Королевские чётки. Зерно Рабочего

Мари Мальхас (2024)

Королю опасно путешествовать без охраны. Особенно там, где горы, снег и километры леса, кишащего разбойниками. Неудивительно, что он попал в переделку и чуть не был убит. Но таких людей не убивают случайно. Нелегко придётся его телохранительнице. Когда вокруг раненного правителя плетутся интриги, в которых она не разбирается, подозревать приходится каждого.

Глава 5

Рель взял в руки ступку и пошёл к камину:

— Подумаешь,"редчайшие травы"у них! — он пожал плечами. — Утончённые все стали,"редчайшие травы"им подавай! Не сочти меня консерватором, но во время войны из одного гречелистника с помощью зачарования те ещё чудеса творили. Больно нужны их"редчайшие травы"! Даже не волнуйся, сестрёнка!

Он высыпал полученную в ступке смесь в котелок с водой, взял с каминной полки глиняный сосуд и плеснул на угли искрящейся жидкости — те ярко разгорелись. Я сразу вспомнила Маретт в ордене Непринуждённых, помнится она разжигала при мне камин таким же способом. Это новомодное алхимическое средство, причём ещё нераспространённое, раньше я не видела таких. А ведь после столицы такие штучки в первую очередь приходят в Динки, где я живу.

— Так вы алхимик, Рель? — не выдержала я.

Рель повернул голову, внимательно посмотрел на меня, придвинул стул, сам уселся на противоположный:

— Нет, — наконец ответил он. — Садись.

Я села и в свете огня разглядела вытянутое лицо, аккуратные светлые брови, ресницы, чуть квадратный подбородок. И до того, как я успела сказать это сама себе, услышала от него:

— Но я из народа, который очень уважает алхимию и последнее слово науки. Среди нас много алхимиков, и мы помогаем друг другу.

— Фроксианин, — кивнула я.

— Ну вообще, я серенидец, — Рель приподнял одно плечо. — В смысле я подданный Серенида и мать моя — серенидка.

— Значит, по отцу?

— Так точнее, — кивнул он. — А то маг-фроксианин — это… — он усмехнулся, — скорее анекдот. С нашими-то укладами!

«Как и мужчина-целитель! Что ж ты такой необычный, Рель?»

Целитель смотрел на меня, и, будто прочитав мои мысли, прижал ладонь ко лбу:

— Ну вот. Мне снова оправдываться. В общем, умение исцелять от пола не зависит. Но вообще, все дело в чувстве. Понимаешь, одно дело, когда человек, скажем… — он отвел ладонь в сторону, словно что-то прикидывая, — ну пусть просто ломает колено. И совсем другое, если он на вид целый, но бледный как смерть сама, или сидит в разгар лета у огня и от холода трясётся. Или слабый с рождения, встать с кровати не может и в расцвете лет слабее ребёнка — вот что с ним?

— Не знаю.

— А ведь надо это понять, пока он жив.

— И это могут только женщины?

Рель сделал неопределённое движение головой:

— Ну… Неправильно говорить «только», главное — проникнуться человеком, чтобы почувствовать то, что чувствует он… Но женщинам это легче даётся. Намного легче.

— Значит, вам сложно?

— Бывает.

— Но зачем тогда…

— У меня есть магические гены по матери, не пропадать же таланту. Но ты же знаешь наши серенидские порядки? Колдовство запрещено, шаманство запрещено, некромантия — и подавно, телепатия и зачарование — только храмовникам, но присоединиться к Храму я не мог из-за отца. Остаются волшебство, боевая магия и целительство. Но убивать мне не по нраву, а волшебство — не профессия. В итоге, целитель-наёмник. Мне нравится эта работа, я много путешествую, занимаюсь благим делом.

Интересные магические гены ему достались, если подумать. От фроксианина — предрасположенность к Воде и стойкость к Огню, от серенидца — предрасположенность к Пустоте и стойкость опять же, к Воде. Ученица Гредвара во мне жаждала изучить, как между собой взаимодействуют стойкость и предрасположенность к одной и той же стихии, но ум воина цеплялся за нечто иное: фроксианин! Конечно. Письмо, из-за которого мы прибыли сюда столь поспешно, было написано на лабораторной бумаге фроксианином. Я даже стала оглядываться в поисках таковой. В письме упоминался редкий минерал и… наместник. Точно! Наверное, Рель и отправил то письмо Уолу…

— Рель, а вы знаете Уолу? Советника Уолу.

Рель хмыкнул, улыбнулся:

— О да, довольно хорошо, а что?

— Да нет, ничего. Просто мне довелось недавно с ним повстречаться, и я вспомнила, что он тоже фроксианин.

— Умный человек, отличный оратор. Но, поосторожней с этим голубчиком, сестрёнка.

«Нда, помню я этого оратора на корабле!»

— Почему?

— Потому что он с виду очаровашка, а темперамент у него фроксийский, да и сердце тоже.

Мне не хотелось более говорить о нём, как и не хотелось вспоминать, что он умер. Мысль о смерти бросала меня в панику, будто в тёмную бездну: тело тяжелело, сердце падало в пятки. Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь.

— Сестрёнка, — ворвался в темноту пучины голос целителя.

— Что?

— Да что бы ни было. Смотри сюда, — с его ладони сорвался зелёный шарик, он медленно полетел вверх до уровня глаз, потом также медленно вернулся на ладонь. — Делай вдох, когда он летит вверх, выдох — когда вниз. Не спеши, не спеши, так.

Не знаю, почему я его слушала и зачем выполняла эти дурацкие команды, но это успокаивало. Четыре вдоха и выдоха, и панику как рукой сняло. Более того — такого облегчения я не испытывала с тех пор как покинула Динки.

— А что значит «фроксийское сердце»?

— Позже скажу. Не надо пока об этом думать. Отвар готов.

— Отвар?

— Ну здравствуй! Для Даргана твоего.

Рель снял котелок с огня, поставил на столик, щёлкнул пальцами, и свет яркого золотого шара озарил помещение. Он приблизился к Даргану и коснулся двумя пальцами его шеи, осторожно приподнял верхнюю губу — осмотрел дёсны, после чего полез в сундук с перевязками.

Было так тихо, что даже закрой я глаза, могла бы на слух определить каждое его движение. Что-то стукалось о пластины окна, наверное, шёл снег.

Я тоже подошла, слегка коснулась подбородка Даргана, почувствовала его дыхание, лицо его чуть исказилось в ответ на моё прикосновение. А целитель уже гремел своей посудой, то ускоряясь, то замедляя движения. Наконец, повернулся, он тряс в руке какой-то бутылёк, потом вылил немного содержимого себе на ладонь.

— Придержи ему ноги, — сказал он. — Выше колен.

Я положила руки чуть выше колен Даргана.

— Посторонись, сейчас как лягнёт, — сказал он, касаясь лба короля смоченной ладонью, оставляя на его лбу зеленые разводы.

Дарган двинул головой, тихо простонал, тем временем целитель уже мешал что-то в глиняном стакане, затем вставил небольшую воронку в приоткрывшиеся губы пациента и влил туда содержимое бутылька. Дарган дёрнулся так что я едва устояла на ногах.

Рель довольно хмыкнул:

— Порядок!

Дарган, и правда, приоткрыл веки, но взгляд был затуманенный.

— Знаю, голубчик, знаю, — вздохнул целитель. — Время надо. Отдыхай, всё хорошо.

Рель заботливо поправил его одеяло.

— Так ему лучше?

— Не хуже. Хотя временное ухудшение было бы нормой. Здоровый парень, надо сказать, явно не супом из ботинка выкормлен. Если честно, сам поражаюсь, но такими темпами он уже к вечеру будет в сознании.

У меня отлегло от сердца, даже захотелось лечь и расслабиться. Я выдохнула, уронила голову:

— Хорошо, что мы вас нашли, когда на дороге его ранили, не знали, что и делать.

— Что ж я рад, оказаться в нужном месте в нужное время.

Мы молчали, тишину вновь потемневшей хижины нарушало лишь потрескивание дров в камине, а вот мысли становились громче. Минутная радость отягчалась глубоким чувством вины. Даргану лучше, но могло совсем ничего не быть, если бы я правильно выполняла свою функцию, если бы была рядом, когда действительно нужна. Как я вообще взгляну ему в глаза?!

Я посмотрела на Реля. Что я искала в его лице? Поддержки? Он, очевидно, ждал от меня ответных откровений, таковы уж негласные правила общения. Разговор пришёлся бы весьма кстати, но с чего начать, когда в голове только крутятся события последнего дня. И тут я услышала:

— А ты, значит, знаменитая Кеита Брайа?

Я кивнула.

— Понимаю. То есть нет, наверное, не понимаю, — развёл руками Рель.

— Я тоже, — честно призналась я. — Но это, как ни странно, что-то значит. Для других. В принципе, я никогда за себя сама не решала, с малых лет. До сих пор не знаю, в чём смысл.

Целитель грустно улыбнулся:

— Я тебя умоляю, дорогуша, какой смысл? Нет вообще никакого смысла! Приходим в эту жизнь и уходим, поверь, я видел и приходы, и уходы. А однажды, — он вздохнул, — их разделяла минута.

Я вздрогнула, но ничего не успела сказать, потому что он продолжал без остановки:

— А наоборот, один древний старик, помирал у порога трактира, так до своей последней и не добравшись. Я был там с ним. Он умер. Но некому было даже сказать об этом. Никто не спросил о нём, не помянул и не заплакал. А ведь у него была целая жизнь, и где она? Какой мы можем сделать отсюда вывод? Человек — ничто, плоть его превращается в землю. Единственное, что остается — это память о нём. Вот и весь смысл. В его жизни, — он мотнул головой в сторону Даргана, — есть смысл. Я вижу по тебе, а не по нему. Тебе важна его жизнь.

— Я за неё отвечаю, — произнесла я.

Просто хотелось, чтобы Рель лучше понимал меня.

Я не отрицала, что Дарган стал дорог мне как человек, даже не как король-освободитель, но моя ответственность за его жизнь усиливала это ощущение. А теперь ещё и усиливала вину.

— Мы уже многое вместе пережили… В общем, тут не только долг, конечно. В конце концов, в его жизни точно есть смысл. Он нужен многим, не только мне.

— А может, рядом с ним ты сама ощущаешь себя нужной, что бы это ни значило, — улыбнулся Рель. — И твоя жизнь тоже…

–…приобретает смысл? Я не знаю. Знать бы, это слишком сложно.

Такого мне в голову никогда не приходило, над этим стоило подумать. Меня почти с рождения мучил вопрос, в чём смысл моего жизненного пути. Может, это то, что с юных лет в принципе привязывает меня к службе. Я ощущаю себя нужной? Однако я всегда служила идее или стране и никогда лично человеку.

— Спроси себя, хотела бы ты, чтобы он не появился. И какой бы тогда была твоя жизнь и станет понятно.

Секунд пять в голове роились противоречивые мысли. С одной стороны, моя жизнь изменилась, в ней и правда появилось больше смысла. Но эти мысли сменялись болью, потому что:

— Так или иначе я оказалась не нужна. Я не справилась.

— Но с ним всё в порядке, сестрёнка. Мы все попадаем в трудные ситуации, главное — умение найти выход.

В тот момент я так и сделала: поднялась и пошла к выходу. Дело даже не в том, что мне вдруг захотелось побыть одной. Рель понял меня лучше, чем я понимала себя, и от этого мне становилось неловко. Последний раз так произошло с Гредваром, и тогда мне тоже было неловко.

Рель в принципе напоминал Гредвара, несмотря на странные манеры и отсутствие вредных привычек.

Бросила взгляд на Даргана — его лицо изменилось, по-прежнему было бледным, но уже живым, веки расслаблены, губы чуть приоткрыты, щёки не казались впалыми. Будто он спал. Наверное, боль угасла, магия лечит быстро, но он всё ещё не пришёл в себя.

Я вышла во двор и присела на край крыльца — единственное сухое не заснеженное место. Меня окружали одинаковые унылые хижины, а на западе серым гигантом возвышался горный хребет. Он уходил в самое небо выше талого снега, унылых сосен, человеческих проблем. Гораздо выше какой-то там королевской башни, в которую не попасть без дурацких чёток.

Я перевела дух, любуясь массивными скалами. Может, там и нашли Солнечный камень? Тот самый аккомо-что-то. Где ещё ему найтись, если не там, где земля касается неба?

В таком положении с восхищённым взглядом в сторону гор, я, наверное, напоминала Берага. А почему нет, разве он не прав, посвящая свою жизнь, чему-то столь могучему и величественному. Камни хранят историю веков, тысячелетий, а иногда и миллионов лет!

Ум этого учёного переполнен величайшими знаниями, потому он буквально светится от них, горит своими идеями так, что не ощущает холода — не носит куртку. А ведь он пытался помочь нам, незнакомцам, несмотря, что у самого проблемы. Принёс настойку, привёз Даргану гречелистник.

Жаль его, как он теперь будет? Куда же пропал Солнечный камень? Поскорее бы Дарган пришёл в себя — тогда уж мы разберёмся.

Ветер усилился, окатил меня волной холода, я поёжилась, уже несколько часов, как не могла отогреться и у огня. Вдруг внимание привлёк скрип, будто ржавых дверных петель, я повернулась — и точно, дверь одной из хижин напротив была приоткрыта. Собственно, ничего необычного, но все закрыты плотно, а она — нет.

Не нарушая мертвенной тишины посёлка, я ступила на утоптанный коричневатый снег, вслушалась и быстрыми короткими шагами направилась к этой двери. Обернулась — ни души, я по-прежнему одна, никем не замеченная, хотя кто знает. Лагерь горнодобытчиков располагался в ущелье между двумя холмами, сплошь покрытых лесом: крайне невыгодное стратегически положение — чёрт пойми, кто может наблюдать с этих гор, и хижины оттуда как на ладони.

И снова порыв ветра — дверь скрипнула, но на этот раз я услышала ещё и шорохи. Внутри кто-то находился и вряд ли это крыса — они, как известно, не пользуются дверями.

Как жаль, что я не умею становиться невидимой или читать чужие мысли — а всё таприканская стойкость к стихии Существ. Если предрасположенность усиливает способность владения стихией, то стойкость защищает от её воздействия, но при этом ты и сам почти не можешь с ней совладать. Так что ни невидимости, ни парализации, ни телепатии, ни манипуляций, зато файерболы налево и направо за бесплатно.

Тихо вздохнув о своей таприканской участи, я заглянула в тёмное душное помещение. Свет настольной лампы обрисовывал бесчисленные коробки и столы с приборами, комната напоминала тайную лабораторию, которую замаскировали под склад. Спиной ко мне в самом её центре стоял мужчина и по локоть рылся в одной из коробок.

Для своего же блага я решила получше осветить помещение и сотворила шарик света. Человек подпрыгнул, коробка приглушила его крик. Он развернулся. Вот это да!

— Сэр Боран?