Пройди свой путь. Часть I

Мария Зубарева

«Джунгли никого не зовут.Здесь нет ни друзей, ни врагов.Только ты и твоя жизнь.Пройди свой путь»В маленьком городке все размерено и привычно. Чередой событий, навеянных детскими «страшилками», мы переместимся за героиней в «другой» мир. Все происходит в одном времени и пространстве, только чудо жизни обретет поучительные визуальные черты. Борьба и смерть, охота и побег проявляются в истинном обличии, постепенно растворяясь в бесконечном ритме жизни.

Часть II. В таборе. Перелет⏏

Похищение

— Хочешь покататься на лошадке? — Странная женщина обратилась ко мне, шагнув из-за угла дома, где я встретилась с босым цыганом…

— Да, но потом!

— Почему? — пропела женщина, поравнявшись с мужчиной, который, скрестив руки на груди, молча смотрел на меня.

Я узнала ее — та самая цыганка, смотревшая мне вслед на базаре, только сейчас она была в другой юбке и без монет на шее. Это меня немножко успокоило: с незнакомыми людьми нельзя общаться, а этих я уже видела.

— Я иду на уроки. После школы меня ждет мама…

— А лошадка ждать не будет, — закончила цыганка и протянула мне руку. — Пойдем! Здесь недалеко. Я отведу тебя.

— Это надолго?

«Надо понять, надолго я опоздаю или как иногда получалось».

— Не-е-ет, — она распела это и задорно расхохоталась, показав очень белые зубы.

Мы пошли вдоль ограды. Я видела сквозь кустарник детей, которые собирались на школьном стадионе. Потом мы перешли дорогу. Дома в этой стороне были совсем другие. Серые. Длинные. Люди мелькали в окнах и вдалеке во дворах.

Мы еще недолго прошли по тропинке. Там, где заканчивались деревья, стояла повозка с впряженной лошадью. Летом в деревне я каталась с дедушкой на такой же.

Молчавший всю дорогу мужчина подхватил меня и посадил на край повозки. Рядом села женщина. Повозка тронулась.

Ноги свисали с повозки. Я посмотрела на них и увидела, как дорога быстро побежала между колес. Потом зеленая полоска травы разбила дорогу пополам.

— Нравится? — спросила меня цыганка.

Внутри повозки сидели еще женщины. Такие же, как она. Они говорили, но я не понимала о чем.

— Нравится? — еще раз спросила она чуть громче.

— Мне надо в школу… — начала я.

«Теперь уж точно сильно опоздаю. Будут ругать. И маме обещала…»

— Смотри! — Она протянула руку и показала пальцем вдаль. — Там далеко город. Там и школа твоя. Теперь не надо никуда идти.

Повозка подскакивала на ямах. Ухали колеса. Вдалеке виднелся город. Дома были совсем маленькие. Из высокой трубы над городом выходил дым, который опускался на гладь соленого озера рядом.

Лошадь фыркала. Порыв ветра сорвал мой бантик. Тот взметнулся белой лентой, извиваясь, и полетел в сторону города. Белая лента мелькала на фоне темно-синего неба, предупреждающего о приближении дождя.

— А как же дом? Там мама и папа… Они меня ждут.

«Они ждут. Будут ругаться, что я поехала кататься на лошади без них. Одна. Далеко».

— Дома теперь нет, — тихо сказала женщина. — Но мама и папа всегда рядом, даже если не знают, где ты.

Подарок цыганки

Дождь пузырился на земляной дороге. Колеса стали увязать в образовавшихся лужах. Люди в повозке начали переговариваться громче, и сидящая рядом женщина тоже вступила в общий разговор. Странные слова то звучали как песня, то кашляли, то сплывались в совсем уж непонятные звуки.

— Мне страшно, я хочу домой.

Дома тепло и можно рисовать в раскраске. Водить мокрой кисточкой по цветам и смотреть, как появляются на бумаге разноцветные пятна.

— Почему страшно? Посмотри — мы не боимся. Хочешь так же, как мы, не бояться ничего? — поинтересовалась женщина, пересаживаясь вглубь повозки.

Над повозкой мужчина натянул купол, как у палатки. Я видела такие, когда мы ездили летом на пресное озеро. В них можно спать ночью. Только эта была не зеленого цвета, а из разных кусочков цветной ткани.

В середине палатки уже сидели люди. Одна из женщин подвинулась, чтобы я села рядом. Другая накрыла меня пахнущим шерстью тонким одеялом. Моя спутница налила мне в кружку без ручки чай. Он был сладковатым и пах ягодами.

Я принялась разглядывать людей. У них была кожа того смуглого оттенка, что я видела в атласе, и темные волосы. На одной из девушек с очень приятным лицом был ярко-красный платок со звенящими бусинами. Наверное, это она тогда сидела на базаре у стены. Девушка внезапно повернулась ко мне, и бусины снова зазвенели.

— Мой бантик улетел! — выпалила я от неожиданности.

Мне было немного стыдно, что я так пристально рассматривала ее платок.

Она улыбнулась и, стянув платок с головы, протянула его мне:

— Бери.

— Нет, не надо! — Я замотала головой, испугавшись неожиданного движения.

— Почему? Разве он не красивый? — поинтересовалась моя спутница.

— Красивый, но мне не надо, — сказала я, больше для себя, чем для других.

— Так почему?

— Мне говорили, что нельзя брать ничего у людей, которых я не знаю.

«Ох, и достанется же мне от мамы, а если еще и платок увидит…»

— Я Ратори, — назвалась моя спутница. — Зови меня Ратори. Гюли не просит взять платок, она дарит его тебе. От подарка цыганки не отказываются.

Она взяла платок из рук Гюли, и та слегка рассмеялась. Быстрыми движениями платок был аккуратно повязан у меня на голове.

— Теперь ты Мохана.

Гюли проговорила странные слова другим женщинам, и те одобряюще закивали. Ратори мягко улыбнулась.

— Красиво. — Она прижала меня к себе, и стало теплее.

Повозка покачивалась, дождь барабанил по крыше и стенам купола. Слышно было, как фыркает лошадь.

Раскаты грома временами заглушали голоса людей. Они говорили на другом языке, и мне было непонятно. «Почему они не могут говорить со мной как Ратори? Потому что не ходили в школу? Но мне теперь тоже не нужно, поэтому очень скоро я начну их понимать».

Незаметно сон накатил на меня и увел за собой в раскраску, где я прикасалась к предметам, и те начинали менять цвет.

Жизнь в таборе

Повозка стояла на месте. В ней никого, кроме меня. Я выглянула наружу. Неподалеку выпряженная лошадь со спутанными ногами пощипывала низенькую траву. Она обмахивала себя хвостом и дергала головой вверх-вниз, раздувая ноздри. С другой стороны стояло еще несколько повозок. За ними слышались голоса людей. Я спустилась с повозки и направилась в их сторону.

Я проходила мимо других повозок, как вдруг кто-то потянул меня за подол. Прозвучал знакомый резкий звук. В клетках сидели гуси. Тот, который меня напугал, не мог дотянуться до травы. Я нарвала травы и насыпала в его клетку. Другие гуси сами вовсю щипали травку. За ними стояли клетки побольше, с курами.

Из-за телеги вышел огромный черный пес. Он негромко зарычал и начал осторожно приближаться на присогнутых лапах. Не двигаться! Его глаза были неподвижны. Он слегка обнажил клыки. Подойдя еще ближе, замер на месте и начал принюхиваться. Потом снова стал приближаться, но уже выпрямившись. Ткнулся своим блестящим носом в мой красный платок и облизнулся. Затем неуклюже улегся рядом с клетками и начал водить зубастой мордой по своим лапам. Теперь можно идти дальше.

У другого угла телеги стояла женщина, которую я еще ни разу не видела. Она начала раздраженно что-то говорить и махать руками в мою сторону.

— Где Ратори? — обратилась я к ней.

Ответ был длинный, но кроме имени Ратори я ничего не поняла. Женщина развернулась и пошла туда, откуда доносился разговор остальных. Я последовала за ней.

Дальше от повозок сидели женщины, возле них играли маленькие дети. Совсем маленький кудрявый мальчик остановился, указав пальцем в мою сторону: «Мо». Женщина в зеленом платке погладила его по голове и подтолкнула к другим детям. Она обменялась с моей проводницей несколькими словами и проводила нас глазами, пока мы шли мимо резвящихся детей.

Мы поравнялись с толпой мужчин, и те расступились. Уже знакомый мне цыган был среди них. Он стоял, все так же скрестив руки на груди, и подмигнул мне, когда мы проходили мимо. В этот раз на нем были высокие блестящие черные сапоги.

У костра сидела Ратори и еще две молодые девушки. Они резали овощи и потрошили гуся. Интересно, он успел сегодня пощипать травку? Рядом с ними лежали собаки: рыжая, черная, какая-то пегая и серая, как волк. Когда меня подвели к Ратори, та взмахом руки отогнала собак. Они нехотя поднялись и отошли подальше, где снова залегли.

— Вот куда ушел Банку! — воскликнула она, обернувшись ко мне. — Я думала, ты еще спишь.

Одна из девушек погладила меня по руке и распустившимся после сна волосам.

— Им нравится твоя белая кожа и твои светлые волосы, — проговорила Ратори, снова занявшись гусем.

— Я кормила гусей, а ко мне подошел черный пес, — пожаловалась я.

Ничто не проходит бесследно: испуг от рычавшего пса все еще внутри. Мишка со двора говорил, что нельзя убегать от собаки. У нее может проснуться инстинкт, и она нападет. Тем более собака бегает быстрее человека, и тем более — быстрее ребенка.

— Ты знаешь гусей? Они есть в городе? — спросила она меня, вероятно, чтобы отвлечь от мыслей о собаке.

Ратори как будто нервничала. Я, немножко успокоившись, ответила:

— Не в городе. В деревне. Дедушка держит кур, уток, гусей и смешных индоуток.

Этим летом меня собирались сразу после школы отвезти в гости в деревню. С прошлого лета я гостила у бабушки с дедушкой одна и все дни проводила во дворе.

Утро в деревне начиналось с шипящих блинов и топленого масла. После этого можно было бегать во дворе, потому что он огорожен и там только свои. Из серого сарая доносилось хрюканье. Свиней плохо видно через решетку. Они большие и часто трутся о дверцу. Дедушка говорит, что они так чешутся. Когда их выпускают из клеток гулять, я не хожу во двор. Свиньи быстро бегают и роют землю своими пятаками. Неприятно смотреть, когда они что-то находят и громко чавкают.

Другое дело, когда выпускают белых гусей. Они всей стаей, расправив крылья и задрав головы, поспешно проходят через двор за ворота. Их красно-рыжие лапки, которыми они быстро перебирают по земле, забавно смотрятся на фоне белоснежных туловищ. С гоготаньем гуси бегут, подлетая, к пруду у дороги и там проводят весь день. Когда они возвращаются обратно во двор, то из большого ящика, амбара, им насыпают зерно и отруби в кормушки, стоящие на земле.

Еще мы с дедом ходим в сарай, посмотреть: нет ли новых яиц в гнездах? Складываем их к нему в шапку и относим в комнату за кухней, где хранится мука и много банок. Бабушка хвалит нас за это.

— Мама будет ругаться, когда я вернусь, — сказала я, усаживаясь возле Ратори.

Мне протянули чашку с едой. Пока я вспоминала про гусей, уже сняли еду с костра и созвали всех на обед.

— Мама будет радоваться, когда ты вернешься, — загадочно проговорила нараспев Ратори. — Но это будет не сегодня.

Мужчины закончили обедать и ушли в поле за лошадьми. Было видно вдалеке, как некоторые лошади, прихрамывая на спутанных ногах, пытались отойти подальше. Их успокаивали и возвращали обратно. Начали запрягать телеги. Женщины сворачивали одеяла, расстеленные на траве, и ловили веселившихся детей. Вещи сгружали в повозки с натянутыми куполами. Старый цыган вылил из кастрюли воду в костер и затоптал его сапогом. Убедившись, что нет красных огоньков, он направился обратно к табору.

Повозки тронулись. В этот раз было веселее. За повозками ехали верхом несколько мужчин. Слышались голоса птиц.

Гюли в этот раз ехала с другими. За ней семенил по дороге черный Банку. Когда лошади взяли шаг чуть быстрее, Банку запрыгнул на телегу и улегся у ног Гюли. Вот зачем он нюхал платок: тот пах его хозяйкой. Хороший подарок.

*

Вот уже несколько дней вокруг нашей повозки бесконечные пустые поля. Иногда по ним прокатывалась колючая трава, подскакивала как мячик и затем снова катилась как колесо. Я слышала, как наши собаки звонко гавкали, и видела, как они рыли землю вдоль дороги, пытаясь что-то достать оттуда зубами.

Солнце жарило, приходилось скрываться внутри, под куполом палатки. Когда вереница телег останавливалась, я разглядывала, что же в других повозках. В некоторых были какие-то вещи и большие емкости, в других же что-то похожее на кресла и кровати.

Гюли полила мне воды, чтобы я могла умыться. Табор остановился и расположился в тени повозок. Многие ребята уже толкались рядом с женщинами с водой, кто пил, кто умывался. Воду черпали из больших емкостей. Водопровод есть только в многоэтажных домах. Даже в деревне приходилось идти с ведром к колонке. Черная труба торчит из земли. Ручка колонки так смешно скрипит на всю улицу, когда начинаешь качать воду. Сама эта колонка-труба далеко уходит под землю, и смотреть туда страшно. Вода есть не только на поверхности, вот что это значит.

Ратори нашла или просто перешила мне длинные юбки. Они закроют мои ноги от солнца, так она сказала. В них неудобно бегать, зато можно ходить босиком, и никто не ругает за это. Земля горячая, в туфлях будет жарко.

Теперь я такая же, как они: нарядная, в пестрых юбках. Женщины приветливо улыбаются мне и гладят по лицу. Гюли научила меня общаться с этими людьми, и теперь дети меня не боятся и зовут поиграть вместе. Мы весело бегаем возле повозок или играем с собаками. Кроме Банку. Он любил все время лежать отдельно и совсем не хотел играть с нами.

— Иди, помогай женщинам, — схватив меня за плечо, остановил один из мужчин с черными усами.

Я чуть не догнала серую собаку. Но она посмотрела на мужчину, склонила голову ближе к земле и, поджав хвост, спряталась за колесом.

— Я еще маленькая, поэтому играю, — проговорила я, пытаясь отдышаться.

— За один день не научишься быть взрослой, — нахмурившись, сказал мужчина.

— Не сердись, Баро, — появилась откуда-то Ратори. — Она еще не знает, что нужно делать.

— Она не такая, как эти дети, — снова сердито проговорил Баро.

— Идем. — Ратори потянула меня за руку в сторону, ничего не ответив мужчине.

Мы прошли туда, где сидели взрослые девушки. Они разговаривали друг с другом и рассматривали украшения и материю. Ратори села рядом со мной.

— Почему я не такая, как все дети?

«Юбки у меня такие же. Рост тоже. Говорим уже на одном языке».

— Они с самого детства с нами, а ты недавно, — спокойно ответила Ратори, даже не посмотрев на меня.

С той стороны, где играли дети, послышался свист и хлопанье в ладоши. Мужчины и женщины собрались в полукруг, а дети и ребята постарше танцевали. Слышались песни. Баро стоял среди них и довольно улыбался. Ему нравилось.

— Я тоже хочу тоже танцевать и петь. Мне нравится, — говорила я Гюли.

— А ты смотри и повторяй, — отвечала она.

Гюли часто пела по вечерам, и ей подыгрывали на гитаре. Песни были совсем не такие, как я слышала раньше по телевизору или в актовом зале. Я так не умею.

— Я научу тебя читать карты, — пробормотала Ратори и принесла из повозки колоду карт. — Песнями и танцами простых людей не удивишь.

Читать карты? Папа доставал такую колоду, когда приходили гости и взрослые сидели на кухне. Было слышно, как карты падают на стол, кто-то вздыхал, а после непродолжительной тишины все смеялись.

Ратори начала выкладывать карты перед собой. Но она сложила их не по порядку, а почему-то вперемешку и картинками вверх.

— Смотри, это Дорога. Дальняя Дорога. Вот Светлая Женщина и карта Слез. — Красные и черные карты с картинками и цифрами по очереди оказывались в руках Ратори. — Вот карта Опасность, а за ней Верный Друг — значит, предыдущая карта несильная. Смотри и учись. Простые люди за это платят деньги.

— Почему простые?

«И правда, почему?»

— Ты запомнила, что это значит? — Она ткнула пальцем сначала в одну карту, затем в самую последнюю, будто не услышав меня.

— Это Дорога, а это Дом…

«Почему простые?»

Когда стемнело, Гюли затянула песню. С ней рядом сидел Баро. Он был важным человеком в таборе, как и Ратори. Он смотрел на Гюли и перебирал струны. Они улыбались друг другу.

Из моих рук взяла кусочек мяса рыжая собачка. Она была небольшая и потому чаще сидела в повозке с детьми. Когда Баро ушел, к ногам Гюли снова пришел черный Банку. Он лег подальше от костра, из темноты сверкали только его глаза.

— Это волк, — сказала Гюли. — Я выкормила его и его серую сестру. Поэтому мы вместе.

Волки крупнее собак. «Я же видела на картинках. Почему я не догадалась?» Они не лаяли и держались в стороне от других собак.

— У меня тоже будет волк?

«Мне тоже нужен волк. Он будет всегда со мной».

— Не знаю, — Гюли слегка рассмеялась. — Если тебя примут в стаю.

Надо будет спросить у Ратори про волка. Она все знает. К ней часто подходят посмотреть карты. Или, может, она подскажет мне, где найти ответ, если нет библиотеки.

Я нашла Ратори:

— У Гюли волк, а не собака.

— И тебе тоже нужен, — ухмыльнулась она. — Всему свое время. Сейчас волк тебе не нужен.

— А когда он будет мне нужен?

Ратори не ответила. Она даже не смотрела на меня. Она смотрела вверх, на небо. Там, на черном небе, была яркая луна и большая россыпь звезд. Одни крошечные, совсем рядом друг с другом, другие, наоборот, светили ярче, но глядели одиноко. Мама видела среди них Малую Медведицу и повторяла, что ее глаз показывает, где север.

Зачем мне знать, где север?

Перелет

Повозки остановились. Еще не наступило утро. Солнце спало за горизонтом. Послышался шум голосов. Я выглянула из-под тента. Черноусый Баро подходил к каждой повозке и быстро выкрикивал: «Собирайтесь!»

— Приехали, Ратори! Собирайтесь. — Он выглядел неспокойным, когда заглянул к нам.

Женщины начали поспешно собирать вещи в сумки и вязать узлы из покрывал и платков. Ратори дала мне в руки небольшой мешок и спустила с повозки.

Все собрались и пошли вперед, за повозки. Перед нами оказался высокий забор в мелкую сетку. За забором свет фонарей падал на асфальтовую площадку. Она была настолько большая, что я не видела другого ее конца. Невдалеке виднелись лишь огромные блестящие гаражи с овальной крышей. Рядом с ними стояла странная машина. Она была светлого цвета с полосками по бокам. «Где же я видела такие? Как они называются?»

— Самолет! — Обрадовавшись, что вспомнила название, я потянула Ратори за рукав.

Мы уже стояли в толпе. Ратори выпустила мою руку и двинулась к забору, оставив меня одну. Ее лицо изменилось. Она стала похожа на улыбающуюся куклу.

— Сколько вас?

За забором стоял высокий мужчина в сером комбинезоне. Он переминался с ноги на ногу и смотрел то на одного человека, то на другого. Он говорил на том же языке, на котором говорила моя большая семья.

— Здравствуй, дорогой, — затянула песню Ратори, приблизившись к нему. Они начали говорить о чем-то, но из-за гула столпившихся было трудно разобрать слова.

Некоторые дети в толпе стояли молча, другие плакали, потому что их рано разбудили. Девушки-цыганки шептались. Парни больше просто смотрели за забор. Не у всех были узлы в руках — только у нескольких человек и меня. Я протиснулась сквозь толпу и оказалась ближе к забору.

— Нет. Нет! И даже не уговаривай, — отмахивался мужчина.

— Зачем так говоришь? Сколько хочешь? — продолжала нараспев Ратори.

Мне на плечо положил руку Баро. Я развернулась и увидела, как он достал какой-то маленький сверток и протянул Ратори. Та быстро взяла его и, еще немного поговорив с мужчиной за забором, просунула ему сверток. Мужчина в комбинезоне спустился вниз и пошел к гаражам.

Мы сидели на своих вещах и чего-то ждали. Некоторые начали возвращаться к повозкам. Унесли кричащего ребенка. Небо начало проясняться. Наступало утро.

Эхом разнесся хлопок двери гаража. Мне с холма было хорошо видно площадку. От гаража отделились два человека. Один был в шапке с большими очками, он пошел к самолету. Второй — в нашу сторону.

Загудел мотор. Самолет стоял к нам полубоком, но все равно было видно, как крутятся винты. Я не думала, что машина может шуметь так сильно. В городе сильнее всех гудела только карусель в парке. Второй мужчина уже открыл калитку и закричал: «Быстрее!»

Когда я проходила мимо него, он даже не посмотрел на меня. «…одиннадцать, быстрее, двенадцать…» — считал он по головам. Мне не захотелось с ним здороваться: он был совсем другой. Как будто не видел перед собой людей, а просто считал овец, как мой дед у себя в сарае.

Мы уже даже не шли, а бежали к самолету. К открытому люку поднимались по веревочной лестнице. Внутри были только ящики и клубы свернутых канатов и веревок. Все двенадцать человек зашли. Мужчина, открывший нам калитку, закрыл дверь самолета, повернул несколько раз ручку и скрылся за дверью кабины. Там его уже ждал другой, в шапке и очках. Это пилоты.

— Где Гюли? Где Баро?

Ратори села возле меня и приобняла за плечи:

— У них другой путь.

Я выглянула в маленькое окно самолета, но из него не было видно того места, откуда мы спустились. Ратори и другие женщины начали раскладывать узлы и садиться ближе к друг другу. Я села рядом с ними и заметила, что тот босой мужчина, с которым я познакомилась еще на базаре, тоже с нами.

Моторы загудели еще громче, и самолет начал движение. Люди внутри прижались друг к другу и держались за веревки. Но чуть позже самолет перестал ехать по земле. Остановился?

— Иди посмотри в окно, — Ратори подозвала меня к себе, когда можно было встать.

Я выглянула в окно. Там были облака. Когда они становились тоньше, можно было разглядеть землю. Она уже была далеко внизу. Там были горы, как в атласе, коричневые и с белыми верхушками.

— Сколько лететь?

— Пока не прилетишь!

Люди смеялись. Некоторые женщины уже прилегли на узлы.

— Мы летим на Луну? — Я вспомнила, как Ратори смотрела в небо ночью.

— Домой, — ответила она. — Ложись спать, я разбужу, когда прилетим.

Бхарат

Самолет гудел и тихо цокал. Люди спали или переговаривались о том, как они скучают и хотят встретиться с родными. Приоткрывалась дверь кабины. Второй пилот смотрел, что происходит в самолете. Я успевала расслышать оттуда шипящие звуки, как по радио.

— Просыпайся! Смотри! — Ратори слегка потрясла меня за плечо.

Я быстро забралась на ящик и снова выглянула в окно. Под облаками виднелась синяя вода. У нее не было берегов, как у нашего городского озера. Гладь ее была неспокойной, били волны. Затем показалась земля. Сначала высокий берег над водой, потом много зеленых деревьев.

Люди снова собрались вместе и держались за веревки. Стало немножко трясти, и самолет начал издавать другие звуки. Послышался свист шасси, встретившихся с землей. Странный гул моторов — и вот уже самолет остановился.

Второй пилот покрутил ручку двери и толкнул ее. Какое яркое солнце! Мы начали быстро спускаться наружу по веревочной лестнице. Не знаю, сколько времени прошло, но так долго я еще никуда не ездила. Самолет стоял среди больших деревьев, из их глубины доносился щебет птиц.

— Где мы?

«Дома нет столько деревьев».

— Бхарат.

Вот и весь ответ.

Пока мы шли вдоль дороги, пришлось закрываться ладонью от яркого солнца. На пути появился такой же забор с мелкой сеткой. Нас остановил мужчина в комбинезоне другого цвета, но похожий на моих цыган, с темной кожей и темными волосами. Обратился он к Ратори уже совсем на другом языке и тоже получил свой сверток. Калитка была открыта.

Мы долго сидели под странным деревом в тени. У него большая высокая крона, некоторые ветки растут не вверх, а, наоборот, голые свисают вниз. Ветер их раскачивает.

— Красиво, правда? — Ратори указала мне на какой-то кустарник.

Красные цветы. Яркие и крупные. Я подошла поближе. Они вкусно пахли.

— Вкусно чай заваривать, — добавила она.

За кустами были деревья, которых я раньше никогда не видела. Здесь не было белых берез и игольчатых сосен. Одно дерево даже было похоже на пальму из мультфильмов.

Послышался шум повозок и голоса приближающихся людей. Наши мужчины начали с ними перекрикиваться. Подъехавшие горячо обнимали прилетевших. Мы расселись по повозкам и двинулись в путь.

На дороге было шумно. Постоянно сигналили странные автомобили. Слева не мог отъехать пузатый автобус, увешанный рыжими цветами, и усатый водитель кричал и начал бить палкой одну из лошадей нашей повозки. Люди здесь отличались от нас и от моей большой семьи. Многие женщины были завернуты во что-то вроде разноцветных простыней. Дети были очень худые и длинные и бегали босые. А земля была красной. Мы проехали мимо небольшого городка.

В пути Ратори рассказала, что здесь живет вся ее семья и мы скоро ее увидим. Когда она заговорила про семью, мне стало грустно.

— Почему плачешь? — спросила Ратори, вытирая мне щеки.

— Семья… рыжие цветы, как дома на клумбе… — всхлипывала я.

— Цветы? — она рассмеялась и добавила: — Значит, и дом здесь.

«Как у нее так просто получается?»

Вот уже мы проехали мимо еще одной деревни. Босые мальчишки в дырявых футболках бежали вдоль дороги и кидали камешки по колесам нашей повозки. Одна женщина держала большой кувшин с водой прямо у себя на голове. Как она это делает? Собаки бежали за повозкой, пытаясь ухватить зубами колеса.

В другой деревне мы остановились у прилавка с фруктами и овощами. Пока женщины торговались, а мужчины таскали в повозки ящики, мы с Ратори отошли прогуляться.

— Смотри, тот мужчина женился на нелюбимой, — указала она на пару неподалеку.

— Откуда ты знаешь?

— Он кричит на нее, а она кричит в ответ и плачет. Когда люди любят друг друга, они говорят сердцами. Громкие слова не нужны.

Мужчина ударил женщину и ушел. Та упала на колени и закрылась платком, а люди просто проходили мимо.

— Эта женщина несчастна, — Ратори уже указывала на другую женщину, стоявшую с опущенными глазами у лотка. — Ее глаза не видят ничего. Ничто вокруг ее не радует так, как то, что она хранит в своих воспоминаниях.

Вокруг было много людей. Все были чем-то заняты. Они шли или разговаривали, сидели у своих домов или бегали, как тот мальчишка за собакой.

— Почему люди несчастны? — Это был важный вопрос.

— Они… — Ратори помолчала чуть-чуть, а потом добавила: — Они перестали жить. Отдали свою жизнь другим или просто потеряли ее.

О! Это то самое «потом узнаешь», как говорил папа. Только в этот раз я согласилась: и так много чего приходится узнавать.

Про это я узнаю потом ➡

*

Повозки остановились. К нам подошел пожилой мужчина в красивой ярко-красной рубашке. За ним торопился молодой высокий парень. Его лицо выражало недовольство: его заставили прийти сюда.

Пожилой нежно обнял Ратори, и они долго разговаривали. Молодой стоял позади них и рассматривал меня своими черными глазами. Ратори остановила его, когда он попытался подойти: «Завтра».

Мы пришли в очень хороший дом. В нем было несколько комнат и даже водопровод. Из открытого окна доносился сладковатый запах цветов и щебет лесных птиц. Слышались звуки посуды и мебели, которую люди зачем-то выносили на улицу. После пыльной дороги очень хотелось спать.

Утром ко мне пришла Ратори в новой ярко-оранжевой простыне — сари. Она и мне принесла новую одежду: топик с юбкой и красную ткань. После того как я умылась, она начала наряжать меня. Я крутилась на месте, пока на меня наматывалась красная ткань. Это показалось мне забавным.

— Эта дорога закончилась. Ничего не бойся. Так надо, — говорила она, надевая мне серьги и украшения. — Дальше пойдешь без меня.

Она начала повязывать мне новый платок.

— Я хочу свой платок. — Мне почему-то стало не по себе.

Новый платок повязали поверх красного, подаренного Гюли. В новой одежде было удобнее ходить. Мы вышли на улицу.

На улице стояли столы с едой и бутылками. Люди уже сидели за столами и шумно переговаривались. Многие мужчины, в том числе отец Ратори, стояли возле вчерашнего неприятного паренька, тот держал в руках большой нож, а на поясе у него висел кнут. Одна из женщин взяла меня под руку и подвела к кругу мужчин. Но где же Ратори? Вот ее пожилой отец протянул ко мне руки и сказал:

— Радуйся, Мохана. Когда станешь взрослой, ты станешь женой Тагара.

Что? Зачем? Где Ратори?

Тагар грубо взял мою руку и потянул в свою сторону. Его черные глаза блестели.

— Не хочу!

Толпа стихла. Они не могли знать, что значат эти слова, они не моя большая семья. Но все и без слов было понятно.

Я рванула руку. Тагар качнулся вперед и чуть не упал.

Повисла тишина. Это была не тишина в младшем классе школы. Воздух звенел опасностью. Люди начали переглядываться.

Я побежала.

— Стой! — закричал мне вслед пожилой мужчина. Он был весьма раздосадован.

Мое сердце бешено билось, пока я бежала по красной дороге на чужой земле. Закончился маленький поселок. За мной были слышны свист и топот. Они бегут за мной. Они долго не могли понять, что произошло, поэтому не сразу стали догонять.

Дома кончились. Слева и справа деревья. Здесь светло — меня видно. Там, за деревьями, спряталась тень.

Там спрячусь и я. Я отодвинула ветки деревьев и кустарников и шагнула вглубь.

Конец ознакомительного фрагмента.