Садовый вишнь

Мария Фомальгаут

А вы знаете, что наша вселенная – всего лишь клетка на шахматной доске? А где же сама доска? А куда подевалось ваше прошлое, и почему у вас чужое будущее? И почему чашка ничего не говорит? И почему велосипеду пришлось изобретать велосипед? И почему осень стала бессмертной… или не стала? А вы знаете, какое вы число… или не знаете?Ничего, мы это узнаем… Кстати, не желаете стать стрелкой для лунных часов?

Иллюстратор Мария Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2023

© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-6424-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тридцать первое ноября висовисокосного года

…Осень вздохнула и оглянулась — вздох получился какой-то тяжелый, ну еще бы, осень была уже не молодая, если не сказать больше, её ноябрь уже подходил к концу. Осень еще раз посмотрела на календарь — он показывал вечер тридцатого ноября, уже начал порхать мелкий снежок, готовый перейти в такую же мелкую метель, даже не метель — метельку, метелюшку, метеленка.

Осень накрыла на стол, заварила красно-багровый октябрь, нарезала на тарелке солнечные сентябрьские дни, вынула из духовки запеченные ноябрьские утра, когда так приятно посидеть дома. Сегодня будут гости, сказала себе осень, сегодня все будут провожать её на пен… нет, конечно, не на пенсию, но осени было приятнее думать, что на пенсию, так спокойнее, так не так тревожно, не так страшно, вообще, что тут страшного…

Осени подарили кофейный сервиз, и кадиллак, и шикарный особняк с тремя спальнями, — и не потому, что купались в деньгах, а потому, что осень завтра все равно исчезнет, так пусть на один вечер у неё всё это будет. Поднимали тосты, желали здоровья и долго… стоп, какого долголетия, завтра же осени уже не станет. Благодарили осень, кто за что, кто-то встретил настоящую любовь, кто-то воплотил мечту, которая казалась нереальной, кто-то перевернул свою жизнь на сто восемьдесят градусов, у кого-то ничего не получилось, а то и вовсе случилось что-нибудь страшное — осень извинялась, кто-то смущенно мотал головой, ну что вы, вы тут не при чем, это я сам виноват… или вообще никто…

Осень вдохнула свой собственный холодок: ей хотелось поговорить с другими осенями о том, как бывает, когда последний день, что в таких случаях делать, о чем думать, что говорить. Но других осеней не было, никого не было, да откуда бы им было взяться, другим осеням…

Осень вспоминала себя, как она была еще легкомысленным сентябрем, прыгала по теплым солнечным денькам, как она была юным октябрем, кружилась в вихре багряных листьев, как была уставшим почтенным ноябрем, гуляла по опустевшим аллеям, подернутым жухлой листвой. В сентябре осень еще не понимала, что она хочет делать, чем будет заниматься, и в октябре тоже, и в ноябре, и… и все, и все как-то пролетело слишком быстро, вроде бы сделала все, что хотела, и вроде бы все прошло, как надо, и все равно чувство такое, что что-то не то…

Осени снова неимоверно захотелось поговорить с другими осенями, постоять на балконе в тумане самой себя, услышать от кого-то, что у неё не хуже, чем у других, или даже лучше, или пусть даже хуже, но получилось хоть что-то, хоть как-то — нет, ничего, говорить было не с кем, в году бывает только одна осень, одна-одинешенька… Осень даже позавидовала зиме, их-то в году бывает две, хотя им тоже не удается поговорить, они не встречаются…

Осень подняла голову — последний день надо было встречать с поднятой головой — поблагодарила гостей, за все, за все, спасибо, что пришли, особенно школьники, уж кто-кто, а они-то не любят осень, а ведь пришли, осень извинилась перед ними за первое сентября, зажгла для них тыквенные фонарики на Самайн, насыпала им горсти конфет…

Гости разошлись, разлетелись, разбежались, хлопая крыльями, — осень осталась одна, оглядела шикарный особняк, поднялась по винтовой лестнице в огромную спальню с зеркалом на потолке, устроилась на широченной постели. Осень боялась, что не уснет в эту ночь, будет тревожно смотреть на часы, когда стрелки коснутся полуночи — что-то тогда произойдет? К своему немалому удивлению, осень довольно быстро уснула, даже не поняла, как именно.

…когда осень открыла глаза, в окно бил яркий белый свет. Так вот она, смерть, подумала осень, вот оно как бывает, оказывается, есть что-то после того, как все кончится…

Осень закуталась в халатик и подошла к окну — восторженно ахнула: весь мир был белым-белым, до самого горизонта, которого больше не было. Осень посмотрела на восхитительный контраст черных деревьев и белого… и догадалась, что видит снег…

…снег…

Но почему же она в таком случае все еще живая?

— Доброе… утро…

Кто-то смущенно кашлянул за спиной, осень так и подскочила — изумленно посмотрела на вошедшего с подносом, на котором дымились две чашки кофе.

— Вы… вы… — осень не выдержала, — вы кто?

— Я ваш день.

— Вы… но все мои дни уже кончились…

— Но я-то еще есть!

— Вы… да кто вы?

— Тридцать первое ноября.

— Но такого не бывает!

— Ну как не бывает, я же есть!

— Вы… но вас… не должно быть!

— Ну как не должно, когда я есть!

Окончательно сбитая с толку осень покорно взяла чашку с кофе, уселась на кресло у кровати.

— Приготовить вам завтрак?

— А… да… нет… да… пожалуй…

–…и все-таки…

Осень уронила вилку, взметнулась, бросилась перебирать календари, наконец, кинула их пеструю охапку в лицо тридцать первому числу:

— Посмотрите… посмотрите сами… да вы на календари посмотрите, где вы здесь видите тридцать первое число? Все кончается тридцатым… Кто вы? Откуда?

— Я… ну уважаемая осень, почему не может быть какого-нибудь висовисокосного года, в котором будет тридцать первое число?

— Да потому, что таких годов не было, и нет! А вы…

Осень не успела договорить, когда внизу щелкнул замок. Это было тем более странно, что дом принадлежал осени, и ключи от него были… да у кого угодно они могли быть, потому что осень кончилась, и дом был уже не её…

Осень заметалась по комнате в поисках одежды, наконец, махнула рукой, спустилась по лестнице в халате, — в лицо ей ударил запах мандаринов, имбирных пряников и хвои, и еще чего-то неуловимо-праздничного. Осень посмотрела на вошедшую зиму, которую вел под руку первый день декабря…

— Э-э-э… Здрассьте, — зима оторопело уставилась на осень, дохнула холодом, — вы…

— Да я как-то… это все он… — осень смущенно покосилась на тридцать первое ноября.

— Это еще кто?

— Тридцать первое…

— Уважаемая осень, вы что-то попутали, такого числа не бывает!

— Вот и я тоже говорю, что не бывает, а он не слушает!

— В таком случае… — зима грозно надвинулась на тридцать первое число, обдавая его холодом, — не изволите ли объясниться?

— Сейчас… сейчас… сию минуту… я все объясню… я…

–…значит, есть миры, где существует тридцать первое ноября? — спросила осень.

— Верно.

— И вы решили…

— Вы понимаете, я не хотел умирать, — признался день.

–…и поэтому пришли сюда…

— Верно…

Это «верно» прозвучало как-то странно, в нем послышались настороженные нотки, которые никому не понравились.

— И сколько миров вы уже так миновали? — спросила зима.

— Э-э-э… гхм…

— Не помните?

— Правда… не помню…

— Ну, хотя бы примерно? Неделю? Месяц? Год?

Тридцать первое число покраснело до кончиков ушей.

— Боюсь… счет идет на тысячи лет…

— Вы, наверное, видели немало миров? — спросила осень.

— Да… немало… даже кое-какие технологии оттуда могу подсказать, только пока не знаю, что у вас есть, чего нет…

Осень заторопилась, захлопотала, — наконец-то ей нашлось дело, надо было столько всего узнать…

–…Скажите, — осторожно начала осень, — а вы были в мирах, где… где нет осени?

— Не был, ведь как бы я туда попал? Если нет осени, то откуда возьмется её последний день?

— Но вообще… где-то есть миры, где нет осени?

— Я думаю, да. И немало.

— Уважаемый день… а вы не думали, что однажды кончатся все миры без тридцать первого числа, и вам, так сказать, некуда будет вклиниться?

— Знаете, я думал об этом… хочется верить, что число миров бесконечно, но все-таки… Иногда мне кажется, что они могут и кончиться…

— И что вы будете делать тогда?

День промолчал, — ему не хотелось думать об этом, он уже напрочь забыл об этом за века и века, и вечер был для него просто вечером, и ночь была просто ночью, — моментом, когда нужно было подыскать себе очередной мир и поселиться в нем. Он попытался представить себе, что чувствуют дни, которые исчезают в полночь — и тут же отогнал от себя эту мысль.

— А я знаю, что вы будете делать, — задумчиво сказала осень.

— И что же?

— Вам нужна осень.

— Осень?

— Да, обыкновенная такая осень с дождями и листопадами…

— Дорогая осень… вы имеете в виду себя?

— Ну… например. Вы покажете, как переходить из мира в мир?

— Да, дорогая осень, это очень просто…

День задумался, а стоит ли ему дружить с осенью, может, миров без осени меньше, чем миров без тридцать первого ноября, ну да и ладно, потом их пути могут разойтись…

Осень тоже задумалась, — она еще не привыкла к этому странному ощущению бессмертия. Она так старательно приучала себя к тому, что не будет никакого «завтра», что все сделано, отжито, отчувствовано, отплакано, отсмеяно, отмечтано, от… много еще чего — от, а теперь появилось какое-то «завтра», да такое неопределенное и странное, что от этого «завтра» хотелось бежать со всех ног, даром, что без «Завтра» ничего не будет…

–…уважаемая осень…

Осень настороженно посмотрела на Зиму, уже предвидя скандал, ну а что еще могло здесь быть.

— Да?

— Я, собственно, по поводу тридцать первого ноября…

Осень уже перебирала в уме ответы, что это не она, это тридцать первое число — но решила не нагнетать конфликт, спросила как можно проще:

— И… что с ним?

— Дорогая осень, вы же в курсе, что каждый день длится двадцать четыре часа?

— Разумеется… и он еще не кончился.

–…а вы не обратили внимания на то, что этот ваш день… он длится двадцать три часа и сорок две минуты?

— И…

— Ну, вы понимаете, что так не бывает? Это вам не листья на дереве, которые все разные, и не яблоки на ветке, тоже все разные, и не облака в небе — а дни, дни! Они не могут быть меньше двадцати четырех часов…

— Вы хотите сказать…

Зима задумалась, она еще сама не знала, что она хочет сказать.

— Это… это не день. Уважаемая осень, вас обманули, вам подсунули что-то не то…

Осень хотела спросить — а что не то — но не смогла, все слишком перепуталось, все было слишком непонятно…

–…а ведь вы не день, — не выдержала осень за полчаса до полуночи.

— Ну отчего же, я…

–…не день. Сколько вы длитесь?

— Ну… как все?

— Что-то я не видела дни, которые длились двадцать три с половиной часа…

— Ну… кто-то больше, кто-то меньше…

— Так что-то я не видела дни, которые длятся меньше!

— Ну, если не видели, это не значит, что их не…

–…не существует. И даже не пытайтесь соврать, что в других мирах все иначе… Так кто вы? Кто вы?

— Вы все равно не поверите.

— Поверю… думаю, мне больше ничего не остается…

— Я… вселенная.

— Вселенная?

— Да. Вы же понимаете, что вселенные могут быть самые разные… какие-то из них существуют миллиарды веков, каким-то повезло меньше…

–…двадцать три часа и сорок две минуты?

— Да, и это еще отличный результат…

— Но почему вы оказались в нашем мире?

— Потому что моего мира больше нет…

— И вы вклинились в нашу вселенную…

–…совершенно верно.

— Но это… — осень недоверчиво насторожилась, — это не повредит нашей вселенной?

— Ну… как сказать… — день чуть отвернулся.

— Что вы имеете в виду? — вспыхнула осень.

— Ну… мы же все равно не собираемся оставаться в этом мире, верно?

— Вы хотите сказать, что мир…

–…я сожалею…

Осень молчала, стиснув зубы, она даже сама не могла понять, о чем думала…

— Поторопитесь, дорогая осень…

— Что такое?

— Поторопитесь… уже половина двенадцатого… нам пора уходить…

— Никуда я не пойду, — отрезала осень.

— Вы…

–…никуда не пойду.

— Но тогда вы…

— Идите, — отмахнулась осень, — идите, идите…

Она отвернулась, чтобы не слышать голос тридцать первого числа, осени еще нужно было сделать так много, чтобы спасти мир — а она даже не знала, с чего начать…