Садовый вишнь

Мария Фомальгаут

А вы знаете, что наша вселенная – всего лишь клетка на шахматной доске? А где же сама доска? А куда подевалось ваше прошлое, и почему у вас чужое будущее? И почему чашка ничего не говорит? И почему велосипеду пришлось изобретать велосипед? И почему осень стала бессмертной… или не стала? А вы знаете, какое вы число… или не знаете?Ничего, мы это узнаем… Кстати, не желаете стать стрелкой для лунных часов?

Хромофон

–…позвольте… позвольте мне сказать…

Мы опешили, ошарашенные такой неслыханной дерзостью, — где это видано, в самом деле, чтобы хромофон вот так вмешивался в разговоры людей и что-то там говорил. Нет, он, конечно, может говорить, но не сам, а только через голос человека, а не так вот, врываясь в нашу беседу…

Мы смерили хромофон многозначительными взглядами, но он как будто не заметил этого и невозмутимо продолжал:

— Дело в том, что господин Дрим на самом деле совершенно не доказал свою невиновность.

— Уважаемый хромофон, но именно это и сделал господин Дрим, если вы не заметили.

— Сделал… но каким образом? Он признался вам, что в девять вечера говорил с самим собой по Хромофону, и у знал о завещании тетушки в тот день, когда его вскрыли…

— Именно так! — вскричал Дрим, — я спрашивал самого себя из будущего, я не вскрывал завещание до срока! Как видите, я не нарушал закон… Все сходится…

–…все, да не все, — снова заговорил хромофон, — взгляните на меня, господа…

— Простите, нам некогда разглядывать хромофоны, — не выдержал я.

— И все-таки, прошу прощения, что отнимаю время… так взгляните на меня, кто я?

— Хромофон.

— Прибор, который…

–…хромает?

Хромофон рассмеялся сухим шелестящим смехом.

— Что же, похоже, мне придется и правда смириться с прозвищем хромающего прибора…

— Постойте, — спохватился я, — это… это связано с цветом? Хром — цвет?

— Большое спасибо за еще одно прозвище в мою копилку имен.

— Так кто же вы… стоп, стоп, хром, хром…

–…атомный номер двадцать четыре, — фыркнул хромофон, — и снова мимо.

— Но кто же вы… хром, хром… постойте, постойте, что-то вспоминается… нет, никак?

— Никак?

Я уже готов был сдаться, когда часы на камине пробили половину десятого.

— Ну, конечно! — хлопнул я себя по лбу, — время! Хронос… Верно, вы изначально были хронофоном, а потом кто-то записал вас с ошибкой… Вы… прибор для разговоров во времени!

— Совершенно верно. А когда я был изобретен?

— М-м-м…

–…так и быть, можете подсмотреть в словаре.

— Сейчас… минутку… да… в тысяча девятьсот десятом году.

— А сейчас какой у нас год?

— Тысяча восемьсот девяносто… м-м-м… э-э-э…

–…неважно, — оборвал меня хромофон, — я думаю, этого достаточно, чтобы понять…

–…что вас еще не…

–…не существует. А это значит, что господин Дрим никак не мог позвонить через меня самому себе. А это значит, что в тот вечер именно он пробрался в имение тетушки и подделал завещание…

–…наглая ложь! — почти закричал Дрим.

— И в чем же, по-вашему, я солгал?

— Вы… вы мне за это… ответите… вы… вы… вы…

Нам ничего не оставалось кроме как защелкнуть наручники на запястьях Дрима, у которого даже не было сил сопротивляться.

— Вы… вы мне за это… — только и шипел он, наконец, повернулся к хромофону, — я… да я вас… да я вас… да я вас никогда не изобрету!

Хромофон побледнел, как свежевыстиранное полотенце, — мне показалось, сейчас он хлопнется в обморок. Я хотел дать ему воды, но вовремя спохватился, что хромофон может испортиться от воды.

— А он… а он ведь и правда так сделает, — прошептал хромофон, когда дверь за Дримом захлопнулась, — он слов на ветер не бросает.

— И вы…

–…и я никогда не появлюсь.

— Уважаемый хромофон… я… я сделаю все, чтобы вы появились. Я… я изобрету вас.

— Вы…?

— Вы не смотрите, что я кроме изящной поэзии в жизни ничем не занимался… я… я придумаю что-нибудь… обязательно…

Я говорил, и не верил сам себе…