Гонимые песчаными ветрами

Мария Николаевна Боброва (2024)

В мире, где пустыни и безжизненные равнины — обычное явление, существует Солунская пустыня, которая славится своей беспощадностью и опасными миражами. Именно здесь обитают песчаные пираты — алькирсаны, дети пустыни и пасынки солнца и сухого ветра. Одним из самых кровавых предводителей алькирсанов является Эхуддин Солунский по прозвищу «Кровожадный». Он готов умереть за своих людей, которые боготворят его. Но однажды жизнь главаря и его людей должна измениться по воле Всевышнего.

Глава 5

Заря заиграла на небе, предвещая новый жаркий день в безбрежных песках. Эхуддина вели теперь, привязанным к двум лошадям. Аэляме уже не имело смысла продолжать играть пленницу, посему она пересела на ручные носилки. Хотя госпожа с удовольствием прокатилась бы на лошади, но она знала, что такая выходка приведёт её отца в неистовую ярость.

К полудню устроили привал. Люди и животные изнывали от удушающей жары, и если бы не припасённый запас воды, то всем бы пришлось несладко.

Басбур всласть наслаждался видом пленённого алькирсана, доставляющим одним своим видом невыносимую ярость и удовольствие одновременно. Он вывел его в центр людского круга, состоявшего из воинов и горстки приспешников Таббагу, которые также жаждали отомстить Эхуддину за нанесённое оскорбление главарю их банды. Сам алькирсан молча сносил насмешки и удары невыразимо толстой и потной ладони бэя, унизанной перстнями, будто пальма финиками. Он не позволял себе ни слов, ни вздохов, даже когда чувствовал, что вот-вот лишится сознания от боли и количества потерянной крови. Ведь всё равно рано или поздно его должны же оставить в покое?

Так и случилось. И благодарил Эхуддин испепеляющее горячее солнце. Повелителя и покровителя пустыни. Дневное светило слишком утомило людей, заставило их скрыться в раскидных шатрах. Лишь Эхуддин под присмотром пяти стражей был привязан к двум столбам под безоблачным ясным небом и ослепительно слепящей далёкой горячей звездой по имени Солнце, высушивающем его раны и лишающем покоя. В какой-то момент мужчина склонил голову к груди, погружаясь в горячую, нескончаемо удушающую жаром темноту.

Очнулся он от чьих-то прикосновений. Огненный диск перевалил на другую сторону небосвода, медленно и неохотно перекатываясь к западу и нещадно слепя алькирсану глаза. Его губ и щёк касалось что-то мягкое и прохладное. Он приоткрыл рот, чувствуя, как трескается кожа на сухих губах, и как на них остаётся след обжигающей блаженством воды.

— Зачем пришла? Неужто вера твоя и совесть заставили проявить сострадание? — прохрипел страшно Эхуддин, чувствуя, как горло дерёт выжигающая сухость.

— Нет, разбойник, — Аэляма вдруг швырнула кусок ткани в миску с водой, но в следующую секунду взяла себя в руки. — Я пришла для того, чтобы не сдох раньше, чем это необходимо. И поверь, в этом лагере менее всего ненавижу тебя только я. Остальных ты чего-то лишил. Либо денег, либо близких, а то и самой жизни. Хотя мертвецов ли стоит тебе опасаться?

Госпожа всё же смочила ткань прохладной водой, не сильно церемонясь стёрла с лица алькирсана плотный слой пыли и засохшие ручейки крови. В эти мгновенья она презирала себя. За то, что поддалась эмоциям. За то, что позволила крошечному ростку жалости дать побег в её душе. Отец чуть не ударил её по лицу, услышав о просьбе дать бесчувственному алькисрану глоток воды. Внутренне сдерживаясь, Аэляма заявила, что предводителю банды Луньзусских пустырей, Эхуддин нужен живым. И вряд ли Таббагу обрадуется, узнав о том, что ему доставят хладный труп. Скрепя зубами, бэй только махнул в её сторону, дав согласие. А госпожа чувствовала как душа её погружается в омут противоречия и презрения. Прежде всего к себе самой. И какое ей дело до какого-то разбойника? Выживет или нет — разве это не решение Всевышнего?

Она вздрогнула, когда кожу на её ладони обожгло прерывистым вздохом — слишком долго Аэляма позволила мокрой ткани находится у рта Эхуддина. По его потрескавшимся губам стекали маленькие капли, задерживаясь на густой бороде. Разбойник по-своему рассудил задержку своей бывшей пленницы.

— В тебе пробудилось беспокойство? — он усмехнулся, внимательно вглядываясь в её лицо.

Вместо ответа госпожа поднялась.

— Неужели тебя не терзает совесть перед Всевышним за тех погибших по твоей милости? — усмехнулся Эхуддин, слизнув каплю воды, оставшуюся на губе.

— Осуждённых на смерть? Или приговоренных к пожизненному заточению в темнице? Или ты о тех безродных рабынях, которых выкупили на чёрном рынке, чтобы вы их пленили? — Аэляма чуть склонила голову набок, твёрдо смотря в единственный здоровый глаз Эхуддина.

Не дождавшись ответа, она продолжила:

— Их участь и так была предрешена. Для многих честь — погибнуть в бою, воспевая хвалу Всевышнему. Оставшихся в живых помиловали бы… Наверное. Но ведь ваши клинки не оставляют в живых свидетелей, если только кому-то не удаётся сбежать от твоих отчаянных головорезов. Как ты думаешь, разбойник, тебе не жаль всех тех, кто погиб от твоей руки или под копытами твоего коня?

В этот момент она склонилась к его уху, схватив одновременно за верёвку на окровавленной шее.

— Знай же, что свобода для меня дороже всего. А ты посмел посягнуть не только на неё, за что и поплатишься, Эхуддин Соулунский…

Она оттолкнула его голову от себя будто смахнула с руки дорожную пыль. И в тот же миг заметила его наглую ухмылку. А в следующую секунду в страхе обернулась, услышав далёкое надрывное ржание.