливой, но при встрече со своей первой любовью множество рубцов в грудной клетке все равно заноют, потянут и пошлют в мозг вопрос: «А могло ли все сложиться иначе?».

Я провожу руками по лицу, пытаясь сгладить напряженные мышцы, а затем перевожу взгляд в ту сторону, куда ушел Натаниэль. Именно в этот момент он появляется во всей своей красе с ребенком, обвившем его торс, как детеныш коалы.

Девочка выглядит очень маленькой по сравнению с широкой грудью отца. Ее все еще пухлые ручки обхватывают его крепкую шею, а голова покоится на плече. Когда порыв ветра развевает блондинистые кудри малышки, Натаниэль прикладывает свою большую ладонь к ее лицу, чтобы оградить от холода. Он что-то говорит ей на ухо и поправляет маленький блестящий рюкзачок, свисающий с другого его плеча.

Натаниэля нельзя приравнять к тем мужчинам, рубашка которых трещит по швам от выпирающих мышц. Нет, он хорошо сложен, я бы сказала даже отлично, но это телосложение больше походит на божественный дар, чем на передозировку тестостерона. Все линии его тела аккуратны и гармоничны, и уверена, что где-то там под дизайнерским пиджаком с множеством каких-то надписей скрывается тетрис вместо пресса, а за эту задницу я бы продала душу. Это говорит дьявол на моем плече, а звезды сегодня советовали ему не потакать, поэтому ему придется заткнуться.

Я рассматриваю надписи на пиджаке мужчины с летящей походкой.

Свобода.

Сила.

Жизнь.

Надежда.

Натаниэль всегда выбирал более интересную одежду, нежели Макс и мой брат. И это прослеживается до сих пор. Возможно, кто-то сказал бы, что модная оправа очков, укороченные брюки и необычный пиджак не придают солидности его возрасту, но думаю, эти вещи отлично свидетельствуют о том, что он намного интереснее, чем кажется.

Также, как и мои заколки, во всем моем начищенном до тошноты облике, являются отпечатком беспорядочной романтичной души.

Натаниэль открывает заднюю пассажирскую дверь, усаживает девочку в автомобильное кресло, а я непроизвольно вжимаюсь в сиденье. Мое сердце ударяется о грудную клетку и возможно издает такой же звук, как хлопок пассажирской двери позади меня.

Полагаю, нужно поздороваться. А вдруг мне нельзя разговаривать с его ребенком? Нужно постараться улыбнуться так, чтобы выглядеть естественно, а не так, словно я маньячка. Боже, почему я вообще переживаю?

Пока я раздумываю, Натаниэль успевает занять водительское место и прийти на помощь моему возбужденному мозгу.

— Хоуп, это… моя подруга, — начинает он, развернувшись вполоборота, чтобы смотреть на нас обеих. Не припоминаю момент, когда мы стали друзьями, но ладно. — Мы подвезем ее домой.

— Памату что у нее нет шапки, — доносится нежный голос, наполненный теплом.

Натаниэль усмехается, бросая взгляд на мои волосы, и я тоже непроизвольно улыбаюсь и тихо хихикаю с «памату что». Сделав глубокий вдох, оборачиваюсь, встречаясь с огромными серыми глазами Хоуп. Она оценивает меня таким взглядом, будто ей не три с половиной года, а намного больше. Ее глаза буквально ощупывают меня, анализируют, пытаются определить достойна ли я находиться рядом с ней.

Это ребенок явно не разбрасывается своей симпатией, а скорее взвешивает все «за» и «против» в своей маленькой кудрявой голове.

— Привет, меня зовут Хлоя, — осторожно говорю я. Мой голос ласков, но сквозит неуверенностью.

Контролируй себя, Хлоя.

— Вау-у-у, — лицо Хоуп расслабляется, глаза приобретают более светлый оттенок серого, а губы складываются в легкую-легкую улыбку. — Папочка, у нее разные глаза. Видел? — она переводит свой восхищенный взгляд на «папочку».

И я хочу шлепнуть себя за то, какой трепетный эффект производит на меня это слово в отношении Натаниэля. Эффект, отзывающийся где-то на уровне моих скоропортящихся яйцеклеток. Это та проблема, которую мама всегда деликатно обходит стороной, прикрывая свое сватовство дежурной фразой: «Я просто хочу, чтобы ты была счастлива». Но кому, как не мне знать: она просто боится, что время в метафорических песочных часах моего организма на исходе. Ведь срок годности репродуктивной системы Хлои Моррис оказался меньше, чем у пакета с молоком.

Измена Джона стала намного большим, чем свидетельством неверности. Она означала, что я потратила драгоценное время на человека, который подвел меня и мои злополучные яичники.

— О, Одуванчик, ты даже не представляешь, насколько хорошо я их рассмотрел, — в его голосе звучит веселье.

Одуванчик.

В этом человеке погибает флорист.

Ещё один трепетный вихрь возникает в моем животе от осознания, что он рассматривал мои глаза. Каждый второй человек считает своим долгом сказать: «Ого, у тебя разноцветные глаза». Однако только Натаниэль ни разу не говорил мне этого.

— Хлоя, — медленно пропевает мое имя Хоуп, подобно словам песни. Кажется, она пробует его на язык, пытается понять, как оно звучит. — О, — она поднимает пухлый указательный палец, а затем тянется к своему рюкзаку и начинает проводить там раскопки. Вещи летят на пол, некоторые неугодные ей игрушки тоже присоединяется к ним. Натаниэль морщится, и проглатывает стон, но не прерывает ее. — Нашла! — возбужденно выкрикивает Хоуп и достает куклу с золотистыми длинными волнистыми волосами. — Это Хлоя. Братц. Она любит красивые платья и кошек. Ты любишь платья? У тебя есть кошка? У нас есть Рекс. Он рыжий. Хлоя любит белых, — детский непрерывный лепет заполняет салон машины. У некоторых слов Хоуп прокладывает окончания из-за того, как быстро говорит, но в целом ее речь вполне чиста и понятна.

На лице Натаниэля читается множество эмоций, которые я не могу распознать.

— Да, — улыбаюсь малышке, — у меня есть много платьев, и я люблю кошек всех цветов. Возможно, твоя Хлоя не любит Рекса, потому что он — собака, — предполагаю я.

Натаниэль заливается глубоким искренним смехом, от которого у меня бегут предательские мурашки. Понятия не имею чем вызвано его веселье, но в данную секунду это меня не сильно волнует, потому что, кажется, я готова сказать что угодно, лишь бы увидеть этого мужчину без фальшивой улыбки.

Хлоя, ты на кривой дорожке. Остановись.

— Нет собаки. — Хмурится Хоуп, смотря на меня, как на глупую.

— Да, Хлоя, у нас нет собаки, — продолжает хохотать Натаниэль. — Рекс — это рыжий огромный кот, действующий мне на нервы.

Мои губы складываются в букву «о», но я быстро беру себя в руки.

— Очень красивое имя… для кота.

— Это я! — с гордостью восклицает Хоуп. — Я придумала! Папочка назвал его говнюк, но я не слышала. — Несложно догадаться, что она все-таки слышала.

— Хоуп! Это плохое слово. — Щеки Натаниэля приобретают розовый оттенок. Он старается спрятать улыбку и быть строгим.

— Ты его говоришь.

Туше.

Я наблюдаю за ними, ожидая развязку этого диалога.

— Мне много лет.

— Сто?

— Чуть меньше.

— Мио-о-ллио-о-о-н? — протягивает Хоуп и смеется, совершенно не догадываясь, что называла цифру в десять раз больше. — Папочка вампир.

Я фыркаю от смеха.

— Как давно тебе семнадцать, Натаниэль? — во мне просыпается Белла из Сумерек.

— Ты в команде Эдварда?

«Кажется, я все еще в твоей команде», — хочу ответить я.

Боже, прошло столько лет. Я даже не вспоминала о нем последний год.

Ладно, чуть меньше.

Но это были мимолетные мысли по типу: «Интересно, Натаниэль стал архитектором?», а не «Интересно, как выглядит Натаниэль без рубашки?».

Я давно не влюблена в него. И определенно не собираюсь проваливаться в эту яму вновь.

— Папочку зовут Нейт, — задумчиво произносит Хоуп, освобождая меня от ответа.

— Верно, но я люблю называть его полным именем — Натаниэль, — объясняю я, все еще сидя в неудобном положении. Моя поясница уже затекла оттого, что тело изогнулось в неестественную дугу, но у меня не находится сил прекратить этот разговор.

Натаниэль откашливается, разворачивается и заводит автомобиль.

— Любишь? — он выстреливает в меня вопросом, прежде чем начать движение.

Что вы знаете о неловкости? О коже, которая нагревается за секунду? О сухости во рту и потребности прижать руку к животу, чтобы угомонить сжимающийся до крошечных размеров желудок? Я вот знаю об этом всё.

— У тебя красивое имя. Это не секрет, — непринужденно пожимаю плечами я.

— У тебя тоже. — Он стреляет в меня своими голубыми глазами.

— И у меня! — доносится голос Хоуп.

Это правда. Ее имя кажется чем-то большим, чем просто благозвучным набором букв. Его выбрал Натаниэль или таинственная мать Хоуп?

— Хлоя? — сквозь шум дороги пробивается тонкий голос.

— Да? — спрашиваю я, повернувшись к Хоуп. Нейт бросает на нее взгляд через зеркало заднего вида.

— У тебя красивая заколка, — чуть тише произносит она. — У меня тоже есть. Она мигает. Папа не хочет отодвигать диван. Теперь ее нет. — Ее губа начинает дрожать, а глаза приобретают более глубокий серый цвет.

Я не упускаю из внимания то, что «папочка» превратился в «папу». Кто-то умеет таить обиду. Истинная женщина.

— Мы спешили, Хоуп. Я ее достану, обещаю. — вмешивается Натаниэль.

Возможно, я слабачка, но моя заколка буквально прыгает ко мне в руки, чтобы затем оказаться в маленьких ладошках.

— Держи, я думаю, что эта конфета отлично тебе подойдет. Ты любишь сладкое? — Я мягко поглаживаю участок бархатной кожи между большим и указательным пальцем Хоуп.

Мозг посылает сигнал одернуть руку и перестать трогать чужого ребенка. Я подчиняюсь, возвращаю контроль и разрываю прикосновение.

Хоуп не дает моей руке отстраниться, чем удивляет не только меня, но и своего отца, наблюдающего за нами через зеркало.

Из Натаниэля вырывается странный хриплый вздох, когда маленькая ладошка крепко обхватывает мой указательный палец.

— Ты приятная. Лучше, чем кукла.

Моя грудь сжимается. Господи, этот ребенок…

Он очаровывает. Это странно испытывать такие эмоции к совершенно незнакомому маленькому существу.

Но мне не стыдно.

Хоуп такая же необычная, как и ее отец. Давным-давно я влюбилась в него по щелчку пальцев. Теперь каждая моя клетка прониклась его ребенком.

Что за волшебство течет по их венам?

Натаниэль необычный и многогранный, как драгоценный камень. На первый взгляд, он кажется самым простым и поверхностным, но если заглянуть внутрь, то можно обнаружить, что карта его души написана настолько сложно, что ее не каждый может прочитать.

Наверное, это единственная Натальная карта, в которой я так до конца и не разобралась. Потому что ее название абсолютно не имеет отношения к звездам и судьбе.

А только к его имени.